Она посмотрела на бездыханное тело Густава, и волна гнева захлестнула её. В этот миг и страх, и боль исчезли из её сознания. «Если я, пройдя столько, все же нашла его, – подумала Виктория, – значит, смогу и вернуть его к жизни».
– Не будь самонадеянной, – будто читая ее мысли, произнесло Существо. – С чего ты взяла, что хотя бы сама вернешься обратно?
Виктория замолкла в недоумении. «Старуха сказала – не усомниться, – напомнила она себе. – Значит, сомневаться нельзя. Это чудовище лжет».
– Я вернусь. Просто я это знаю.
– О, безумство храбрых! – расхохоталось Существо. – Я здесь решаю, кого отпускать, а кого – нет.
– Тогда отпусти меня вместе с ним, – потребовала Виктория.
Будто грозовой раскат прогремел над ее головой – это Существо вновь залилось зловещим хохотом.
– Ты не в своем королевстве, Принцесса, и не тебе здесь командовать! Густав Девятый – мой. Это было его решение.
– Какое решение?.. – не поняла Виктория.
– Ты ничего не знаешь? Тогда слушай.
Этот человек взошел на престол Сагского королевства, когда тебя еще не было на свете. Государство тогда было более чем скромным. Густава Девятого это не устраивало. Будучи молод, он хотел быть самым могущественным правителем, самым богатым и самым великолепным, чтобы его королевство и он сам блистали подобно алмазу. Я дал ему эту возможность. Сагское королевство ширилось и богатело, весь мир говорил только о нем и его правителе. Но жизнь Густава Девятого подошла к концу, и теперь он сам – моя собственность.
– Как это – подошла к концу? – возмутилась Виктория. – Он, конечно, не молод, но и не настолько стар, чтоб умирать! Ему же нет и шестидесяти!
– Количество лет не имеет значения. Отмеренный срок подобен куску резины: растянуть его или сжать – конец всё равно никуда не исчезнет. Уходи отсюда, пока я даю тебе такую возможность! В противном случае я оставлю здесь и тебя.
«Только не поддаваться, только не усомниться», – повторяла себе Принцесса Виктория, а вслух сказала:
– Я всё равно заберу его. Я пришла сюда, чтоб говорить с Великой Рыбой, а не с тобой. Сейчас же ответь, где она?
Смех, похожий на раскат грозы, вновь наполнил пространство.
– Великая Рыба?! Она не поможет тебе, ибо против меня бессильна!
– Я всё равно попробую с ней поговорить, – произнесла Виктория. – С тобой я сделок не заключала, поэтому ты не посмеешь меня удержать. А если ты мне не укажешь дорогу к Великой Рыбе, я найду ее сама.
Она ожидала, что Существо опять возразит, но оно лишь молча вытянуло руку, указывая вдаль. В тот же миг в дальнем конце зала появилась дверь, и Виктория, не долго думая, бросилась к ней.
Она попала в другой зал, ещё больше первого. В центре, на небольшом возвышении в виде античной колонны, находилась огромная, с метр величиной рыбья голова. Её живые водянистые глаза очень внимательно посмотрели на Принцессу, и от этого нашей героине стало не по себе.
Виктория подошла ближе. Она хотела что-нибудь сказать, но не смогла вымолвить ни слова – робость охватила её.
– Что ж ты безмолвствуешь? – спросила Рыбья Голова.
«Надо сказать ей! Ну же!» – подбадривала себя Принцесса, но слова застревали в горле. Ее обуял непонятно откуда взявшийся священный ужас, когда начинаешь сомневаться, достоин ли ты говорить с Божеством.
– Ты пришла сюда, чтобы молчать? – вновь спросила Рыбья Голова.
– Нет… Великая Рыба… Я так долго искала тебя… Умоляю… Пожалуйста, отдай мне Густава Девятого, – наконец произнесла Виктория.
Рыбья Голова внимательно посмотрела на нее и спокойно произнесла:
– Нужен ли он тебе? Он стар, а ты молода. Лучше уходи, возвращайся в свой мир и никогда больше не посягай на тёмные силы.
– Ну пожалуйста, отпусти моего мужа! Я знаю, почему он здесь, и все же прости ему его ошибку! Будучи молод, он не представлял, на что шел. Он сам хотел попросить тебя об избавлении от страшного обязательства, но не успел.
