– А, что ребята, вот бы засняться так! – выставив вперед грудь, обозвался Шмель, – Крутое фото получилось бы, – Это вам не городком автобусе покататься! Я бы его своим девчонкам отослал, – размечтался он.

– А сколько их у тебя? – последовал насмешливый вопрос товарищей.

– Трое. Соседки-близняшки. Симпатичные, как одна!

– И все твои? – засмеялись ребята.

– Ну, какая-нибудь, точно, будет!

– Слушай, Водолаз, – толкнул Вадика в бок Приставало, – А, куда Костиков-то наш делся, почему с нами не полетел?

– Руку сломал.

– То есть, как, сломал, когда? – поставил глаза на товарища парень.

– Сиганул, откуда-то говорят…

– Что он дурак? – еще больше удивился приятель.

Созерцая недружелюбный пейзаж, Вадик добавил:

– Может он самый умный среди нас…

– Да, сука он конченая…, – сплюнул Артем, – Бахвалился больше всех, Змей не доделанный, а на деле оказался трусливым червяком…

– Товарищ, младший лейтенант, а можно еще вопрос? – солдат оглянулся на растянувшуюся, как гусеница, колону, – У нас такая техника серьезная и оружие – лучшее в мире, тогда почему, мы еще, до сих пор, здесь. За шесть лет не разнесли ко всем рогатым этот космический ландшафт?

Лейтенант хмыкнул.

– Не все так просто…

– Я слышал, Афганистан крепкий орешек, никто не смог завоевать его …, – подключился к разговору Пашка.

– Никто не смог, – захохотал Приставало, – А наш Ванька, – хлопнул он по плечу товарища, – Сумеет!

Иван развернул внушительного вида последнее, и слегка улыбнулся. Однако, не смотря на внешнее спокойствие, ощутимая тревога закралась и в его душу. Он интуитивно чувствовал, этот мир, нарушенный их вторжением, уже готовит им ответ.

Послышался размеренный голос Артема:

– Афганцы за историю своего существования побывали в составе различных государств. Входили они и в Персидскую империю. А двадцать с лишним веков назад Персию завоевал Македонский и Афганистан вошел в число греческих владений, – Артём сходительно глянул на Пашку, – Так что не такой уж непобедимый этот Афганистан… Двоечник ты, Орленок!

– Он не помнит, что вчера было, а тут двадцать с лишним веков, – захохотал Вадик.

– Вообще-то у меня по истории твердая тройка была…, – смутился Пашка, – Если честно, мне больше нравилась современная история, а про этих турков я ничего не знаю…

Лейтенант улыбнулся.

– Самой первой в этих землях возникла религия по названием зороастризм. Потом афганцы стали буддистами, а в восьмом веке они переметнулись в ислам и до сих пор пребывают мусульманами.

– Во как! – послышалась чья-то реплика, – Не постоянные какие…

– Между прочим, в средневековье Афганистан отличался высокой культурой. По уровню развития в это время страна превосходила все западноевропейские государства.

– Ни фига себе! – присвистнул Шмель и огляделся на скудный пейзаж, – А. сейчас и не скажешь…

– Основательно разрушили регион монголы, – продолжил экскурс в историю лейтенант, – Они уничтожили почти все достижения местной науки. Потом были иранцы. И лишь в 1747 году Афганистан впервые получил независимость. Ваш товарищ совершенно прав. Эта многонациональная страна, воюет на протяжении всей истории своего существования.

Илья не проронил за дорогу ни слова.

Вадим махнул рукой перед носом Пианиста.

– Чего скис, Третий? Отомри!

– Можете презирать меня, ребята, но мне страшно, – честно признался парень, вглядываясь вперед, будто там, на безликой однообразной картине, не меняющейся, вот, уже на протяжении нескольких часов, было начертано их будущее.

– Да, ладно тебе, после трехмесячного заключения, тут почти санаторий, только, условия чуть похуже…, – Вадик не договорил.

Камни, шумно полетели по крутому склону вниз. Ехавший впереди «Урал», будто споткнувшись, начал медленно сползать по кромке обрыва. Громоздкая машина неуклюже повисла над пропастью.

