Решение
После обрушившегося на них знания, вернувшись в свою комнату Грета очень долго вообще ничего не чувствовала, рассудок не принимал информации, душа протестовала и ныла. Грета не чувствовала ни ужаса, ни безысходности, ни отчаяния, ничего. Она даже не чувствовала, что ничего не чувствует и ей это было абсолютно безразлично. Она походила на автомат.
Присев со своим инфомодусом в удобное кресло у стола, Грета разбудила экран и увидела бегущую строку с призывом сохранять спокойствие. Сразу же запустила инфоленту с последними происшествиями. Вернувшаяся способность воспринимать и анализировать информацию стала постепенно выводить Грету из состояния безразличия. Мысли о том, что необходимо предпринять в свете последних событий текли четко, но к ним постоянно примешивались страшные воспоминания из того, что было на стеклянном шарике, особенно, если она чуть дольше задерживалась на мыслях о Свете. Она знала, что если не будет сейчас чем-нибудь занята, то сойдет с ума – рассудок не принимал информации и отказывался укладывать ее фрагменты в общую структуру знаний, анализа, постоянно происходящего у Греты в голове по самому даже незначительному поводу, не происходило.
Сейчас Грета бежала под снова заморосившим противным дождиком, было мокро, холодно, темно – фонари не зажглись, то и дело попадались оторванные ветки и трупики модифицированных животных, но Грета чувствовала себя здесь все равно лучше, чем в своей уютной комфортабельной комнате. Она не умела плакать, по крайней мере, не умела плакать как Брита – сразу и глубоко, очищающее. Грета плакала очень редко и только от такого отчаяния, какого, не дай небо, испытывать кому-нибудь еще.
Сейчас ей было не до отчаяния, она должна была сделать все от нее зависящее, чтобы помочь Свете. Помочь, а что потом? Потом, Грета эта чувствовала, она не сможет жить со всем этим знанием, и ничего не предпринимать. Но что можно предпринять? Все-таки подкатывало отчаяние. Грета тряхнула головой и побежала быстрее. Когда в поле зрения появилось их тайное место, Грета побежала, что есть сил, чтобы физическим усилием отогнать неотступающее отчаяние.
Прямо у входа в простенок, Грета вильнула и, сделав обманный вираж за угол, вдруг вынырнула совершенно с другой стороны и осторожно проскользнула в проем. Внутри было мокро, по одной из стен ощутимым потоком текла вода, но уклон пола не давал ей разливаться внутри простенка – разливаясь широкой лужицей, она медленно стекала сквозь много численные разломы и щели на улицу.
Пока темнота скрывала этот ручеек, не о чем было беспокоиться, но если водопад не закончится до того момента, когда на улицу выйдут уборщики, убежище может быть обнаружено… Грета отправила обработку новой задачи на второй план, а сейчас сосредоточилась на Свете. Света спряталась от дождя, льющегося прямо на голову, в палатке, которую принесла Грета, которая как всегда подумала заранее, что в это время года бывают дожди, ‑ и не услышала как появилась Грета.
Света никого не ожидала в такую погоду, а, зная какого рода информацию предстоит осознать ее ячейкам, вообще не ждала никого из них раньше, чем через две-три недели. После последнего посещения Греты и Бриты, она почувствовала себя лучше и даже уверенней. То, с какой заботой они к ней отнеслись, убедило ее в том, что она не ошиблась, рассчитывая на их помощь и понимание. Временами ее грыз небольшой червячок сомнения в правильности ее поступка и огромный червь вины за то, что она втянула их во что и сама еще не до конца понимала, не спрашивая об их желании. Но дело было сделано, да и, в конце концов, почему бы им стать теми, кто взбунтуется против провонявшей насквозь ложью и лицемерием системы? Когда Света доходила в своих рассуждениях именно до этого момента, ей, как правило, становилось стыдно: эти высокие слова… а ведь на самом деле, всю эту кашу она заварила только ради самой себя! Ну не себя, а своего… ребенка… Но что такое ребенок в этом мире ячеек и индексов?
