Не все птицы вьют гнезда

Глава 5

Через пару часов Саша проснулась от громких ударов. Она приподняла голову, встала и вышла в прихожую. Потом поняла, что стучат в окно. Тот, кто это делал, забежал в подъезд и начал колотить уже в дверь. Саша, держась одной рукой об косяк, другой толкнула дверь, та резко распахнулась. Чуть не сбив ее, в комнату забежала Надя и тревожно уставилась на бледную подругу.

– Стучу тебе, стучу, – заговорила она возбужденно. – Сашка, представляешь, а? Вернулись из леса Валерка с евонным отцом, притащили медвежонка. Мертвого, конечно. Ох, душегубы. Я их спрашиваю, мол, зачем он вам? Ни шкуры, ни мяса с него нету. Да еще и медведицу без ребенка оставили. А они мне говорят, что их там было двое, медвежат-то, ей хватит. Если бы не мы его, то он бы нас сдал своей мамаше, говорят. И щас, говорят, ты нас бы искала уже.

Надя взволнованно смотрела на подругу, обратив внимание на живот, спустившийся, словно шар. Она размахивала в стороны рукой, а Саша безучастно молчала.

– Спрашивают у меня, виноваты ли они, – быстро продолжила Надя, – что он вышел к ним. Мать-то неслышно было, вот они его и торкнули. Вышел к ним и второй, но они уже этого погрузили на машину и поехали. Наверно, за ним и медведица вышла, но им это уже не известно. Славьте тебе Господи, не догнала нас, говорят.

Она перекрестилась и наигранно засмеялась.

– И еще смеются, душегубы, – не останавливалась Надя. – Представляешь? Саш, Саш, ты чего родила, что ли? Я как чуяла, прибежала. Думаю, почему тебя целый день нет дома. Я ведь приходила уже. Господи, куда же ты его дела? Саш, убила, что ль, его-о?

Надя зажала рот рукой и протяжно произнесла последнее слово, покосившись по сторонам. Затем она, почти не моргая, около минуты разглядывала Сашу своими раскосыми глазами. У Саши покатились слезы, и она молча развернулась, держась за низ живота, подошла к кровати. Села на нее, оперлась на локоть и, тяжело дыша, закинула ноги на матрац.

– Они говорят, что шкурку оставят нашему будущему ребенку – продолжила Надя. – На пол, сказали, бросят. Зачем мне дома мертвечина такая на полу? Саша, как быть? Надо позвать врача. Саш, слышишь?

Саша продолжала смотреть не на Надю, не произносила ни слова. Надя быстро прошла из комнаты в комнату. Не увидела никаких напоминаний о родах. Только бледная и измученная Саша, у которой больше не было ненавистного живота. Надя постояла еще минут пятнадцать и вышла из дома, плотно закрыв за собой дверь.

Все вокруг поглотила тьма. В лесу слышался шум взлетающих птиц, уханье совы и глухое ворчание. На простыне шевелился ребенок и беспрестанно плакал. Недалеко от него послышался треск веток. Показалась медведица. Она целенаправленно двигалась на привлекающий ее звук. Медведица остановилась в двух метрах от плачущего комка, который явно был голоден. Рядом утыкался носом в мать медвежонок. Медведица обнюхала младенца и тихонько тронула его лапой. Затем она прильнула теплой мордой к его головке. Вскоре по лесу эхом раздался медвежий рык. Следом за рыком послышался взмах крыльев большой птицы.

Утром Саша не смогла встать с кровати. Лежала и смотрела в потолок, вспоминая о ребенке. Она подумала о том, что ее отец вместо нее хотел сына, а потом мечтал о внуке. «Мальчик. Что же с ним? Как же теперь жить?» – с болью подумала Саша и снова проваливалась в сон.

В незапертую дверь зашла Надя, за ней неторопливо следовала бабка Настя, приятная женщина семидесяти пяти лет, с седой головой и мудрым взглядом на жизнь. Та самая бабка, с которой Саша говорила о родах. Надя открыла окно в комнате, так как было душно. Настя подошла к Саше, отодвинув одеяло, затем поджала синюшные губы и вскинула брови.