– Сюда скорее! – срывая голос, закричал лейтенант и кинулся к обочине дороги. Выворачивая наизнанку внутренности, он пытался удержать своим не выдающимся плечом накренившуюся махину.

Солдаты попрыгали на землю и кинулись командиру на помощь.

– Навалились, пацаны …

Вспотевший водитель изо всех сил пытался вырулить многотонную технику на твердый грунт. Однако машина без толку гудела и беспомощно дрыгала колесами, словно огромная гусеница, изрыгая из-под последних град камней в сторону солдат.

– Мы, сейчас, сами улетим на фиг! – заорал кто-то.

– Поднатужились, ребята! – в образовавшейся панике, закричал лейтенант, – Считайте – это ваш первый рубеж, который вы должны взять! – его красное, перекошенное от напряжения лицо готово было порваться на части. К ним бежали другие военнослужащие.

Однако, ущелье, скрежеща своими каменными зубами, казалось, не хотело выпускать добычу. Обессиленные друзья не заметили, как от толчка Артема отбросило назад. Парень начал медленно сползать вниз, напрасно цепляясь за раскуроченную обочину. Он судорожно хватался за камни, но те выскальзывали из-под его пальцев, вместе с надежей на спасение.

– Ребята! – успел позвать он.

Братишкин подарок, маленький железный солдатик, выпал из его нагрудного кармана и безвозвратно полетел в пропасть. Артем проводил его глазами в последний путь…

Кровь застучала у парня в висках. Он подумал: «Это конец…».

– Держись, Столица! – послышался бешеный вопль Ивана. Увидев, повисшего на краю пропасти друга, тот кинулся к нему на выручку, – Тебя она не получит! – услышал солдат среди обуявшего его душу страха.

Ванька, рискуя сам уползти вниз, схватил товарища за дрожащее запястье. На его красной от тяжести и злости коже выступили вены.

Артем понял: Иван его не отпустит. Самообладание вернулось к нему. Отчаянно, вопреки закону земного притяжения, парень начал карабкаться верх. Крепкая Ванькина рука и его дружба, помогли одолеть злой рок. Обессиленный Артем упал на твердую поверхность, рядом с тяжело дышащим товарищем.

– Не надеялся, что выберусь…, – хватая раскаленным ртом воздух, признался парень, и трясущимися пальцами пожал Ванькину руку, – Спасибо. Жалко подарок …

Иван слабо улыбнулся.

– Может, назад вернешься, поищешь?

Огромная металлическая груда хоть и не сразу, поддалась под дружным людским натиском и, раскурочив под собой каменистую почву, приняла свое естественное положение.

Бездыханные друзья попадали рядом на землю. Илья уперся стесанными руками в разбросанные всюду камни и сморщился. Он глянул на свои горящие ладони и подумал, что после всего случившегося за последние месяцы, его пальцы и рояль – не совместимы.

– Все целы? – подбежал к ним командир.

– Товарищ лейтенант, – выкрикнул Пианист, вытирая панамой мокрое лицо, – У вас кровь!

– Смотри в обморок не упади, Третий, – невесело пошутил кто-то.

– Ерунда, – бросил лейтенант беглый взгляд на свою растертую напрочь ладонь, – Надо дорогу срочно расчистить, ребята…

– Вот, тебе и санаторий…, – рассеянно проговорил Шмель, размазывая бегущий ручьями пот со лба.

Наконец, они добрались до места.

Созерцая изумленным взглядом блиндаж, окружённый невысокой стеной из камня и глины, похожей на дувал, Пашка, сказал поникшим голосом:

– А, вот и наш номер-люкс, пацаны…

После обильного света внутри было тесно и сумеречно. Тошнотворный запах пота и алкоголя резко ударил в нос.

Ребята застыли у входа. Они ошарашено вытаращили глаза на представившуюся им картину. Стены их теперешнего жилища были кое-как заделаны небольшими потемневшими дощечками, матрацы или скорее их подобие лежали прямо на земле. Сверху валялись одеяла и одежда вперемешку.

Солдат в тельняшке, и пара его сослуживцев восседали за импровизированным столом, на котором стояли уже опустошенные кружки. Заметив начальство, «Тельняшка» дернулся.

– Принимай пополнение, сержант! – крикнул лейтенант, жмурясь после яркого света, и резко замолчал, нахмурив брови.