Когда Грета заглянула в палатку, Света вначале очень перепугалась – в темноте согнувшийся горбатый силуэт ничем не напоминал Грету. Грета, правда, сразу сказала: – Я, не бойся, – и сразу перешла к делу, – Что, как?
– Н-н-нормально все, – Света всегда пасовала перед напором Греты и никогда не успевала за ее быстрыми переходами от одного дела к другому: Грета аккуратно выкладывала упаковки с питанием.
В палатке было темно и тесно, Грета положила последнюю упаковку к силиконовой стенке палатки, включила тусклый фонарик, посветила на Свету. Остановив луч фонаря на ее животе, спросила: – Сама как думаешь, когда?
– Думаю, еще месяца два ждать… робко проговорила Света. Все-таки она побаивалась Грету, а сейчас от той веяло каким-то нечеловеческим холодом.
– Я вот удивляюсь на тебя, Света, ну как ты себе представляла житье-бытье еще три месяца?
– Это случай, просто, – потупилась Света, – я хотела только через месяц убежать. Так получилось, просто, – она подняла на Грету просительный взгляд.
‑ Случай, – не спросила, а будто приказала Грета.
Света замялась, не зная с чего начинать, Грета помогла ей: – Мы уже все посмотрели, вот, только закончили. Света распахнула глаза – в этот момент, ей казалось, что перед ней сама Праматерь, такое уважение и почтение испытывала она в эту минуту к Грете. Узнать такое, и быть в состоянии что-то делать и делать как всегда рассудочно и расчетливо. Не человек…
Грета нетерпеливо шевельнулась. Света оставила свои размышления и заторопилась:
‑ Ну, там, когда утилизуют, ну, вы видели, ‑ Света поискала подтверждения на лице Греты, та поморщилась, как от боли, – они некоторых же живыми приводят, если целесообразности больше нет. И обычно не сопротивляется никто уже, сил нет, да и… все равно… сил никаких уже нет…Да и некоторые из высших кураторов такое зрелище себе за развлечение считают…– Света говорила сбивчиво, но спокойно, обыденно как-то. Грета ужаснулась: ведь не может же человек к такому привыкнуть? Или может? ‑Вот, – продолжила Света, – а тут Сивиллу привели, а она прямо будто только для этого силы и копила, – Света рассказывала с каким-то даже воодушевлением, радостью…
– Кого привели? – прервала ее Грета.
– А, ну, Сивиллу. Понимаешь, Грета, мы там… в общем, там по-другому все, другие отношения между…, ну… – она замялась, – д…д…девочками, – проговорила и остановилась, ожидая реакции Греты. Грета лишь утвердительно качнула головой и сама твердо и уверенно произнесла: – Девушками. Я… Мы знаем, – и даже чуть улыбнулась. Света готова была кинуться ей на шею, и, если бы это была Брита, так бы и случилось, а конструктивная беседа перетекла бы в океан слез и восклицаний.
– Продолжай.
– А, ну, в общем, мы там, особенно те, кто совсем на миссию, навсегда, мы там вместе все, дружим что ли. Ну, как везде, и гадов хватает, но их быстро вычислить можно… – поняв, что сбилась с мысли, Света встрепенулась и тотчас же вспомнив, затараторила: – По именам называемся, а если одинаковые имена, то свои придумываем, но чтоб не индексы только. Там, кроме меня, еще одна Света была, уже была, когда меня… ну, в общем… Так меня там знаешь как? Огонек называли, вот как свет, только Огонек, – Светка лучилась воспоминаниями, – я ж улыбаюсь всегда, – пояснила Светка, – вот и Огонек. Она остановилась, не понимая, какую именно эмоцию выражает сейчас лицо Греты. А Грета была в недоумении, в замешательстве – значит в самых нечеловеческих условиях, подвергаясь самым невообразимым издевательствам и унижениям, можно оставаться человеком и поддерживать себя и других мелкими радостями?!
