Декамерон по-русски. 12 невест миллионера

Деревенскую знахарку Митрофановну – столетнюю крючконосую бабку в плешивом овечьем салопе – Клава откровенно боялась.

– Не надо мне вашу Митрофановну, я и в городе подходящего специалиста найду, – сказала она тетке.

И действительно, без труда нашла модную ведьму, по сдельной цене принимающую клиентов не в замшелой сырой землянке, а в цивильном офисе в самом центре города.

У модной ведьмы был аншлаг. Клава, не представлявшая, как широко распространились в женских массах детородного возраста сглаз, порча и венец безбрачия, не записалась на прием заранее. Пришлось ждать, пока у ведьмы образуется «окно».

Переминаясь под дверью в коридоре, Клава выучила непростое современное название старой доброй специальности: не ведьма или гадалка, а «эзотерический диагност»!

Наконец кошмарная девушка-гот, оккупировавшая локальный эзотерическо-диагностический центр на целых двадцать минут, удалилась, и истомившаяся Клава тут же пошла грудью на дверь.

В беспокойные старые времена Клавина грудь сошла бы за передовую военную технику, заняв почетное место в одном ряду с таранами, стенобитными машинами и штурмовыми башнями. Остановить в поступательном движении Клаву, идущую на препятствие, без применения бронетехники было невозможно. Хозяйка кабинета проявила мудрость и не стала препятствовать вторжению Клавы в кабинет, но неласково предупредила:

– У меня есть ровно десять минут, и я планировала за это время перекусить!

– Так вы перекусывайте, – разрешила Клава и от переизбытка чувств сама нервно клацнула зубами. – У меня ведь дело-то пустяковое. Коротко говоря, я сплю и вижу себя в белом платье! Очень я замуж хочу, а все никак!

– За этим в службу знакомств идите, я тут мужей не раздаю, – нелюбезно буркнула хозяйка кабинета.

Впрочем, кофе она налила и себе, и гостье.

– Спасибо, – вежливо поблагодарила Клава. – А можно…

Она хотела попросить еще кусочек сахара, но ведьма ее перебила:

– А можно, я на секундочку выйду? У меня только десять минут на все!

Тут только Клава поняла, что за большой раздражительностью хозяйки кабинета кроется желание сходить по-маленькому.

– Да, конечно! – смущенно кивнула она.

Даже на метле и в ступе модная ведьма не вылетела бы из кабинета быстрее.

Оставшись одна, Клава осторожно понюхала черную жижу в своей чашке. Кофе пах странновато.

– Отравит еще, ведьма! – опасливо пробормотала Клава и поменяла чашки местами.

Хозяйкин кофе тоже попахивал чем-то посторонним, но все-таки внушал меньше опасений. Применив принцип самообслуживания, Клава бухнула в чашку еще три кусочка сахара и рискнула пригубить ведьмино пойло.

– А и ничего! – поплямкав жирно накрашенными губами, пробормотала она и сделала еще глоток, а потом потянулась за конфеткой.

Когда повеселевшая эзотерическая прогнозистка, пританцовывая, вернулась в кабинет, Клава Пятакова лежала на полу, неловко подвернув под себя мускулистую ногу. Ее многообещающая улыбка превратилась в страдальческий оскал, а в остановившемся взгляде вместо былого обещания читался невысказанный вопрос.

– «Сплю и вижу себя в белом»! – вспомнила вещие Клавины слова оторопевшая ведьма. – Свят, свят, свят!

Она мелко перекрестилась, сглотнула, крошечными шагами попятилась в коридор и только там заорала так, что вечно сонный сторож на первом этаже мигом пробудился и первым делом рефлексивно сдернул со стены огнетушитель.

3

Лифт, зараза, опять поломался!

– Ножками иди, красавица! А не хочешь, так я тебя на ручках могу отнести! – развязно засмеялся мужик в комбинезоне техника.

– Своим делом займитесь! – огрызнулась я, цокая каблуками по ступенькам.

Нерадивые работники лифтового хозяйства – кровные враги жильцов с верхних этажей!

– Побегал бы ты туда-сюда с седьмого этажа и обратно, посмотрела бы я на твою улыбочку! – гюрзой шипела я, пока ползла по лестнице.

