Сердце в клетку. Комедия в 27 главах

Глава 4, в которой нам становится известно, как Нина Степановна влюбилась в Колю

Нина Степановна работает в школе давно. Когда-то она была библиотекарем, правда, в другой школе. Там ее сократили, а библиотекарем поставили учительницу географии, на полставки. И Нина Степановна перешла в эту, родную для нее теперь, школу. Уборщицей.

Она хорошо помнила свое детство и в целом жизнь – те пятьдесят лет, что все это время ее сопровождали, шли рядом тихонько, как преданная собака. Иногда они подвывали и хромали, как та же собака, в особо неустойчивые периоды жизни: в подростковом возрасте, когда должна была явиться первая любовь со всеми своими первыми – поцелуями, встречами, объятиями – но не явилась. Опоздала на поезд, наверное. И вот совсем недавно, когда Нине Степановне еще было сорок девять. Когда она встретила Колю…

В такие моменты жизнь давала слабину и принималась хромать на обе ноги. А в остальном все шло ровно и спокойно. Дни не сильно отличались от других дней, ночи – от других ночей. Праздники были похожи, как близнецы-братья: новый год, день рождения, день принятия Конституции, восьмое марта – отмечались одинаково. Что-то социалистическое проскальзывало в этом стремлении – не стремлении даже, а привычке Нины Степановны уравнивать дни и ночи, будни и праздники. Она приклеила календарь к стене на кухне и отрывала от него по листочку в день.

Нина Степановна разложила перед собой мятое сердце в клеточку (так получилось, что оно снова оказалось у нее. Коля вытащил его из ящика, скомкал и кинул там же, в подъезде. А Нина Степановна, догадываясь о чем-то подобном, переждала нужное для этих действий время, приставив ухо к входной двери, чтобы контролировать ситуацию. Как только Колины шаги стихли, она вышла в подъезд. Подобрала свое сердце, а дома, как могла, разгладила рукой).

Глядя на фиолетовую карандашную линию поверх клеток и вписанное в сердце имя – Николай – она вспомнила, как встретила его.

Это был четверг, Нина Степановна шла домой из школы. В каждой руке у нее было по авоське, из одной торчал батон. У подъезда стояла желтая газель, из которой торчало кресло. Она вошла в подъезд, стала подниматься по лестнице, и вдруг все закружилось, завертелось, батон вывалился и покатился по ступенькам вниз, а сама Нина Степановна оказалась распластанной на полу. С левой туфли у нее соскользнула кожура от банана. Правой ноге стало больно.«Наверное, ударилась о перила», – подумала женщина и тут увидела его. Точнее, сначала его руку. Она была протянута. И не куда-нибудь, а прямо к ней. Нина Степановна смотрела на эту руку сквозь боль в ноге, потом смотрела в эти глаза (синие!). Боль отступила. Внезапно захотелось летать, и Нина Степановна почувствовала себя пушинкой в этом мире – но только на мгновение. В следующую секунду она уже тяжело поднималась на ноги, опираясь на протянутую руку. Она встала, парень спросил:

– Все в порядке?

Она кивнула, не в состоянии произнести ни слова, и парень, перепрыгивая через три-четыре ступеньки, помчался вниз. Нина Степановна посмотрела в подъездное окно. Парень остановился у газели и принялся тянуть из нее что-то длинное.

«Торшер», – догадалась Нина Степановна, когда из нутра машины показался крупный белый плафон.

«Новые жильцы, – снова догадалась Нина Степановна. – Значит, в двенадцатую заехали. Она одна пустовала».

Женщина поднималась к себе, хромая, и думала всякие разные мысли о том, что нужно будет познакомиться с новыми соседями, что теперь их подъезд заселен полностью, что нужно разморозить курицу и пожарить на ужин, и что Надька опять придет поздно. Но ей не давала покоя другая мысль. Точнее, это была даже не мысль, а скорее ощущение. Чувство, будто вот-вот воспаришь, как воздушный шарик. «И будешь биться своим воздушным лбом о потрескавшийся потолок подъезда», – попыталась себя одернуть Нина Степановна. Но одернуть не получилось: ощущение никуда не исчезало. Оно поселилось в ней и не желало уходить. Оно полоснуло по жизни Нины Степановны своим острием, разделив ее на «до» и «после».