– Огонек, – как бы пробуя новое слово, проговорила Грета и неожиданно даже для самой себя, счастливо засмеялась. И тут ее прорвало, вся безысходность, тоска, отчаяние вдруг вырвались наружу и она разрыдалась, уткнувшись лицом в живот Огонька.
Что-то легонько, но настойчиво вдруг ударило ее в щеку. Она отпрянула, но плакать перестала. Света напряглась. Грета размазала слезы по щекам, шумно шмыгнула носом и осторожно положила руку на живот Светы. Ребенок больше не толкался – наверное, почувствовав силу, исходящую от Греты, затаился. Грета ждала, ей на руку, что-то капнуло: ‑ Светка, что с тобой? – Грета испугалась и хотела убрать руку, но Света, с мокрыми от слез глазами, удержала, накрыв ее руку своей, и тут ребенок снова толкнулся – обе девушки облегченно рассмеялись.
Грета уселась поудобнее и намного мягче попросила: ‑ Дальше?
Света тоже почувствовала себя гораздо уютнее, не переставая про себя удивляться тому, как легко железная Грета переборола в себе отвращение к… А может, это и не сейчас произошло, да и было ли…
– Да. Сивилла до того шумела, брыкалась и все громила, что в утилизационную прибежали постепенно все, кто был тогда на дежурстве. Она и утилизатор поломать умудрилась, – грустно улыбнулась Светка, – еще пару недель для других таких же…счастливчиков … выбила. Света горько усмехнулась и торопливо продолжила: – Ну, я и вышла потихонечку, вышла, да и пошла… и ушла. И не хватились сразу, а потом уже головой думала, где есть наблюдение, где нет. Мне повезло, я на тот момент уже начала припрятывать воду и еду, чтоб сбежать. Но сама понимаешь, много еще не насобирала, думала, еще два месяца мне собирать как минимум… Потому сюда и пошла. А так бы во внешнюю зону ушла, наверное…
– Ну и накрыли бы тебя там на гравилетах через день, – раздосадовано перебила ее Грета, – а не нашли бы они, так там и без них хватает, кому на тебя поохотиться…
Света поглядывала на Грету, гадая, можно ли ей открыться… Грета заметила метания девушки, но не знала, хочет ли она действительно знать все тайны Светы сейчас.
Света решилась, – Грета, ты, наверное, происшествия просматривала… – Грета утвердительно кивнула головой, – Грета, ты не помнишь, месяца два назад…побег из … из миссии…Света подняла глаза на Грету, в глазах было столько боли…
Грета пыталась вспомнить… Никаких громких побегов из миссии не было уже очень давно. Громких… Вот оно! Действительно, громких не было, но Грета вспомнила, что как раз перед тем, как ее свалил вирус, ее удивило небольшое уведомление в разделе происшествий – из миссии продления рода пропал индивид, мужская особь… Грета тогда не успела ни удивиться, ни проанализировать информацию… А потом забыла…Когда после выздоровления она со свойственной ей педантичностью отчитала все новости с того самого дня, когда читала их последний раз, ничего подобного ей не попадалось, потому этот мелкий фактик просто выпал из памяти…
‑ Мужская особь? – осторожно спросила Грета?
Света прикусила губу и кивнула.
‑ И? – спросила Грета. Света открыла рот, будто желая что-то сказать, развела руками и, нервно пожав плечами, вздохнула и опустила глаза.
Грета сообразила: ‑ Свет, но было только уведомление о том, что пропал… больше не было …ничего.
