Страж разума

9

Густой молочно-белый туман обступил со всех сторон. Сквозь него ничего невозможно рассмотреть. Но приближающийся звук тяжелого хриплого дыхания, не оставляет сомнений: Нечто, которое прячется за пеленой, прекрасно знает, что человек здесь. Что он один, обездвижен и совершенно беспомощен.

Нечто уже давно отыскало свою жертву и сейчас наслаждается ее паникой, жадно втягивая густой влажный воздух, смакуя запах человеческого страха. Это всего лишь игра хищника со своей добычей. У человека нет шансов. Он обречен, но все еще надеется на спасение и бьется в путах изо всех сил, стараясь отползти подальше. Человеческая глупость всегда забавляет Нечто, но мерзкий душок надежды раздражает его обоняние, перебивает гнилостно-сладкий аромат страха, портит аппетит. Пора заканчивать.

Нестройным гулом издалека пробиваются чьи-то голоса. Они слабые, едва слышные. Голоса шепчут, обещают, настойчиво куда-то зовут. Невозможно разобрать, о чем они говорят. Их слишком много. Так много, что человеку хочется закрыть уши, чтобы избавиться от них, но руки крепко связаны за спиной.

Нечто голоса тоже раздражают, оно злится и яростно втягивает в себя воздух. Они мешают ему сосредоточиться на добыче, особенно смех. Звонкий, как хрустальный колокольчик, девичий смех.

И в этот момент где-то очень близко раздается истошный детский крик. Он в клочья разрывает барабанные перепонки, и в наступившей внезапно тишине отчетливо слышны только глухие удары – тук -тук, тук, тук-тук…

Макс подскочил в кровати и сделал глубокий судорожный вдох, пытаясь унять бешено колотящееся сердце – тук -тук, тук, тук-тук… Казалось оно бьется из последних сил, и каждый следующий удар может стать последним. Что за…

Макс откинул почти насквозь промокшую простыню и сполз на пол, покачиваясь добрел до ванной, включил холодную воду. Из зеркала на него смотрел трясущийся тип с побелевшим покрытым испариной лицом. Расширенный до предела зрачок почти полностью вытеснил привычную синеву, отчего глаза казались черными провалами. Темные влажные от пота волосы противно липли ко лбу. Макс подставил дрожащие руки под струю воды и плеснул себе в лицо. Еще и еще, пытаясь вернуть себе способность связно мыслить.

Ему только что приснился сон. Самый настоящий, мать его, сон. Первый раз в жизни.

10

Несмотря на то, что шеф лично беседовал с главврачом больницы, куда поместили Арзакова, к Николаю его и Борзова пропустили только через два дня. И сразу после встречи Кучер дернул Макса и Малого к себе в кабинет.

– Договор с клиентом подписан, – первым делом сообщил шеф. – Так что приступаем к работе.

– Как он отреагировал? – поинтересовался Макс.

– Ну, как… – невесело усмехнулся шеф. – Не каждый день тебе сообщают, что твоя обожаемая жена на самом деле – подосланный убийца. К счастью, долго убеждать его не пришлось. Алина Арзакова исчезла, перед этим основательно подчистив семейный банковский счет.

– Есть какие-то зацепки? На что могли подсадить смертника?

– Нет. Николай подтвердил, что Алина часто расспрашивала его о семье, о друзьях и, конечно, о том времени, когда он служил.

– Излюбленный прием всех теней: расскажи мне о себе, для меня важно понимать тебя, – фыркнул Макс.

– Именно, – кивнул шеф. – Но что конкретно тень выбрала из его рассказов, сказать трудно.

– Значит, работать будем вслепую? – подал голос Малой.

– К сожалению, да. Сейчас погрузить клиента в нейросон возможности нет, и она еще не скоро у нас появится. Однако, Николай дал разрешение на подключение к его естественному сну.

– Мы здорово рискуем, – Макс качнул головой. – Смертник сейчас очень силен.

– Да, поэтому рядом с ним будет дежурить док, а вам с Константином подготовили соседнюю палату, там будет развернута мобильная лаборатория.