Рыбья Голова удивилась:
– Тебе нужен мертвый король?
– Он не умер, – тихо возразила Виктория. – Он не мог умереть, ведь я люблю его! Я так долго шла за ним, столько пережила! Он никак не может остаться мертвым, потому что любовь побеждает смерть…
– Если так, – сверкнула глазами Рыбья Голова, – я отпущу Густава Девятого. Но баланс не должен быть нарушен! Взамен него здесь останешься ты. Согласна?
Принцесса Виктория задумалась. Она вспомнила свой мир, детство и юность. Старый замок, отца и мать. Лабиринт сада, в котором она, будучи маленькой девочкой, пряталась от нянек. В котором ее впервые поцеловал Густав Девятый… Его приезды в Эвентурское королевство и их свидания в замке, потом пышная свадьба в Избурге и счастливые дни. Счастье, продолжавшееся до загадочных ночных исчезновений. «И как же мне жить без него? – горько подумала Виктория. – Я не смогла смириться с потерей раньше, и не смогу никогда». Мир без любимого человека вмиг утратил краски, сделавшись таким же мрачным, как это подземелье.
– Наверное, у меня нет выбора, – горько вздохнула Виктория. – Если вернуться домой может только один из нас, разреши это моему Густаву. И пусть он не молод – разве возраст имеет значение? Каждая жизнь одинаково бесценна.
Сказав это, она замолкла, смиренно ожидая решения, но Рыбья Голова молчала. И вдруг…
Вдруг Рыбья Голова начала увеличиваться в размерах, и по мере роста у неё появлялось тело. Вскоре перед Викторией предстала гигантская Рыба, такая прекрасная, что от неё невозможно было оторвать глаз. Плавники переливались всеми цветами радуги, чешуя светилась яркими солнечными лучами, а глаза походили на две полные луны. Это было самое удивительное и великолепное, что когда-либо видела Виктория.
Это была Великая Рыба.
– Запомни, Принцесса Виктория, – сказала она, – игры со злом опасны, а жизнь человеку дается единожды. Ты увидела много ужасного, и пусть это научит тебя относиться к своей судьбе осмотрительно. Помни – легко совершить ошибку, а искупить ее порой очень трудно. Но сила твоей любви так велика, что я прощаю Густава Девятого. Твоей жертвы не потребуется, ты уйдешь вместе с ним.
Слезы благодарности выступили на глазах Виктории, и Великая Рыба мягко спросила:
– Разве ты не узнала меня? Ведь мы с тобою давно знакомы.
После этих слов она на мгновенье превратилась в старуху из трущоб и тут же вернулась к своему величественному облику.
Виктория ошеломленно созерцала метаморфозы.
– Так это была ты? – вымолвила она. – Зачем же ты заставила меня совершить этот путь? Почему не сказала сразу, что ты и есть Великая Рыба?
– Мне следовало испытать тебя.
– Какой в этом смысл?! – закричала Виктория. – Это жестоко с твоей стороны! Разве от моих страданий что-нибудь изменилось?
– Испытания были нужны для тебя самой, – ответила Великая Рыба. – Ибо любовь слишком часто путают с ненужными страстями. В начале твоего пути никто не знал, сможешь ли ты его завершить, не знала и ты сама. Теперь же иди, забирай своего мужа.
Волна восторга и священного трепета вновь захватила Викторию. Влекомая непреодолимым желанием, она опустилась на колени и, утирая не унимающиеся слезы радости, зашептала:
– Спасибо, Великая Рыба. Мне кажется, теперь я узнала тебя. Скажи, ведь это Ты?..
Великая Рыба засияла еще ярче, превратившись в ослепительный шар. На миг в этом сиянии Виктория разглядела человека, облаченного в длинные одежды. Это был Тот, кого она узнала, Тот, образ кого ей был знаком с самого детства, который она видела в церковных сводах в каждом храме у алтаря…
Всё исчезло так же внезапно, как появилось. Зал опустел, будто не было в нем никогда Великой рыбы, и Виктория бросилась обратно.
Она ожидала, что Густав Девятый встретит ее живым, но этого не произошло.
Каменная глыба по-прежнему стояла на месте, и Густав все так же неподвижно лежал на ней.
