Из темноты

***

Позади осталась еще одна маленькая станция в неизвестной деревушке, и паровоз прибавил ходу. До прибытия в Тэтфилд оставалось чуть меньше трех часов, и с приближением к пункту назначения усиливалось и волнение. За три дня в дороге Анна так и не смогла решить для себя, правильно ли поступила, сбежав из Лондона, не предупредив ни мать, ни друзей. Подготовка к отъезду заняла у нее чуть больше двух недель: телеграмма юристу и ожидание ответа, покупка билета в один конец и сбор вещей… Бетти и мажордому под страхом увольнения было велено держать язык за зубами, и лишь в день отъезда Анна оставила матери записку, попросив работника почты доставить ее ей через неделю, когда Анна будет уже на месте. Если же до этого времени миссис Хасли вздумается нанести дочери визит, мажордом скажет, что она уехала в Брайтон, к подруге.

Анна прекрасно знала, какой будет реакция, и потому заранее все просчитала. Точно так же она знала, что мать ни за что не поедет в такую даль, а вот гневные письма и телеграммы полетят непременно. Наверняка еще и телефонный звонок закажет.

Решение уехать именно в старое родовое поместье пришло неспроста: графство находилось далеко от столицы, деревушка была совсем крохотной, и лучшей обстановки для того, чтобы взяться за новый роман, ей не найти. Райдхайм, надо думать, находится в унылом состоянии и, как написал ей мистер Чейз, «выглядит несколько мрачновато», но Анну это не пугало. В проклятия она не верила, призраков не боялась, а для житья имение было вполне пригодно – юрист по ее просьбе лично осмотрел дом и участок.

На одной из станций Анна зашла в бакалейную лавку, купила отменный китайский чай в нарядно украшенной жестяной банке и упаковку южноамериканского табака – в благодарность мистеру Чейзу за проявленную любезность и скорость в выполнении ее просьбы. Юрист отчего-то виделся ей представительным седовласым мужчиной в немного старомодном костюме и непременно с трубкой во рту.

…Наконец вдоль путей мало-помалу стали появляться из темноты небольшие каменные и деревянные постройки, свидетельствующие о наличии поблизости станции. Паровоз сбавил скорость. В купе заглянул один из стюардов, сообщил, что багаж собран, и поинтересовался, не будет ли кто встречать Анну на платформе.

– Все в порядке, – успокоила она его, – меня будет ждать мой юрист, так что я в надежных руках.

Стюард робко улыбнулся и вдруг протянул Анне ее собственную книгу с просьбой подписать на память. Она тоже улыбнулась. «Пустошь», ее первый роман. Не самый лучший, но пришедшийся по вкусу читателям.

– Обожаю мистические истории, – шепотом признался парнишка. – Жаль только, что в конечном счете никакого призрака, как выяснилось, не существовало, – вздохнул он.

– Потому что их не бывает, – просто ответила Анна.

– А в Тэтфилд вы, наверное, приехали за вдохновением?

Прежде чем она успела ответить, раздался предупредительный свист, и поезд теперь ехал на инертном ходу.

Стюард вышел в коридор. Оставшись в одиночестве, Анна закрыла глаза и вдохнула полной грудью. На несколько секунд задержала дыхание и, размяв плечи, медленно выдохнула. Прихватив с верхней полки ридикюль и небольшую сумку с вещами первой необходимости, огляделась, проверяя, не забыла ли чего, и вышла из купе.

Кроме нее, желающих сойти в Тэтфилде не оказалось, точно так же как на платформе не было пассажиров, за исключением одинокой мужской фигуры в свете тускло мигающего фонаря.

Анна стояла у открытой двери вагона, ожидаясь полной остановки состава. Прохладный ночной ветер щекотал лицо и забирался под одежду, но холода она не чувствовала – апрель в этом году выдался теплее обычного.

Наконец поезд остановился, и мужчина на платформе быстрым шагом направился к единственной открытой двери вагона.