– Девка, – строго сказала бабка. – Ты че это удумала? Нукась, вставай-ко. Ходить надо, а она лежит. Живая? Живая. Поди, на дворе утро, надо подниматься. Лежанка тебе не поможет, а угробит запросто.

Саша открыла глаза и застонала. Бабка Настя начала ее придерживать за плечи, а Надя потянула за руки. Саша, застонав громче, смогла спустить ноги с кровати и поднялась. Пол залило кровью.

– Надька, – скомандовала бабка, – таши тряпки какие-то, да поболее. Вытирай. Ох, девка, девка. Налупить бы тебя, да поздно.

Надя отняла руки от сидящей подруги, торопливым шагом подошла к шкафу, открыла дверцу и начала брать с полки полотенца и простыни. Бросив полотенце, придавила его ногой к испачканному полу. Потом женщины помогли Саше переодеться и снова уложили ее на постель. Бабка Настя пошла топить баню, а Надя осталась сидеть рядом с подругой. Саша еще поспала. Вернувшись к женщинам, бабка оперлась на дверной косяк, сняла один сапог и посмотрела на Надю.

– Баню затопила, – сказала она. – Надь, через часа два приходь снова. Поведем Сашку туда, ладить ее буду неладную. А пока иди отсель да отдыхай. Не дело тебе тут сидеть, глаза насматривать. Вот родишь, тоды будешь и ты все знать.

– Ладно вам, баб Насть, – отмахнулась Надя. – Вы думаете, я глупая? Не древний век же, без слов все понятно. Ну да ладно. Если что, зовите, я дома.

– Надь, – неожиданно окликнула Саша.

Надя обернулась.

– Слышь, грех какой на мне. Убила же я ребенка своего, родное дитя на съедение волкам отдала.

– Куда дела-то? – с тревогой в голосе спросила Надя.

Саша закрыла глаза и ничего не ответила.

– Понятно ей, – пробурчала бабка. – Вижу уж, как вам понятно.

Перед тем как уйти, Надя подвинула ногой испачканное кровью полотенце к выходу.

– Потом в бане замочу, – сказала она, – постираю, покамест тута полежит.

Бабка Настя заварила крапиву и поставила кружку с настоем остужаться. Туго связала Сашу простыней, словно младенца, и накрыла одеялом. Когда баня была затоплена, Саша уже могла передвигаться. Она надела цветной халат, который подарила ей мать.

Открыв тугую дверь, снова появилась Надя.

– Ох, Валерка, – недовольно произнесла она. – Обещанного три года ждут. Сегодня же скажу ему. Саш, ты не переживай, сегодня же сделает твою дверь, как миленький.

Женщина увидела ослабленную Сашу, которая стояла, держась за спинку стула.

– О, – подбадривающим голосом произнесла Надя. – А ты уже сама стоишь. Ну, пойдем в баньку, полегчает может. Вишь, как тело твое ослабло.

– Тело ослабло, – словно эхом повторила Саша, – а душа померла.

Саша крепко схватилась за Надю и прильнула к ее уху. Надя испуганно вцепилась в локти подруги.

– Надя, – прошептала с волнением Саша, – слышала я, как Сирин поет. Точно, Сирин. Слышала и не могу забыть. Так и стоит в ушах пение. Я тоже хочу свободной быть, но не могу. Будто крыльев у меня нет. Нет у меня ни цели, ни воли, словно меня лишили жизни. Кто это сделал? Плачет душа моя. А у души нет рассудка. Уходи, Надя, скоро смерть придет на землю. Птицей взлечу на небеса. Птицей…

Саша уронила голову на Надино плечо. Надя переглянулись с бабкой Настей.

– Саша, Саша.

– Не дрейфь, Надя, – произнесла бабка Настя, – бредит она. Температура, что ль, поднялась? Градусник есть?

Она подошла и прикоснулась губами ко лбу Саши.

– Нет, вроде нету. Айда в баню. Сашка, можешь идти?