Виктория подбежала к его телу, но, не успела она до него дотронуться, как появилось знакомое ей Неоновое Существо.
– Он мой, – прогремело чудовище. – Никто не властен забрать мою добычу!
– Ты лжешь, – решительно возразила Виктория. – Густав Девятый больше не принадлежит тебе! Такова воля Великой Рыбы.
– Тогда забирай, если сможешь, – усмехнулось Неоновое Существо и начало таять, вскоре исчезнув совсем.
Оставшись одна, Виктория взглянула в лицо мужа, пытаясь найти в нем признаки жизни. Лицо оставалось недвижно. Она взяла его голову в руки, поцеловала холодные губы, но Густав Девятый так и не приходил в себя. Виктория принялась трясти его за плечи, шептала: «Проснись!», но и это не помогало.
«Неужели он правда умер? – в отчаянии подумала она. – Неужели я столько пережила лишь ради того, чтобы забрать бездыханное тело?.. Нет, этого не может быть. Великая Рыба не могла обмануть меня, ведь даже Неоновое Существо подчинилось ей».
А Густав Девятый по-прежнему оставался холоден и неподвижен.
«Для того ли я пришла, что бы уйти ни с чем? – рассуждала Виктория. – Нет, я не оставлю его здесь, даже если он мертв».
Она подхватила его под руки и, собрав все силы (и откуда взялись они в столь хрупком теле?), стащила с каменной глыбы. Густав Девятый был достаточно высоким и потому тяжелым, но Виктория не разжимала объятий. Она волокла его тело, стараясь пробраться к выходу, не обращая внимание на чудовищ, не откликаясь на звуки и запахи. И все, кто ранее пытался преградить ей путь, теперь расступались. Такова была воля Великой Рыбы.
А Виктория всё шла и шла, волоча за собой тело Густава. Руки ее слабели, и казалось, что ей не удастся донести его до выхода из подземелья. «Я не смогу, – обреченно прошептала Виктория. – Силы меня покидают… Великая Рыба задала мне невыполнимую задачу». В тот же миг откуда-то сверху послышался голос: «Великая Рыба никогда не поручает непосильных дел». Виктория быстро подняла голову, но там была лишь чернота. Собрав остаток сил, она вновь двинулась дальше. Миновав все залы и коридоры, она наконец добралась до лестницы – той самой, что вела к выходу из холма-пирамиды.
Отчего-то вокруг было холодно. Под факелом, прямо на полу, непонятно откуда взялся огромный черный кот. Животное лежало, подобрав под себя лапы; посмотрев на Викторию, оно зевнуло, выпустив изо рта облако пара, и закрыло глаза.
Принцесса, еще крепче сжав тело Густава, ступенька за ступенькой стала карабкаться вверх. «Скоро, скоро будет выход», – подбадривала она себя. Свет факела давно остался позади, но Виктория уже не боялась тьмы. Рука сама нащупала железную дверь; та открылась так же легко, как и в первый раз. В глаза Принцессы ударил ослепительный свет, а лицо обдала струя холодного и свежего воздуха.
Выбравшись из подземелья, Виктория не узнала поляну. Везде был снег. Ветви елей гнулись под его тяжестью, повсюду белели сугробы. Сделав шаг, она тут же по колено провалилась в снежную толщу.
Спустившись – точнее, почти съехав по рыхлому снегу к подножью холма, Виктория разомкнула руки, доселе сжимавшие тело Густава, и уселась рядом. «Вот мы и выбрались», – подумала она, глядя на неподвижного мужа. В тот же миг она с удивлением и радостью заметила, что мертвенная бледность на его лице стала исчезать. Кожа приобрела свой обычный оттенок, губы порозовели, появилось дыхание. Не веря своей радости, Виктория погладила его щеки и произнесла:
– Пожалуйста, очнись! Любимый, очнись, мы вернулись!
Веки Густава дрогнули, и он открыл глаза.
Присев, он внимательно осмотрелся по сторонам и, помолчав, спросил:
– Где мы?
– Всё в порядке, – мягко ответила Виктория. – Теперь мы в безопасности. Сама Великая Рыба нам помогла.
Густав Девятый удивленно уставился на жену:
– Почему ты здесь? Господи, как ты нашла меня?.. Как же тебе удалось пройти весь этот путь? И как удалось тебе добраться до Великой Рыбы?