– Миссис Дафф. – Он протянул ей руку, помогая сойти, и Анна с удивлением обнаружила, что мистер Чейз был немногим старше ее самой, хотя лица его разглядеть она еще не успела. – Добро пожаловать в Тэтфилд.

Глава 2

Ловкие грузчики тем временем уже успели вынести ее багаж, судя по всему, перекидывая чемоданы из рук в руки прямо на ходу состава.

– Благодарю, что встретили меня на станции, – улыбнулась Анна, когда рассчиталась с носильщиком. – Надеюсь, это не доставило вам больших неудобств.

– Пустяки, – отмахнулся Чейз, – люблю иногда прокатиться ночью, а тут как раз случай представился.

Они вышли на свет, и она наконец смогла разглядеть его получше. Высокого роста, черноволосый, с карими глазами и неплохо сложенный, чего не скрывал даже светлый костюм-тройка, дорогой, но явно больше, чем следует. Твидовый жилет был застегнут на все пуговицы, галстук безупречно отглажен и завязан под самое горло. Очевидно, по роду занятий мистер Чейз хотел казаться солиднее, но этот строгий наряд лишь сильнее подчеркивал молодое, почти юное лицо. Исключением были глаза. Несмотря на улыбку, он глядел исподлобья, настороженно и будто бы даже с грустинкой. Так смотрят люди, которым пришлось многое пережить.

– О… – Анна посмотрела на груду вещей только сейчас поняла ошибку, которую допустила.

Она отпустила носильщиков, забыв о том, что багаж надо еще погрузить в машину.

– Я донесу. Здесь недалеко.

Мистер Чейз ловко подхватил два ее чемодана, Анна же понесла саквояж и дорожную сумку.

Вокзала как такового в Тэтфилде не было – одноэтажное здание из красного кирпича служило и станцией, и залом ожидания. Чуть поодаль стояла двухэтажная будка смотрителя. Они миновали арку и оказались на старом выщербленном плацу, что заменял парковку. В самом его конце, под фонарем Анна увидела автомобиль.

Уложив чемоданы и сумки на заднее сиденье, Винсент открыл ей пассажирскую дверь.

– До гостиницы отсюда минут пятнадцать, – сказал он, заводя мотор. – Вечером опять шел дождь, и дорогу размыло, так что нас немного потрясет. – Он немного виновато улыбнулся.

Ухабы волновали Анну в последнюю очередь. Ее клонило в сон, но вместе с тем она ясно ощущала, как нарастает тревога – прежде она никуда не отправлялась в одиночестве. Прошлое осталось в Лондоне, а что впереди – неизвестно.

– С домом все очень плохо, да? – Анна спросила об этом больше для того, чтобы нарушить молчание.

– Ну… в целом, да, – Винсент качнул головой, – но несколько комнат вполне пригодны для жилья.

Еще по дороге к машине она отметила его выправку и четкую строевую поступь, а увидев кожаные армейские перчатки на приборной панели, поняла, что перед ней бывший военный. Сколько же ему лет? Мистер Чейз выглядел даже моложе ее Уильяма, а тот ушел на фронт, едва отметив двадцать третий день рождения.

Воспоминания о муже отозвались болью, и Анна переключила внимание на дорогу, если это слово вообще было применимо к размытой грунтовой тропе с ямами через каждые несколько метров. Фары выхватывали из темноты черные лужи и стволы деревьев, живым коридором выстроившиеся по обеим сторонам дороги. Наверху застыл меж ветвей серебряный диск луны.

– Да, ночью здесь жутковато, – усмехнулся Винсент, заметив выражение ее лица, – но для вас это, наверное, то, что нужно.

– Читали мои книги? – Анна посмотрела на него.

– Нет, но наслышан. – Он тоже повернулся в ее сторону. – Моя домработница от вас без ума. «Пустошь» стоит у нее на одной полке с Библией.