К третьему этажу я дважды помянула маму в таком контексте, который ей бы не понравился, а к пятому вовсе выдохлась. К счастью, именно на этом этаже расположена квартира моей лучшей подруги.

– Трошкина! – позвала я, боком ударившись о дверь.

В квартире весенним соловьем разливался Хулио Иглесиас, стало быть, Алка была дома. И, скорее всего, одна, потому что слушать трели и рулады Иглесиаса на уровне звука, которого всеми средствами добиваются от болельщиков девочки из группы поддержки футбольной команды, не стал бы ни один нормальный человек. Мне пришлось как следует попинать дверь ногами, что тоже хорошо сочеталось с футбольной темой.

– Ну, наконец-то! – вместо приветствия проорала Трошкина, открыв мне дверь.

На шее у нее висела скакалка. На потолке подергивалась в пароксизмах страсти, демонстрируемой испанским тенором, старинная люстра с подвесками.

– У тебя физкультминутка?

Я без остановки прошагала в комнату и перекрыла кислород горластому Иглесиасу.

– Скорее физкультчас! – не успев убавить громкость собственного голоса, прокричала Алка.

Я посмотрела на нее вопросительно. С таким телосложением, как у Трошкиной, женщине нет никакой необходимости изнурять себя физкультурными упражнениями. Наоборот, Алке имело бы смысл нажимать на пирожные, поедая их в постели, на мягкой перине, очень способствующей борьбе с обезжириванием организма.

– Это я так согреваюсь! – ответила Трошкина на мой невысказанный вопрос.

Я перевела взгляд с ее раскрасневшейся физиономии на комнатный термометр в виде елочки, образующей единую композицию со стаканчиком для карандашей, замаскированным под деревянную избушку обрусевшей Дюймовочки. Прибор сообщал, что температура воздуха в комнате составляет 19 градусов по Цельсию.

– Маловато будет! – заметила я.

– Вот именно! – Трошкина энергично кивнула, стянула с шеи скакалку и плотно закуталась в бабушкину шерстяную шаль. – Ну, все, я так больше не могу! Поехали за твоими сапогами! Говори, сколько тебе не хватает, я добавлю.

– Всего три тысячи не хватает! – с живостью ответила я, переставая сердиться и начиная радоваться.

В минувшее воскресенье я присмотрела себе в ближайшем торговом центре чудесные зимние сапоги. Выглядели они сказочно, но и цену имели баснословную, так что я не рискнула раскошелиться с ходу, ушла с пустыми руками. Мне надо было подумать об экономической целесообразности покупки и в случае положительного решения вопроса испросить субсидию у кого-нибудь из любящих родных и близких.

Моя покупательная способность за неделю до получки была весьма невелика, тогда как мамуля совсем недавно получила гонорар за новый роман, да и Зяме за победу в престижном дизайнерском конкурсе вдобавок к наградной фарфоровой ерундовине дали денежную премию. Я надеялась, что недостающие три тысячи перепадут мне от их щедрот, но ошиблась.

– Ах, Дюша, дорогая, что же ты раньше не сказала! – всплеснула руками мамуля, услышав мою смиренную просьбу. – Я уже все потратила! Не хотела говорить вам раньше времени, но мне подвернулась совсем недорогая путевка на Гоа, так что мы с папулей на католическое Рождество летим в Индию!

– Где мы, где католическое Рождество и где Индия? – недовольно проворчала я.

– Индия всегда с нами! – с подъемом возвестил из своей комнаты Зяма, и все, кроме меня, заулыбались этой дурацкой шутке.

Я ненавижу свое небанальное имя и лет с пяти – когда стала дотягиваться кулачком до подбородка старшего брата – отчаянно борюсь за право называться по-человечески, хотя бы Инной. Но Зяму невозможно перевоспитать, он никогда не упускает случая меня подразнить.

– Радуйся, Дюха, что ты не мальчиком родилась, – сказал милый братец, выглянув из дверного проема, как кукольный Петрушка из-за кулисы райка.

Поза и выражение его лица выдавали полную готовность мгновенно спрятаться, если я только потянусь за каким-нибудь метательным снарядом.

– А то окрестили бы тебя папа с мамой не Индией, а, например, Африканом! И звали бы тебя тогда коротко и по существу: Фрик!

– Казимир! – со строгим предупреждением в голосе произнес папа.