С минуту Виктория молчала, глядя на искрящийся в солнечных лучах снег. Ей казалось, что снежные блестки были маленькими чешуйками Великой Рыбы, и от этого становилось радостно, тепло и спокойно.
– Это всё не важно, – улыбнулась Виктория. – Как-нибудь я тебе рассажу. А сейчас пойдем домой.
26
Рождество
Дача Загребиных представляла собой недавно построенный деревянный дом в два этажа, с высоким крыльцом. Поскольку зимой хозяева приезжали сюда редко, внутри было не намного теплее, чем снаружи.
– Ну и холодина, – протянула одна из девушек.
– А что ты хотела, – притоптывая, чтобы сбить с обуви снег, ответил ей Перевертайло. – Зима на дворе.
– В прихожей лежат дрова, – сообщил Борька Загребин. Изо рта его шел пар. – Сейчас печку растопим и согреемся! Кстати, будете выходить во двор – осторожнее, на крыльце кирпичи не рассыпьте.
– Какие еще кирпичи?
– У нас парапет не доделан, – пояснил Борька, – вместо него стопка кирпичей стоит. Не облокачивайтесь на нее.
Тем временем Перевертайло извлекал из огромной спортивной сумки бутылку за бутылкой, выставляя их на журнальный столик.
– У нас что, только водка?! – воскликнула Майская.
Ангелина и другие девушки молчали, но их взгляд выражал такое же замешательство.
Мужчины растерянно переглянулись – мол, не предусмотрели, но Борька уверенно заявил:
– На даче, девчонки, в такой мороз без водочки не согреетесь! Ну-ка, Олег, наливай!
Перевертайло с удовольствием потер руки и, бормоча под нос: «Где у нас рюмочки?», открутил пробку. Рюмочки появились незамедлительно.
– Ну, с наступающим!
После этого дело пошло веселее. Кто-то уже растапливал печку, и воздух наполнялся ароматом горящих поленьев. На столике возник зеленый лук с внушительным шматком сала, буханка круглого ржаного хлеба, банка огурцов. Заалели помидоры. Следом появилась колбаса горячего копчения и даже большая миска со студнем.
– Мама делала, – похвастался Борька.
Вооружившись ножами, девушки принялись за нарезку. Мужчины сновали туда-сюда, подносили дрова, передвигали мебель, весело поглядывая на еду. Дом наполнялся предпраздничным шумом.
– Девчонки, дайте закусить!
– Где кочерга?
– Селедочку возьмите!
– Кочерга слева за печкой.
– Хорошо-то как!..
В комнате стало заметно теплее, в печке радостно потрескивали дрова, а вкусные запахи приятно щекотали ноздри.
Перевертайло посмотрел на часы:
– Ребята, я сбегаю на станцию – надо Жаннку встретить.
Выйдя в прихожую, он, потоптался с минуту и вновь высунулся в комнату:
– Борька, куда ты дел всю одежду?
– Какую?
– Верхнюю, куртки наши!
– На второй этаж отнес, чтоб здесь не валялись. Много нас очень, вешалки не хватает.
– И где у тебя на второй этаж заходят?
Борька замахал руками:
– Не лезь сейчас туда! Возьми ватник в прихожке, сгоняй на станцию в нем, ладно?
Недовольно поморщившись, Перевертайло все же пришлось согласиться. Он скрылся, но через минуту с улицы послышался грохот.
– Борька, что-то рассыпалось! – закричал через дверь Перевертайло.
Чертыхнувшись, Загребин тут же выскочил наружу и, осмотревшись, обреченно вздохнул. Под крыльцом были рассыпаны кирпичи, часть из которых, видимо, в силу хрупкости материала раскололась на половинки.
– Просил же не облокачиваться, – проворчал он.
Перевертайло смущенно поглядывал то на Борьку, то на часы.
– Иди уж, а то опоздаешь, – вздохнул тот. – Я сам приберу.
Перевертайло плотнее запахнул ватник и побежал в темноту. Борька Загребин, еще раз вздохнув, начал собирать кирпичи. Сложив их аккуратненькой горкой, он с тоской посмотрел на обломки. Тут вышел Данилевский.
– Поможешь мне? – обернулся Борька. – Надо этот мусор вынести, а то потом забудем.