– Чем вы тут занимаетесь?

Сержант встал.

– Отдыхаем, товарищ лейтенант!

На лице лейтенанта мелькнули плохо скрытые эмоции.

– Что у вас тут за бардак!

– Не ругайся, Толян, – по-свойски добавил сержант, – Ребята с задания вернулись… Ты меня знаешь… Все будет чики-чики, – начал было он, но не договорил.

– Отставить! – жестко оборвал его лейтенант, – Навести порядок, разместить вновь прибывших, ввести их в курс дела.

– Есть, ввести в курс дела! – выпрямился по струнке сержант.

–

– Значится так, – почувствовав себя начальником, – обратился к новеньким старший сержант, – Коротко, по существу. Дедовщины у нас нет, но почтительное отношение к старшим никто не отменял. Он скосил глаза на развешанные вдоль стены носки.

– Второй вопрос на повестке дня. Как видите, удобства отсутствуют, – Он отодвинул угол брезента. Одно из них справа, он указал на рукомойник и небольшую цистерну с водой, другое – прямо по курсу, но не дальше тех кустов, – строго предупредил сержант.

Кустами называлось жалкое подобие низкорослых деревцев, почти голых и, казалось, неживых.

И, наконец, – он сделал многозначительную паузу. – Скоро пойдете в наряды. Для начала старайтесь не заснуть. Ученые говорят сон, продлевает жизнь, но у нас все, наоборот, укорачивает.… Причем, не только, спящему.… И еще, – вспомнил он важный момент, – как можно меньше контактов с местным населением. Редко – но гости бывают. И ведут они себя далеко не по этикету. …Вопросы есть? – обвел он мутноватым взглядом солдат.

– А разве мы не его, в смысле, население должны защищать от нападок и происков империалистического исламизма.

Сержант вытаращился на Илью, переваривая своими не совсем трезвыми мозгами сказанное.

– Ты себя для начала защити, – наконец, сообразил он, – Откуда будешь такой?

– Из-под Курска, товарищ старший сержант!

– Звать как?

– Рядовой Подгорный! – отрапортовал по всем правилам солдат.

– А попроще?

Илья растерялся.

– Да, Пианист он, товарищ старший сержант! – крикнул Орленок.

– Что, правда, что ли? – удивился их теперешний командир.

Парень кивнул.

– У нас гитара полгода не востребованная лежит! Сможешь?

– Пробовал когда-то во дворе…

– Розенбаумовский репертуар знаешь?

Илья отрицательно покачал головой.

– Научим! Кто? – обратился он к Артему.

– Попроще или как, товарищ сержант?

– По-всякому!

– Рядовой Сазонов! Артем. Прозвище – Столица!

– Рядовой Григорьев! Иван…

– Вижу, рыжий…, – перебил его сержант, – Да, видно не перевелись на Руси богатыри русские, – окинул оценивающим взглядом он Ваньку, – Надо тебе другое прозвище придумать посолиднее…

Ванька, молча, посмотрел на своего нового командира: «Заняться ему, что ли больше нечем?», – негодуя, подумал он, а вслух спросил:

– Какое?

– Будешь у нас не просто Рыжим…, а Дьяволом! Чтоб одно, только, упоминание о тебе духов в ужас приводило!

Ребята засмеялись.

– Шмелев Игорь! Шмель. А здесь часто стреляют, товарищ сержант?

Сержант пожал плечами.

– Случается иногда. Чаще – режут. Любят они нашим солдатикам кровушку пускать…

Ребята притихли, не поняли до конца, издевается он над ними или говорит серьезно. Пианист, выпучив глаза, опять ляпнул:

– Они – это исламисты?

Игорь толкнул его.

– Тебя, что опять заело, Третий? – прошипел он.

– Не жужжи, Шмель, – одернул его сержант, – Объясняю всем популярно: здесь все мусульмане, кроме нас… Они – это заклятые враги наших русских парней, – перекосила его лицо жесткая гримаса, – По-другому их духами называют. Слышали, наверное…. А, знаете, почему, так называют? – посмотрел он на притихших ребят. – Не видны, не слышны, опасны! Я бы еще их гадюками звал. Расползутся твари по ущелью, не достанешь.… Поэтому, – он умолк на мгновение, – Ваша первоочередная задача: все видеть, все слышать, понимать с первого раза, за черту лагеря не удаляться! И, тогда, – со свойственной ему манерой заключил сержант, – Может быть, вернетесь домой. Теперь, все понятно, рядовой Подгорный!