Таких огромных искрящихся глаз у Светки Грета даже не подозревала:
‑ Грета, Грета, небо, не нашли? Не нашли! Может, получилось? И ведь не узнать… Грета, но ты точно…ну да, ты точно…знаешь…
Света так разволновалась, что Грета забеспокоилась, и не зря…
Брита всю ночь изображала присутствие Греты в ее комнате, не забывая иногда и о своей спальне. Около трех часов ночи инфомодусы голосовым сообщением оповестили всех о том, что неполадки инфосети устранены. Это сообщение и разбудило Бриту, нечаянно заснувшую на полу в дверях своей комнаты. Спросонья она мало что понимала, но отсутствие Греты и поздний час отметила. Прослушав сообщение несколько раз, она переключила режимы и стала просматривать ленту происшествий, замирая от страха, что найдет там сообщение о Грете. Но все обошлось – на ленте ничего не было, однако она по-прежнему не представала, что должно было такого случиться, чтобы Грета не смогла вернуться в цилиндр. Самые страшные предположения Брита отмела почти сразу. Если бы Грету или Светку обнаружили – лента бы уже кричала об этом – значит не то. Если предположить, что со Светкой что-то случилось, а Грета настолько разволновалась, что… – нет, бред…Грета разволновалась?..хм… – Брита отбросила и эту мысль, – Ну, почему надо было снимать средство связи!? Ну, правильно. Конечно, тем более, что вне цилиндра их хитрые устройства работали с большими перебоями, а уж на таком расстоянии…Но вдруг бы…Может, она не может выйти из укрытия? Слежка? Работы? Нет, все равно бы что-то придумала… – Брита терялась в догадках, постоянно переходя из одной комнаты в другую и, боясь не перепутать, когда нужно сопеть, храпеть и шаркать ногами, а когда неслышно-невидно передвигаться.
К шести утра Брита абсолютно выбилась из сил от постоянного напряжения и неизвестности. Хуже всего было то, что в семь часов официально начинался день и в любой момент их могли призвать к модусу… Брита лихорадочно придумывала, как можно скрыть отсутствие Греты, пробегая глазами инфоленту. Её внимание привлекло сообщение о сбое в системе защиты лабораторных блоков в том цилиндре, где они занимались научной деятельности до посвящения в кураторы. Внимание привлекло не столько само сообщение, а странное несоответствие времени происшествия и времени окончания грозы – по всему выходило, что сбой произошел уже после того как не только гроза закончилась, но и неполадки были устранены.
Брита все еще терялась в догадках относительно причин такого случая, как вдруг даже не услышала, а каким-то неизвестным ей способом почувствовала, что вернулась Грета. Дрожа от волнения и боясь ошибиться, Брита спокойно вышла из комнаты и направилась к Грете. Грета действительно вернулась, она была вымокшей и еле плелась по направлению к ванной. Рюкзака при ней не было.
Когда она повернулась к Брите, та чуть не ахнула – на Грете не то, что лица не было, нет, глаза ее были полны какой-то тихой радостью, но вот огромные черные круги, за одной ночь осунувшееся лицо и жуткая, бледность, которая проглядывала через разводы пыли и какой-то липкой грязи на ее лице…
Сердце Бриты закатилось куда-то так далеко, что она даже дышать перестала – у Греты всегда с собой были немалые запасы антисептической и антибактериальной жидкости, с которой она не расставалась никогда, она была чистюлей, а тут такое…
Грета, несмотря на нечеловеческую усталость, которая читалась в ее жестах и сгорбленной фигуре, вдруг достаточно громко сказала:
– Брита, хорошо, что зашла – всю ночь я промучилась. Что-то с желудком, так и не уснула до утра… Попробую принять ванную и посплю, может. – Предательски заплетался язык и хрипел голос.
Брита включилась с трехсекундной задержкой.
‑ Да, я слышала, что ты бродила как приведение с трех ночи. И мне спать не дала. Я тоже теперь отдохнуть хочу – так что рассчитывай только на себя.