– Вот это да, – присвистнул Данилевский. – Чего это их так много побилось?
– Отсырели, наверно, – пожал плечами Борька. – И тут внизу ещё камень лежит, видимо, об него стукнулись. Сейчас принесу мешок.
Мешок оказался огромным, из грубой холстины. «Хорошая вещь, прочная», – сказал Загребин. Они сложили туда кирпичные обломки и, взявшись за края, поволокли его по снежной тропинке. Данилевский с любопытством осматривался: освещаемые одиноким уличным фонарем, тут и там белели сугробы. Вдалеке стояли другие дачи, но, судя по заколоченным ставням, они пустовали. На небе серебряной россыпью сверкали звезды.
Они прошли вдоль четырех домов и завернули за угол. В нескольких метрах, чуть припорошенная снегом, высилась мусорная куча, неподалеку от которой горел еще один фонарь.
Мороз постепенно давал о себе знать, пощипывая щеки и нос.
– Мешок надо принести обратно, – сказал Борька Загребин. – Отец его часто использует, ругаться будет, если не найдёт.
– Значит, пошли вытряхивать? – неохотно спросил Данилевский. – Свалка у вас какая высокая…
Борьке Загребину и самому не хотелось сворачивать с дорожки в снег, тем более что до мусорной кучи было еще метров пять.
– А давай покидаем кирпичи, – предложил он, – и пойдем обратно.
Он открыл мешок, достал кусок кирпича и запустил его в мусор. Данилевский сделал то же самое.
– Красиво летят!
Возможно, сказалось количество выпитого спиртного, но метание кирпичей превратилось в веселую забаву. Данилевский с Загребиным, словно малые дети, соревновались на дальность полета и попадание «в цель» по выступающим из кучи доскам.
Но внезапно мусор зашевелился. Из его недр вырвались крепкие слова – те самые, которые считаются непечатными.
Оцепеневшие от страха метатели кирпичей наблюдали, как из мусорной кучи вылезала фигура непонятного пола и возраста. Широкое и отечное лицо фигуры ужасало – нечто подобное Борька Загребин однажды видел в учебнике судебной медицины одной из своих подружек.
– Покойник ожил, – не кстати пошутил Данилевский.
Обезумев от ужаса, Загребин бросил мешок и побежал что есть мочи. Данилевскому тоже стало не по себе, и он припустился следом.
Влетев в дом, Борька тут же потребовал водки, и, выпив, понемногу начал успокаиваться.
– Ты хоть мешок захватил? – спросил он.
– Какой мешок?
– Какой, какой! Слушай, Данилевский, что вообще за бред ты там нес? – возмутился Борька. – Я из-за тебя мешок потерял! Отец мне плешь проест за него. Это наверняка был бомж. Они иногда появляются в нашем поселке.
– Ну, пошутил я, а ты сразу удрал!
– Хороши шуточки. Хоть бы мешок подобрал, – буркнул Загребин и вышел из комнаты.
Печка тем временем вовсю разогрелась, и в доме стало совсем тепло. Стол ломился от обилия тарелок с бутербродами, салатами и селедкой. Студень был аккуратно разрезан. «Когда они все это успели?» – восхищенно подумал Данилевский. Открыли вторую бутылку.
Выпили, и вернулся Перевертайло. С ним пришла миниатюрная девушка – такая маленькая, что скорее походила на ребенка. Она явно не рассчитала с одеждой: под заячьей шубой на ней оказалась кружевная кофточка с глубоким вырезом, более подходящая для ресторана, нежели дачи. Лицо, шея и область декольте были обильно обсыпаны блестками, на ресницах лежал толстый слой туши. Это было ее первое появление в кругу друзей жениха.
– Знакомьтесь: Жанна!
Изобразив приветливую улыбку, Майская пригласила всех к столу.
– Давно пора, а то водка стынет! – одобрил приглашение Борька Загребин.
«Ему уже хватит», – подумал Данилевский, но вслух ничего не сказал. Стол манил закусками.
