Николай Евграфович открыл глаза и с наслаждением потянулся. «Ну и ерунда мне приснилась, Это ж надо – в пижаме по Риму разгуливать!» И он собрался рассказать о своем сне жене, пока она будет варить кофе. Но тишина дома вернула его к действительности. Это вызвало у него досаду: так замечательно утро было началось, но супруга, даже отсутствуя, умудрилась все испортить. Варить кофе он не привык, поэтому ограничился чашкой кипятка и пакетиком растворимого и вернулся к компьютеру. Да, у него болтанка «2 в 1», но Светлана – хорошо, пусть Инга, если ей так хочется, – и Влад будут вкушать отменный завтрак в ресторане отеля. Он представил себе, как они спускаются вниз, вдыхая аромат свежего кофе и горячих круассанов, заходят в ресторан, как все постояльцы отрываются от своих омлетов и мюсли и с восхищением поглядвают на эту пару. Инга и Влад, молодые, красивые, просто созданы друг для друга.

Николай Евграфович умилялся тем, что рисовала ему его творческая фантазия, но вдруг она словно обо что-то споткнулась. Он повнимательнее вгляделся в Ингу и заметил на ее голове ярко-зеленое пятно. Он оторопел. Сомнений нет: его идеальная героиня сумела выкрасить часть волос в зеленый цвет.

Тем временем, молодые приступили к завтраку. С трудом оторвавшись от изумленного созерцания волос Инги, Николай Евграфович решил, что после завтрака самое время отправить пару на романтическую прогулку по Тибру. Но…

– Влад, ты не хочешь слетать на пару дней в Белград? – Инга решительно стукнула ложечкой по яйцу «вкрутую».

– Зачем? Нам и здесь не плохо.

– Там выставка Дюрера. Все гравюры. И даже «Триумфальное шествие императора Максимилиана», – попыталась Инга поразить воображение Влада.

– Ты не можешь обойтись без этого Максимилиана вместе с, как его, Дюрером?

– Но это уникальная выставка! Можем слетать и вернуться. Билеты не дорогие.

– Выкинь ты эту блажь из головы. Сказал нет – значит нет, – Влад уже явно начал раздражаться. – От твоего Дюрера ни жарко, ни холодно. Как и вообще от всех этих картинок. Хлам!

– Как ты так можешь говорить? И вообще что ты раскомандовался? – Ингу возмутило все: и такое пренебрежительное отношение Дюреру, и тон Влада. – Я тебе не жена пока.

– Какая разница? Скоро будешь, – оборвал ее Влад. – Ладно, хватит об этом. Пошли в город. Лучше поднимись в номер, возьми, что тебе надо. Я здесь подожду.

Он отправился за второй чашкой кофе.

В номере Инга сначала хотела расплакаться от обиды, но передумала: она знала, что глаза и нос у нее обычно долго остаются покрасневшими. Это помогло ей сдержаться. Но сильнее обиды была растерянность. Так он раньше не позволял себе разговаривать. Почему он так изменился? Или, может, она чего-то не видела? Так уверен, что она будет его женой? Надо было сразу сказать, что с ней недопустимо так разговаривать. А она? Послушно пошла в номер. Что теперь делать? Спуститься и сказать, что пока не извинится, никуда с ним не пойдет? Глупо. Надо было сразу говорить. Но идти с Владом в город действительно не хотелось. Не выходить из номера? Сказать, что он ее обидел? Детский сад. Он уже забыл об этом, только посмеется.

«Булькнул» телефон. Сообщение. От Катерины. «Еду в аэропорт. Вы присоединяетесь?» «Да», зажмурила глаза и тыкнула Инга в клавиатуру. Она бросила в сумку самое необходимое, оставила на столике половину платы за номер и вышла в коридор. Главное, чтоб Владу не пришло в голову подняться – она не хотела выяснений и объяснений.