Так точно, товарищ старший сержант!

Сержант подошел к Пашке и вопросительно кивнул.

– Орленок! Павел Лазуткин.

– Значит, сделаем из тебя Орла!

– Приставало Сергей! Проще – Серый.

– Серый здесь я! – вне конкуренции провозгласил сержант, – Кстати, Серега Козлов!

– Оно и видно, – прошептал Шмель, – Строит из себя крутого. Запугать нас хочет, Козлина…

– Вадим Шарлай! Водолаз. Рассказывать почему?

– Не обязательно. Это ты потом, какому-нибудь юнцу на гражданке парить будешь…

– Ну, что, Салаги, будем знакомы?! – улыбнулся сержант Серега.

– Товарищ старший сержант, а что там за этими горами? – спотыкаясь о камни, спросил Вадик.

Солдаты осваивались на местности.

– Кишлак.

– Это почти, то же самое, что твой колхоз, Водолаз, – подколол товарища Шмель, и не громко хохотнул. Орленок и Вадим среди всех имели деревенское происхождение.

– В нашем хозяйстве четыреста дворов, и в каждом розы растут, красивее, чем в Ботаническом саду! – огрызнулся Вадик.

– Ты еще скажи, что у вас вместо сельсовета – Кремль стоит! – не унимался лыбящийся приятель.

– Насчет колхоза – это верно, – согласился сержант, – Только, у нашей деревни светлое будущее – коммунизм, а у них, – кивнул он на небо, – Рай, обещанный Аллахом за наши головы. Так, что хватит языки чесать, смотрите лучше в оба!

– Товарищ старший сержант, – не обращая внимания на спорящих товарищей, подал голос Пианист, – А вы сами, откуда будете?

– Из Щербинки, – отозвался командир, – Слышал про такую? Под Москвой…

– У меня там тетка живет, – вздохнул Столица.

– Смотрите ослик! – счастливо заулыбался Пианист, и, словно загипнотизированный двинулся к животному, – Как у Гайдая «Новые приключения Шури…», – он не договорил.

Серега нагнал его и, схватив за голову, повалил вниз.

– На землю все, быстро! – заорал он.

Прозвучавшие выстрелы были короткими и точными. В панаме Пианиста засветилось несколько отверстий, почти рядом.

Сержант вскинул автомат. Очередь прошила горячий воздух. Из-за камней выкатилось тело, похожее на куль с мусором.

Илья вытаращился на убитого, потом на свой головной убор.

– Спасибо, товарищ старший сержант…, – рассеяно поблагодарил он.

– Я тебе такое «спасибо» устрою! – набросился тот на солдата, – Тоже мне любитель кино… Я, что вам велел, – заорал он, – В оба глядеть… Салаги…, – от досады сплюнул он на землю.

– Да, Пианист, не везет твоей голове…, – сочувственно покачал своей Пашка, глядя на продырявленный головной убор товарища.

Наверху, что-то зашуршало. Ванька мгновенно отреагировал и нажал на спуск.

Какая-то птица свалилась им под ноги.

– Хороший выстрел, Дьяволенок! – усмехнулся Серега, – Еще бы цель правильную выбрал…

Ванька глубоко вздохнул. На самом деле он был рад, что это оказался не человек.

– Пойду все проверю, – выставив железные банки на стол, направился к выходу Серега, – Надеюсь, с консервами без меня справитесь, – ухмыльнулся сержант, окидывая взглядом свою желторотую команду, и кинул на середину стола нож, – Долго не трапезничайте, – предупредил он, – Завтра работенка большая предстоит. Колонну с оружием ждем на днях …

– Товарищ старший сержант, а можно «транзистор» включить послушать?

– Ну, если, получится поймать что-нибудь путное…. Попробуйте…

Как, только, брезент за командиром запахнулся, ребята, будто мухи облепили Приставало.

Тот начал жонглировать жестянками с едой.

– Тушеночка!

Счастливо лыбясь, парень потер ладони, и взял одну из банок.