27
Волшебная ночь
Рождество давно наступило – время перевалило далеко за полночь. В доме было жарко – может быть, от обилия стопленных дров, а может, это спиртное давало о себе знать. Как бы там ни было, и хозяин, и гости изрядно напились. Пары уже успели побывать в уединении и теперь вновь выходили к столу, часто в преображенном виде. Жанна расхаживала в надетом на голое тело и достававшем ей до колен свитере Перевертайло. Борька Загребин увлек с собой в соседнюю комнату сразу двоих – и Гелю, и Майскую. Встреча Рождества незаметно превратилась в оргию.
В этом языческом хаосе Данилевский чувствовал себя одиноким. Откинувшись на спинку кресла, он потягивал очередную стопку водки и пытался осмыслить события прошедших дней. А ведь Лана могла бы поехать сюда вместе с ним – стоило лишь предложить. И не было бы так одиноко… И тут же приходила мысль, что так, как есть – лучше. Да и куда ей, беременной, в такую компанию, где кроме водки напитков нет! «Вся история нашей любви строилась на ожидании мечты, – думал Данилевский, – и вот мечта оказалась несбыточной. Окончательно и бесповоротно. Лана, маленькая гадина! Что же ты со мной сделала?!» Мысли начали путаться, к горлу подступила тошнота. «Пора на улицу», – из глубины затухающего сознания сказал внутренний голос.
Данилевский вышел на крыльцо и глубоко вдохнул морозный воздух. Тошнота отступила. Самочувствие улучшалось.
Он огляделся по сторонам. Заснеженное пространство было наполнено величественной тишиной, над которой раскинулось необъятное звездное небо. Приметив самую яркую астру («Вот она – Рождественская звезда!»), Данилевский с удивлением наблюдал, как она раздваивается. Он сделал над собой усилие, напряг зрение и совместил точки в одну. «Я пьян», – констатировал Данилевский и присел на ступеньки. Ему стало хорошо, спокойно и совсем не холодно.
Неизвестно, сколько он так сидел – может быть, целую вечность, но вдруг распахнулась дверь, и оттуда высунулись Загребин с Майской.
– С ума сошел! Замерзнешь! – закричали они наперебой. – Давай скорее в дом!
И, схватив его за свитер, потащили внутрь. Данилевский пытался было сопротивляться и даже сердился, что свитер испортят, но они были неумолимы. Нехотя Данилевский подчинился.
У стола собрались самые стойкие. Пришла Геля, на которой не было ничего кроме шерстяного одеяла. Она казалась рассерженной. Борька Загребин пытался ее обнять, но она оттолкнула его:
– Дурак! В какое положение ты меня поставил!!! – гневно сказала она.
– Милая, я люблю тебя! – воскликнул Борька. Посмотрев на него, Данилевский понял, что тот, как ни странно, не врал.
– Да ты опозорил меня перед людьми!!! – не унималась Геля.
Загребин все-таки схватил ее за плечи и, глядя прямо в глаза, сказал:
– Дорогая, лапулечка, я обожаю тебя! Люди, смотрите! Я люблю эту женщину!!!
Он упал в кресло, и Ангелина, отбиваясь, все же оказалась у него на коленях. Подошла завернутая в простыню Майская и, ухмыльнувшись, уселась на подлокотник. Обняв их обеих, Борька Загребин обвел друзей взглядом и восхищенно сказал:
– Ребята, у меня никогда еще не было такой потрясающей ночи!
Геля презрительно отвернулась.
– За это надо выпить! – заявил Перевертайло. – А ну-ка, девушки, где ваши рюмочки?
И они выпили. Потом еще и еще.
Борька Загребин пьянел всё больше и больше.
– П-послушай, Данилевский, – заплетающимся языком пробормотал он, – кто это был на свалке, а?
– Когда? – спросил Данилевский, пытаясь собрать мысли воедино. Это ему не удавалось.
– Когда мы мешок потеряли.
– Какой мешок?
– Когда кирпичи выбрасывали.
– А-а. Бомж, – ответил Данилевский, пытаясь соединить взглядом раздваивающиеся в глазах рюмки в одну.
– Т-точно? Н-не труп?
– Не-а. Покойники не разговаривают.
– Ты уверен?
– Угу.
Борька воздел глаза к потолку и, помолчав, изрек:
– Верно. Тогда скажи, любезный друг, зачем ты выбросил мой мешок?
Брови Данилевского удивленно поползли вверх:
– Я??? Сам же первый удрал!