В лифте Инга нажала самую нижнюю кнопку и через несколько секунд очутилась в подвале. В конце коридора слышались голоса, смех и звуки, похожие на разгрузку ящиков. Так и есть: мужчины в комбинезонах затаскивали со двора коробки и ящики и забирали мешки, видимо, с постельным бельем. Они перебрасывались шутками с двумя девушками в униформе. Все с изумлением уставились на Ингу. Постаравшись изобразить извиняющуюся улыбку (ну ошиблась этажом, с кем не бывает?), она выскользнула на улицу.

«Чампино, пер фаворе», – как можно более по-итальянски произнесла Инга, поспешно захлопнув дверцу такси.

Римские таксисты – талантливые психологи. Для них пассажир – открытая книга. Уже по тому, как человек садится в машину – неспешно опускается на сиденье или плюхается, судорожно захлопывая дверцу, – они могут многое рассказвть о нем. В данном случае таксисту хватило лишь украдкой взглянуть на Ингу, чтобы начать прикидывать, хватит ли его запаса бумажных салфеток на случай безутешных рыданий. Он не сомневался, что причина поспешного отбытия в аэропорт – сеньор. И был прав. Впрочем, как всегда.

Николай Евграфович с изумлением читал текст. Что-то он не помнил, чтобы такое насочинял. Ну да ладно. Как говорится, влюбленные ссорятся – только тешатся. И он представил, как накануне серебряной, нет – дучше золотой – свадьбы они сидят, прильнув друг к другу, и вспоминают свое первое путешествие, как они повздорили в Риме и соединились вновь в Белграде. Чтоб уже не расставаться никогда. Да, вот именно – соединились в Белграде! От столь удачной идеи Николай Евграфович даже слегка подпрыгнул.

Глава 4. «Меланхолия»

– Так вот до сих пор, что зашифровано в этой гравюре, до конца никто и не понял. Вернее, есть много разных версий, порой совершенно противоположных. Одни считают, что этот рыцарь заканчивает свою жизнь, и пора, так сакзать, за все отвечать. Другие, наоборот, – несмотря на возраст, он продолжает свой путь и неуклонно движется к своей цели. Как цель указывают замок на скале, – закончила свою мини-лекцию Катерина.

Они с Ингой сидели в миниатюрном кафе и рассматривали в телефоне гравюру "Рыцарь, смерть и дьявол".

– А мне так кажется, что он оставил этот замок, – задумчиво произнесла Инга. – Смотри, из замка въется дорога, она спускается вниз. Позади рыцаря скалы ниже, чем впереди него. Такое остается впечатление, что более легкий путь остался позади, а впереди его ждут новые трудности. Может, ему и говорят, мол, ты уже не молод, хватит уже искать приключений на свою голову, а он все равно вперед двигается.

Обстановка располагала к разглядыванию старинных гравюр и рассуждениям. Где же еще, как не с чашечками каппучино на антресолях в книжном магазине? Жители этой частичке света были уверены, что чем бы человек ни занимался, он должен иметь доступ к священному напитку – кофе, и втиснули на антресоли пару столиков. Сверху открывался вид на книжные стеллажи и стойки, между которыми как сомнамбулы бродили посетители. У окна терпеливо дожидалась своего хозяина итальянская борзая. Несмотря на неподвижность, она казалось единственным полностью вменяемым существом здесь.

Ступеньки заскрипели, и на антресоли поднялся высокий светловолосый парень с рюкзаком. Он расположился за соседним столиком и, отхлебнув кофе, принялся писать в блокноте. Время от времени он закрывал глаза и что-то произносил или напевал. Он прислушивался к звучанию. Казалось, для него важна была сама вибрация каждого звука. После этого он возвращался к блокноту и продолжал писать. Парень был столь погружен в свое необычное занятие, что не замечал сидящих недалеко девушек. А те, снедаемые любопытством, наблюдали за ним в открытую, забыв о приличии.

Он неожиданно открыл глаза. Видно было, что он вернулся в реальный мир и наконец заметил, что на него в упор смотрят две пары глаз. Девушки тут же уткнулись в чашки, а парень широко улыбнулся и сказал по-английски:

– Привет! Все нормально. Я привык, что на меня так иногда смотрят. Сам виноват, забываюсь, когда работаю.