– Козий Мир! – выкрикнула я и двумя пальцами ловко сделала Зяме козу – он едва успел спрятаться.

В общем, мы с братишкой в очередной раз поцапались. Заводить разговор о беспроцентном займе в этой ситуации не имело никакого смысла. Так что я уже почти простилась с мыслью обрести новые красивые сапоги, и тут совершенно неожиданно свою финансовую помощь мне предложила Трошкина!

– С чего вдруг этот приступ благотворительности? – на всякий случай уточнила я.

– Это не благотворительность, а трезвый расчет, – ответила Алка, проворно переодеваясь из трико в приличный костюмчик. – Я вспомнила твои рассказы про сапоги и антресоли.

– А-а-а! – понимающе засмеялась я.

Не знаю, в чем тут фокус, но стоит мне, твердо уверовав в наступление весны, отправить на антресоли зимние сапоги, как погода меняется к худшему, и забытые было морозы устанавливаются еще на пару недель. И наоборот: по осени, когда приходят холода, я покупаю теплую обувь – и тут же наступает бабье лето! Это происходит каждый год, так что необъяснимая связь между температурой воздуха и наличием или отсутствием у меня сапог очевидна уже не только мне, но и окружающим. Капитан Кулебякин даже как-то предложил использовать данный феномен для борьбы с глобальным потеплением. А Алка, значит, решила аналогичным образом побороться с Великим Оледенением.

– Да, мне надоело мерзнуть! – подтвердила мою догадку подружка. – Давай купим тебе сапоги и вновь насладимся теплыми деньками! В конце концов три тысячи рублей – вовсе не такая высокая цена за возвращение лета!

– Согласна! – кивнула я.

И мы пошли в «Мегаполис» за сапогами.

Совсем забыла, что пригласила Кулебякина на обед! А он взял и явился, приостановив какой-то важный процесс по дактилоскопической части. Хорошо еще, наш великий кулинар, которого я не предупредила о званом обеде, был дома и не ударил лицом в чернозем, сочинил для голодного гостя гениальную пиццу из всякой ерунды. Но и жених, и отец встретили меня недобрыми взглядами: оба обиделись.

«Перед папулей потом извинишься, сейчас главное – умилостивить Дениса», – подсказал мне внутренний голос.

– Ой, Дениска, что я тебе сейчас покажу! – оживленно сказала я. – Досчитай до десяти и заходи в мою комнату.

Небрежно стряхнув куртку на руки проходившей по коридору бабули и сбросив с ног старые сапоги, как оковы бедности, я влетела к себе и с молниеносной скоростью разделась. Работая в рекламном бизнесе, я давно усвоила простую и великую мудрость: важно – не что показать, важно – как это сделать!

Когда Кулебякин, жульнически быстро досчитавший до десяти, вломился в мою комнату, как на задержание, я уже стояла в круге света под люстрой в сияющих великолепием новых сапогах, облегающей водолазке и черных стрингах. Распустить по плечам волосы я заранее не успела и сделала это уже при Денисе.

– Э-э-э… О! – выдохнул милый, меняя выражение лица.

– Вот! – горделиво сказала я. – Обновочка! Как тебе нравится?

– Отличные трусики! – горячо похвалил Денис.

– При чем тут трусики? – обиделась я.

– При… гм, – Кулебякин поперхнулся невысказанным. – Я хотел сказать, отличная кофточка!

– Кофточка? – Я нахмурилась и потопала ногой, настойчиво демонстрируя одновременно и раздражение, и сапог.

– Ну-у-у-у…

Сообразив, что опять не угадал, милый обшарил мое тело взглядом, который в процессе осмотра утратил сосредоточенность и сделался блестящим, сладким и липким, как майский мед.

– Так и быть, подскажу, – сжалилась я, понимая, что теперь-то от мыслительных процессов знатного эксперта-криминалиста совершенно точно не стоит ожидать гениальных выводов. – Отличные сапоги! Новенькие, только что купила. Как тебе?

– Офигенные сапоги! – с жаром выдохнул Кулебякин, протягивая руки к моим ничем не прикрытым бедрам. – Пойдем ко мне? Покажем твои сапоги Барклаю.

– Но-но! – Я змейкой выскользнула из смыкающегося капкана стальных объятий. – Это все позже! Сначала давай о деле поговорим.