Саша кивнула. Надя взяла под руку подругу и помогла выйти из квартиры. По тропинке, выложенной досками, они дошли до бани. Женщины помогли Саше раздеться. Бабка Настя, плеснув на полку кипяток, опустила веник в таз с горячей водой, что стоял на полу. Она привычно вылила на каменку кипящей воды из ковша. Раздалось ворчливое шипение, и тело женщин обожгло паром. Бабка помогла Саше лечь на полку. Надя к тому времени вышла и направилась в Сашину квартиру, чтобы забрать испачканное белье, что оставила в комнате.

– Эй, Надька! – неожиданно окрикнул ее женский голос.

Вздрогнув, Надя остановилась и обернулась. Недалеко стояла Райка в затянутом халате и тапках, крепко держала на поводке пятнистую маленькую собаку, которая начала лаять и рваться с поводка. Собака тянула то к одному рядом стоящему дереву, то к другому.

– Ау? – ответила Надя.

– Привет.

Райка махнула рукой.

– Здрасьте, тетя Рая.

– Че вы сегодня за беготню устроили? Туда-сюда бегают. Бабка Настя с ними. Только хлоп дверью. Я к окну. Чего случилось-то?

– Все нормально, теть Рай, – ответила Надя. – В баньке моемся. Сейчас Сашку парят, потом я зайду.

– О, у бабки Насти банька? Может, и мы сходим? Жарко топила-то?

– Да, нет, жару на пару человек.

Надя забеспокоилась. Мимо проезжающая машина отвлекла внимание Райки. Она улыбнулась водителю, тот кивнул ей в знак приветствия.

– Ладно, теть Рай, побегу.

Надя стремительно зашагала. Райка дернула поводок и подтащила собаку на траву.

– Ты слышала, Надь, как стекла ночью на первом этаже у Машки кто-то выбил?

Надя, вздохнув, снова остановилась. Пошевелив стопой, обнаружила, что в тапке что-то мешается. Опершись на дерево и сняв тапок, она потрясла им.

– Нет, а кто?

– Не знаю. Треск стоял и крик. Думаю, кто-то своего у Машки обнаружил. Пьяные, что ли, были? Мат стоял. Я глядела в окно, не поняла, кто орет. Но бегала под окнами точно баба в юбке такой короткой, каблуки стучали.

Райка провела выше колена. Надя, улыбнувшись, пожала плечами, снова пошла вперед. Женщина подтянула к себе собачку, та зарычала.

– Да, чего ты тянешь все? Чего тебе не имеется, а? Моська, блин.

Вернувшись в баню, Надя прислонилась к дверям, прислушалась. Оттуда раздавался хлесткий звук удара веником, слышалось дыхание бабки, которая вскоре высунула голову из дверей.

– Надь! – крикнула она. – Принести пояс, что в дому у меня. Он там брошен на спинку кресла. Вот голова, два уха. Совсем старая стала, памяти никакой.

Надя, отдав пакет с бельем, побежала за поясом. Уже после бани все трое зашли в дом бабки Насти. Она из старой бутылки налила Саше полный стакан красного вина.

– Пей, девка, – попросила бабка, – поможет силы восстановить. Пей, свое оно, без дрожжей.

Саша взяла стакан с вином и, отхлебнув глоток, поставила его на стол. Она все время сидела, прислонившись к стене. Ее черные распущенные волосы висели сосульками и придавали ей еще большую трагичность.

– Ты, девка, завтра перевяжись, – вдруг строже произнесла бабка. – Я тебе вона положила полотенце на тумбу. Оно чистое, шептанное. Заберешь.

Она направила указательный палец на расшитое петухами полотенце и пошлепала себя по груди морщинистой рукой.

– Бери его, – продолжила бабка. – И опоясывай титьки-то, словно поясом вяжешь. А то к утру, может, и молоко придет, а оно тебе ни к чему.

Саша опустила голову, кивнула.

– Да, – ответила она. – Спасибо вам большое, завяжусь. Спасибо вам, баб Насть. Устала я, пойду домой да лягу.

Надя проводила подругу. Уходя от нее, выключила свет и закрыла за собой дверь на ключ.