Инга быстро нашлась, как исправить их неловкость. Она протянула парню пакет с кунжутными печенюжками:

– Угощайся!

По-английски говорили обе, и через минуту все втроем болтали, похрустывая печеньем. Парня звали Йело. Реальное это его имя или ник, неважно. Он был американец и путешествовал по Европе – в основном автостопом, – ночевал в хостелах или у случайных знакомых, за что предлагал выполнить какую-нибудь домашнюю работу: сложить дрова, собрать черешню или яблоки, в зависимости от сезона.

Катерина тут же сообщила, что они прилетели из Рима и собираются на выставку гравюр, и уже хотела было разразиться новой лекцией на эту тему, когда парень произнес: «Мьяна ахса». Это было похоже на неизвестное экзотическое наречие и звучало очень мягко и мелодично.

– Это что значит?

– Люблю живопись.

– Какие аборигены так красиво говорят?

Йело улыбнулся. Немного застенчиво.

– Я сам придумал этот язык. Понимаете, то, как слово звучит часто не соответствует тому, что оно означает. Например, слово «heart», «сердце», хрипловатое, скрипучее. А должно быть мягким, теплым. И, наоборот, слово «war», «война», обтекаемое, тягучее. А то, что означает, разве оно такое?

Девушки слушали, мысленно перебирая всякие слова и пробуя их "на звучание". С Йело трудно было не согласиться. Он с обезоруживающим вдохновением говорил об изобретаемом языке, о энергии и вибрациях, излучаемых каждым словом, и о том, что, если люди воспримут эту идею, они будут легче находить общий язык друг с другом, они будут понимать друг друга по звучанию слова, и это уменьшит общее недоверие и агрессивность. Это было завораживающе фантастично. Идея казалась грандиозной и подкупала своим дружелюбием и добротой.

– Звучание слова передает энергию человека. А все живые существа общаются путем обмена энергией, – увлеченно продолжал Йело.

Идея была не нова. Но одно дело читать об этом в интернете или смотреть эфир с очередным спикером, а другое – общаться с человеком, действительно охваченным этой идеей, да еще и изобретающим новый язык.

– Как думаете, чья это собака?

Это был неожиданный поворот в разговоре. Они перегнулись через перила и стали рассматривать покупателей книжного магазина. Их было не много. Пожилая дама с седыми волосами и в ярком парэо, сидя в инвалидной коляске, медленно двигалась вдоль стойки с книгами по искусству. Девушка рассеянно бродила вдоль стеллажа с фэнтэзи, два подростка лет шестнадцати прилипли к красочным альбомам с фото мотоциклов, подтянутый мужчина средних лет придирчиво рассматривал детские издания.

Все трое с минуту наблюдали. Пожилая дама и девушка в список собачьих хозяев даже не вошли. Инга поставила на мужчину, Катерина – на подростков.

Мальчишки подталкивали друг друга локтями и что-то показывали в альбоме, девушка задумчиво перелистывала очередной роман, мужчина вроде бы сделал выбор, но продолжал шарить взглядом по стеллажу, дама положила книгу на колени.

– Она – хозяйка, – произнес Йело.

– Почему ты так решил?

– Смотрите.

Собака поднялась, потянулась, зевнула и села, внимательно наблюдая за дамой. Та заплатила и двинулась к выходу. И действительно, борзая тут же пристроилась слева и дисциплинированно последовала за своей хозяйкой.

– Вот это да! – в один голос выдохнули девушки. – Как ты это понял?

– Очень просто. Женщина положила книгу на колени. То есть она сделала выбор и готова была уходить отсюда. Ее состояние изменилось, она транслировала вовне другую энергию – энергию готовности к движению. И собака это тут же уловила.

Излишне говорить, что после таких сногсшибательных инсайтов на выставку Дюрера они отправились все втроем.