– О каком еще деле? – с подозрением спросил милый.

– Да все о том же! – Я закуталась в халат и махровым свертком упала в кресло. – К нам в офис сегодня приходили твои коллеги. Они хотели знать все интимные подробности из жизни Севы Полонского. А заодно поведали нам, что Севу подозревают в убийстве гражданки Лютовой Алисы Владимировны.

– Это кто? – нахмурился Денис.

– А это та самая особа, к которой Сева якобы гнусно приставал на улице! Представь, ей таки здорово не повезло. Поздно вечером ее нашли мертвой, задушенной собственной сумочкой! – Я округлила глаза, показывая, что шокирована.

– Я всегда говорил, что женская сумочка – это смертоубийственная вещь, – кивнул мой капитан. – Твоя, например, при случайном падении в воду запросто заменит кирпич на шее…

Он неожиданно осекся, дважды сосредоточенно моргнул и внимательно, точно проснувшись, посмотрел на меня расширившимися глазами:

– Как, ты сказала, звали ту убитую?

– Алиса Владимировна Лютова, – повторила я. – А что?

Денис сунул руки, не пригодившиеся для объятий, в карманы и покачался с пяток на носки.

– А то, что некто Аля Лютова была официальной любовницей Жорика Пороховщикова, у которого пару дней назад утонула жена! Вернее, утопилась, оставив предсмертную записку.

– Ах! И утонувшую жену Пороховщикова звали Александрой?! – в потрясении переспросила я. – Тогда да, все сходится: Алиса, Александра, спорный Георгий и скверная карма бедняжки любовницы… Ты послушай, что мне знакомая гадалка рассказала…

Я быстро пересказала скептически хмыкающему милому все, что узнала от Вероники Крохиной. Но, хотя я повествовала с выражением и подобающей жестикуляцией, Дениса мой драматический монолог не впечатлил.

– Чушь собачья! – фыркнул он и щелкнул пальцами: – Кстати!

– Что еще? – с замиранием голоса и сердца вопросила я.

– Кстати, о собаках: раз уж я тут оказался, надо Барклашку выгулять. На всякий случай. Вдруг я вечером задержусь…

– Ну и задерживайся! – обиженно прошипела я вслед уходящему милому. – Можешь вообще не приходить! Толку-то от тебя!

Претензия была несправедливая, и мне хватило ума высказать ее шепотом, так что Дениска ничего не услышал. Он ушел к себе, а я схватила телефон и позвонила Веронике Крохиной – уж она-то должна была оценить сенсацию!

Должна была, но не оценила! Я скороговоркой на повышенных тонах выдала информацию про погибшую Алису Лютову, а Верка только посопела обессиленно и скорбно, а потом промямлила:

– Это еще что… Вот у нас тут сенсация так сенсация…

– Вера, сенсации не сообщают умирающим голосом! – обиженно попеняла я.

– Так у нас тут не умирающая, тут у нас уже умершая! – Веркин голос неожиданно окреп. – Между прочим, а ты почему не в офисе?! Ты тоже должна быть здесь, ты была у меня незадолго до покойницы, могла что-то видеть, тебя тоже захотят допросить!

Упоминание о покойнице, которая была на приеме у Вероники, закономерно увязалось у меня с трагикомическим образом девушки в черном. Та действительно была бледной, как привидение, и страшной – краше в гроб кладут. Но мамулины страшные истории об оживших мертвецах и призраках, совершающих променады в мир живых, я перестала воспринимать как реальность еще лет в семь.

– Вера, объясни толком! – потребовала я. – У тебя кто-то умер?

– А я тебе о чем говорю?! – огрызнулась ведьма, в экстремальной ситуации потерявшая весь свой светский лоск. – Какая-то девица, здоровая, как буренка, вломилась ко мне в обеденный перерыв и, пока я бегала в туалет, померла у меня в кабинете!

– От чего? Ты же говоришь, она была здоровая?

– А я почем знаю, от чего?! – Верка уже визжала. – Я тебе кто, патологоанатом?! Она только кофе хлебнула, конфету сожрала и – бряк со стула на пол! Я прихожу, а она лежит на ковре, глаза в потолок! Все, отстань от меня!

Мне было жаль истерящую Крохину, но вопросы никак не заканчивались:

– Что, и сейчас еще лежит?!