Грета кивнула головой, она поняла, что опасаться надо было наблюдения только после трех часов ночи. Брита, терзаясь жутким любопытством, тем не менее, доиграла до конца. Фыркнув и круто развернувшись в сторону своей комнаты, она добавила: ‑ Смотри не утони! – и вернулась в свою комнату. Кинув безразличный взгляд на все еще бежавшую инфоленту, Брита пошла в спальню – она вдруг нестерпимо захотела просто уснуть, и будь, что будет. Грета здесь, все хорошо, – последнее, что успела подумать Брита, укладывая голову на подушку.
Тишину их сонного царства за целый день так никто и не потревожил – вчерашний шторм всем принес немало забот. Часов в пять вечера, когда уже начинало смеркаться, и стеклянная стена в коридоре больше не рассеивала мягкий дневной свет, девушки, наконец, проснулись. Первой проснулась Грета. Вспомнив все то, что ей пришлось пережить прошлой ночью, она сама ужаснулась и почувствовала, что как-то резко даже не повзрослела, она всегда была ответственной и собранной, а постарела, именно постарела. Тело хоть и отдохнуло, но болело и ломило так, будто ее всю ночь охаживали палками. Чуть привстав в кровати на локте, она глянула в угол спальни – вчера она оставила там свою грязную одежду для бактерий-мусорщиков – и улыбнулась: умницы бактерии справились. Грета снова откинулась на подушки, левая рука достала что-то из-под подушки, потом Грета отчаянно почесала ухо и снова улыбнулась – этот прием вставления устройства связи они придумали с Бритой совсем недавно, когда появилась необходимость время от времени снимать устройство. Брита проснулась от легкого шороха прямо в ухе, вчера сразу после возвращения Греты, она проделала точно такое же почесывание уха, которое заставило сейчас улыбнуться Грету.
Брита громко зевнула, Грета покряхтела, вставая – вот тебе и «с добрым утром» подумали обе. Обнаружив, что утро незаметно превратилось в вечер, девушки незамедлительно направились к своим модусам. Грета пренебрегла ритуалом кофепития, но прежде чем сесть за рабочий стол, прошла к пищевому автомату и ввела заказ. Дождавшись пока автомат выдаст все, что назаказывала, Грета потащила свой поднос к модусу.
Брита начала первой – она уже запустила инфоленту и теперь читала ее вслух, что-то быстрее, что-то медленнее, особо четко она выделила информацию о времени устранения неполадок и о сборе в системе защиты лабораторий. Грета, набив рот какими-то хрустяшками, пробежала глазами инфоленту, а когда голос Бриты в левом ухе замолчал, задумчиво прожевала: – Лаборатория… это ж наша… и с задумчивым видом направилась к Брите, якобы обсудить новость.
– Видела? – спросила Грета от двери, все еще что-то жуя, – Не твоих рук дело? Небось, неверно набрала код защиты?
– А ты не насмехайся, я за цунами ответственности нести не могу… также как и за тупость некоторых… – Брита презрительно фыркнула, – тех некоторых, которые даже не знали никогда этого кода.
Это правда, у них было заведено – коды защиты всегда вводила Брита, Грета же не афишировала своего знания и прикрывалась прекрасной легендой о том, что никак не запоминает эти абракадабры. Это давало возможность бесконтрольно, не отмечаясь в службе защиты, приходить Брите в лабораторию в то время как Грета изо всех сил изображала их обоюдное обучение у модуса.
Грета фыркнула: – ну уж, небольшая заслуга бесполезный набор знаков вызубрить – «а фэ четыре е», корень из двух! – Грета нарочно воспроизвела два отрывка из кода и Брита поняла, что этой ночью Грете пришлось вспомнить не только эти отрывки. Но зачем?!
– Может там инкубаторы взбесились? – хохотнула Грета, – решили покончить собой из-за собственного к себе презрения?
У Бриты глаза заполнили все лицо, она не верила своим ушам. Это что же, Грете понадобился инкубатор? Ночью?! Неужели нельзя было подождать и так не рисковать – за два месяца до срока, когда у Светки должен будет.. должен …выйти плод, они бы что-нибудь бы придумали!