Ее устроили в огромных подвалах старинного дворца. Когда-то они были загромождены бочками с вином. Высокие сводчатые потолки, поддерживающие их каменные колонны, кирпичные стены – все это как нельзя лучше подходило для гравюр с мчащимися полубезумными всадниками, голым мальчишкой, лихо оседлавшим огромного грифона, тянущимися за ним в нескончаемой процессии охотниками, поварами, воинами и бог знает кем еще. Все это в стремительном фантастическом вихре двигалось, стреляло, плясало, летело. Не удивительно, что Ингу, Катерину и Йело притянуло в конце концов изображение неподвижно сидящей крылатой женщины. Она была глубоко погруженна в размышления, созерцая нечто, видимое только ей. Казалось, что угол башни, около которого она сидит с хаотично разбросанными кругом инструментами, – это единственное устойчивое и безопасное место в окружавшей фантасмагории.

– Это одна из самых таинственных гравюр Дюрера, – Катерина, видимо, опробовала на Инге и Йело свою будущую книгу. – Никто не может объяснить, например, почему тут лежит худая собака.

– Она худая, потому что женщина настолько глубоко задумалась, что забыла ее покормить, – высказал предположение Йело.

Столь приземленное объяснение показалось Катерине чуть ли не святотатством.

– Может у тебя есть и догадки, почему изображено такое нагромождение всяких инструментов? И причем здесь комета? – в вопросе звучал некоторый вызов.

Йело отсутпил чуть назад, его взгляд блуждал по гравюре.

– Мне кажется, что эта женщина видит, сколько в мире существует всяких знаний, умений, ремесел, и понимает, что охватить все невозможно, От этого она впала в уныние, или, как вы говорите, меланхолию. Она не может ничего выбрать для себя. Всегда лучше определиться, чем будешь заниматься, и это двигать, – с американской деловитостью закончил Йело.

Катерина не могла припомнить, чтобы кому-то из известных ей искусствоведов приходил в голову столь простой подход к расшифровке гравюры. Может, действительно так оно и есть?

Накупив открыток, они вышли из дворца. К спускающимся в сад ступеням подошел мужчина. Это был Влад.

«Я знал, где тебя искать», – и он протянул Инге букет цветов.

Катерина и Йело тут же попрощались и исчезли в ближайшем кафе.

Глава 5. Латте

Николай Евграфович не был «скрепником-фундаменталистом» и после путешествия поселил Ингу и Влада вместе. Как он считал, на всю жизнь. Это, конечно, не отменяет штампа в паспорте. Он необходим. Ну и, разумеется, свадебка тоже не помешает. Нет, он не был сторонником шумных ресторанных застолий. Достойное, подобающее случаю торжество в кругу своих – это то, что нужно.

Кроме того, он был уверен, что каждая девушка мечтает не только о свадьбе, но и о процессе подготовки к этому ответственному событию. Сама подготовка – это всепоглощающий процесс, и невеста ни о чем не способна больше думать, полагал Николай Евграфович, как только о платье, списке гостей, меню и пр.

Повинуясь его перу, вернее, клавишам на клавиатуре, Инга спешила на очередную примерку в Салон свадебных платьев. Николай Евграфович ни капли не сомневался, что это очень волнительное и обожаемое всеми невестами мероприятие.

Он представил, как она, лучась радостным предвкушением, выходит к зеркалам в свадебном наряде. Или, может, подвенечном? Николай Евграфович задумался: стоит ли молодым венчаться? Воображение тут же нарисовало струящийся сквозь люкарны солнечный свет. Он пронизывает полупрозрачную вуаль невесты, заставляет ослепительно сверкать золотой крест в руках батюшки, выхватывает из церковного полумрака суровые иконописные лики и… освещает руку в белой перчатке рядом с невестой. Николай Евграфович перевел взгляд выше. Боже, что это за напыщенный старик?^[5] Да это ж прямо «Неравный брак». Нет. воображение завело его явно не туда.

Он постарался вернуть его к спешащей в Салон Инге, но она почему-то не торопилась. И что опять за зеленый клок в ее волосах?