Малой удивленно присвистнул:

– Все так серьезно?

– Пока не знаю, но чувствую, что дело это непростое, – шеф устало потер переносицу и вдруг в упор уставился на стража. – Ты как? Выглядишь паршиво.

От неожиданности Макс застыл, и шеф тут же прищурился:

– Выкладывай!

Мысленно чертыхнувшись и помянув недобрым словом наблюдательность и какое-то сверхчеловеческое чутье шефа, Макс нехотя выдал:

– Мне приснился сон.

– Да иди ты! – выдохнул Малой. – Этого не может быть! Стражи ведь не видят снов.

– А то я без тебя не знал!

– Т-а-а-к, – протянул шеф. – Приехали. И что ж ты видел?

– Ничего конкретного. Так, чушь какую-то.

– Ты смотрел со стороны или участвовал в том, что происходило?

– И то, и другое, – Макс поморщился и вкратце пересказал свой сон.

Шеф некоторое время задумчиво барабанил пальцами по столу и наконец изрек:

– Пожалуй, свяжусь-ка я с директором Северной школы, Шевцов. Думаю, совет опытного стража нам не помешает.

– А что с Арзаковым? – спросил Малой.

– Ничего. Пока не выясним, какого черта происходит с нашим стражем, работу по договору с Арзаковым приостанавливаем.

– Но у него смертник, шеф, – попытался возразить Макс. – Он же угробит мужика, пока мы будем разбираться.

– А что ты мне предлагаешь?  – рявкнул Кучер. – Подпустить к Арзакову стража разума, который, оказывается, сам по ночам бьется в кошмарах? Какова вероятность, что после такого сеанса Арзаков вообще проснется? И что потом будет с тобой? Отправишься прямиком в лечебницу Братства?

Ответить на это Максу было нечего. Видеть собственный сон для стража – уже плохой признак, а видеть кошмар – это реальная угроза лишиться дара.

11

На знакомый мрачный особняк за кованым забором Макс смотрел почти равнодушно. Сюда, в Северную школу стражей, его привез отец, как только Максу исполнилось четырнадцать, и на долгие шесть лет эти стены стали его домом и тюрьмой.

Макс закурил. Чуть прищурившись от дыма, он разглядывал окна своей бывшей спальни на втором этаже. Парапет террасы внизу они с парнями сломали после выпускного, когда пьяные вусмерть вывалились из окна. Макс ухмыльнулся и сделал последнюю затяжку.

– Только посмей швырнуть окурок мимо урны, паршивец! – раздался грозный окрик.

Макс оглянулся, и губы сами расползлись в идиотской улыбке:

– Здорово, Кирыч!

– Какой я тебе Кирыч, оболтус! – рявкнул лысый старик в синем стеганом жилете с метлой в руках. Маленький и сморщенный он был похож на сушеный банан, абсолютному сходству мешали только огромные оттопыренные уши с торчащими из них клоками седых волос. – Иван Кирович я. Чего приперся?  А ну-ка, марш отсюда!

Старик замахнулся, и Макс едва успел отпрыгнуть в сторону, чтоб не получить метлой по морде.

– Кирыч, да ты сдурел совсем на старости лет? Это же я, Макс Шевцов. Ты не узнал меня, что ли?

– Помню я тебя, Шевцов. Да как еще помню! Школа дух перевести не успела, а ты уже снова заявился. Я после тебя и твоих дружков неделю мышей ловил, которых вы по спальням запустили. У библиотекарши нервный срыв случился. А коньяк первогодкам в чай кто добавлял? А из лазарета кто утки спер и под директорской дверью сложил? Ух, паразит! Выметайся, я сказал!

– А ты, я смотрю, отлично здесь время проводил, – послышался за спиной голос шефа.

Он только что вышел из машины и с любопытством разглядывал бушующего старика.

– К сожалению, любезнейший, – обратился шеф к Кирычу, – уйти этот паразит не может. У нас назначена встреча с магистром Савельевым. Идем, Шевцов.