– Бред, – как выплюнула Брита, – шуточки твои как всегда омерзительны. Фу, – добавила она и демонстративно пошла в коридор. Омерзительны как твое чавкание.
Грета тоже вышла. Она видела, что Брита не поняла всего, что она хотела ей сказать, но как еще объяснить? Грета вернулась в свою комнату, взяла еще хрустяшек и снова вернулась к Брите в комнату. Брита стояла в коридоре у окна и пыталась обдумать ночное происшествие с учетом новых фактов. То, что со Светкой все в порядке было понятно просто из того, что Грета этой темы не касалась. Ну и хорошо… Только непонятно, зачем было так рисковать и почему нельзя было ее, Бриту предупредить.. Может, Грета переутомилась, она вчера уходила странная какая-то…Брита видела, как Грета зашла к ней в комнату и хихикая выскользнула из нее. Постояв еще немного, Брита вернулась.
На столе ифномодуса были рассыпаны те самые хрустяшки, которыми чавкала Грета. Брита уставилась на них с удивлением и краем глаза увидела в дверях подглядывающую Грету, которая вдруг захохотала в голос и убежала снова в свою комнату. Продолжая хихикать, она, будто себе под нос, злорадствовала: – Чавкание тебе не нравится, может, чавкать нечем? Ну, хоть несколько зубов, может, осталось? Вот тебе на каждый оставшийся зуб…
Брита вслушиваясь в предназначенное для нее бурчание, отметила, что хрустяшки рассыпаны неровной линией, а последние две лежат как бы отдельно. Та-а-к… Всего девять, семь и две, две раздавленные, остальные целые… Инкубаторы… девять…семь…
Светка выполнила миссию!? – осенило Бриту. Она сдавленным охрипшим голосом сказала только: – Кошма-а-р! И оставив хрустяшки на бактерий-мусорщиков, опрометью помчалась в ванную.
Бриту тошнило. Она представила, чем пришлось сегодня ночью заниматься Грете, она представила Светку… Она была очень привязана к Светке, испытывала к ней какое-то странное чувство – хотелось ее защитить, пожалеть… А Светкина улыбка? Брита и сейчас часто вспоминала ее в минуты грусти. И вот рядом с этими добрыми, почти нежными чувствами теперь появилось чувство брезгливости, воспитанное в ней тем обществом, где она вынуждена была лгать и притворяться, чтобы оставаться собой.
Грету очень расстроила такая реакция Бриты, но поразмыслив, она пришла к выводу, что неизвестно как бы сама она себя повела в подобной ситуации. То есть, если бы ей не пришлось брать на себя ответственность за жизнь Светки и рисковать безопасностью не только своей, но и Бриты, думая только о том, как поступить в следующий момент, когда совершенно не до эмоций или этической оценки происходящего.
Света чувствовала себя нормально. Когда вчера к ней снова пришла зыбкая надежда на то, что выведенный ею из миссии продления рода полгода назад Юно жив, она так разволновалась, что начались схватки и им с Гретой пришлось импровизировать. Больше, конечно Грете.
Всю ночь Грета работала на пределе своих интеллектуальных и физических возможностей. Она была в своей стихии – экстремальная ситуация, в которой от скорости принятия решений зависели и жизни, и сама необходимость дальнейших действий, – она совершала такие поступки, на которые никогда в обычной жизни не смогла бы решиться. Но рядом с беспомощной Светой, растерянной и почти обезумевшей от боли, Грета была и судьбой, и провидением, и счастливой случайностью, и стечением обстоятельств. Ночь, ливень, неполадки в системе безопасности – все эти чрезвычайные происшествия, в обычное время доставившие девушкам немало неудобства, сейчас казались вовремя организованными отвлекающими мероприятиями.