Это было полтора месяца назад. С тех пор сердце Нины Степановны начинало гулко ухать, когда она заходила в подъезд или выходила из него, чего раньше с ней, конечно же, не случалось. А в сентябре, когда она вышла на работу, это ощущение перекочевало и туда: оказалось, Коля будет учиться в их школе.

Она ловила его взгляды везде – в подъезде, в школе, на улице перед домом. Взгляды были скользкие – сразу проскальзывали мимо. Она стояла у окна, когда он играл в баскетбол. Она хотела ему написать. Или позвонить. Она хотела заговорить.

И заговорила однажды в школьном коридоре:

– Куда по мытому? – сказала она и покраснела. Коля ничего не заметил и, вполне возможно, не услышал в своих наушниках. Протопал по полу, оставляя жидкие мутные следы. Она не стерла их сразу, а долго смотрела, пока не высохли.

Дома она заглядывала в зеркало и видела там пухлые щеки и округлые руки. На ноги старалась не смотреть.

Она встречала Колю каждый день. Появлялась с тряпкой и ведром на том этаже, где у Коли был урок по расписанию (которое она переписала еще в начале четверти, пока никто не видел), и дожидалась перемены. Момента, когда он выйдет из класса.

А по вечерам, в пустой тихой квартире, на Нину Степановну накатывало чувство вины: он же совсем молодой, а она что? Куда она? Зачем? В такие моменты она старалась уговорить себя, заставить, сломать. Но не уговаривалось, не заставлялось, не ломалось.

И сейчас был такой вечер. Нина Степановна разложила перед собой мятое клетчатое сердце и думала. На часах было 23:34, когда вернулась Надя.

– Надя, иди сюда! – крикнула из кухни Нина Степановна, спрятала сердце в карман халата и услышала шаги дочери в направлении комнаты и звук закрывшейся за ней двери. Нина Степановна встала и сама пошла к Наде.

– Надя, – сказала она, войдя в комнату. – Почему так поздно? Ты где была?

– Ма, тебе не надоело? – вяло, сквозь жвачку, проговорила дочь.

– Надоело, поэтому и спрашиваю.

– Раз надоело, тогда не спрашивай больше. Каждый день одно и то же.

– Потому что ты каждый день где-то пропадаешь, – Нина Степановна стояла на пороге и вглядывалась в лицо дочери: не пьяная ли? Вроде нет. – На улицах опасно вечером. И ночью.

– У меня баллон есть.

– Какой еще баллон?

– Газовый.

– Как газовый? Где ты взяла?

– Жорка дал.

– А кто такой Жорка?

– Жорка – это Жорка, – дочь плюхнулась на кровать, посмотрела на растерянное выражение лица матери, рассмеялась и добавила: – Приятель, ма. Мы тусим вместе.

– Где вы тусите?

– А это уже мое личное дело.

– Тебе пятнадцать…

– Спасибо за информацию, – перебила Надя и зевнула. – Я спать хочу, ма.

Нина Степановна потопталась еще немного на пороге, моргнула, посмотрела на дочь.

– Ну ладно. Спи тогда, – сказала и вышла.

Села перед телевизором, но включать не хотелось. Не хотелось даже вытаскивать листок из кармана халата, чтобы снова посмотреть на заветное имя. Нина Степановна смахнула слезу с левой щеки. Сердце осталось лежать в кармане.

Глава 5, в которой Коля ошибается насчет сердца в клетку, а Катенька вместе с Ниной Степановной собирают осенние листья

– Николай! Вынь наушники сейчас же! – взвизгнула Алла Ивановна, учительница физики.