– Как мертвая! – выкрикнула нервная ведьма. – То бишь как есть. Я из кабинета вышла и милицию жду. А ты дуй на работу, тоже будешь показания давать!

– Дую, – пообещала я.

Проворно сняла не разношенные еще сапоги, натянула джинсы, влезла в старую удобную обувку, цапнула в одну руку сумку, в другую куртку и дунула, как обещала, бегом вниз по лестнице – разгоряченная, как самум.

Трошкина стояла у мусоропровода, вытряхивая в открытый люк содержимое помойного ведра и при этом отворачивая физиономию с риском вывихнуть шею. При виде меня, через ступеньку скачущей с верхнего этажа, выражение ее лица изменилось с брезгливого на боязливо-заинтересованное.

– А что? – вякнула подружка.

– А то! За мной, живо! – скомандовала я.

Даже Шерлок Холмс не ходил по сыскным делам без видимо бесполезного, но приятно компанейского Ватсона.

Алкино ведро загремело в мусоропровод. На бегу вытирая ладошки влажной салфеткой, подружка поскакала следом за мной, как послушный Бемби за мамой-оленихой.

На первом этаже нам встретились Кулебякин с Барклаем. Лифт еще не починили, и Денис под любопытными взглядами нерадивого электротехника устало и безнадежно уговаривал упитанного бассета совершить пешее восхождение на восьмой этаж. Барклай грустно смотрел на хозяина большими влажными глазами и несогласно тряс замшевыми ушами, орошая цементный пол подъезда мелким дождиком. Было совершенно ясно, чем кончится дело: потеряв терпение, Кулебякин примет четвероногого сибарита в объятия и понесет его на себе. Это было не в моих интересах: не хотелось, чтобы подаренный любимому новый свитер досрочно пропах мокрой псиной.

– За мной, живо! – повторила я сказанное пятью этажами выше, и компанейский парень Барклай с готовностью потрусил к выходу.

Денису пришлось последовать его примеру.

Мы выскочили из-под козырька подъезда под дождик, и я завертелась на месте, сообразив, что не взяла зонт, а возноситься за ним на седьмой этаж без лифта – удовольствие маленькое. Но Трошкина проявила похвальную сообразительность и без раздумий направилась прямиком к «Ауди» Кулебякина.

Правильно, поедем на машинке!

– Двери не ломайте! – покричал нам приотставший Денис. – Что ж вы их так рвете-то… И не хлопайте!

– Когда ты, Денис, уже купишь себе нормальную человеческую машину! – забравшись в сухой и теплый салон, потрясла подмоченными волосенками Трошкина.

– Когда уйду с этой ненормальной собачьей работы! – сердито ответил Кулебякин.

– Рано тебе на покой, милый, рано! – вздохнула я. – В мире черт-те что творится, без криминалистической экспертизы не разобраться!

– Вот как?

Милый, который крайне редко слышит от меня что-то похожее на дифирамбы милицейской работе, заметно напрягся:

– А куда мы, собственно, едем?

– В наш офис, – ответила я и помахала рукой, показывая, что уже можно отправляться.

– Там что-то случилось? – спросила смышленая Трошкина.

– Там еще что-то случилось? – усилил драматизм вопроса Денис.

– Все, что знаю, расскажу по дороге, – пообещала я и снова помахала ручкой: – Поехали, поехали!

– Да, кстати! – Едва Кулебякин повернул ключ в замке зажигания, Трошкина радостно встрепенулась: – Денисочка, а ты не забыл ли про должок?

– Алка, может, хватит уже? – тоскливо протянул мой милый. – Ну имей совесть! Сколько можно?

– Сколько нужно, столько и можно! – безжалостно ответила Трошкина.

Я хмыкнула.

Еще летом Кулебякин имел неосторожность поспорить с Алкой на счет финального матча чемпионата Европы по футболу. Думаю, он предпочел бы заключить пари со мной, причем как минимум на раздевание. Но я, как нормальная девушка, осталась к горячей футбольной теме огорчительно холодна. А вот Трошкина, которая несколько лет работала в городском наркодиспансере инструктором по лечебной физкультуре и на этом основании считает себя сопричастной большому спорту, проявила себя как личность азартная. В случае проигрыша она обещала разрешить Денису еще полгода бесплатно пользоваться ее гаражом. А Кулебякин, если он проиграет спор, обязался обучить Алку навыкам вождения на своей старенькой «Ауди». К сожалению, Денису не повезло.