Инга на примерку не спешила. Опять эта суета с зеркалами и крутящимися вокруг нее портнихами с сантиметрами и зажатыми во рту булавками. Она все больше и больше хотела выбраться из этого затягивающего ее водоворота суеты. И подумать.

С тем пор, как они с Владом вернулись в Москву, ее словно несло по течению. Их родители, казалось, уже породнились. Они стали нередко собираться, так сказать, одной большой дружной семьей. После положенного угощения и бравурных похвал в адрес принимающей стороны мамаши по-свойски оживленно шептались на кухне, а папаши оккупировали дальний конец стола, придвигали к себе уцелевшие закуски и многозначительно чокались стопочками.

Инга чувствовала себя щепкой в весеннем ручье. Казалось, все знают, что ей надо и как для нее лучше. С ней ничего не обсуждали. Вот только фасон платья доверили выбрать. Да и то он стал компромиссом между тем, что выбрали обе мамы и нагрянувшая по такому случаю из Ташкента тетя Наташа. Доля мнения самой Инги была ничтожна.

Подруги ей завидовали. Надо ж такого мужика отхватила! Мало того, что хорошо зарабатывает, так и все в своих руках держит. Ответственный. Надежный. Хозяйственный. Одно слово – мужик. Настоящий. Где сейчас такого найдешь? Один на тысячу. Нет, на миллион.

Инга была уже недалеко от Салона, когда обратила внимание на группку людей около газонных кустов. Люди неуверенно топтались и отходили с сокрушенными лицами. Инга приблизилась и заглянула через плечо женщины с потертой клетчатой сумкой. «Ну что за люди!» – возмущенно произнесла та, перекрестилась и отошла.

И Инга увидела причину ее негодования. У куста, видимо, сначала в тени, а теперь уже на солнце, стояла коробка, а в ней сидели три крошечных щенка. Они жались по углам и выглядели испуганными и тяжело дышали. Им явно было жарко. Очевидно, нежелательный помет выставили в надежде, что щенков за день разберут. Но воды не поставили.

Инга огляделась по сторонам и увидела на другой стороне улицы фургон с надписью «Шаурма». Улыбчивый загорелый парень выслушал Ингу, не переставая ловко срезать большим ножом тончайшие ломтики мяса.

«Ай, ай, ай. Как так можно? Такая солнца!» – покачал он головой и вручил Инге пластмассовую миску с водой, а сверху шлепнул тарелку с мелко наструганным мясом.

Инга поставила все это в коробку, но щенки не реагировали. Тогда она слегка потыкала одного в воду и успокоилась, когда увидела, что он начал лакать сам. Какой-то парень поставил на асфальт банку с пивом, бросив при этом предупреждающе грозный взгляд на окружающих, и помог Инге перетащить коробку в тень.

Время примерки осталось в прошлом. Но Ингу это не расстроило. Она даже почувствовала облегчение, когда увидела, что идти в Салон уже бесполезно. Она добралась до ближайшего кафе и заказала большой латте. Теперь она могла долго цедить его через трубочку. И наконец подумать.

И Замок Святого Ангела, и монументальные колонны Форума, казалось, остались в восхитительном, но уже далеком прошлом. Но…к приятым воспоминаниям неизменно подмешивался и неприятный осадок. В памяти то и дело всплыво то, как разговаривал Влад во время их последнего завтрака в отеле. Ингу коробили и его слова, и еще больше тон, с которым они были произнесены, – самоуверенный, доминирующий, неуважительный к ней, Инге. Она не могла выкинуть это из головы. Она пыталась поговорить об этом с мамой.

– А что ты хочешь? Он мужчина, все обеспечивает, все организует, за тебя отвечает. А ты тут выскакиваешь с какими-то дурацкими идеями, Вот и получила.

– Он не все обеспечивает. Я тоже платила. И мне не надо, чтобы за меня кто-то отвечал. Я не ребенок. И если не хотел никуда ехать, можно было бы как – то по-другому сказать, а не так… пренебрежительно.