Анна так и не поняла, что он имел в виду – похвалил или высмеял. Что ж, в любом случае она давно привыкла к общественному осуждению, а мистер Чейз, надо думать, типичный представитель сильной половины человечества, считающий, что женщине не место в литературе.

– Следите лучше за дорогой, – беззлобно посоветовала она.

– Нет, не подумайте, что хочу вас задеть, – Винсент, очевидно, решил, что пассажирка обиделась, – просто я не поклонник детективов.

– Что же вы любите?

– Диккенса, Теккерея, – принялся перечислять он, – Гиссинга.

– Вы реалист, – подытожила Анна.

Она начинала проникаться к нему уважением, а пустая беседа превращалась в интересный разговор.

– А вы нет? – спросил он и посмотрел на нее. – Миссис Труди говорила мне, чем заканчиваются ваши книги.

– Пожалуй, мне надо познакомиться с ней поближе, – Анна улыбнулась, – хотя я редко общаюсь с читателями.

Это было правдой. Она бережно собирала отзывы критиков и заметки в газетах, но на вопросы отвечала неохотно – ей было неудобно обсуждать с кем-то свои мысли. Будто кто-то сунул нос в ее личный дневник и теперь жаждет обсудить прочитанное. Анна понимала, что это выглядит странно, но ничего не могла с собой поделать.

– Вот уж не думала, что меня знают на другом конце страны, – пробормотала она.

Он усмехнулся.

– Женщина-писатель – это довольно необычное явление.

– И просто возмутительное? – подначила она, прищурившись.

Винсент пожал плечами.

– Я вырос с матерью-суфражисткой, так что мое мнение субъективно. Но если вам интересно, то я не вижу здесь ничего предосудительного. Гораздо хуже, когда женщина вообще не думает, – последнее он сказал уже без тени улыбки. – Вот и добрались. – Винсент, как показалось Анне, воспользовался случаем увести беседу в другое русло.

В желтом свете фар выцветший щит на ржавых цепях «Добро пожаловать в Тэтфилд» выглядел еще более жалко.

Как и все забытые Богом места, с наступлением темноты деревня погружалась в сон. На узких, петляющих улицах им не встретилось ни души, а в половине окон было темно. Но вот вдалеке обозначились рыжие огоньки гостиницы, единственной на все селение.

Анна решила, что первое время поживет в номере, до тех пор, пока нанятая Чейзом прислуга не приведет Райдхайм в относительный порядок.

Винсент остановил машину у крыльца и погасил фары.

– Сейчас вытащу ваши чемоданы.

Поблагодарив его, Анна зашла внутрь.

В небольшом холле с низким потолком было душно и пахло хлоркой. Обитые деревом стены украшали потрепанные чучела птиц и животных, над камином висело бутафорское ружье. Днем это помещение, очевидно, служило еще и в качестве паба, но сейчас столы пустовали. На облупившимся подоконнике, свернувшись калачиком, сопела трехцветная кошка.

– Могу я вам чем-нибудь помочь, мисс? – дремавший за стойкой мужчина, только сейчас заметил ее появление.

– Добрый вечер, – поздоровалась она. – Меня зовут Анна Дафф, и я заказывала у вас номер.

Улыбка тотчас исчезла с его лица.

– Дафф? – переспросил он. – Что-то не припоминаю.

– Я бронировала номер две недели назад. По телефону. Посмотрите у себя в записях. – Она приподнялась на цыпочках и посмотрела туда, где за стойкой лежал увесистый гроссбух.

Только этого не хватало. Больше всего на свете ей сейчас хотелось принять ванну и улечься в постель.

Управляющий посмотрел на нее, вскинул бровь и открыл журнал. Перевернул несколько страниц и удрученно покачал головой:

– Никак нет, мэм.

Спорить с ним у Анны не было ни сил, ни желания.

– Ладно, неважно, – отмахнулась она, – просто дайте мне любой номер. Можно даже без балкона.

