Крысиная ненависть. Следствие ведёт Рязанцева

Глава четвёртая

На кольце у Соломона было написано: «всё пройдёт…». Эдакое смирись, отдайся времени. А вот Бисмарк на своём кольце выгравировал другое русское слово: «Ничего», смысл которого он долго не мог понять, когда русские его говорили. А говорили они его часто. Понял только потом, когда из саней вывалился, морду расквасил, а ямщик, вытирая его снегом, приговаривал: «Ничего, ничего, барин…". Ещё и по плечу прихлопывал. И понял тогда дипломат Отто фон… как же много-то в этом слове: и поддержка, и надежда, и утешение, и сострадание. Ничего! Прорвёмся!

– Ничего, ничего, – врач со смешной козлиной бородкой похлопал одеяло, едва прикасаясь морщинистой рукой. – Прорвемся! Теперь прорвёмся! – и, ссутулившись, направился к двери.

Там, за дверью, его уже ждали оперативники.

– Ну что? – Котов сделал шаг навстречу, – уже можно?

– Нет, ребятки, нельзя. – Доктор посмотрел на Виктора виноватым взглядом.

– Как нельзя? – дёрнулся Ревин. – Вы же сказали…

– Что я сказал? Сказал, что попробую… Ничего не обещал. Она 16 часов пролежала без сознания.

– Елена Аркадьевна сильная женщина, несколько лет сама проработала следователем…

– И что? Поймите вы, она ребёнка потеряла! Вы знаете, что это для женщины значит? Возможно, что она вообще больше не сможет иметь детей. У неё не только физические раны, у неё тяжелейшая психологическая травма.

– Мы не можем больше ждать, доктор, – Виктор Котов смотрел неотрывно и настойчиво. – Чем больше проходит времени, тем меньше у нас шансов найти преступника. Мы вынуждены нарушить ваш запрет.

Доктор ссутулился еще сильнее.

– Ну что ж… – вздохнул, – только аккуратней, пожалуйста. Учитывайте состояние пациентки. Даю вам 10 минут, не более. И только один пусть идёт.

– Но…

– Никаких «но», а то вообще не пущу.

Зима плакала капелью. Ледяные стрелы, преломляя солнечные лучи, отливали радугой. Тонкие струйки бежали по оконному стеклу кривыми дорожками. Оттепель.

«Когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остаётся пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее», – кажется, так считал Хемингуэй. А где искать это лучшее? И надо ли? Может кому-то надо. Ей нет.

Лена закрыла глаза. Хотелось снова провалиться в преисподнюю, откуда её зачем-то вытащили. Вытащили, что б похоронить заживо.

Дверь тихонько скрипнула.

Ну зачем? Разве они ещё не всё ей сказали? Разве они не могут оставить её в покое?

– Здравствуйте, Елена Аркадьевна!

Олег… Олег Ревин. Странно, но это был именно тот, пожалуй, единственный человек, чей голос она, если не желала, то готова была слышать. И слушать.

Лена открыла глаза. Олег!

– Я понимаю, вам сейчас трудно говорить, но вы же знаете, что это необходимо, что это важно…

– Да. – Каких неимоверных усилий стоил ей этот еле слышный то ли хрип, то ли стон.

– Давайте сделаем так: я буду задавать вопросы, а вы, если да, в ответ моргните.

Лена попробовала кивнуть, но почувствовала боль в области шеи и просто закрыла глаза.

Олег придвинул стул к кровати, сел.

– Вы видели, кто на вас напал?

Лена моргнула.

– Вы его знаете?

Ответа не последовало.

– Описать сможете?

Снова моргнула.

Олег посмотрел на катетер, вставленный в кисть правой руки, тянущуюся из него гибкую прозрачную трубку, наполненную раствором, и почувствовал лёгкое головокружение. Он до ужаса боялся уколов, эта фобия была родом из детства. Маленький Олежка часто болел, а мать – человек, хотя и далёкий от медицины, почему-то считала, что сама знает, чем лечить сына и при первом же чихе всаживала ему укол в попу.