– А? – Коля вынул один наушник и уставился на нее.

– Бэ! Наушники быстро убери!

– Я быстро не умею, могу убрать медленно, – равнодушно ответил Коля и класс разразился хохотом.

– А ну-ка замолчали все! – вскричала Алла Ивановна. Когда Коля шутил, она теряла управление классом. Вот и сейчас все продолжали смеяться, не обращая на учительницу никакого внимания. – Вон из кабинета, Панов!

– Вон так вон, – равнодушно сказал Коля, сложил книжки в рюкзак и направился к выходу. Алиса Водовозова, Ира Пономаренко, Аня Велтистова и Даша Клубина восхищенно посмотрели ему вслед. Класс притих.

Коля расположился в коридоре, на подоконнике, совсем рядом с кабинетом завуча. Но его это не волновало. В конце коридора возилась уборщица, поглядывая на Колю, но его и это не волновало. На уроке физики, пока он слушал музыку, его посетила мысль: а вдруг листок с сердцем подкинула не мелкая Лидка, а какая-нибудь симпатичная девушка? Например, Алиса Водовозова. Она всегда так недвусмысленно смотрит на него, а он делает вид, что не замечает.

Коля решил проверить это во что бы то ни стало. И прямо сейчас. Он посмотрел в конец коридора: там все еще размахивала тряпкой эта тетка. Как ее называют? Тетя Нина.

– Тетя Нина! – позвал он.

Нина Степановна делала вид, что моет пол, а сама украдкой наблюдала. Колю выгнали из класса – это как пить дать. Опять что-то натворил. Вышел, хлопнул дверью, уселся на подоконник, засунул наушники в уши. Поглядывает на нее. Что это? Почему это? Нина Степановна низко опустила голову – вдруг увидит, что она покраснела – и принялась неистово тереть черные полосы от кроссовок на линолеуме.

– Тетя Нина! – услышала она его голос и вздрогнула всем телом. Он знает, как ее зовут? Только вот эта «тетя». Как бы она хотела, чтобы Коля назвал ее просто – Нина…

Ой, он идет прямо к ней. О господи! Ой! Ой!

Нина Степановна терла полосы на линолеуме все неистовей.

– Тетя Нина, – услышала она совсем близко, где-то над своей макушкой. – Помогите, пожалуйста.

Нина Степановна распрямилась. Щеки предательски горели. Она взглянула в синие глаза и чуть не рухнула на пол. Но удержалась, оперевшись о швабру.

– Тетя Нина, загляните в семнадцатый кабинет и скажите, что Алису Водовозову вызывают к директору, – парень смотрел с надеждой, а Нина Степановна почти ничего не соображала, глядя в эти глаза. Она со всей силы сжала швабру.

– Мне нельзя, – продолжал Коля, расценив молчание уборщицы как недоверие. – Меня выгнали, скажут, что это просто шутка. А это не шутка, – он поднял указательный палец и покачал им из стороны в сторону.

«Какой красивый палец, – подумала Нина Степановна, проследив за этим движением. – Какой красивый Коля».

Что-то горько-сладкое растекалось во всем ее существе.

– Поможете? – спросил парень.

Нина Степановна кивнула, засунула швабру в ведро и поплелась на негнущихся от волнения ногах (он разговаривал с ней! Он попросил помощи у нее!) к кабинету. Постучала и почти сразу просунула в щель голову:

– Эээ… Здравствуйте. Тут Алису Водовозову к директору вызывают. Срочно, говорят, – промямлила она. В горле вдруг пересохло, сердце заухало в груди. Она обвела взором класс, с первой парты третьего ряда медленно поднялась высокая светловолосая девушка и растерянно посмотрела на учительницу.

– Иди, Алиса, – Алла Ивановна взглянула на девушку поверх очков и строго добавила: – Раз тебя вызывают. К директору, – подчеркнула она последнее слово. Учительница была уверена, что раз вызывают, значит, Алиса что-то натворила. А ведь хорошистка, и туда же!