Ночь, казалось, тянулась целую вечность, Саше не спалось. Она прокручивала свою жизнь за последний год, в голове повторялась картина родов. Иногда за окном ей слышался плач ребенка. Спустя время, Саша все же провалилась в сон. Ей снилось, что она стоит в болоте и ее затягивает трясина. Рядом появляется большая жаба. По болоту разбросаны куклы, одна из них беспрестанно зовет маму. Сашу засасывает трясина по самые плечи, грудь сильно ноет, становится трудно дышать. Она отчаянно пытается высвободиться, но все попытки только тянут ее вниз. Вдруг Саша ухватилась за ветку, которая больно хлестала ее по лицу. «Мамочка!» – простонала она и заплакала. Ей снова послышалось, что где-то плачет ребенок. Она резко подняла голову и увидела лишь утренний свет, который пробивался в комнату сквозь закрытые шторы. Грудь болела и тянула камнем. Саша встала с кровати, по груди каплями стекало молоко. Она потянулась за полотенцем, нашептанным бабкой Настей.

Через пару месяцев после случившегося Саша переехала в небольшой город. Там она по добору поступила в медицинский институт на лечебный факультет, затем продолжила учиться в ординатуре по специальности «Психотерапия». Затем она поступила в университет на факультет общей и клинической психологии.

В поселок больше не возвращалась. С подружкой Надей связь оборвалась сама собой. Саша тщательно избегала всех разговоров с новыми друзьями о своем прошлом. Через какое-то время ей и самой показалось, что она ничего оттуда не помнит.

Глава 6

Восемнадцать лет спустя.

Месяц назад Саше исполнилось тридцать шесть лет. Она жила в городе Ветров и работала в одном из психологических центров. Они с коллегами часто размышляли о том, что современный человек желает перемен и пытается найти истинные причины проблем, хоть как-то изменить и облегчить свою жизнь. Все коллеги были примерно одного возраста. Эти темы в силу профессии витали в воздухе, как само собой разумеющееся. Но для Саши с каждым годом становилось главнее ее одиночество. Она как будто находилась среди тех, кто поднимает глобальные вопросы изменений, но пропускала что-то свое, явно важнее всего этого. Она это чувствовала. Мысли об этом напоминали ей о размышлениях про религиозную веру, смыслы которых она так и не познала, не довела до своего логического завершения.

Близких людей у женщины почти не осталось. Ее родители умерли один за другим от менингококковой инфекции. Подруги были, но близкой оказалась только одна. Когда хоронили мать, Саша не поехала, а вот на похороны отца выбраться получилось. Приехав в город «вечной мерзлоты», сразу пришлось направиться на кладбище, где уже проходило отпевание. Статный священник с ровными пальцами, как у пианиста, приложил на лоб умершего венчик, трижды перекрестился и начал читать молитву. Кто-то из пришедших тихо всхлипывал. Людей пришло немного, только друзья и несколько человек с работы отца. Он долго работал на пилораме. Поставив венок с надписью на ленте: «С любовью от друзей Матвеевых», женщина с припухшим лицом, в черном платке, раскрыла сумку и выложила на полотенце, постеленное прямо на земле, печеные пироги. Присутствующие произносили про Сашиных родителей теплые слова. У Саши создалось впечатление, что слова – это просто атрибут похорон. Что чувствовали люди к умершим на самом деле, скорее было скрыто. Так она подумала. Все прошло стремительно, не успели похоронить тело, как народ стал быстро расходиться. Саша же, со всеми попрощавшись, на какое-то время задержалась возле могил. Вскоре она обняла деревянные кресты и повернула к выходу, навсегда попрощавшись с родителями.

С кладбища она шла торопливым шагом, под каблуками ритмично хрустел снег. Неожиданно раздался колокольный звон, женщина вздрогнула и замерла. Она увидела людей, медленно выходивших из недалеко стоящей церкви. В башне под самым небом пара звонарей со знанием дела били в колокола. Саша вспомнила, как они с матерью мчались на воскресную службу, а отец, лежа на постели, ворчал и скрывался с головой под одеялом, оставаясь дома. Мать часто повторяла, что опаздывать в церковь не хорошо, и что к Богу надо приходить вовремя. Саша не понимала смысл этих слов, да и сомневалась, что их понимала мать. Раньше они бежали заодно со всеми туда, где ничего кроме свечей и икон им не было изведано.