Как же быть? Ни говорить, ни писать пострадавшая не может.

Лена, которая в упор смотрела на оперативника, будто прочитав его мысли, прохрипела:

– Я смогу. Скоро.

– Может быть есть какая-то примета, по которой…

– Ален Делон… – вместе с остатками сил выдавила из себя Лена, и её голова откинулась на бок.

– Что? – удивлённо переспросил Ревин, но в это время раздался скрип, и в разрез двери протиснулась голова доктора.

– Всё. На этом всё. Выходите.

На улице скользко. И надо же такому случиться, чтоб прямо накануне Нового года наступила оттепель. Необычная. Весенняя. Зимой солнечные дни всегда морозны, а тут какая-то природная аномалия. Солнце и совсем слабенький морозец. Приятный. И всё бы ничего, только ужасно скользко.

Виктор осторожно опустил ногу с крыльца, щупая ботинком покрывшуюся слоем льда дорожку.

– Что так и сказала: «Ален Делон»?

– Ну да.

– И как это понимать?

– Не знаю. Может похож?

– На французского актёра? Ты его видел?

– Кого?

– Не тупи, Олег, Делона этого.

– В детстве еще. Моя мать от него балдела. Тогда модно было фото актёров собирать. Кто-то марки, кто-то фантики, а она актёров. Их тогда в ларьках «Союзпечати» продавали. Так, прикинь, она у моей сестры двоюродной фото этого Делона украла. Та тоже увлекалась коллекционированием актёрских снимков.

– Зачем же красть, если они в каждом ларьке продавались?

– Так тираж этих фото небольшой был. Кто кого успел купить, тем и владел. Были особо любимые всеми актёры, которых иметь в коллекции было престижно. Таких быстро разбирали. Например, Тихонов тогда был в дефиците. Все хотели иметь Штирлица в своей коллекции. Вот и Делон тоже любимчик советских женщин. Сестра его фотку берегла, хвасталась вечно. Уж чего только маманя моя ей взамен не предлагала, даже Олега Видова. Помнишь, был такой фильм в детстве «Всадник без головы», он там играл?

– И чего?

– И ничего! Ни за что Светка меняться не хотела. Тогда-то маманя и решила пойти на преступление.

– Так вот откуда у тебя тяга к криминалистике? – ухмыльнулся Котов.

– Наверное…

– Ну, если ты его не только на фото, но и в фильме каком видел, то помнишь, какая у него субтильная фигура. Одно слово – француз.

– И что?

– А то, что человек, напавший на Лену, как говорят эксперты, был ростом под два метра. Следы, оставленные на снегу, о том свидетельствует. И то, с какой силой он её душил и избивал, говорит о том же. Это был крупный человек, и никак он не может быть похож на худосочного француза.

– И что нам делать? Она ни говорить, ни писать не может.

– Придётся подождать.

– Сколько?

– Надеюсь, что недолго.

– Пока мы ждать будем, этот подонок ещё на кого-нибудь нападёт.

– Вполне возможно. Но мы ведь не сложа руки ждать будем. Расследование идёт своим ходом.

– Ага. С Амберским мы быстро… – Олег сложил два пальца в кавычки и дважды согнул, – это дело раскроем.

– Мда. Махоркина бы…

– Или саму Рязанцеву вернуть. Лихо они в паре работали.

– Да… Я Саше звонил неделю назад, разговаривал с ним, он после Нового года в Тверь собирается уехать. Там теперь будет расследованиями заниматься.

– Слушай, а может ему позвонить и рассказать, что с Леной случилось?

– Я думал об этом.

– Ну и…

– Неблагодарное это дело лезть в чужие отношения, Олег. Можно таких дров наломать… И в итоге ещё и виноватым останешься. Нет уж. Пусть всё идёт так, как идёт.