Грохот ливня заглушал то и дело вырывавшиеся вопли боли и отчаяния – специальных обезболивающих средств, применяемых в таких случаях, у Греты, понятное дело, с собой не было, а тот минимум анестетиков, который она носила с собой, никогда не был полным, даже по норме хранения таких лекарств в обязательной для ячейки аптечке. Еще в детстве Грета обнаружила у себя удивительную способность чувствовать боль не так остро и сильно как другие, а то и вообще не замечать неприятных ощущений, доставляемых организмом. Наблюдавшие за их ячейкой кураторы любезно и ненавязчиво подсунули триаде информацию о повышенном болевом пороге, и, наверняка, удовлетворенно усмехались, отследив, с каким восторгом озарения она была принята. Но Грету еще тогда не удовлетворило такое объяснение, что-то продолжало заставлять ее сомневаться в таком объяснении. Она даже экспериментировала, используя свое тело в качестве опытного материала, пытаясь только усилием мысли уменьшить или увеличить силу боли.
Научившись обманывать наблюдателей и даже саму инфосеть и получив доступ к разнотематической нецензурированной информации в старших линиях обучения, Грета как-то натолкнулась на сведения о духовных практиках, совсем непонятных и не близких ей, но именно в них описывалось умение управлять телесными ощущениями, в частности, не чувствовать боли. Прочитанное тогда и обрадовало, и расстроило Грету одновременно. Обрадовало потому, что теперь она поняла, что именно такое объяснение верно, но расстроилась оттого, что раньше такое умение казалось ей чем-то настолько особенным, что не могло встречаться ни у кого раньше – она никому не говорила об этом, но в глубине души очень гордилась такой особенностью. А теперь оказалось, что в далекие, почти дикие времена какие-то непонятные люди, абсолютно не встроенные в общество и не занимающиеся ничем для этого самого общества полезным, с легкостью проделывали такие чудеса управления собственными ощущениями, какие Грете даже и не представлялись не то что возможными, но и потенциально любопытными. Она долго раздумывала над рациональностью такого существования и полезностью такого опыта, но так ни к чему и не пришла, а со временем позабыла. Ситуаций, настолько некомфортных для того, чтобы вспомнить свои умения притуплять ощущения, у Греты, как и у абсолютного большинства обитателей ДНК-полисов, практически не случалось, аптечку с собой она носила больше из привычки всегда быть готовой ко всему, даже самому невероятному.
Ночью, когда Светка с уродливо перекошенным лицом противно и тревожно кричала, у Греты где-то на заднем плане мыслительных процессов снова поднялась недодуманная информация. Единственное, что вырвалось наружу сейчас, это удивление и недоумение по поводу того, что, как она помнила, те люди, которые тратили жизнь на обуздание ощущений и эмоций, были мужчинами… Им-то зачем, – подумала Грета, – вон как Светка мучается… ей бы такое умение.
Вообще вопрос о том, почему миссия продолжения рода сопровождается абсолютными неудобствами и деградационными процессами, всегда ставил Грету в тупик. Она никак не могла взять в толк, почему такое необходимое, с точки зрения выживаемости человечества как вида, действо сопровождается столькими испытаниями.
Сейчас она понимала это меньше всего. Она вколола Светке последнюю неприкасаемую порцию обезболивающего и выскочила под дождь. Теоретически она, конечно, помнила, как добраться до корпуса с лабораториями, попадая в поле зрения камер видео наблюдения только таким образом, чтобы было непонятно, куда же именно направляется индивид. Но что могла делать ячейка в такую погоду глубокой ночью на улице? Как потом это объяснить? Ничего даже отдаленно правдоподобного в голову не приходило, и Грета, решив, что что-нибудь потом придумается (и при этом отчетливо понимая, что ничего придуматься не может) побежала к лабораторному корпусу, даже не озаботившись скрыть маршрут продвижения.
Уже на следующий день, после того, как Грета узнала о том, что система безопасности была неисправна, а значит, именно в то самое время, когда она бежала под проливным дождем по улице, ее никто не видел и все обошлось, у Греты захватывало дух от такой безрассудности, и она обессилевала от ужаса.