На выходе с кладбища женщина стянула с головы черный ажурный шарф. Уткнувшись в него, она еле слышно застонала. Холодный северный ветер раздувал ее волосы в разные стороны и обжигал уши. Плечи вздрагивали, а руки все сильнее и сильнее сжимали траурную ткань. Никогда при жизни родителей Саша не скучала по ним так, как сейчас.

К вечеру после похорон она, несмотря на уговоры друзей родителей остаться погостить, все же уехала. Саша приехала на вокзал и одиноко стояла, выглядывая поезд. Острые снежинки колко летели ей в лицо, женщина куталась в широкий шарф и переминалась с ноги на ногу от холода.

Показав сонной проводнице билет, она вошла в третий вагон, разложила свои вещи, развернулась к окну и погрузилась в раздумья. Желания с кем-то познакомиться до конца поездки у Саши так и не появилось. Хотя на соседних местах люди переговаривались и иногда громко смеялись. Саша, обняв себя руками, через окно смотрела вслед уходящей чужой природе, вспоминая детство, проведенное в деревне. Там встретились ее родители, и родилась она. Это был один из редких случаев воспоминаний о прошлом.

Ночь в поезде сменилась на день. Наконец, поездка близилась к завершению. Будто очнувшись от размышлений, Саша огляделась по сторонам. У бокового окна на нижней полке сидела молодая женщина двадцати пяти лет, с высокой лакированной прической и ярко накрашенными губами. «По всей видимости, это от нее пахло сладкими духами», – подумала Саша. Напротив Саши копошился старик и никак не мог расстегнуть рюкзак, видимо, сломалась молния. Рядом стоял мужчина средних лет, крепко держал длинную ручку чемодана, всматриваясь в окно, за которым мелькали столбы, тянущие провода, затем появились небольшие деревянные домики. Показался трехэтажный жилой дом из кирпича. Машинист немного сбросил скорость, раздался гудок. На переезде виднелись машины, выстроившиеся в ряд, в ожидании, пока поезд проедет. Кто-то из водителей вышел, кто-то просто приоткрыл дверь.

Неожиданно зазвучало: «Пошлю его на небо за звездочкой». Саша вздрогнула, мужчина с чемоданом оглянулся. Молодая женщина, которая сидела на боковой полке, безучастно посмотрела на экран телефона, зевнула. Телефон продолжал вибрировать и громко петь: «И захочется, жить захочется». Спустя еще десять секунд, она все же ответила.

– Але. Привет, зая, – почти детским голосом произнесла женщина. – Еду, еду. Такой жаркий вагон. И именно мне, как обычно, посчастливилось в нем ехать. Это сущий ад!

Наклонившись, она поправила ботинок, каблук которого был покрыт серебряными блестками.

– Днем в вагоне были все сорок градусов жары. Топят и топят, представляешь, как мы сейчас едем?! Это сплошной ужас! Как я спаслась? Поливала себя водой несколько раз за ночь.

Она скривила рот и сдвинула брови к переносице. Старик пристально посмотрел на нее, уже расстегнув молнию на рюкзаке.

– Спаслась? – решил вмешаться он. – Рано еще об этом говорить. Спасение нам только снилось. Что же ты будешь делать, девка, когда изнутри от болезни гнить будешь?

Молодая женщина ему не ответила, только быстро замахала искусственными ресницами, промычав что-то в трубку, и отвернулась к окну. Зачем об этом сказал старик, Саше было не понятно. Это прозвучало нелепо. Она суетливо достала из сумочки зеркало и блеск для губ, повернула крышку и прикоснулась мягкой щеточкой к пухлым губам. Затем она мельком посмотрела в свои глаза, отразившиеся в зеркале и, хлопнув крышкой, вернула его в сумку.

Поезд снова издал гудок, вскоре остановился. Саша, завернувшись в легкую норковую шубку, взялась рукой за свой небольшой черный чемодан, вышла из вагона вслед за уходящими соседями, размышляя о словах старика. «И вправду, – думала она, – что мы будем делать, если будем гнить изнутри?» Неприятная история, далеко еще это будущее. Саша была уверена. Кажется, что она точно знала, что смерть застанет ее в кресле-качалке у камина в большом доме, среди близких ей людей. Кто-то нечаянно толкнул ее в спину, и женщина прервала свои мысли. Саша подошла к стеклянным дверям. На лестнице, что вела на второй этаж вокзала, уже собралась очередь. Рядом с Сашей остановился невысокий коренастый мужчина, он прижал плечом к уху сотовый телефон.

