Вечером, когда мы с Колей, обсуждали дома состояние Лизоньки, то пришли к грустному выводу: без подкожных инъекций Лиза могла умереть от обезвоживания и интоксикации, а с ними – от отека легких.
И опять встает вопрос: неужели нельзя было сделать откачивание жидкости? Ведь в этом случае, у нее были бы еще шансы пожить. Очень тяжело, когда у тебя нет ветеринарного образования, и ты полностью зависишь от врачей ветеринарной клиники, которые что-то считают нужным делать, а где-то просто отмахиваются от пожилого и больного животного.
Олеся Алексеевна назначила Лизе легкое мочегонное средство и посоветовала отказаться от подкожных уколов.
28 октября я заметила, что Лиза становится все более вялой. Я позвонила в клинику, попросила пригласить к телефону Олесю Алексеевну. К сожалению, на мои жалобы, она сказала, что это от действия таблеток от сердца, что это они понижают давление, и вызывают вялость. Я в это не очень поверила, но очень надеялась, что мы еще сможем побороться с болезнью.
31 октября, под утро, Лиза опять вырвалась. После этого, ей, видимо, стало легче, и она даже с аппетитом поела.
На улице было очень холодно, и мне стало жалко нести ее в клинику. И я решила без нее сходить к врачу. В этот день работала Евгения Андреевна, она спросила, как давно мы сдавали анализы. Я ответила, что две недели назад. Тогда она предложила взять нам домой два укола с противорвотным средством. Один уколоть сегодня, и один оставить в запас. И опять, я потом себя буду корить, что в тот день не взяла в клинику Лизу. Возможно, шансов на спасение уже было мало, но все же, чуть больше, чем несколькими днями позже.
Лизе дома я сделала укольчик, рвоты больше не было. Но вялость по-прежнему у нее не проходила.
2 ноября, придя с работы, я заметила, что возле стула валялся плед, который всегда лежал на сиденье стула. Стало ясно, что Лиза не смогла запрыгнуть на стул. А ведь с этого стула она всегда запрыгивала на компьютерный стол, ложилась на нем и смотрела в окно – на деревья, на пролетающих птичек.
А я в эти моменты всегда думала, что только бы подольше все это продолжалось, чтобы она могла радоваться жизни, наблюдать за происходящим вокруг. Плед, лежащий на полу, навеял очень грустные мысли, но я все-равно не теряла надежду.
В воскресенье, 3 ноября, я работала, а у Коли был выходной. Я звонила ему и спрашивала, как Лиза. Он говорил, что нормально, что он ее покормил, и она сейчас спит.
Вечером, придя с работы, я увидела, что Лиза лежит на своей любимой лежаночке, возле батареи, накрытая пледом. Коля сказал, что он накрыл ее пледом, а она от удовольствия даже замурчала.«Странно, – сказала я, – она никогда не любила, чтобы ее сверху чем-то накрывали.
Я подошла к ней, Лизочка, увидев меня, несколько раз сказала приветственное: «Мяр, мяр». Я погладила ее по головке и за ушком. Она еще несколько раз сказала: «мяр», только вот голосочек был какой-то хрипловатый и слабенький. На душе было как-то тяжело.
Вечером Лиза несколько раз жадно пила водичку. Еще я заметила, что ножки ее стали слабенькими и немного подгибались при ходьбе.
На ночь, мы на всякий случай, положили теплую грелку рядом с Лизонькой, и положили спать ее рядом с нами. Ночью она уползала от грелки, я пыталась ее положить обратно, но Лизочка очень ворчала.
А утром она не смогла встать. Я с ужасом начала будить мужа: «Коля, дорогой, вставай, Лизе плохо, она не может подняться. Нужно срочно бежать в клинику».
В этот день работала Олеся Алексеевна. Она осмотрела Лизу и сказала, что все очень плохо, у нее сильная интоксикация. Предложила не мучить, ни ее, ни себя, и усыпить Лизочку.
«Как же так, – возразила я, – ведь две недели назад анализы еще были не столь плохие».
Врач помолчала, потом сказала, что можно попробовать поставить капельницы, но гарантий на улучшение нет.
Мы решили попытаться помочь Лизе. Нам сказали, что капать ее будут в течение суток, поэтому, лучше придти завтра утром. Вечером я пообещала позвонить в клинику, чтобы узнать, как дела.
Какая-то безоговорочная вера в то, что ей смогут помочь, меня немного успокоила, но это был самообман.