Глава пятая

Проснулось рано. В 7.00, когда входная дверь стукнула, извещая о том, что все ушли. Жутко захотелось чаю. С сахаром.

Благодатное одиночество поддержал кот сверх нормой Кит Кета. Гулять так гулять. Лена подсыпала ещё немного. Кот дожевал то, что дали и, облизнувшись, ушёл досыпать.

Удерживая одной рукой чашку с блюдцем, она подошла к окну и, прижимаясь коленками к батарее, выглянула на улицу. Первый рабочий день после Новогодних каникул. В городе, которому не один век, после Рождественской суеты туманно и, как в отстоявшейся настойке, тихо, а в квартире пахнет хвоей и выпечкой. Мандаринов нет и не будет. Больше никогда.

Если остановиться в пространстве, то отчётливей будет ощущаться ход времени. Лена допила чай, отошла от окна, положила чашку в мойку и прошла в прихожую.

Из всех, оставшихся на месте преступления вещей, ей вернули только телефон и паспорт. После проверки оказалось, что на них только её отпечатки. Всё остальное: сумочка, пакеты и всё их содержимое теперь хранилось у оперативников. Всё, кроме мандаринов и перчаток. Мандарины остались погребенными сугробом, а перчатки, подарок родителям, не нашли. По всей видимости, их унёс преступник. Господи, неужели из-за перчаток? Или рассчитывал на большее?

– Ааа… – Лена попробовала напрячь голосовые связки. Получилось тихо, но это уже было кое-что. Покряхтела, прочищая горло, взяла с полки телефон.

Дисплей оказался таким же мёртвым, как и в тот день. «Эх, ты!», – подумала, вставляя шнур от зарядки.

Как только штепсель вошёл в розетку, «айфоня» обрадовано подмигнул чёрным огрызком и издал благодарный звук пробуждения.

Лена набрала номер Ревина и, услышав, приветственное «Да», прохрипела.

– Приезжайте, я могу.

Волшебный вопрос «зачем?». Его часто путают с другим – «Почему?» А ведь между ними такое несходство, как между прошлым и будущим.

– Получается, что он за вами следил. Зачем? Ну понятно, что для того, чтобы напасть. Но ведь должен был быть у него мотив. Вы говорите, что не знаете его? Вы уверены?

– Ребят, что вы мне всё выкаете, мы же не на службе, – полушёпот с каждым словом становился громче, голос восстанавливался, и говорилось легче. – Я точно никогда раньше нигде с ним не пересекалась. Когда мы встретились взглядом… там, в магазине… никакого интереса у него в глазах я не увидела. Отсюда можно сделать вывод, что мотив не сексуальный.

– Тогда грабёж? – предположил Олег.

– Тащиться через весь город, что бы украсть пару перчаток? – Котов пожал плечами. – Чушь какая-то.

– Может он не знал… Может думал…

– Нет. Виктор прав. Чушь. Во-первых, я расплачивалась картой, и он наверняка видел, что налички у меня нет.

– Наверняка, потому что кошелёк лежал на снегу нетронутым. Его даже не открывали.

– Вот. – Лена прищурила зелёные глаза, и они впервые за всё время разговора заискрились, как раньше. – И телефон не взял. Почему? Нет, прав Виктор, не будет грабитель выслеживать жертву, не будет так рисковать, ради перчаток. Если только он не фетишист. К тому же грабители так не действуют. Зачем душить было? Ну вырвал бы из рук, пригрозил в конце концов, я бы сама отдала. А он как зверь себя повёл. Он убить хотел. Зачем?

– Может он вас с кем-то перепутал? – осенило Ревина.

– Кстати, вполне может быть, – поддержал друга Котов.

– Может, может… – эхом повторила Рязанцева. – Тогда это многое объясняет. А перчатки, как трофей унёс.

– Надо бы фоторобот составить, Елена Аркадьевна. Чем быстрей, тем лучше.

– Ну вот, опять официоз, Виктор. Мы же не на работе.