– По-моему, уже хватит! Я нахожу, что ты очень хорошо освоила вождение по городу! – видя Алкин боевой настрой, Кулебякин попробовал поменять тактику.

– Ладно, так и быть, сегодня по городу не поведу, – немного смягчилась Трошкина. – Но парковку отрабатывать еще буду, и не возражай!

– О женщины! – вздохнул Денис, подкатив глаза.

– Но-но! – дуэтом предостерегающе вскричали мы с Алкой.

Это вполне сошло за традиционный крик погонщика гужевого транспорта, и мы наконец поехали.

4

Попугай, разрекламированный как говорящий на трех языках, два дня молчал, точно глухонемой партизан, и этим сильно раздражал временного хозяина. Иван Иваныч расценивал попугаичье молчание как выражение глухой неприязни и черной звериной неблагодарности.

– Ежели он такой умный, что на трех языках бакланит, то должон понимать: мы его тут кормить-поить не обязаны! – сердился Иван Иваныч, в очередной раз не получивший от пернатого нахлебника никакого ответа на свое вежливое «Добрый вечер». – Он нам кто? Натуральный дармоед! Польза от него есть? Нету. А радость от него есть? И радости нету. От Васьки нашего пользы и радости много больше, а мы его, беднягу, в шею вытурили из-за этого папуаса!

– Ванечка, не ругайся!

Анна Марковна аккуратно воткнула иголку в рукоделие и жалостливо посмотрела на нахохлившегося попугая:

– Бедная птичка скучает по Эдичке.

Иван Иваныч вздохнул. Он тоже скучал по взрослому сыну, угодившему в больницу с тяжелой желудочной хворью.

– Вот поправится Эдичка и заберет Кортика домой, – примирительно сказала Анна Марковна. – Кортик, хочешь домой?

– Нах хаузен хочешь? – с надеждой на то, что разговор с пернатым полиглотом все-таки завяжется, добавил Иван Иваныч по-немецки.

Кортик-Кортес отвернулся и промолчал.

– У, тварь бессловесная! – обиделся Иван Иваныч.

– А ты пойди, Кортик, погуляй! – подхватилась Анна Марковна, боязливо покосившись на своего супруга.

Иван Иваныч Розов имел вспыльчивый характер, тяжелую руку и дурную привычку бросаться костылем. Поскольку зрение у него было не по годам острое, с попаданием в цель проблемы не возникало. А доброй Анне Марковне вовсе не хотелось, чтобы во всех смыслах дорогой попугай Эдички отведал дедова костыля.

Кортесу и без того не сладко приходилось в гостях у стариков. Первые два дня он вынужден был спасаться от приставаний кота Василия, который пересмотрел свои варварские представления о гостеприимстве лишь после того, как потерявший терпение ара больно клюнул его в голову. Башка у Васьки была крепкая, а мозгов в ней имелось немного – во всяком случае, ни на одном языке, кроме кошачьего, он не изъяснялся. Так что Кортесу пришлось клюнуть его еще несколько раз, пока Васька окончательно понял, на чьей стороне сила. На третий день ситуация изменилась: кот входил в гостиную опасливо, на мягких лапах и норовил поскорее проскочить мимо попугая под прикрытие дедова метательного костыля.

– Погуляй, петух африканский, погуляй, пока Васьки нет! – ехидно, но уже без злости поддакнул Иван Иванович.

Смотреть на марширующего по полу попугая было очень забавно. Важная птица вышагивала по узорчатому паласу, как кремлевский гвардеец по Красной площади.

Кортес дотопал до середины комнаты, когда в дверях показался Васька. При виде попугая на вольном выпасе он прижал уши, согнул лапы и с ускорением двинулся вдоль стеночки, подметая мохнатым пузом паркет. Кортес резко повернулся, взмахнул крыльями и уставился на кота хищным взором конкистадора, узревшего вблизи себя легендарные сокровища ацтеков. Васька прижался боком к стене и замер, пристально глядя на страшную птицу.

– Ахтунг! – пробормотал Иван Иванович, предвидя побоище.