Алиса вышла. Нина Степановна направилась к ведру, стараясь ступать беззвучно, чтобы не упустить, о чем они там говорят, за ее спиной.

– Это я тебя вызвал, – услышала она голос Коли. Дошла до ведра, наконец, и стала смачивать тряпку, поглядывая на Колю с Алисой. Парень сидел на подоконнике, а девушка уперла руки в боки и взирала на него.

– Ну и зачем?

– Поговорить надо.

– Ты пока поговори, а я пойду, – девушка развернулась, но Коля ухватил ее за локоть.

– Это что еще за финт? – поинтересовался он.

– У меня урок.

– Прилежная девочка, когда кто-то рядом, – он кивнул в сторону Нины Степановны. – А как подкидывать мне любовные послания, так ты первая?

– Чего?!

– Того!

– С дуба рухнул? Башкой ударился?

– Если не ты, то кто?

– Да хоть кто! – вскрикнула взбешенная Алиса. – Ира Пономаренко, Аня Велтистова, Даша Клубина, Таня Симоненко!

– Спасибо за список, – улыбнулся парень. – Насчет Тани Симоненко я не знал.

Алиса прикусила губу, поняв, что наделала.

– Лучше бы ты, – сказал Коля, все еще улыбаясь.

Алиса переступила с ноги на ногу, стараясь не смотреть на Колю.

– А что там было написано? – спросила она, глядя в пол.

– Нарисовано сердце и в нем мое имя.

– Детский сад. Так делает только мелкотня.

– Вот я и подумал на тебя, малышка, – ласково сказал Коля, прищурившись и улыбаясь.

– Дурак.

Алиса резко повернулась и пошла к кабинету, а Коля остался сидеть на подоконнике.

Нине Степановне нужно было поменять воду в ведре. Когда она вышла из туалета, коридор был пуст.

Прозвенел звонок с шестого урока. Нина Степановна оставила ведро и швабру в подсобке, а сама спустила на первый этаж, подошла к двери продленки. Слышно было, как шумели дети. Она даже различила звонкий голос Катеньки, переливистый Анин и бойкий Димин. Украдкой заглянула в щелочку. Даша заметила ее – стояла у самой двери – и воскликнула:

– Нина Степановна пришла! Нина Степановна пришла!

Той пришлось заглянуть в кабинет, чтобы поздороваться с учительницей продленки.

– Заходите к нам, Нина Степановна, – сказал Дима. – Мы делаем жирафа из бумаги.

– А я! А я! – подскочила к ней Катенька, схватила за руку и стала затягивать в класс. – А я вам секрет хочу сказать!

– Анна Сергеевна… – виновато проговорила женщина, входя в кабинет вслед за Катенькой.

– Конечно, заходите, Нина Степановна, – сказала учительница. – Посидите с нами, если хотите.

Она была признательна уборщице, та не раз выручала, когда ей нужно было отлучиться. Сидела с детьми. Даже вон Катеньку провожает до дома, когда за ней мама не успевает приходить.

Нина Степановна смущенно улыбнулась. Ей хотелось узнать, что там за секрет у Катеньки. А еще ей было грустно, что Коля так смотрел на Алису и назвал ее «малышкой». Но она старалась об этом не думать.

Она уселась вместе с Катенькой за последнюю парту и та принялась ей шептать на ухо. Получалось щекотно и неслышно. Нина Степановна похихикала немного и предложила Катеньке:

– А давай переписываться, – она положила на парту листок. – Ты напишешь на нем свой секрет, я прочитаю и отвечу.

– Давайте! – глаза у Катеньки загорелись, она схватила ручку и стала карябать неровные крупные буквы, высунув язык от напряжения.

«Лиза лубит Диму. Дима лубит Свету», – вот что у нее получилось.

«А Света кого любит?» – написала Нина Степановна.