– А мне кажется, что на работе. И всё, как прежде. С вами интересно. Может вернётесь? Ну не сейчас, конечно, потом, когда окончательно поправитесь.

– Признаться, я тоже скучаю по следственной работе.

– Ну вот, – обрадовался Олег.

– Но говорить об этом рано. Я пока не готова. Да и дело это мне всё равно никто не даст. Я не просто лицо заинтересованное, я жертва.

– Жалко.

– А кто дело ведёт? Меня ведь должны на допрос вызвать.

– Амберский, – махнул рукой Котов.

– Кажется, я что-то про него слышала.

– Да… личность известная. Начальство его уважает. Он, и правда, громкие дела раскрывал, только…

– Что? – Лена заинтересованно посмотрела на Виктора.

– Не знаю, скользкий он какой-то. Не нравится он мне.

– И мне, – поддакнул Ревин.

– Ну так он и не обязан всем нравиться. Главное, чтоб дела раскрывал.

– Да что-то не больно он торопится.

– Чем критиковать, давайте лучше поможем. Итак, чтобы определить направление поиска, надо попытаться построить психологический портрет преступника. Это поможет определить мотив.

– В нём было что-то необычное?

– Всё. Начиная от внешности и заканчивая повадками. Сочетание несочетаемого. Тонкие черты лица при такой внушительной фигуре. И этот крысиный хвостик…

– Хвостик? Какой хвостик?

– Жидкие волосики стянутые на затылке резинкой. Мне и раньше такое не очень нравилось, а теперь так и подавно.

– Так может он музыкант? – почему-то обрадовался Ревин.

– Качок-музыкант? Вот тебе первое несоответствие, – кивнула Лена.

– Почему? Сейчас многие качаются, и музыканты некоторые тоже.

– Допустим. Но мне представляется, что такая причёска нужна мужчине скорее, чтобы привлечь к себе внимание, а задача преступника – оставаться как раз незамеченным, не выделяться в толпе. Вот вам второе противоречие.

– Если предположить, что он напал на вас… – Лена поморщилась, и Виктор исправился, – …на тебя только потому, что перепутал с кем-то, то он не рецидивист.

– Или рецидивист? – Лена сверкнула глазами. – Ребят, надо проверить, не было ли похожих за последнее время преступлений.

– Ага.

– Так, ещё нужно поговорить с кассиршей, её фамилия Буханкина. На бейджике было написано. Она и фоторобот поможет составить. Если вдруг он не первый раз в этом супермаркете отоваривался, тогда можно предположить, что и живёт он где-то поблизости. Что ещё мы знаем? Курит сигареты «Кент». Примета для поиска слабая, но вдруг пригодится.

– Может ещё что-то есть?

– Ещё? – Лена задумалась. – От него как-то странно пахло.

– Чем?

– Сначала, когда он дыхнул, почувствовался слабый запах сигарет и ментола. Как будто он покурил и жвачкой зажевал. А вот, когда очнулся, появился совершенно другой, еле уловимый запах.

– И что это за запах?

– Трудно описать… Я бы сказала, что так пахнет старый мех.

Оперативники удивлённо смотрели на Рязанцеву.

– А что, старый мех как-то пахнет?

– Сейчас, – Лена вышла в коридор и через минуту вернулась с шапкой в руках. Лежалый мех напоминал драную кошку. – Надо же, столько раз мама порывалась выбросить, а руки так и не дошли. Вот и пригодилась. – Лена протянула шапку.

Оперативники, как по команде всунули носы в мех.

– Ну, чувствуете?

– Не-а, – Виктор почесал нос и громко чихнул. – Извините, я вообще-то аллергик.

– А ты? – Лена посмотрела на Олега.

– А мне носками пахнет. Но так… отдалённо, если совсем уж глубоко носом зарыться.

– Ясно. Ну ладно. Тогда по составленному плану: кассирша, фоторобот, архив. На первое время работы хватит. А там, глядишь, и Амберский чем-нибудь порадует.