– Смотрите и запоминаете, каким должен быть удар настоящего десантника, – нравоучительно произнес он, – Салаги…, – передразнивая сержанта, сказал приятель и под дружный рев товарищей, вонзил нож в банку, – Налетай, мужики!

Пользуясь, случаем, что все были увлечены долгожданной едой, Пианист потянул Ваньку за рукав. Парень неохотно протиснулся между столпившимися товарищами.

Илья показал ему стопку смятых листков.

– Что это за макулатура? – уставился на него Иван.

– Я тут пробовал музыку сочинять по памяти…

– Мемуары пишешь, Третий или доносы! – загоготал Шмель, проходивший мимо с уже откупоренной банкой тушенки. В тесноте он задел Пианиста. Импровизированные ноты посыпались на землю.

Илья растерянно захлопал ресницами. Ванька быстро собрал листки и сунул себе под одеяло.

Аромат еды головокружительно завитал в спертом воздухе.

– Потом отдам, – кивнул Ванька Пианисту, – от запаха консервов под ложечкой у него жутко засосало.

Вадик доскреб остатки тушенки и начал крутить ручку радиоприемника. Среди отчаянного шипения, время от времени, проскальзывали какие-то звуки. Вдруг, совершенно чисто, без помех наружу вырвался мощный поток классической музыки. Ее жутковатое звучание сразу заполнило ограниченное пространство землянки.

Вадик от неожиданности передернулся и отпрянул назад.

– Дьявол! – выругался он и хотел уже сменить волну.

– Оставь! – схватил его за руку Пианист, – Это же Бах! – воскликнул он, лихорадочно сверкая глазами, – Пятая симфония!

– Это по твоей башке сегодня «бах»! – стукнул Илью по лбу пустой банкой из под консервов Приставало, – Мы тут и так, как в могиле… Того гляди венки сверху кидать начнут…

Между тем, властная музыка неистово продолжала содрогать притихший полумрак. Тяжелая, она наседала, царапала ребятам души до озноба, до мурашек на коже, отчего, казалась, роковой.

– Да, выруби ты этот похоронный марш к ядрени-фени! – не выдержал Шмель и выключил радиоприемник.

– Я так понимаю, концерт окончен, – зевнув, сказал Артем. – Вы – как хотите, ребята, а я на боковую, – начал укладываться он, натягивая на голову затхлое одеяло, – Фиг его знает, что нас завтра ждет…

Ванька последовал его примеру, хотя спать ему совсем не хотелось. Не столько физически, как морально, он, как и все, сильно устал. От дороги, размещения на новом месте и неопределенности. Последнее тяготило больше всего. Парень совсем запутался. С одной стороны – здесь было все серьезней некуда, с другой – пьянство, которого он не мог терпеть с детства. Куда он попал? И, что, вообще, они делают здесь, если население, которое они призваны защищать стреляет в них?

Пианист ворочался рядом, видно тоже не мог уснуть. Ванька вспомнил про ноты, и даже скорее не из-за них, а из-за этого неспокойствия на душе, тихо позвал:

– Илья, совсем забыл про твое крючкотворство…

– Утром отдашь, – зевнув, промычал Пианист.

Несмотря на дневную жару, ночи здесь были холодными. После мучительной бессонницы глаза крепко сомкнулись к утру. Ванька, так долго прислушивался к ночным звукам и шорохам, наконец, растворился в зыбком, но особенно сладком сне. Ему снилась Анна.

Мать взбивала мягкую перину, белоснежные простыни, почему-то сползали с кровати, и, Ванька, то и дело укладывал их на место. Но, вот, маленький Ванька уже лежал в прибранной постели, и ему было так хорошо, как, вдруг, он услышал голос матери:

– Ваня, сынок, вставай…, – он был таким нежным, и парень наслаждался им во сне.

– Проснись, Ваня! – прозвучало опять, так явственно, что он вздрогнул и сразу же открыл глаза.