Катенька не выдержала, бросила ручку и принялась жарко, шумно шептать:

– А Света тоже любит Диму! Антон видел Светин листочек с сердечком и рассказал, что это она ему написала. А Дима не может сказать Свете ничего. Он боится и краснеет! Я сказала Свете. А она не может сказать Диме ничего, потому что тоже боится и краснеет!

– Ничего себе, – развела руками Нина Степановна. – Надо с этим что-то делать.

– Да! – моментально согласилась Катенька. – Я хочу запереть их в кладовке, где рисунки всякие лежат. Там как будто маленькая комната. Они тогда поговорят.

– А как ты это сделаешь? – заинтересовалась Нина Степановна.

– А я скажу, что мне нужно поговорить со Светой, а потом скажу, что мне нужно поговорить с Димой. И скажу: в кладовке. А они придут туда. Я закрою.

– Подопри дверь стулом тогда, – посоветовала Нина Степановна.

– Ладно, – важно кивнула Катенька.

– А сама ты кому нарисовала сердечко? – спросила женщина. Ей вдруг стало интересно. Вчера она не заметила: Катенька прикрывала рукой.

– А это секрет.

– Даже от меня? – удивленно вскинула брови Нина Степановна.

Катенька взяла ручку и написала: «Антон». Значит, все-таки Антон. Нина Степановна улыбнулась.

«Надо будет запереть их в кладовке», – подумала она, потому что знала, что Антону тоже нравится Катенька.

После шести часов дети разбрелись по домам. Нина Степановна помыла пол на первом этаже. Катенька сидела на скамейке при входе: за ней никто не пришел. Нина Степановна отнесла все в подсобку, надела свое клетчатое пальто, прихватила сумку, взяла Катеньку за руку и они пошли.

Они любили ходить по листьям. С каждым днем листьев на тротуаре становилось все больше. Катенька подбирала самые красивые и делала из них букет. Обычно. Но сейчас она шла тихая, глядела себе под ноги, шкрябала носками ботинок по асфальту.

– Что такое, Катенька? – спросила Нина Степановна.

Девочка сделала несколько шагов, опустив голову еще ниже, но вдруг остановилась. Плечи ее мелко затряслись.

– Катенька, ты плачешь?

– Да, – тихо-тихо проговорила девочка.

– Почему? Тебя кто-то обидел? – Нина Степановна присела перед ней и старалась заглянуть в лицо, но Катенька пряталась. Ресницы ее были длинными и мокрыми.

– Нет, не обидел, – почти беззвучно сказала та.

– А что тогда? Что не пришли за тобой? Мама работает, наверное.

– Нет, не из-за этого.

– А из-за чего?

– Не из-за чего.

– Ну Катенька. Скажи. Мы придумаем что-нибудь.

– Я не знаю, – проговорила та и шмыгнула носом. По лицу текли ручьи. – Я когда сказала, что Света любит Диму, а Дима Свету, – она судорожно всхлипнула, – а потом еще сказала, что запру их в кладовке…

– Ну?

– Я не буду.

– Что?

– Запирать их в кладовке.

– Почему, Катенька?

– Я не знаю, – девочка заплакала в голос. – Я когда сказала, что Дима любит Свету, мне сразу стало не так. Я перехотела, чтобы они поговорили и перестали краснеть друг на друга.

«Вот оно что, – подумала Нина Степановна. – Значит, все-таки не Антон, а Дима. Ох уж этот Дима!»

– Я сама хочу в кладовку с Димой! – всхлипнула Катенька. Нина Степановна едва заметно улыбнулась. Первая любовь. Катенька не понимает, что с ней происходит. Она видела, как краснеют другие, а теперь и сама будет.

– Скажи ему, – посоветовала Нина Степановна.

– Я боюсь, – проговорила девочка и еще раз всхлипнула. Слезы перестали течь, она с надеждой посмотрела в доброе лицо Нины Степановны. – Скажите вы ему.