– Зачем? – тихо поинтересовался шеф, пока они шагали по дорожке к дверям особняка.

Макс пожал плечами:

– Да скучный какой-то выпускной был.

– Утки-то хоть пустые были?

– Кхм… нет.

Шеф только вздохнул:

– Думаешь, после этого он захочет тебе помогать?

– Может, забыл уже. Столько лет прошло.

– Ну-ну.

Магистр встретил их в своем кабинете. В том самом, в котором Макса в четырнадцать лет оставил отец, и в который потом его вызывали чаще, чем неотложку сердечнику. Если бы не тот факт, что Макс был потомственным стражем, скорее всего его бы выперли из школы уже после второго курса. Как раз тогда он неожиданно для себя обнаружил, что у однокурсниц уже выросла грудь, а шкафчик со спиртом в лазарете можно открыть обычной скрепкой.

– Добрый день, магистр, – приветствовал шеф директора школы.

– Здравствуйте-здравствуйте, дорогой Михаил Борисович, рад вас видеть, – Савельев поднялся из кресла, пожал руку Кучеру и перевел глаза на Шевцова. – Здравствуй, Максим. Повзрослел, или мне кажется?

– Добрый день, Юрий Данилович, – Макс нацепил свою самую нахальную улыбку и тоже протянул магистру руку. Тот усмехнулся, но руку пожал.

Он совсем не изменился за те семь лет, что прошли с момента окончания Максом школы. Все такой же высокий и очень худой, с длинными, всегда собранными в хвост, волосами, в безукоризненно сидящем костюме. Серьезный и представительный. За свою патологическую любовь к порядку и неукоснительному соблюдению правил Савельев был прозван студентами Юрием Душниловичем или просто Душнилой.

По правде говоря, Душнила Максу всегда нравился, и о своей выходке с загаженными утками он пожалел сразу, как смог о ней вспомнить. То есть только через два дня, когда проснулся в номере гостиницы в компании двух своих приятелей, таких же обормотов, и каких-то левых девиц.

Савельев, как и Шевцов, свой дар унаследовал от предков, и, надо сказать, владел им виртуозно. Пожалуй, только на его практических занятиях Макс всегда был предельно собран и внимателен.

– Так что случилось, Михаил Борисович? По телефону вы отказались озвучить причины, по которым решили сюда наведаться. Я вас внимательно слушаю.

– Дело в том, Юрий Данилович, что у нас возникли некоторые проблемы, – осторожно начал шеф.

– У вас – это у агентства или конкретно у Максима Шевцова? – Савельев прищурился.

– И то, и другое, Юрий Данилович. Я сейчас постараюсь коротко объяснить, в чем дело.

Пока Кучер рассказывал историю Арзакова и его чужаков, Макс глазел по сторонам. Почему-то вспомнился тот день, когда в этом кабинете он последний раз разговаривал со своим отцом. Ну, как разговаривал… Говорил больше отец. Точнее, орал на Макса так, что секретарше Савельева пришлось принести Шевцову-старшему стакан воды, когда тот окончательно сорвал голос. Дебил, пьянь, позор семьи – это если округлить. С того дня они с отцом больше не виделись. Домой Макс так и не вернулся. Устроился в «Аргус-групп», снял квартиру недалеко от набережной и сменил номер телефона.

– Макс? Ты слышишь меня? – вывел его из задумчивости голос Кучера.

– Что? Простите…

– Я говорю, что за личные счеты у тебя с Бандерлогом? И почему я об этом ничего не знаю?

Ах, ты ж черт! Душнила, ну кто тебя за язык тянул?

– Это у него со мной счеты, а не у меня с ним, – ухмыльнулся Макс.

– Шевцов, мать твою! – рявкнул шеф.

– Насколько я знаю, это старая история, Михаил Борисович, – снова влез Савельев. – Шерше ля фам, как говорится.

– Ты бабу у него увел, что ли, Шевцов? – изумился Кучер. – Да когда ты успел?!