– Нет, Данилевский, ты меня не путай. Кто сказал, что там мертвец? Ты. А кто уходил последним? Тоже ты. Так почему ты оставил мешок?! Отец убьёт меня.
Загребин все больше распалялся. Майская, зевнув, протянула:
– Достал ты, Борька, своим мешком. Если он так тебе нужен, иди и отыщи его!
Икнув, тот заявил:
– Не пойду! Я замерзну.
– Уймись, – сказал Данилевский. – Я сейчас сам схожу за твоим мешком, чтобы ты ото всех отстал.
Раздались аплодисменты – навязчивая идея хозяина дома начала действовать гостям на нервы.
Пошатываясь, Данилевский вышел в прихожую. Он схватил с вешалки первую попавшуюся куртку. Куртка была тесна, она с трудом налезала на его толстый свитер, но искать что-либо другое ему сейчас было лень. Он собирался уже открыть дверь, но был остановлен чьей-то цепкой рукой, ухватившей его за одежду. «Кому ещё там неймется?» – раздраженно подумал Данилевский и обернулся.
Это оказалась Ангелина. Она сунула ему в руки ватник и шапку, и, встав на цыпочки, намотала на шею чей-то шарф.
– Это еще зачем? Ты чего, Геля?
– Так надо. Там холодно, – пояснила она.
– Так я же в куртке! Зачем ватник?
– Надень его поверх. Поверь, пригодится!
Данилевского удивила ее неожиданная забота. Когда она завязывала на нем шарф, их взгляды встретились, и он изумился тому, сколько печали и боли было в ее глазах. Абсолютно трезвых глазах. («Странно, – подумал Данилевский. – Я же видел, как она выпивала со всеми!») Во взгляде Гели была жалость – будто она знала, что творится в его душе. Или знала что-то еще. «Глупости, я просто пьян и мне все это кажется. И вообще она переживает из-за Загребинской выходки», – решил Данилевский и сказал:
– Не сердись на Борьку, это у него пройдет. Он действительно любит только тебя. А на Майскую не обращай внимания, она всегда была глупой.
– Мне это не важно, – тихо ответила Ангелина. – Будь осторожен в пути.
– Да что ты, свалка здесь рядом, за углом! Я через две минуты вернусь.
– Тем не менее будь осторожен. Странный ты человек, Данилевский. Все время не в той стороне оказываешься. Может, тебе пора сменить прозвище? Глядишь – и выйдешь из темного леса.
Данилевский удивленно посмотрел на нее – она по-прежнему казалась трезвой и печальной.
– Мы мешок не в лесу потеряли. Между прочим, на улице не так уж и темно – там фонари горят.
– Я про лес Данте. Это образное выражение.
– А-а. Я сейчас вернусь. Скажи Борьке, чтоб готовился к встрече мешка.
Данилевский набросил на плечи ватник, оказавшийся не по размеру огромным, и вышел из дома.
Морозная тишина вновь окутала его и немного прояснила рассудок. Он поднял голову, чтоб посмотреть на звезды, но странно – в небе царила лишь пустота. Глубокая черная пустота. Ни одной звездочки! Признаков облаков тоже не обнаруживалось. «Звезды украли», – с некоторым страхом подумал Данилевский.
Он спустился с крыльца и направился по освещаемой фонарем тропинке. Снег поскрипывал под ногами. Хотелось поскорее найти мешок и вернуться обратно.
Данилевский дошел до знакомого поворота, несколько раз останавливаясь, чтоб посмотреть в небо, которое оставалось пустым. «Боже, как же я пьян, – думал он в эти мгновенья. – Как безобразно я пьян!»
Он шел и шел, снег скрипел и скрипел под ногами, а звезды так и не появлялись. Становилось зябко. Свет фонарей остался далеко позади, а свалки все не было. «Я не туда свернул, – решил Данилевский. – В конце концов, если этот дрянной мешок Борьке так дорог, пусть сам с утра его ищет. Если, конечно, бомжи не прибрали. Черт меня дернул идти сюда!» Еще раз взглянув в беззвездное небо, он повернул обратно.
Но что-то было не так. И впереди, и со всех сторон царила такая же чернота, как и над головой. Не было ничего – ни света уличного фонаря, ни отблесков окон Борькиной дачи. «Я заблудился, – с ужасом подумал Данилевский. – Что делать? Куда идти?..»