– Так, – строго произнес он. – Приветствую. Так она в камере сейчас?

Он сдвинул брови, и лицо его как будто потемнело.

– И что? – сдержанно ответил мужчина. – Ничего не удалось сделать? Так, полковник не стер с видеокамер запись? Не стер. Ясно. Порешаем.

– Так запретили этим нюхачам снимать? – шумно вздохнув, продолжил мужчина. – Уже не плохо. Под ИВЛ? Дай денег врачам, главному врачу больше, чтобы выходили. Да, дела. Будем думать Санек, будем думать. Да и мне это ни к чему. Не дрейфь.

Он отключил телефон и положил его во внутренний карман пальто. Почесал переносицу и широким шагом, пробиваясь вне очереди, попытался подняться по лестнице. Его остановила невысокая полная женщина с большой дорожной сумкой. Она схватила его за локоть.

– Куда прешь? – возмутилась женщина. – Не видишь, народ в очереди? Все туда же, куда и ты!

Мужчина покраснел и оглянулся. Понял, что обратно уже не пройти.

– Простите, – тихо произнес он, – задумался, видно.

Он, опустив голову, встал за строгой женщиной, словно ребенок. Остальные возмущаться не стали. Очередь двигалась, и Саше удалось зайти в здание вокзала. Она поставила чемодан и, наконец, выдохнула. Дойдя до пустующего стола в вокзальном кафе, женщина придвинула чемодан к стулу, на край которого присела. Саша ощутила тянущую боль в пояснице, поэтому придвинулась к спинке. Расстегнув шубку и размотав шарф, она на несколько секунд прикрыла глаза.

– Ну, так слушай дальше, – возбужденно произнес женский голос. – Так ты помнишь ее, Лариску Беляеву? Она же на этих, как его, на перилах прыгала.

Саша увидела двух молодых женщин, сидевших за соседним столиком. Они держали по большому бокалу, на котором было написано: «Балтика».

– Ей же двадцать пять лет еще, – воскликнула одна из них. – Он тренером ее был. Старик же, лет семидесяти, уже песок сыпется, а туда же. Она даже замуж за него вышла, представляешь? Говорят, везде об этом пишут. Говорят, что она беременная даже. Прикинь. Беременная!

Она растянула последнее слово. Саша снова прикрыла глаза. Собеседница оперлась на ладонь лбом, прикрывая часть лица, и захихикала.

– Как это возможно? Он же старик. Ее Вовка, бывший-то, офигел вообще. Я, говорит он, еще замуж хотел ее взять. А она со стариком спит. Че там у него? А помнишь, что она гордостью школы была, вроде? На доске почета висела же, да?

– Ага, – послышался уже другой женский голос, – мы еще ходили к ней на выступление. Женщины заговорили тише, потом громко засмеялись.

Саша вздохнула, поднялась и, намотав шарф на шею, застегнула на пуговицы шубу, взялась за ручку чемодана и поспешила на улицу. А там уже завывала начинающаяся метель. Женщине как никогда захотелось забежать на второй этаж своего панельного дома и открыть дверь своей маленькой двухкомнатной, теплой квартиры. Она жила недалеко от вокзала, поэтому добралась до подъезда пешком. Саша шла и, словно в драгоценной коробочке, несла в голове свои воспоминания о родителях. Она не понимала, о чем говорят все эти люди. Зачем они вообще говорят, не видя главного в жизни – ее завершения. «Какая разница, кто беременный и какая температура в вагоне? Может быть, тот, кого взяли под стражу, действительно опасен и тогда зачем ему помогать? Преступник должен сидеть в тюрьме. А то, как же жить? Так Бог весть до чего можно дойти» – размышляла она. Затем она подумала, что все эти мысли, которые не касались ее самой, мешают ей. Уже у подъезда она обратила внимание на заледеневшие деревья. «Совсем как там», – решила Саша и судорожно вздохнула. Поднялась по ступеням.