Острая боль пронзила левое плечо. Он еще ничего не понял, кроме того, что ему не хватает воздуха. Реакция самосохранения сработала безотказно. Что-то тяжелое, навалившееся на Ивана отлетело в сторону. Сонный, парень плохо соображал, но, вот, потное тело снова склонилось над ним, так близко, что он почувствовал запах гнилых зубов. В темноте он увидел блеск стали. Почти одновременно Ванька услышал рядом слабый вскрик, короткий и глухой.… И, тут, он понял все сразу. Пальцы скрипнули в жутко шуршащей тишине, и сжались в беспощадный кулак. Удар был точным. Нож глухо упал на одеяло. Иван схватил его и вонзил, не задумываясь во врага. Нападавший пошатнулся и рухнул наземь.

Короткая автоматная очередь рассекла предутренний воздух снаружи. Чей-то предсмертный крик раздался следом, и тут же оборвался. Опасная суета, скрывавшаяся под покровом ночи и сна, обнаружила себя. Враги кишели кругом, как гады. Некстати вспомнились слова сержанта.

Освободившийся Ванька, первым делом, кинулся к Илье, механически уложив бандита, обернутого в материи, как тряпичная кукла, он громко позвал:

– Пианист! Илья!

К ужасу парня, Илья не отозвался. Он начал уже привыкать к темноте, и увидел неподвижно лежащего друга.

– Илья!

Глаза пианиста были открыты и слегка блестели. Иван подумал, что они у него на мокром месте, как обычно, и радостно вскрикнул:

– Не боись, я с тобой, дружище!

Но друг не откликнулся. Ванька схватил его за плечи, и почувствовал липкое тепло на пальцах.

– Илюха!!!

Кто-то накинулся сзади, пытаясь сжать ему горло. Иван безжалостно уложил и его. Позвонок последнего противно хрустнул, как сраженное молнией дерево.

Юноша, делающий все по правилам, умер в эту жуткую роковую ночь, теперь, в нем жил одержимый, жаждущий мести, боец. Забылись обещания, клятвы, не серьезным, казался, вопрос Колобка про человеческую жизнь и смерть, ведь здесь были, не люди – враги.

Ванька сидел, прислонившись к холодному брезенту. Руки его тряслись, и всего его колотило. Он не плакал, хотя в глазах и стояли слезы. Он как-то совсем забыл про рану в плече, лишь несколько раз пытался поднести дрожащие пальцы, чтобы понять, отчего намокла его тельняшка. Траурный блеклый рассвет, как реактив пленку, с каждой минутой все четче проявлял окружающую обстановку. Рядом протащили тело бандита по земле. Оно прошуршало. Ваньку стошнило и, в очередной раз затрясло.

– Держи, – услышал он голос сержанта, тот протягивал ему алюминиевую фляжку со спиртом.

Ванька не в силах ответить, покачал головой.

– Пей, я сказал, – грубо приказал Серега, и, схватив за подбородок, как телку начал лить ему спирт в рот, – Мне сумасшедшие в команде не нужны!

Алкоголь, проливаясь, тек по шее, обжигая раны снаружи, но не мог прижечь боль внутри…

Оля с уже прилично округлившимся животом суетилась на кухне. Совсем скоро ей предстояло уйти в декрет. В дверь позвонили. Она убавила огонь на конфорке и, переваливающейся походкой, как и положено, в ее положении, вышла в коридор. С минуты на минуту должен был вернуться Ромка с работы, но вместо мужа на пороге стояла Наташа.

Женщина, теперь, приходила часто и подолгу сидела у подруги. Смерть сына, так сильно изменило ее, что не только, окружающие, но и сама Наташа, заглядывая иногда в зеркало, испуганно шарахалась от своего отображения. Будто, кто-то чужой и незнакомый глядел из-за незримых границ зазеркалья.

Шелковистые каштановые волосы, рассыпанные прежде игривыми завитушками, поникли и потускнели. Преждевременная седина у висков безжалостно опалила их, словно первый крепкий заморозок траву. Горе опустилось на ухоженное лицо Наташки, заслонив и красоту, и молодость. Ее глаза, напоминающие пересохшие водоемы, больше не блестели. Такие привычные для нее искорки озорства бесследно и, казалось, навсегда исчезли. Они безразлично взирали на этот несправедливый мир, в котором не нашлось места ее Максику…

– Я не вовремя, ты занята…, – виновато проговорила Наташка. Она осознавала, что приносит лишнее беспокойство, но идти ей больше было некуда. Находиться же в жутком одиночестве женщина не могла. Как ребенок боится темноты, Наташка панически боялась остаться одна.