– Сожалею, но свободных комнат нет, – отчеканил мужчина.

– Да здесь тихо, как в могиле! – Она видела, что он лжет, и недоумевала, что стало тому причиной. – Послушайте, – Анна выдохнула, понимая, что скандалом ничего не добьется, – я не знаю, что у вас тут произошло, и, честно говоря, не собираюсь выяснять, но я приехала издалека, устала и хочу спать. Мне негде ночевать, понимаете? – Переборов себя, она даже состроила ему глазки, но мужчина оставался невозмутим.

– Свободных комнат нет, мэм. Ничем не могу помочь.

Ей захотелось ударить его чем-нибудь тяжелым. Например, уродливым бронзовым купидоном, что каким-то образом очутился на стойке возле пепельницы.

– Какие-то проблемы? – в холл вошел Винсент и поставил на пол чемоданы.

– Здравствуйте, мистер Чейз. – Управляющий сухо кивнул. – Леди хочет снять у нас комнату, но, к большому сожалению, все номера заняты.

Винсент нахмурился.

– Что за бред, Керджесс? Я сам уточнял насчет номера в прошлую среду. Твоя жена все записала.

– Значит моя жена ошиблась, – неожиданно зло процедил хозяин и захлопнул гроссбух. – Простите, мистер Чейз, но ничем не могу помочь.

Потрепанный интерьер холла и видавшая виды одежда хозяина ясно говорили о том, что заведение переживало не лучшие времена. Анна уже перестала злиться – она не понимала, что происходит. Выходит, комнату действительно бронировали, но почему хозяин выглядит так, словно вот-вот схватится за нож?

– Пойдемте отсюда, миссис Дафф. – Винсент бросил на хозяина уничижительный взгляд и зашагал к выходу. – Сегодня останетесь у меня, миссис Труди о вас позаботится. Сейчас отнесу обратно ваши вещи.

В других обстоятельствах она бы ни за что не поехала среди ночи в дом незнакомого мужчины, но выбора не осталось. Не ночевать же ей на улице, в конце концов?

– Суеверный идиот, – пробормотал Чейз, подхватывая чемоданы.

Он толкнул дверь плечом и вышел на улицу. Уже на пороге Анна обернулась. Керджесс, оперевшись о край стойки, провожал ее хмурым взглядом.

– Не желаете объяснить, что это значит? – спросила она, когда села в машину.

Винсент, сжимая руль, хмурился и глядел на дорогу.

– Думаю, вы слышали байки о вашем поместье? – Он повернулся к ней.

Анна невесело усмехнулась.

– Моя мама вспоминает их с завидной регулярностью. – Она резко осеклась. – Постойте, постойте… Вы же не имеете в виду, что… – Анна нервно усмехнулась. – На дворе двадцатый век, неужели кто-то здесь еще в это верит?

– Скажите это им. – Винсент мрачно усмехнулся. – Они до сих пор живут в средневековье. А о вашем доме такие слухи ходят, что закачаешься.

Анна не знала подробностей легенды о семейном проклятии – мама говорила о ней урывками, сама не будучи в курсе. Известно было лишь то, что местная ведунья прокляла Луизу Тремейн и всех ее потомков, но как, за что и где – неизвестно.

– Деталей у нас в семье не знает никто, поговаривают лишь, что все женщины Тремейн обречены оставаться вдовами.

– Это так? – спросил Винсент, но тут же опомнился. – Простите, мне не следовало…

– Люди умирают каждый день, мистер Чейз, – вздохнула Анна, – и далеко не всегда по вине темных сил.

Пару минут они ехали в молчании. Анне до сих пор не верилось, что из-за местных страшилок ее среди ночи в буквальном смысле выгнали за порог. А ведь ей здесь еще жить! Но о возвращении в Лондон она не думала, во всяком случае, в ближайшее время. Сейчас ей вообще не хотелось думать – лишь искупаться и рухнуть в постель.