Глава шестая

Алина Тупик считала себя женщиной роскошной. Такое самомнение возникло не с бухты-барахты. Три года назад Алина почти выиграла конкурс красоты. До первого места оставался один шаг, но дорогу в последний момент перешла черноволосая красавица южных кровей, которая сумела обаять жюри не только внешней привлекательностью, но и своим остроумием. И кто только придумал этот дурацкий интеллектуальный этап? Она была уверена, слишком уверена, что питерское происхождение (как-никак культурная столица) поможет ей пройти проверку на интеллект без особых проблем. Ведь она всё время училась, а это не только повышало её самооценку, но и давало интеллектуальное наполнение. Так она считала. И вполне справедливо. Никто не мог сказать, что Алина Тупик – пустышка. С ней всегда есть о чём поговорить, это раз. Она игнорирует провокации на хамство, это два. Высокодуховна, три. А ещё она следит за собой, регулярно занимается спортом, посещает косметолога, разные салоны и прочее. Принципиально не экономит на себе, всегда держит спину ровно, приветлива и мила со всеми.

К своему успеху Алина шла уверено, обходя соперниц на каждом этапе, победа почти была у неё в руках, она уже мысленно примерила корону, прикидывая, с какой причёской та будет лучше смотреться. Завить волосы или, наоборот, оттянуть утюжком? А может заплести в косу? Будет мило смотреться, трогательно и создаст образ русской красавицы, а это, наверняка, станет дополнительным бонусом ко всем остальным её достоинствам.

Тогда, с конкурса он нёс её на руках. Пытался утешить. Что-то говорил. Что-то типа, что она для него всегда первая, всегда лучшая. Даже предложение сделал. Но какое там. Уж лучше бы молчал. Она послала его подальше, вместе с его предложением и колечком. Он обиделся и ушёл. И ей пришлось зализывать эту рану одной. Она долго ещё мучилась, проклиная в душе соперницу. Влезла на её страничку в Станграме, написала какую-то гадость. Тут же отправилась в бан. Но не успокоилась. Нашла её в Контакте, изучила всю подноготную.

Очуметь! Соперница оказалась провинциальной выскочкой, уроженкой Воронежа. Вот и сидела бы в своём Мухосранске. Что они все в столицу прутся? Она хоть и сама не коренная москвичка, но, где Питер и где Воронеж? Алина с пристрастием рассматривала фотографии улыбчивой брюнетки и не могла понять, что же в ней самой не так.

Сравнила. Как бы ей не хотелось, но пришлось-таки признать, что смуглянка Илона Касинская довольна привлекательна. Но она-то лучше! Определённо лучше! Красивые серые глаза под чуть нависающими веками, но это природное и ничуть её не портит. Припухлые губы. Не надутые, как у силиконовых станграмных красавиц, а в самый раз. Нос… Ах да, нос! Свой нос она ненавидела, его кончик был похож на греческую сливку. Ну всё понятно. Всё из-за носа. Признавать иное превосходство соперницы Алина не собиралась.

Чтобы пережить такой провал, такой удар по самолюбию, понадобилось немало времени. Она всегда считала свою психику устойчивой, но на деле оказалось, что это не совсем так. Она заперла себя в четырёх стенах и долгое время совсем не выходила из дома.

Прошло три года, с Санькой они помирились (да куда он денется), а воспоминания до сих пор терзали её душу. Ох, уж эти воспоминания! Лучше и не вспоминать!

Алина нервно заправила за уши торчащие по бокам прядки. Знакомая парикмахерша умела плести невероятно красивые косы, которые недавно вошли в моду. Чем небрежней торчали из косы волосы, тем это считалось моднее. Но привычка к гладко уложенным причёскам осталась, и руки неосознанно всё время тянулись что-нибудь, да поправить.

Серый вечер, лёгкая пурга застилает землю. Это зима морозу постель стелет. Помирились, видно. Наконец-то, а то оттепель надоела уже.