Ничего не отвечая, Ольга затащила подругу в квартиру. Последняя, не снимая плаща, плюхнулась на табурет.

– Сейчас Ромка подойдет, и будем ужинать, – не громко сказала Оля и стала расстегивать пуговицы на ее плаще.

– Сегодня суд был, – бесцветным голосом сообщила Наташа, – Нас развели…

– Боже, как он мог оставить тебя после всего, что случилось, – покачала головой Оля.

– Нас связывал, только, ребенок.… А, сейчас, и его нет…. Он обвинял меня…, – задрожали Наташкины губы, – Кричал, что это я убила сына! – громко заплакала она.

– Ну, перестань…, – начала вытирать Оля ей слезы, – Когда погиб Сашка я тоже думала, что сойду с ума. Винила себя, места не находила…

– У тебя был Ванька!

– Наташ, – посмотрела Ольга в ее заплаканные глаза, – Но ведь еще не поздно начать все сначала! – положила она ладонь на ее голову, – Люди и в сорок лет рожают, а нам с тобой всего лишь тридцать с маленьким хвостиком!

Наташка глянула на беременную Олю и зарыдала еще отчаяннее.

– Для меня поздно! – вырвался тяжкий крик из ее груди, – Помнишь ведущего инженера из моей коллекции? – устремила она на нее мутный, как река после половодья, взгляд, – Твоя эгоистичная подруга влюбилась! Я голову тогда от счастья потеряла. Вот, думала: «Не верила в любовь, а она существует!», – начала изливать ей свою осиротевшую душу Наташка, – Забеременела от него. Решила: «С Юркой все! Забираю Максима и ухожу», – женщина, напугав подружку, отчаянно захохотала.

Оля невольно попятилась назад.

– А, как оказалось, не нужна я ему была …. И мой ребенок тоже…, – Наташа на мгновенье притихла, словно набиралась сил, – …Аборт было делать поздно. Договорилась со знакомым гинекологом, вызвали искусственные роды…. Потом месяц в больнице провалялась…. Все наладилось, только, матерью больше мне никогда не стать! – снова заголосила горемычная подружка, – Бог-то не Никишка, все видит…

Ольга подозревала, что очередная Наташкина интрижка переросла в настоящее чувство и, теперь, не знала, как поддержать несчастную женщину, лишившуюся сразу всего. Позабыв про ужин на плите, она склонилась к ней и прижала непутевую голову подруги к груди, а точнее к своему большому животу.

Наташка, услышав шевеление внутри последнего, больно закусила губу.

– Я осталась одна… совсем одна…

– Не говори так, – одернула ее Оля, – У тебя есть мы!

Женщина грустно улыбнулась, – Вы замечательные, но вы – не семья… Настоящее счастье – это даже не любовь, а домашний очаг и родные люди рядом…. Я поняла, когда потеряла все это…

В коридоре послышался шум.

– Ромка вернулся…, – засуетилась Оля и, держась за спину, разогнулась.

Наташка торопливо вытерла слезы.

– Оленька! Встречай гостей! – крикнул с порога Роман.

Из-за высокой фигуры Ромео показался худосочный Лешка.

– Добрый вечер!

Роман чмокнул жену в щеку. Заметив Наташку, он воскликнул:

– Вот, здорово и Наташа здесь!

– Нет, нет, – рассеяно заулыбалась женщина, поднимаясь с табурета, – Я уже ухожу…

Лешка тоже засуетился.

– Совсем забыл, мне в часовую мастерскую надо…

– Ну, вот все гости разбежались…, – прижал Ромка к себе Олю.

– И хорошо, – прошептала она, – У меня, кажется, борщ выкипел…

– Подождем тогда Лизу, она с занятий должна скоро вернуться, заварим пельмени и всей семьей поужинаем, – поцеловал мужчина Олю в лоб.

Женщина поймала себя на мысли, что подруга была права, главное в жизни – семья…

Лешка догнал спускающуюся по лестнице Наташу.

– Разреши мне тебя проводить…

– А как же часовая мастерская?

– Какая мастерская? – не понял ее Алексей.

Слабая улыбка мелькнула на бледных щеках женщины.