– А ты – то сама как себя повела? И в конце концов он же пошел тебе навстречу. Полетели в Белград. Хотя затея эта твоя говорит только о твоей взбалмошности.

Инга не рассказывала, при каких обстоятельствах они оказались в Белграде. Тем более, она об этом умолчала и в разговоре с мамой.

– Тебе мужик стоящий достался, а ты фордебачишься!

Откуда у ней такое слово? Повеяло беспроглядной патриархальщиной.

Инга задумчиво смотрела на латте. Еще заказать?

Может быть она действительно чего-то не понимает? Все кругом твердят, какой Влад замечательный, как ей повезло, будет жить за мужем как за каменной стеной. Почему в те минуты, когда она вырывается из будничной суеты и предсвадебной круговерти и остается одна, вот как сейчас, она не ощущает радости и умиротворения? Наоборот, если она начинает прислушиваться к себе, то чувствует словно из глубины всплывающее сомнение и подавленность. Как тлеющий уголек они то вспыхивают язычками пламени, то словно засыпают.

Вот и недавно ссора вышла. Может опять она виновата? Все дело в том, что Инга, хотя и не была заядлой театралкой, но не упускала случая посмотреть спектакль с необычной режиссурой или новомодное шоу. Само собой она не могла пройти мимо набирающего популярность дрэга «Серебристые миноги». Ее занимали и ослепительные костюмы и оригинальные спец-эффекты, а смелая акробатика просто приводила в восторг. На протяжении всего представления Влад сохранял неподвижность, прямо «соляной столп». Это сравнение почему-то возникло само собой, хотя подобная метаморфорза произошла, как известно, с женщиной: она совершенно некстати оглянулась на разрушаемые небесным огнем Содом и Гоморру, которые погрязли во грехе^[6]. В конце представления артистки, вернее артисты, спустились в зал, и Инга в общей сумятице, подхватив под руку безмолвного Влада, нащелкала селфи. Которые потом и выложила в интернет. Эти фото получили рекордное количество лайков. И что ей взбрело в голову радостно показать это Владу? Таким злым она не видела его никогда.

– Ты хочешь, чтоб думали, что твой муж этой, так сказать, нетрадиционной ориентации? – вопил он.

– С чего ты взял, что о тебе что-то там будут думать? И вообще будут думать? На любом шоу полно разных людей. И ты мне не муж пока! – вспылила Инга.

– Я уже начинаю сомневаться, хочешь ли ты вообще за меня замуж.

Такого поворота Инга не ожидала. И поэтому, когда, после двух дней полного забвения, Влад заявил, что впредь она будет ходить «во всякие свои театры» только с его одобрения, она промолчала.

Маме она ничего рассказывать не стала. Зачем? Она знала ее реакцию. «Жена – хранительница домашнего очага. В ссорах виновата больше женщина», – слышала Инга с тех пор, как была еще подростком. Она так и видела мамин грозящей ей перст.

Но тете Наташе поведала. Получилось это как-то легко и естественно. Инга зашла к родителям, их дома не было, зато тетя Наташа пекла что-то очень ароматное. И стоило Инге войти, она тут же расставила на столе чашки и тарелочки.

Тетя Наташа была маминой сестрой. Бабушка ещё ребенком попала в Ташкент в эвакуацию, там и осталась, и тетя Наташа никуда не хотела уезжать из Ташкента, несмотря на все перетурбации последних десятилетий.

Инга за стол села, но болтала ложечкой в чашке с отсутствующим видом.

Тетя Наташа выхватила из духовки золотистую лепешку и положила на тарелку перед Ингой. Та не хотела обижать тетю и откусила кусочек. Лепешка была восхитительна, и Инга и не заметила, как принялась уминать за обе щеки.

– Здесь такие, как у меня дома, не получаются. Вода не та, – сетовала тетя.

– Да что ты говоришь! Они потрясающие. Вон – не могу остановиться.

Говорят, что алкоголь развязывает языки, но еда делает это не хуже. Слово за слово Инга сама не заметила, как рассказала про злополучное шоу.