– Говоря о местных, вы сказали «они», – вспомнила Анна. – Вы не из Тэтфилда?

– Я вырос в Ливерпуле, а здесь всего второй год. Так что, как и вы, чужой, – рассмеялся Винсент.

– Это будет слишком личным, если я спрошу, что заставило вас уехать в эту глушь да еще и остаться здесь? – поинтересовалась она.

– Отнюдь нет, миссис Дафф, – ответил он. – Я хотел самостоятельности и не желал трудиться в конторе отца. А здесь мой прадед когда-то владел книжным магазином, вот я и решил открыть его заново, а получилось так, что еще и юристом сделался. Не пропадать же оксфордскому диплому.

Анна видела, что он не врал, скорее, недоговаривал, но лезть в душу не собиралась, зная, какую боль это может принести.

– А ваша супруга не будет против, когда вы заявитесь домой среди ночи да еще и с незнакомой женщиной?

– Я не женат.

Так она и думала. И хотя отсутствие обручального кольца ни о чем не говорило, Анна еще с первых минут знакомства поняла – перед ней холостяк. Не вдовец, не разведенный, а именно холостяк. И дело не в молодости – ее Уильяму было двадцать два года, когда они поженились, а самой Анне всего восемнадцать. Но ее новый знакомый выглядел как человек совершенно точно никогда не состоявший в браке, а в психологии Анна разбиралась.

– Приехали. – Винсент остановил машину.

По правую сторону Анна увидела небольшой особняк в два этажа. Мощенная булыжником тропинка упиралась в гранитное крыльцо с коваными перилами. Над дверью тускло мерцал фонарь.

Сказать, что она чувствовала себя некомфортно, – не сказать ничего. Все это было странно, неуместно, и от этого становилось тревожно. Быть может, ей и в самом деле стоило уехать в Брайтон? Хотя что теперь думать.

Винсент открыл дверь и отошел, пропуская ее вперед.

– Проходите, располагайтесь. Сейчас позову миссис Труди.

Недавно отремонтированный холл был чистым и довольно уютным, но в то же время чувствовалось отсутствие женской руки: ни ажурных салфеток, ни безделушек и фотографий на комоде, только самое необходимое.

В глубине дома послышались шаги, и через несколько секунд в холл вышла полноватая женщина с румяным добродушным лицом. На вид ей можно было дать около пятидесяти. Увидев Анну, женщина резко остановилась, но быстро взяла себя в руки:

– Добрый вечер, мисс. Позвольте, я отнесу ваше пальто в гардероб.

Она мельком с удивлением взглянула на хозяина, очевидно, не ожидая увидеть его в компании женщины, и Винсент поспешил внести ясность:

– Миссис Труди, познакомьтесь. Это Анна Хасли.

Домработница так и застыла на месте.

– Сама Анна Хасли?! – неверяще переспросила она. – Та самая?

Анна улыбнулась.

– Вообще-то моя фамилия Дафф. А Хасли – девичья фамилия, я взяла ее в качестве псевдонима.

– Вы уж простите меня, – затараторила миссис Труди, – мистер Чейз сказал, что вы остановитесь в гостинице, и я даже не думала…

– Увы, туда меня не пустили. Хозяин, очевидно, побоялся, что я наведу на него порчу. Вы-то, надеюсь, не из суеверных? – усмехнулась Анна.

Домработница важно подбоченилась:

– Я верю в торжество разума, – гордо объявила она. – Вы не думайте, у нас в Тэтфилде не все такие невежды.

– Надеюсь. Я планирую остаться здесь надолго и не хочу заработать репутацию ведьмы. Кстати, вы случайно не знаете, что там за история с проклятием?

– Ужин еще горячий. – Миссис Труди неожиданно сменила тему и направилась в кухню. – Сейчас накрою стол.

– Благодарю, но я не голодна.

Анна говорила правду. После всех этих событий она не могла думать ни о чем, кроме уютной постели.