– Никого я у него не уводил! Точнее увел, но это не баба была. Ну, то есть баба, но не в том смысле.

– Баба не в том смысле? Ты сейчас издеваешься? – начал звереть шеф.

– Это была не баба, а девушка. Совсем молодая, почти ребенок.

– То есть ты все-таки трахнул девку Бандерлога?

– Да нет же!

Макс провел пятерней по волосам, стараясь успокоиться. Курить хотелось так, что уши пухли.

– Этой девчонке Бандерлог подсаживал своих первых чужаков. Тренировался, урод. Когда я ее нашел, она была уже в таком состоянии, что с трудом отличала сны от реальности. Бандерлог полгода держал ее в подвале своего дома в железной клетке. Уж не знаю, каким чудом ей удалось сбежать.

– И что дальше? – спросил Кучер.

– Ничего. Я ее спрятал. Так, чтобы Бандерлог больше не смог до нее дотянуться.

– Просто спрятал?

– Просто.

Савельев и Кучер переглянулись.

– Я слышал несколько иную версию, – пожевав губами, произнес магистр.

– Не сомневаюсь, – буркнул Макс.

– Что поделаешь, Шевцов, твоя репутация бежит впереди тебя, – Савельев развел руками. – Ничего удивительного, что по школе поползли слухи, будто ты соблазнил девушку Бандерлога, и с тех пор он затаил на тебя смертельную обиду. Просто спит и видит, как бы тебе отомстить.

Макс только пожал плечами и отвернулся, всем своим видом давая понять, что развивать эту тему дальше не намерен.

– Итак, что мы имеем, – подытожил шеф. – Бандерлог работает на Орден Теней и имеет большой зуб на Шевцова. В агентство, где трудится Шевцов, обращается клиент, умудрившийся взять в жены одну из Теней, которая в свою очередь не упускает возможности подсадить любимому супругу парочку Бандерложьих творений. После того, как Макс, избавляет клиента от одного из чужаков, он сам вдруг начинает видеть сны. Я ничего не упустил?

Макс промолчал. Но то смутное ощущение тревоги, что появилось у него несколько дней назад, сейчас снова колыхнулось в душе. О том, что Бандерлог не простил ему потерю любимой игрушки, Макс, конечно, догадывался. Банальной физической расправы он не опасался. Бандерлог на такое не пойдет – слишком просто и скучно для изощренного ума этого конченного психопата. Но неужели Бандерлог все-таки отыскал способ добраться до стража разума?

– Я думаю, стоит тебя проверить, Макс, – подал голос Савельев, очевидно пришедший к аналогичным выводам. – Идемте в лабораторию.

12

Макс впервые в жизни оказался в клиентском кресле. Даже во время обучения в школе стражи тренировались не друг на друге, а на специально приглашенных добровольцах. Разум стража неприкосновенен – это одно из непреложных правил Братства. И сейчас Максу было конкретно не по себе.

Савельев устроился в соседнем кресле и повернул голову к парню:

– Ты же понимаешь, что процесс будет не самым приятным?

Макс нацепил на морду привычную маску абсолютного безразличия и пожал плечами.

– Расслабься и не сопротивляйся, – продолжал магистр. – Если есть что-то, чего мне не стоит касаться, лучше скажи об этом сразу. Какие-то болезненные воспоминания или переживания?

– Э-м, да, магистр. В каморку уборщицы семь лет назад не входите, – ухмыльнулся Макс. – Там с Федуловой восьмого марта у меня не очень получилось. Все-таки страшная она, а я был слишком трезв. Не хочу вспоминать.

– Балбес, – тяжело вздохнул шеф.

– Согласен, – отозвался Савельев и скомандовал: – Начинаем.

 Макс закрыл глаза. Глубокий вдох, медленный выдох и счет до тридцати, представляя перед глазами каждую цифру, – все как учили. Макс заставил себя сосредоточиться на всплывающих цифрах, усилием воли отгоняя прочь любые мысли, настойчиво атакующие сознание. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…

Вспышка боли буквально вышибла воздух из легких, и заставила вцепиться в подлокотники кресла. Перед глазами все заволокло алой пеленой.