Чеканя шаг, Кортес подошел к скрючившемуся коту, склонил голову к плечу, покачался на лапах и после томительной паузы неожиданно спросил:

– Чай будешь?

Как отреагировал на это предложение Васька, Иван Иванович не увидел, потому что сам зашелся смехом и хохотал до слез. Развеселившаяся Анна Марковна тоже кудахтала и повизгивала. Кот обиделся и спрятался под диван.

– Ча-аю тебе? Ишь ты! – отсмеявшись, покачал головой Иван Иванович. – Мать! А у нас чай-то в доме есть?

– Откуда? – Анна Марковна развела руками.

Запоздало борясь с лишним весом, сама она пила только настой каркаде, а гипертонику Ивану Ивановичу заваривала разные полезные травки.

– Надо купить, – сказал старик, в вображении которого переливалась яркими тропическими красками фантастическая картина дружеского чаепития персидского кота и амазонского попугая. – Сбегаю-ка я в магазин за чаем…

– Да зачем же сразу в магазин бежать, – возразила рачительная хозяйка Анна Марковна. – Ты лучше к Эдичке на квартиру сходи. У него точно есть.

– Причем наверняка нужного сорта! – обрадовался подсказке Иван Иванович.

Он прямо-таки видел Кортика и Эдичку коротающими долгие вечера за чаепитием с беседами на трех языках. А почему нет? Эдичка не глупее этого попугая, кандидатскую защитил, по-английски разговаривает свободно, французский со словарем.

«Был бы у меня такой попугай, я бы, может, тоже никогда не женился!» – думал старик, надевая теплый жилет.

Приволакивая ногу и тяжело опираясь на костыль, он перешел из своего подъезда в соседний, на лифте поднялся на шестой этаж и остановился на колючем коврике под дверью, трясущимися пальцами выбирая из связки нужный ключ.

– Мя-а-а! – жалостливо проныла какая-то дальняя родственница Василия, вытирая о штаны Ивана Ивановича полосатый бок.

– Пшла!

Старик отпихнул кошку, покачнулся и, чтобы не упасть, оперся на дверь. Она неожиданно подалась и со скрипом поехала внутрь – Иван Иваныч едва успел ухватиться рукой за косяк.

Полосатая кошка нахально шмыгнула в квартиру.

– А-ну, пшла! – повторил старик.

Кошка не шла, отмалчивалась и только чем-то шуршала.

– Что за чертовщина? – в смущении и беспокойстве пробормотал Иван Иваныч.

Последний раз он приходил в квартиру сына позавчера – полить цветы. И точно помнил, что, уходя, запер дверь на ключ. Или не запер?

– Неужто склероз? – в смятении прошептал старик и прохромал в квартиру.

В прихожей было темно. Похлопав по стене, Иван Иванович нашел выключатель, проморгался и понял – нет, не склероз!

В квартире царил беспорядок. На полу в прихожей мягкой грудой валялись куртки и пальто, шкаф стоял нараспашку, антресоли и тумбочка зияли пустотой, начищенные до блеска туфли и ботинки разбежались по коридору, как гигантские тараканы. В кухне весь пол был засыпан крупами, макаронами, кофейными зернами, разноцветным крошевом специй.

– Вот те и попили чайку! – машинально посетовал о пустяке расстроенный Иван Иванович.

Потом он очнулся, заторопился, отпихнул с дороги полосатую кошку, нацелившуюся на распахнутый шкафчик, и заковылял к телефону, чтобы вызвать милицию для предметного разбирательства и супругу – для моральной поддержки.

Служивые люди, приехавшие по вызову, первым делом поинтересовались, что пропало.

– Да вроде ничего такого не пропало! – робея, ответила Анна Марковна.

– Какого такого? – потребовали уточнения служивые.

– Такого, ценного, – объяснила старушка. – Вот запонки золотые, нами с отцом на окончание института Эдичке подаренные, как лежали на виду в хрустальной пепельнице, так и сейчас лежат. И часы вторые, дорогие, швейцарские, и рубиновая заколка для галстука, и перстень с печаткой – все на месте.

– И компьютер, и видик, и телевизор, – добавил Иван Иванович, расширив перечень Эдичкиных материальных ценностей.

– А документы?

– Все в тумбочке, в ящике, как всегда!