– Миссис Труди, проводите миссис Дафф в комнату для гостей, – распорядился Винсент. – Она наверняка устала.

Анна посмотрела на него с благодарностью.

Гостевая располагалась на втором этаже между кабинетом и спальней хозяина. Небольшая, лаконично обставленная и безупречно убранная. Судя по тому, что постельное белье лежало в комоде вместе с одеялом, подушкой и пледом, пользовались ею нечасто.

– Я сейчас быстро управлюсь, – заверила миссис Труди, пока застилала матрас белой хлопковой простыней, – а вы пока ванну примите. Налево и до конца коридора. Последняя дверь справа, – проинструктировала женщина.

В комнату Анна вернулась минут через пятнадцать. Миссис Труди к тому времени уже ушла. Кровать была заботливо расстелена, подушка взбита, а на тумбочке, рядом с включенной лампой, стояли графин и стакан.

Перед тем, как улечься, Анна достала из ридикюля фотографию Уильяма.

– Ну, вот я и здесь.

Она очертила пальцем линию его подбородка и высокие скулы. Жаль, что нельзя делать цветные фото! Как здорово было бы вновь увидеть голубизну его глаз.

– Спокойной ночи. – Она поставила фото на тумбочку.

Интересно, как бы он отреагировал, если бы увидел ее сейчас? Наверняка отпустил бы какую-нибудь шуточку. Анна печально улыбнулась, вспомнив его слова во время последнего отпуска всего за месяц до гибели.

– Я, конечно, надеюсь вернуться домой, – сказал он, когда они, попивая вино, в обнимку лежали у камина среди наспех снятой одежды, – но, если какой-нибудь бош все же подстрелит меня, обещай, что заведешь любовника.

– Только ради тебя, – засмеялась она в надежде отогнать страх.

Уильям обнял ее покрепче и добавил с наигранной серьезностью:

– Но все же постарайся не целоваться ни с кем на похоронах.

Анна забралась под одеяло, думая о том, что завтра же отправится в Райдхайм и, если это окажется возможным, в тот же день переедет. Интересно, матушка уже заметила ее отсутствие? На этом мысли ее стали путаться, и через несколько минут она провалилась в глубокий сон.

Глава 3

Кап-кап.

Кап-кап.

Он поморщился и перевернулся на другой бок. Звук вонзался в мозг, и Винсенту казалось, что дождь стучит внутри его головы.

Кап-кап.

Кап-кап.

Он впился ногтями в простыню и стиснул зубы. Еще одна попытка сменить положение сорвала с его губ болезненный стон. На глазах невольно выступили слезы.

Кап-кап.

Кап-кап.

Он кое-как перевернулся на спину и уставился в потолок. Лицо пылало, на висках выступил пот. Тяжело дыша, Винсент откинул одеяло, медленно согнул правую ногу и до крови прикусил губу, чтобы не закричать. В бедро будто вонзился раскаленный штырь. Он снова поморщился, глубоко вдохнул, затем осторожно, опираясь ладонями о постель, приподнялся и взял с тумбочки стакан воды. За последний месяц это был уже четвертый или пятый рецидив – прежде так часто боль не возвращалась никогда. Влажность. Проклятая северная влажность. Доктор Кавендиш, что лечил его в Ливерпуле, пришел в ужас, когда узнал, что Винсент уезжает в Западный Йоркшир.

– Местный климат вас убьет! – заявил он тогда. – Тепло. Тепло и сухость, – раз за разом повторял Кавендиш, вбивая это в голову Чейза как таблицу умножения.

Винсент не послушал его, такой уж он был всю свою жизнь – самонадеянный, решительный и упрямый, как мул. Или осел – Кристиан чаще всего использовал именно это сравнение. Вспомнив о старшем брате, Винсент разозлился еще больше, и боль, ликуя, с удвоенной силой вцепилась в плоть, как изголодавшийся волк-одиночка.

Кап-кап.