– Наташа…, – взял он ее за руку, – Я.… Соболезную…. Мне очень жаль…

Наташка выхватила свои пальцы назад и промолчала. Она торопливо зацокала по бетонным порожкам вниз. Даже каблучки ее туфель издавали какой-то особенно грустный звук.

Лешка, не отставая, последовал за ней.

Они вышли на улицу. Начинало смеркаться. Женщина слишком спешила и споткнулась впопыхах.

Алексей поддержал ее.

– Я тоже пытался убежать, – не понятно сказал он.

Наташка вскинула на него свои не накрашенные блеклые глаза.

– И лишь со временем понял, что от себя никуда не денешься…, – услышала снова она его голос.

Женщина замерла.

– Я согласна…, – запоздало прозвучал ее ответ. Лешка не сразу сообразил, про что она.

Они вошли в подрагивающий полупустой трамвай. Наташа села у окна. За тонкой стеклянной преградой неторопливо проплывал вечерний город. Светящиеся огоньки, как заблудшие души мерцали в наступающих сумерках.

– Никогда бы не поверила раньше, что когда-нибудь ты будешь моим провожатым, – глядя на искусственных городских светлячков, полугрустно, полушутливо проговорила Наташка.

Алексей невесело улыбнулся. Он всегда знал – шансов у него нет.

– Какие у тебя дурацкие усы! – неожиданно выпалила женщина следом.

Лешке, казалось, что Наташа смотрит в окно, а на самом деле она рассматривала его отражение в нем.

Алексей рассеяно поднес руку к лицу.

– Жене нравились…

– Тогда почему вы развелись? Она виновата?

– Нет…

Наташка хмыкнула.

– Хочешь выглядеть благородным …

– Да, нет, – вздохнул Алексей, – Искренне надеялся быть счастливым в браке, но обманывал и жену и себя….

Его ответ удивил Наташку, она повернула голову и с любопытством посмотрела на старого знакомого.

– Как так?

В вечернем свете Лешкино лицо казалось еще бледнее. Выступающие скулы особенно подчеркивали его худобу и возраст. Алексей отозвался не сразу.

– Просто я всегда любил, только, одну женщину, а она ее не была…, – он не решился коснуться Наташи взглядом, и устремил свои глаза мимо, на ее зеркальную подрагивающую копию в вечернем стекле. Видно им обоим, так проще было общаться.

Не понятно, заметила ли Наташка его уловку, но она как-то сразу засуетилась.

– Следующая остановка наша, – сказала она и первой направилась к выходу.

Наташка возвращалась с работы. Автобус на полпути поломался, и она вынуждена была отправиться пешком до следующей остановки.

Женщина устало шагала по тротуару вдоль кованых решеток красивого высокого забора. Тяжелые свинцовые тучи, нависшие над городом, почти не пропускали солнца. Наташка подняла воротник и зябко передернула плечами. На дворе стоял конец октября, а ей, казалось, – конец жизни…

Ольга, со дня на день должна была, родить, но женщину, вопреки всей широте ее души, это, только, расстраивало. Когда она представляла подругу с ребенком на руках, то еще острее, чувствовала свое никчемное существование на этом свете.

– Мама…, – послышалась откуда-то из-за ограждения.

Наташка притормозила и повернула голову.

Ребенок лет четырех, не понятно мальчик или девочка, в сером неказистом пальтишке и вязаной шапочке штычком, стоял по ту сторону забора, держась за железные прутья, и смотрел на нее своими чистыми ясными глазами.

Наташка хотела улыбнуться малышу, но не успела. Появилась воспитательница.

– Пойдем, Павлик, – взяла она ребенка за руку. Дитя послушно последовало за взрослой тетей-воспитателем, но еще долго оглядывалось на Наташу, растерянно стоявшую посреди дороги.

Женщина глянула за решетку.

Похожие друг на друга ребятишки, в одинаковых одежках, скучной, как этот пасмурный день расцветки и чудных шапочках, больше похожих на буденовки, словно маленькие безобидные букашки, копошились на территории детского дома.

Яркий луч, вдруг, разрезал серый невзрачный небосвод. Наташкина душа тоже озарилась светом.

«Нет, это не конец», – подумала прозревшая женщина, – «Это, только, начало…».