Алина поднялась по старым каменным ступенькам, перегнулась через перила, посмотрела на покрытую льдом воду. Мосты она любила, они же, как символ соединения, может, поэтому влюблённые и вешают на них замочки. И поцелуи на них самые страстные, самые желанные.

Полдня она бродила по городу просто так. Ей нравилось слышать голоса и отдельные слова прохожих, заглядывать в их лица (у кого-то улыбка, у кого-то слёзы) и отпускать свои мысли погулять. Просто наслаждаться жизнью.

Женщинам на свидания положено опаздывать. Обычно так и происходило, но сегодня она решила прийти раньше назначенного времени. Она знала, что Санька не просто так позвал её на этот мостик. Сегодня он сделает ей предложение, и ажурную ковку перил украсит ещё один замочек. Символ их соединения.

Алина посмотрела на часики, минутная стрелка перевалила за цифру двенадцать. Санька опаздывал. Ну вот. Алина повернулась в сторону спуска и надула губки. Сзади послышались неторопливые шаги. Ах, он ещё и не торопится. Надо показать ему своё «фи». Алина демонстративно закинула косу за плечи и сделала шаг в направлении спуска.

Всё произошло так быстро, что она даже не успела понять, откуда взялась эта боль в затылке, и почему мгновенно перехватило дыхание. Она попыталась глотнуть воздух, но не смогла…

Санька Маклаков опаздывал. День не задался с самого утра. А ведь он всё заранее распланировал. Но как говорится, хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Вот ведь бывают такие дни, когда ты идёшь такой погружённый в собственные мысли, как в анабиоз, механически переставляя ноги, и вдруг упираешься носом в стеклянную дверь. А она тебя игнорирует. Ты машешь руками, тычешь локтями, пинаешь ногами, как та лягушка в крынке со сметаной. И всё бестолку. А так хочется просто сесть, списать всё на случай, на фатальное стечение обстоятельств и ругаться матом, обвиняя всех и каждого и, наверное, в первую очередь, себя в своей неудачливости и ждать… А чего ждать?

В общем, с сюрпризом ничего не получилось. Не срослось. Заболел главный массовик затейник, организатор всего действа. Прям накануне, то есть в ночь на сегодня, заболел. И заменить кем-то уже поздно и отложить нельзя. Не скажешь ведь Алинке – подождем, когда он выздоровеет. Пришлось, быстренько менять всю программу. А что менять? Купил розы, футляр с колечком в них спрятал, на большее фантазии не хватило. Ну не фантазёр он, и что теперь? Креативить не умеет. Зато умеет любить искренне, глубоко, без вывертов. Зато с ним можно не только говорить о чём попало, но и просто молчать. Обесценивать важное, путаться в простом, переживать по пустякам и понимать великое… чувствовать, что нежности при этом течёт больше, чем страсти.

Он взбежал по каменным ступенькам моста, выдохнул. Алины не было. Опаздывает. Вот и хорошо. А то б она ему за опоздание по башке-то надавала. Санька улыбнулся. Капризная она у него и требовательная. Всё, как полагается королеве. Хоть и несостоявшейся, но для него это никакого значения не имеет. Остановился. Прижался к парапету. Стал прокручивать речь, которую готовил вчера весь вечер. Не запутаться бы. Что там по тексту? Алина… Вот, блин, так и знал, все мысли перепутались, всё забыл… Алина… Чёрт!

Посмотрел под ноги. Следы маленьких ножек – треугольники остроносых сапожек и точечные пятнышки каблучков задавлены грубой рифлёной мужской подошвой сапог. Он сразу узнал следы Алининой обуви. Они были похожи на бегущий курсор «мышки». Забавный отпечаток не раз веселил его. Следы были свежими, их ещё не успел окончательно замести снег. Что это? Похоже, она была здесь. И не одна. Но куда делась? Санька склонился. Мужские следы уходили вниз, за ними тянулись две тонкие полоски. Санька не сразу понял что это…