Кап-кап.

Спасение находилось близко. Так близко, что Винсент, стиснув зубы, царапал ногтями живот. Протянуть руку, открыть верхний ящик, и боль уйдет. Пусть ненадолго, но у него будет несколько счастливых дней, а если совсем повезет, то и недель. Доктор Кавендиш говорил, что терпеть нельзя – вроде бы в такие моменты внутри мозга гибнут какие-то клетки и уже никогда не восстанавливаются. Когда их умрет слишком много, умрет и он. Винсент Чейз не хотел умирать, он хотел жить.

Вздохнув, он открыл верхний ящик, где терпеливо ждал своего часа его верный друг – серебряный футляр, обитый внутри алым бархатом, хранящий желанное и ненавистное содержимое. Привычным движением Винсент достал шприц, приладил чистую иглу и открыл пузырек с пожелтевшей этикеткой. Несколько секунд он в раздумьях держал шприц, пока наконец очередная вспышка боли не пронзила ногу. Винсент без труда, даже не включая свет, попал в вену и, прикрыв глаза, медленно ввел лекарство. Положил использованный шприц на тумбочку и откинулся на подушку. Ему казалось, что он чувствует, как яд разливается по телу, направляясь туда, к источнику боли, замораживая ее и заставляя разжать свою раскаленную хватку.

Через несколько минут стало легче. Нога больше не пульсировала, мышцы расслабились, прошла и испарина на лбу. В такие моменты Винсент ненавидел себя. Он яростно презирал всякую зависимость, считая ее проявлением слабости, и вот, словно в насмешку, сам сделался ее рабом.

Как глупо. Желание проявить себя, доказать, что он не трус, обернулось пулей в бедре. И дернул же его черт нарушить приказ командира и броситься в атаку. Тогда Винсенту казалось, что он держит все под контролем. Секунд пять. А потом он даже не сразу понял, что случилось – ноги просто перестали его слушаться, и, упав лицом в грязь, он еще несколько мгновений думал, что просто споткнулся. Вскочил, побежал, не обращая внимания на стекающую по ноге струйку крови. Наверное, просто царапина. А потом… Потом кто-то выключил свет, а когда мир вернул себе привычные звуки и краски, он уже лежал на больничной койке в полевом госпитале. И было больно. Очень больно. Настолько, что хотелось умереть. Если бы он мог кричать, то закричал бы, но голос пропал.

Гильзу вытащили, рану промыли и зашили, но проклятый немецкий «маузер» задел помимо артерии нервное окончание, на котором впоследствии образовался рубец, что уже третий год напоминал о себе. Прощальный подарок безымянного рядового за несколько секунд до того, как Винсент всадил пулю ему в глаз. Теперь тот бедняга лежит в земле, и ничто его больше не тревожит, а Винсент накачивает свое тело отравой, чтобы не сойти с ума от боли. Интересно, кому из них повезло больше?

Кавендиш утверждал, что причина таких вспышек не только в сырости: волнение и входящее нынче в моду понятие «стресс», что в общем-то одно и то же, провоцируют рецидивы. Если избегать этих раздражающих факторов, то есть все шансы дожить до старости, но когда он, Винсент Чейз, отличался благоразумием?

Теперь, когда боль ушла, он подумал, что такого «стрессового» произошло за последнее время, отчего приступы участились? Болезнь Джорджианы, будь она неладна, хотя сейчас Винсент вспоминал о ней без злобы и отчаяния; кризис в юридической фирме отца и раздражающие попытки Кристиана наладить братские отношения. Еще письма матери и Флер, в которых они умоляли его вернуться в Ливерпуль, зная, что этого не случится. Винсент представлял их, сидящих в полумраке у камина: леди Чейз, всхлипывая, просит дочь подать ей сердечных капель, Флер вздыхает и, опустив плечи, идет к ящичку с микстурами. В такие минуты Винсент чувствовал себя последним мерзавцем, но знал, что не вернется домой. Что бы они сказали, увидев его в таком состоянии? И это была еще одна причина, по которой он не хотел видеть их.