Под ногами оставалась протоптанная в снегу тропинка. Справедливо решив, что куда-нибудь она его выведет, Данилевский пошел вперед.
Неизвестно, сколько минуло времени, но он шел и шел, а дачного поселка не появлялось. По сторонам от тропинки ощупью определялись ветви кустов и елей.
Панический страх охватил Данилевского. «Я замерзну в лесу, – думал он. – Как это глупо! Замерзну… Господи, Боже мой, помоги!!!»
И тут тропинка уперлась в бревенчатую стену. Двигаясь на ощупь, Данилевский обошел темное строение и – о чудо! – обнаружил дверь. Моля Провидение, чтобы она оказалась не запертой, он потянул ручку.
Дверь легко открылась. В лицо Данилевскому ударила волна теплого воздуха с запахом древесины, какой обычно бывает в банях. В кармане ватника он нашел так неожиданно кстати кем-то забытую зажигалку. В свете ее огонька Данилевский разглядел тесный предбанник с пустым деревянным столом и скамьей, а чуть поодаль – следующую дверь, вероятно, ведущую в парную.
В парной было тепло и чуть сыро. Угли в печи уже потухли, но банные камни ещё не успели остыть. «Рядом с баней должен быть дом, – подумал Данилевский. – И, раз сегодня здесь парились, в доме есть люди. Надо бы найти и расспросить их, где я оказался и как найти дорогу в Борькино садоводство. Черт… Час поздний, спят все, наверно… Могут и не открыть…»
Он чувствовал, что зверски устал. Здесь было так тепло и спокойно, и так не хотелось выходить обратно на мороз… Глаза слипалась. «Завтра спрошу», – решил Данилевский, укладываясь на полог. Сон овладел им мгновенно.
* * *
Первым, что, проснувшись, увидел Данилевский, были лучики дневного света, пробивавшиеся через дверную щель. Голова нестерпимо болела и безумно хотелось пить.
«Как я оказался в бане? Да ещё и так тепло одетый?..» – с удивлением подумал Данилевский. Воспоминания давались с трудом. Смутно всплывало в памяти блуждание в темноте и страх, а вот что было до и после – начисто выпало из головы.
«Надо меньше пить», – пробормотал Данилевский. Выйдя из бани, он тут же зажмурился от ударивших в глаза лучей солнца.
Снег казался необыкновенно ярким. Он переливался тысячами искорок в сугробах, на ветках огромных елей и высоких остроконечных крышах стоявших неподалеку домов. Их стены были такие же белые; местами из-под обвалившейся штукатурки виднелась каменная кладка – не кирпичная, а именно каменная, из округлых серых булыжников.
Эти дома ничем не напоминали дачный поселок Борьки Загребина.
«Надо же было так заблудиться», – подумал Данилевский. Тревога в его душе возрастала – таких построек в ближайших пригородах Петербурга он не припоминал. Встречались, конечно, одинокие каменные конюшни или стилизованные кафе, но эти дома явно были жилыми. Это был какой-то необычный городок… Городок западноевропейского образца.
Данилевский вышел на протоптанную дорожку, уходившую в заснеженный лес. «Странно все это. Какой-то другой мир. Не наш».
Его внимание привлек доносившийся со стороны леса женский голос. Посмотрев в ту сторону, Данилевский замер от изумления.
Из сени заснеженных елей вышла хрупкая молодая женщина, поддерживавшая опиравшегося на ее плечи высокого седовласого мужчину. Оба были одеты не по сезону: он – в потрепанном парадном костюме-тройке с белой рубашкой и слегка съехавшей в сторону галстуком-бабочкой, она – в джинсах и свитере. Верхняя одежда отсутствовала у обоих.
Путники остановились и внимательно посмотрели на Данилевского, а он – на них. Данилевский чувствовал, что должен знать этих людей, но не мог вспомнить, кто они. «Они же замерзнут», – тем временем мелькнуло в его голове.
Постояв так с минуту, он подошел ближе, снял свой огромный ватник и молча набросил его на плечи обоих путников. «Геля будто знала, для чего понадобится, и размер побольше нашла», – мысленно удивился Данилевский.
Принцесса Виктория улыбнулась, с благодарностью посмотрев на Данилевского. Густав Девятый молча кивнул.