– Расслабься, Максим, пусти меня. Ты должен, – прозвучал в голове голос Савельева.

Двадцать семь, двадцать восемь…  Макс сделал очередную попытку отпустить все мысли. Раствориться, расплавиться, растаять в том океане обжигающей боли, который на него обрушился. Но разум отказывался подчиняться, он будто перешел в глухую оборону и спешно закрывал все лазейки и потайные ходы, твердо решив не впускать никого извне.

– Шевцов! – ударил в уши раздраженный рык Савельева. – Прекрати! Нужно принять боль. Только так ты сможешь пропустить меня. Ну же!

Тридцать пять, тридцать шесть… Боль тянула за собой как водоворот. И вроде бы нужно перестать ей сопротивляться, позволить утащить себя на самое дно и там, собрав последние силы, оттолкнуться, чтобы выбраться на поверхность. Но Макс не мог. Каждую новую волну боли разум встречал яростным сопротивлением, а Макс до хруста стискивал челюсти.

Сорок два, сорок три, сорок четыре… Боль была уже повсюду, она не только заполняла мысли и притупляла чувства, она пожирала остатки сознания, старалась утопить в ужасе и безысходности, снова и снова наращивала свою силу, уже предвкушая полную капитуляцию.

Пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

– Твою ж мать, Шевцов! – Савельев орал уже не в голове у Макса, а где-то сбоку. – Ты же профессионал! Какого черта ты творишь? Хочешь оказаться в психушке?

Макс с трудом разлепил глаза. Боль прекратилась, но его все еще потряхивало. Пот заливал глаза, рот и противно стекал за ворот рубашки.

– Почему ты меня не впустил? – магистр навис над креслом Макса.

– Я впускал, вы не пролезли, – вяло огрызнулся тот, пытаясь подняться. – Дайте воды.

– Первый раз встречаю такое жесткое сопротивление, – Савельев не сводил с Макса острого взгляда. – Зачем?

– Да не знаю я! – рявкнул Макс и присосался к бутылке минералки, протянутой ему шефом. Сбившееся дыхание понемногу приходило в норму, и с каждым вдохом светлело в голове. Действительно, зачем? Какой смысл сопротивляться помощи Савельева, если они сами о ней попросили.

– Что скажете, Юрий Данилович? – подал голос Кучер.

Магистр отошел к окну и принялся выстукивать задумчивую дробь на подоконнике.

– Я думаю, что с таким ожесточенным сопротивлением разума как у Шевцова, подсадить ему чужака не удалось бы даже Бандерлогу.

– А как же его сон?

Савельев развернулся и взглянул на Макса:

– Сам сон – еще не показатель наличия чужака, но уже основание для серьезного беспокойства.

– То есть Макс работать больше не сможет?

О-па! А вот о том, что Кучер отстранит его от работы, а то и вовсе отправит в отставку, Макс даже не подумал. Выходить на пенсию в двадцать семь лет в его планы совсем не входило, и он тут же ощетинился:

– Если чужака на мне нет, то и говорить не о чем. Я продолжу работать.

– Чужака вроде нет, – все также задумчиво продолжал Савельев. – Но я бы советовал тебе, Максим, в дело Арзакова не лезть.

– Почему? – резко спросил Макс.

– Слишком много непонятного в этой истории.

– А если меня отстранить, история станет понятней?

– Макс, угомонись, – одернул его шеф. – Продолжайте, Юрий Данилович.

– Я думаю, стоит для начала выяснить, что затеял Орден Теней, и какую роль во всем этом играет Бандерлог. Я сегодня же поставлю в известность магистрат, и Братство стражей подключит своих экспертов.

Шеф потер подбородок:

– Это, конечно, разумно, но…

– За время, пока эксперты Братства будут разбираться, смертник убьет Арзакова, – перебил его Макс. – И тогда выйти на след Теней или Бандерлога будет практически невозможно.