– То есть кражи не было? Так что же вы, граждане, из-за ерунды звоните! – насупились менты.

– А как же? Как же?! – заволновалась Анна Марковна. – Разгром-то какой, поглядите!

– Да уже поглядел, – разогнувшись, веско сказал эксперт, сосредоточенно изучавший замочную скважину. – И никаких следов отмычки не увидел! Иначе как родным ключом этот замочек никогда не открывали. Так что запирать надо дверку-то, граждане пенсионеры!

– Так я же вроде никогда и завсегда… – краснея, промямлил Иван Иванович.

По всему получалось, что вся вина на нем, старом дурне: уходя, не закрыл дверь на ключ, предоставив возможность порезвиться какому-то малолетнему хулигану!

– Ты, отец, если склерозом страдаешь, поставь лучше квартиру на нашу, милицейскую, охрану, – посоветовал расстроенному старику один из служивых. – Спокойнее будешь жить!

– Ага, будет он жить спокойнее, как же! – тихо хмыкнул в сторону многоопытный эксперт. – Если только не позабудет снимать свою квартиру с охраны сразу после прихода. А иначе будет склеротику «Маски-шоу» с группой захвата!

Но туговатый на ухо Иван Иванович этой реплики не услышал и в тот же день заключил в РОВД договор на охрану квартиры сына.

5

Вот уж действительно, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь!

Алик Мучкин, широко известный в узких программерских кругах как Мучача, полгода исправно ходил на работу в НИИ «Гипрогипредбед», честно отбывал в стенах института восемь рабочих часов и еще один обеденный, в периоды творческого простоя слонялся по всем этажам офисной башни – и никогда прежде не видел хорошенькой кудрявой девушки, которая вошла в здание уверенной походкой, по-свойски бросив вахтерше: «Здрась, баб Тонь!»

– Здравствуйте, Антонина Трофимовна! – подобострастно приветствовал старую цербершу сам Алик.

– Стой, стрелять буду! – ответила бдительная бабка и, приспустив очки, выстрелила в Алика глазами: – Куды собрался? Не велено тебя пущать. Уволен!

– Уволен, – согласился Алик, провожая сожалеющим взглядом Кудряшку, козочкой взбегающую по лестнице. – И, как вольный человек, имею право на свободу слова и собрания. Вот, собрался за советом, как мне, безработному, жить дальше, иду к гадалке со второго этажа. Имеете вы право клиентов не пускать?

– А вот и имею! – с откровенным злорадством объявила баба Тоня, тучным корпусом приподнимаясь над своим порубежным столом, точно разбуженный морж. – Как раз на второй этаж никого постороннего пускать нынче категорически не дозволено!

– Это почему же не дозволено? – Мучача скис, как забродивший кактусовый сок.

– А почему не дозволено, того объяснять не велено!

Довольная моральной победой, вахтерша плюхнулась на стул, и он скрипнул что-то непечатное.

– Ладно. Тогда мне не на второй, мне на третий надо – в салон красоты! – попытался переиграть ситуацию Алик.

– Иди, иди себе! И без того красивый! – ухмыльнулась бабка. – Волосы, как у бабы!

И она пропищала голосом инфантильной и восторженной дикторши из телевизионной рекламы:

– Азиатская гладкость и непревзойденный объем! Ведь вы этого достойны!

– Тьфу, мегера! – плюнул обиженный Мучкин.

Прическа у него действительно была самая хакерская – длинный «хайер», стянутый в толстый «конский хвост». Иногда, когда Алик опаздывал на работу и не успевал найти резинку, он небрежно распускал гладкие черные волосы по плечам и становился похож на индейца. Это сочетание первобытной внешности и исключительного интеллекта производило огромное впечатление на женщин. Чего Мучача, впрочем, даже не замечал, так как взгляд его в краткие периоды отрыва от монитора фокусировался либо на экране карманного компьютера, либо на частых строчках очередной толстой книги с неинтересным и даже неприличным, с точки зрения дам, названием типа «Фрибээсдэ для сисадмина». Женщины считали Мучачу кем-то вроде Тарзана компьютерных джунглей. Мучача считал женщин кем-то вроде шимпанзе Шиты: вроде и родня человеку, но существо ущербное, не способное занять на эволюционной лестнице ступень более высокую, нежели переходное звено между ламером и юзером.