– Сказать? Хорошо, скажу.

– Нет, – испугалась девочка. – Да. Нет. А он…

– Что он?

Лицо Катеньки стало серьезным и каким-то взрослым. Дорожки на щеках высохли.

– Он же Свету любит.

«Ему всего восемь лет, – хотелось сказать Нине Степановне. – Это не навсегда!.. А в семнадцать лет – навсегда? – вдруг подумалось ей. – А в пятьдесят? Не все ли равно, сколько лет? Кажется, что любовь в восемь – это несерьезно. С высоты взрослого возраста кажется. А вон какие глаза у Катеньки: серьезные и грустные. Мда…»

– Давай соберем букет из листьев, и ты ему подаришь завтра? – предложила женщина. – Может, он догадается, что ты его…

– Тссс! – Катенька приложила палец к губам и глазами, полными укора, уставилась на нее. – Это Большой Секрет.

Нина Степановна улыбнулась девочке, показала жестом, что закрывает рот на замок, нагнулась и подобрала красивый оранжевый лист. Катенька все с тем же грустно-серьезными выражением на лице принялась собирать листья. А ведь это самая смешливая и шумная девочка в классе! Вот что с людьми делает любовь.

Глава 6, в которой Нина Степановна постучалась, ей сказали «Войдите», а сердце в клетку вернулось в ящик, дополненное и исправленное

На двери была табличка: «Психолог», и Нина Степановна постучалась.

– Войдите.

Она вошла. Со школьным психологом она уже разговаривала, но просто, между делом, по всяким пустякам. Перебрасывалась ничего не значащими фразами. А сейчас пришла по делу.

– Здравствуйте, – сказала она и сразу как-то сникла. С чего начать? Что можно сказать, а что лучше скрыть?

– Проходите, пожалуйста, Нина Степановна, – психолог указала на стул.

Она села, уставилась на свои покрасневшие от воды руки.

– Я вот посоветоваться хотела, – пробубнила себе под нос не поднимая глаз.

– Смелее! Я здесь именно для этого, – подбадривала та.

– Это такой вопрос… деликатный. Как бы сказать…

– Говорите прямо. Все, что вы скажете, останется в стенах этого кабинета, уверяю вас.

– Тогда… – Нина Степановна подняла взгляд на психолога. – Инна Павловна… Вы сказали, надо говорить прямо. Так вот, я влюбилась.

– Это же прекрасно!

– Но я не знаю, что теперь делать, – Нина Степановна с надеждой взглянула на Инну Павловну. Вероятно, на психолога все смотрят с надеждой, подумалось ей.

– Признайтесь! Смело и прямо!

– Но как? – округлила глаза женщина. – Я хочу сказать, как это сделать? И как он воспримет? Он же… Он…

– Ну же?

– Он такой… я ему не подойду. Мы разные, понимаете?

– Все так думают. Не нужно решать за человека, подходите вы ему или нет! – воскликнула Инна Павловна. – Пусть он сам решает. Ваше дело – сказать ему прямо о своих чувствах.

– Но это невозможно!

– Все возможно, Нина Степановна. Надо только верить.

«Если бы она знала», – подумала та, но вслух сказала:

– Как мне признаться ему…

– Назначьте встречу и скажите. Глядя прямо в глаза.

– А по-другому как-то можно? – замялась женщина. Она представила себе такую ситуацию и ей стало нехорошо.

– Напишите ему, если боитесь встречи.

– Написать? – Нина Степановна вспомнила свое нарисованное сердце. А что? Можно написать на другой стороне письмо и снова кинуть в ящик…

– Лучший способ кому-то признаться в любви – это сказать об этом. Или написать, – сказала Инна Павловна.

– Да, да, – закивала Нина Степановна, встала со стула. – Спасибо. Вы мне очень помогли.

«Решено. Напишу ему письмо. Прямо и смело, и будь что будет! – воскликнула она мысленно. – Только подписываться не стану», – и, так же мысленно, вся съежилась, подумав о предстоящем признании.