– Я с самого начала говорил тебе, что это плохая идея.

Это было первое, что сказал ему Кристиан, когда в шестнадцатом году Винсент вернулся в Ливерпуль, комиссованный с фронта. «К службе не годен», – стояла печать в его медицинской карте.

Родители и Флер, казалось, даже обрадовались такому повороту событий – Винсент дома, живой и почти не искалеченный и уж теперь-то наверняка одумается и займется семейным бизнесом.

Его невесты Джорджианы не было ни на вокзале, ни дома на ужине, который миссис Чейз устроила в честь возвращения сына. Не то чтобы он так сильно любил ее, но неприятно было осознавать себя брошенным.

В день его отправки на фронт на ней было лиловое платье и шляпа с искусственными цветами из фетра и атласа. Джорджиана плакала и клялась, что будет ждать его.

На следующий день после ужина в честь своего возращения Винсент узнал, что она теперь помолвлена с Кристианом. «Джорджиана и Кристиан» – даже имена их были созвучны друг другу. Мистер и миссис Чейз. Голубоглазая блондинка с кукольным личиком и холеный, словно выставочный кот, Кристиан, сверкающий, как новенький пенни. Правда, синяк под глазом и выбитый зуб немного испортили идиллическую картину, но помолвка от этого, конечно, не расторглась.

– Вот что война делает с людьми, – пробормотал Кристиан, выплюнув кровь, – превращает в зверей.

Через полтора месяца Винсент, послав к чертям старшего брата и юридическую контору, уехал в Тэтфилд. Больше они не виделись.

Кристиан и Джорджиана, очевидно, все же чувствовали за собой вину: писали письма и телеграммы, заказывали телефонные звонки. Но конверты нераспечатанными летели в камин, телеграммы оставались непрочитанными, а телефон он в конце концов выкинул. Номер того, что был в его новой конторе, никто не знал.

Полгода назад Винсент получил письмо от матери: скандал с помолвкой Кристиана распространился по Ливерпулю, и семейный бизнес стоял на грани краха. Плюс ко всему тяжело заболела Джорджиана, а денег на ее лечение не было. Винсент выслал им чек на сто фунтов и навсегда вычеркнул их из своей жизни. Через два месяца пришла телеграмма от Флер – она писала, что Джорджиана поправилась, а через семь месяцев станет матерью. «Да, я знаю, они с Кристианом поступили отвратительно, но тебе будет легче, если вы поговорите. Хотя бы в письмах». – «Мне это не нужно. Пусть живут счастливо, только подальше от меня».

Винсент не лгал. К тому времени от его чувств почти ничего не осталось, лишь горьковатый привкус разочарования.

Он повернулся на бок и прислушался. За стенкой стояла тишина, очевидно, его гостья уже спала, да и неудивительно – после всего случившегося Анна выглядела измотанной и мало осознающей, во что ввязалась. Винсент не знал наверняка, что привело ее в Тэтфилд, но был уверен – миссис Дафф, как и он, бежала с поля боя. Она привезла с собой всего два чемодана и пару дорожных сумок, словно собиралась в большой спешке.

Когда месяц назад он осматривал Райдхайм, пришел в ужас – имение лет тридцать, если не больше, стояло покинутым, грязь и паутина затянули каждый угол, полы угрожающе скрипели, а электричество не работало, хоть он и обнаружил провода. Водопровод исторгал черную жижу, мебель изгрызли мыши. В тот же день он нанял рабочих, тех немногих, что согласились сунуться в «дьявольский особняк», и велел работать за семерых. За три недели дом, конечно, не вернул былое великолепие, но несколько комнат на втором и третьем этажах были вполне пригодны для жилья.

«Не удивлюсь, если она сбежит оттуда в первую же ночь», – подумал Винсент прежде, чем провалился в сон.