Исчезновение инкубатора и сопутствующих инструментов и реактивов из лаборатории прошло абсолютно незамеченным – за этим лабораторным оборудованием никто особо не следил, так как оно мало кому было нужно. А уж работать с ним по своему желанию, а не приказу, кроме как Грете и Брите, наверное, вообще никому не приходило в голову. Заказ молочного питания с пищевого автомата девушек, да еще и в таких количествах, был принят за сбой системы, но вызвал такой шквал едких замечаний и колкостей в их адрес, что новоиспеченные кураторы показали всем свои острые зубки, весьма сочно и с нехорошими подробностями поминая специалистов-техников.
С той памятной ночи прошло уже три дня, Грете и Брите указали ячейки, надзор за которыми теперь был их непосредственной обязанностью и поглощал почти все их время. Они по-прежнему старались работать вместе, но абсолютно новая для них деятельность пока не позволяла им делить свое внимание. Обе постоянно держали в памяти Светку – Бриту беспокоило здоровье Светы, Грета больше переживала о том, чтобы слишком рьяные уборщики, все еще наводившие порядок внутри города после шторма, случайно не обнаружили тайного убежища беглянки.
Жизнь и здоровье нового индивида их совершенно не заботила: Брита всякий раз морщилась как от неприятного запаха, продумывая планы перемещения Светы из убежища, которые даже на уровне замысла каждый раз срывались из-за того, что Света была не одна. В какой-то момент Брите даже подумалось, что всем стало бы намного проще, если бы ребенок умер. Тогда появилась другая проблема – как утилизировать тело, Брита даже поискала соответствующую информацию в модусе, но совсем не удивилась, когда наткнулась на уже сформированный по недавнему запросу той же тематики инфопакет с фирменной подписью Греты.
Эта привычка, составив инфопакет по той или иной теме, подписывать его специальным кодом, видимым только очень искушенному в информационных сетях специалисту, появилась у Греты ровно тогда, когда она стала таким специалистом. С тех пор этот способ помечать информацию как проверенную и достойную внимания закрепился у Греты на уровне автоматизма – через ее голову и руки прошло столько разнокалиберной нецензурированной информации, что по некоторым вопросам она уже не рискнула бы доверять своей памяти – та могла подкинуть неприятный сюрприз в виде неверных утверждений и фактов, запомнившихся Грете только потому, что она так и не смогла объяснить себе их существование. В таких случаях Грета больше доверяла инфопакету со своей подписью, нежели самой себе – в конце концов, на то, чтобы составить такой инфопакет у нее уходило от нескольких часов до нескольких недель, в зависимости от глубины и сложности запроса, а рыться в своей памяти, восстанавливая последовательность аналитических операций, часто бывало некогда.
Прошла неделя. Девушки втянулись в свою работу, выполняли ее без воодушевления, но тщательно, чтобы не вызывать подозрений или нареканий. Поняв, что по одиночке никак не справиться с наблюдением сразу за всеми ячейками – их количество и качественная наполненность строго рассчитывались с учетом параметрической таблицы психосоматических и интеллектуально-эмоциональных особенностей конкретного куратора, – девушки решили, по крайней мере, свести своих подопечных хотя бы на время обучения в одни и те же линии обучения. Для этого им приходилось, вслушиваясь в бестолковую болтовню своих подопечных, выискивать в их скачущих с темы на тему разговорах то, что могло обратить на себя их внимание во время просмотра инфопотока. К такой небольшой и часто совсем незначительной темке приходилось привязывать более серьезную информацию, сделав ее понятной, доступной и в то же время не совсем полной, для того чтобы ячейка самостоятельно захотела разобраться в данном вопросе, узнать чуть больше и глубже. Это была каторжная работа – Брита справлялась с ней чуть быстрее и лучше, чем Грета, потому что Грете было очень сложно перейти с того высоконаучного языка, на котором она даже думала теперь, на общедоступный, как называла его Брита.