Тетя Наташа слушала, излучая непоколебимое спокойствие и благодушие.

– И где же те фото?

– В интернете, – Инга взялась за телефон.

Тетя Наташа с интересом рассматривала фото.

– Жаль, видео шоу нет, – заключила она к изумлению Инги.

Еще большее потрясение та испытала, когда тетя предложила:

– Хочешь мой профиль взглянуть?

И она открыла страницу, автор которой носил, вернее, носила звучно-таинственное имя Канталупа. Экран заполнили фотографии: вот улыбающаяся тетя Наташа в группе бывших одноклассников на фоне затейливой майолики Самаркандского медресе, вот рассматривает яркие узорчатые ковры, вот держит тяжелую золотистую кисть винограда. И все фотографии живые, красочные, ослепительно солнечные.

– А почему ник Канталупа? Звучит как-то по-средиземноморски.

– Так и есть. – лукаво усмехнулась тетя Наташа. – Это сорт дыни. Но она так понравилась Папе Римскому, что он велел ее выращивать в его имении Канталупии.

– Ничего себе! – Инга была сражена такой креативностью.

Девочкой Инга ездила в Ташкент и гостила у тети Наташи и дяди Раиса. Они жили в чудом уцелевшем домике в предместье Ташкента. От улицы отгораживала высокая выбеленная стена с небольшой аркой и дощатой калиткой. Стоило зайти внутрь и закрыть за собой калитку, как оказываешься в другом мире, спокойном, уютном, тихом. Сад с абрикосовыми и сливовыми деревьями, ведущая к дому аллейка, посыпанная мелким гравием и обсаженная разноцветной петунией, у дома два вазона с неизменным душистым табаком. Разросшийся виноград окружал дом тенистой галереей.

Вся жизнь его обитателей проходила на мощеном дворике перед домом, где стояли массивный стол и две лавки. Дядя Раис срывал для Инги самые спелые гроздья винограда, а, когда резал арбуз, то прежде, чем дать дольку племяннице, вычищал оттуда вилкой косточки. Тетя Наташа обычно хлопотала в крошечной летней кухне.

Дяди Раиса уже несколько лет, как не было, и Инга помнила, как тетя Наташа приезжала к ним в Москву, и сестры подолгу сидели на кухне, пили чай и печально вздыхали.

И вот Инга видела совершенно другую тетю Наташу, довольную жизнью, веселую, да еще и освоившую интернет и изобретательно ведущую свою страничку.

– Так как думаешь? – помявшись, Инга наконец решилась задать мучавший ее вопрос. – Может быть, я действительно чего-то себе напридумывала? Влад прав?

– Ты еще присморись к нему, – уклончиво ответила тетя Наташа.

– Присмотрись? Да все к свадьбе несется как очумевший паровоз. Все кругом лучше меня знают, что мне нужно. У меня уже голова кругом от всего этого идет!

– Вот то-то и оно, что все знают. А ты знаешь? Жизнь-то твоя.

После этого разговора тревожность Инги только усилилась.

Она не стала заказывать второй кофе и отправилась домой. Проходя мимо злополучного газона, она заметила все еще стоявшую коробку. Людей кругом не было. «Наверное, всех щенков разобрали», – с облегчением полумала Инга, но все-таки подошла и заглянула внутрь. На дне валялась перевернутая пластиковая миска, а в углу одиноко свернулся пушистый комочек. У Инги испуганно екнуло сердце, и она качнула коробку. Щенок слабо шевельнулся и открыл ротик. Слава Богу, живой. Инга заколебалась: у ней не было желания обзаводиться живностью, тем более сейчас, но и оставить этого малыша она не могла. Она знала, что никогда себе этого не простит. Ведь щенок наверняка погибнет. Инга подхватила щенка и прижала его к себе. Она почувствовала, как ее шею лизнул крошечный язычок.

5. Аллюзия к картине Василия Пукирева «Неравный брак».

6. Подробности см. Ветхий завет. Книга Бытия.