Дома она нашла листочек с сердцем в кармане халата и на оборотной стороне вывела:

«Дорогой Коля!

Я долго не могла решиться, но вот решилась. Давно тебя люблю, тону в твоих синих глазах, как в море. Не могу без тебя, Коля».

Подумала, подумала, что бы такое еще добавить. Стала искать в книжке «Поздравления на все случаи жизни» подходящие слова. Нашла такие (из раздела «День святого Валентина»):

 
Улыбку нежную твою
Рисую в клеточках тетради.
Тебя люблю, тебя молю
О поцелуе и о взгляде.
 
 
Не проходи мимо меня,
Махнув ресницами с истомой.
Тебя люблю, я вся твоя,
Хоть и с тобой мы не знакомы.
 

Переписала стихи на листочек и закончила загадочной фразой:

«Ответь мне, прошу. Твоя незнакомка».

Сложила листок пополам, пригладила пальцами. Прокралась в прихожую, беззвучно отворила входную дверь и, как и была – в тапочках и домашней одежде – выскользнула в подъезд. Прислушалась: тихо, можно спускаться.

Нашла среди других заветный ящик номер двенадцать и аккуратно всунула в него листок. Убедившись, что он бухнулся внутрь, она резво пронеслась на свой этаж и скрылась за дверью и двумя оборотами замка.

Дома она снова открыла книжку «Поздравления на все случаи жизни» и прочитала раздел «День святого Валентина» полностью.

Нина Степановна вспомнила свою школьную жизнь. Как отращивала волосы, чтобы заплести косички, чтобы кто-нибудь дергал за них. Но никто не дергал. Как давала списывать сочинения по литературе одному мальчику, а сама писала для себя новое. Потому что если училка увидит два одинаковых, поймет что к чему. Как обводила некоторые слова в сочинении, которое будет списывать этот мальчик, чтобы получилась фраза «Я тебя люблю», а он перестал просить у нее списать. Как караулила его во дворе школы, делая вид, что как раз тоже идет той же дорогой, а он ускорял шаг. Или, наоборот, замедлял.

Она всегда думала, что делает что-то не так. Что мальчик хочет с ней поговорить, но она слишком рано ушла или слишком поздно пришла. Ей казалось, что он смотрит на нее с особым выражением, когда пытается вспомнить формулу, отвечая у доски.

Одним осенним днем, в начале октября, тот мальчик подозвал ее на перемене и сказал: «Встретимся после уроков во дворе». У нее екнуло сердце, колени задрожали. Забыв портфель в классе, она прибежала на задний двор школы, к хоккейной коробке, раньше него. Когда появился он, то сразу спросил:

– Почему ты бегаешь за мной?

– Я не бегаю, – Нина Степановна, которая тогда была просто Ниной, вся съежилась.

– Ходишь, выслеживаешь, подчеркиваешь дурацкие слова в сочинении?

– Я не…

– И хватит смотреть на меня постоянно, поняла?

– Я тебя…

– Что ты меня? Ну что?

– Это.

– Что «это»? Говори.

Надежда зашевелилась в душе девочки теплым комком.

– Люблю.

Тот мальчик провел по волосам рукой (ему очень шло это движение), прошелся взад-вперед, остановился перед Ниной и сказал:

– А не надо меня любить. Не надо, поняла?

– Мм… – говорить стало трудно, смотреть тоже. И все равно не хотелось, чтобы он уходил так сразу. Пусть бы еще что-нибудь сказал.

– Поняла?!

– Да, – тихо ответила Нина.

– Сделай так, чтобы я забыл, как ты выглядишь.

И ушел.

А Нина долго разглядывала ограду хоккейной коробки. Она была такая потрескавшаяся, старая. Краску можно было отколупать ногтем, если постараться. Нина отколупывала, пока не стало больно под ногтями. А потом вернулась в школу за портфелем.