– Дар стража разума слишком ценен, чтобы можно было им рисковать понапрасну, – завел Душнила свою обычную песню. Макс слышал ее, наверное, раз сто на протяжении всех шести лет, что провел в школе.

– Юрий Данилович, вы действительно считаете, что моему дару что-то угрожает? – Макс уставился Савельеву прямо в глаза.

Тот поморщился и нехотя выдал:

– Прямой угрозы нет, но и в совпадения, Шевцов, я не верю.

– Я тоже, – кивнул Макс. – Только если Орден или Бандерлог и вправду нашли способ добраться до стражей, то, отстранив меня от работы, вы эту проблему не решите.

– Что ты предлагаешь?

– Продолжить работу по делу Арзакова. Когда уничтожим чужака, тогда, думаю, найдем и ответы на все наши вопросы.

Савельев поднялся и принялся мерить шагами пространство кабинета. Шеф тоже глубоко задумался, о чем свидетельствовала глубокая вертикальная морщина между густыми темными бровями. А Макс напряженно ждал вердикта.

Если есть хоть малейшая возможность нагадить Бандерлогу и подпортить его очередные гениальные планы, то черта с два Макс останется в стороне. У него к этому ушлепку слишком большой счет. Осталось только уломать аксакалов.

– Хорошо, – изрек наконец Савельев. – Тогда предлагаю следующий вариант: будешь работать в паре с другим стражем, он подстрахует тебя во время сеанса и сможет вмешаться, если что-то пойдет не так.

– Отличная идея! – шеф обрадованно хлопнул себя по бедру.

– И с кем же вы предлагаете мне работать? – напрягся Макс.

– Этот вопрос будет решать магистрат, – Савельев пожал плечами. – Подберем тебе кого-нибудь сравнимого по силе с учетом психоэмоциональной совместимости.

Такой расклад Максу совсем не нравился: подпускать к себе близко незнакомого человека в состоянии, когда ты максимально уязвим, – паршивей не придумаешь.

– Иван Котельников или Семен Фурсов, мне кажется, идеально подошли бы, – предложил он своих школьных друзей.

– Для очередной попойки, – фыркнул Душнила, – но не для серьезной работы. К сожалению.

– Тогда мы ждем решения Братства, – произнес шеф. – До этого момента, Макс, ты в отпуске. Доктор и Константин пока будут следить за общим состоянием Арзакова, чтобы не пропустить атаку чужака.

13

Макс сидел за стойкой маленького, довольного унылого бара и медленно вертел в пальцах бокал с вискарем. Четвертый или пятый за этот вечер? Он сбился со счета. Со встречи с Душнилой прошла уже неделя, а никаких известий от Братства стражей все еще не было. По распоряжению Кучера, в агентстве Макс не появлялся, но от Малого знал, что Николай Арзаков уверенно идет на поправку. Все-таки железный мужик! А вот Макс от вынужденного безделья и выматывающей душу неопределенности потихоньку сатанел.

– Шевцов? Здорово! – кто-то втиснулся на соседний стул. – Думаю: ты – не ты?

Макс без особого любопытства сфокусировался на лице говорившего, не сразу узнав в лыбившемся парне своего однокурсника Игоря Василевского.

– Вася? Ты тут с какого? Вроде говорили, в Европу свалил.

– Да вот вернулся на днях. Помолвка у меня.

– Ясно, – Макс сделал глоток.

– Слышал, у тебя проблемы возникли.

– Неужто аж в Европе слышно?

– Нет, конечно, – Василевский хмыкнул. – Отец рассказал. Он уже четыре года входит в Совет магистров Братства. Говорит, что магистрат никак не может определиться с кандидатурой стража тебе в помощь.

Макс снова поднял глаза на своего собеседника. За годы, что он его не видел, парень заметно окреп, раздался в плечах. Из мелкого подхалима Васи, неизменной гордости школы и любимчика преподавателей, предсказуемо вырос холеный напыщенный говнюк. Аккуратная стрижечка, смазливая морда, дорогой прикид – бабы таких любят. Вот только Макса его самодовольный вид и снисходительный тон сейчас жутко бесили. Нестерпимо хотелось по старой памяти дать Васе в зубы.

Он допил виски одним глотком и кивнул бармену:

– Повтори.

Игорь что-то нес про свою семью и работу за границей, но у Макса не было никакого желания поддерживать тупую беседу, поэтому он продолжал молча надираться, время от времени обводя зал чуть поплывшим взглядом. За дальним столиком сидела компания девчонок, одна из которых, пышногрудая брюнетка, уже давно строила ему глазки и с каждым выпитым бокалом казалась Максу все симпатичнее.

– Макс? Ты слышишь меня? – ворвался в захмелевший разум голос Василевского. – Твой отец вчера был у нас на ужине.

– И? – хрипло спросил Макс. – Передавал мне привет?

Василевский развязно гоготнул:

– Что, вы все еще в контрах?

Макс уставился на него полупьяным немигающим взглядом и медленно произнес:

– Вот скажи мне, Вася, когда случился тот по-настоящему хреновый день, в который мы с тобой вдруг стали лучшими друзьями, а? Что-то я запамятовал.

– Да ладно тебе, Макс, не пыли. Я же просто спросил. Думал, ты уже давно уладил все свои разногласия с отцом.

– Думать у тебя, Вася, никогда не получалось. Подлизываться и наушничать – да, а вот думать…

Взгляд серо-голубых глаз Василевского разом заледенел, а губы побелели от едва сдерживаемой ярости:

– Ты, Шевцов, выбирал бы выражения. Мы давно уже не в школе. Я, к твоему сведению, уже два года являюсь поверенным в делах Братства в Европе, а ты – все еще рядовой страж. Да к тому же еще и отстраненный от дел из-за постоянного пьянства и небрежности в работе. И кстати, твой отец предпочитает считать, что у него вообще нет детей.

Макс вдруг решил, что абсолютно нелепо отказывать себе в своих желаниях, и с наслаждением прислал Василевскому в бубен. От неожиданности Вася смешно дернул головой и неуклюже рухнул с барного стула на пол.

– Ты пожалеешь, урод, – прошипел Василевский, вытирая кровь с рассеченной губы. – Я сделаю так, что ты вообще не сможешь найти работу ни здесь, ни где бы то ни было еще.

– Папе привет, – Макс швырнул на барную стойку несколько купюр и направился к выходу.

У двери бросил быстрый взгляд на брюнетку за столиком, но та, на мгновение встретившись с ним глазами, тут же демонстративно отвернулась.

«Ну и черт с тобой», – зло усмехнулся Макс, вывалился в приятную прохладу ночи, прикурил и зашагал прочь от бара.

Угрозы Василевского большого впечатления на него не произвели. Любое охранное агентство будет счастливо заполучить стража разума. Да и не верил он в то, что Кучер его действительно уволит. Впрочем, влияние Василевского-старшего в Братстве в последние годы действительно серьезно возросло. Даже далекий от политической возни Макс об этом знал. Вот только на что готов папаша ради любимого отпрыска? Решится ли Василевский отозвать у него лицензию стража? Поддержит ли его магистрат Братства? Этого Макс сейчас спрогнозировать не мог. Да и похрен!

То, что Василевские водят дружбу с его отцом, совсем не удивило. Они-то как раз одного поля ягоды – зажравшиеся снобы, возомнившие себя элитой, презирающие других и люто ненавидящие все, что не вписывается в их идеальную картину мира. Будь то непутевый сын или нездоровая жена.

В затянутой хмельной мутью памяти неожиданно всплыла непрошенная картинка: режущая глаз белизна палаты, зарешеченное окно и кровать, слишком большая для лежащей в ней изможденной женщины с потухшим, безразличным взглядом. Такой он видел мать в последний раз.

 Черт! Не думать, не вспоминать. Обещал же себе! Макс жадно затянулся, стараясь вместе с дымом затолкнуть поглубже внезапно подступившую горечь.