Как платочек кокотки, надушен.
Море пахнет трескою и йодом,
Со страницы вливается в душу.
Поднимайте Поэзии знамя!
К чёрту споры про стиль и манеру!
Мне сегодня – я верю, я знаю –
До утра будут сниться Фареры!
Накипело!
Но не гнётся спина, не сгибаются ноги,
Не могу снизойти до стенаний я,
Чтоб с протянутой дланью
стоять на пороге,
Чтобы денег просить на издания.
Владимир Львов
Накипело! Всё, вскипаю чайником!
Рявкнуть бы на весь на белый свет:
Господа высокие начальники!
Я – поэт! Вы слышите – поэт!
Что ж мне, книжки ждать до первой проседи,
Ежели бедна, как в церкви мышь?
А стихи – они на волю просятся,
Им же, дуракам, не объяснишь!
Складываю стопочкой по листику.
Денег не прошу – и не дают.
Что там на прилавках – секс да мистика?
Где стихи? Стихов не издают.
Владимиру Львову
Мне б пожать Ваши добрые руки,
Глянуть в строгие Ваши глаза…
За Торжок, за Великие Луки,
За Торопец спасибо сказать.
За простые и честные строки
И за то, что сказалось меж строк,
И за то, что не рвались в пророки,
Когда каждый четвёртый – пророк,
И за то, что стихов, как водицы
Родниковой, я всласть напилась.
И за то, что душа над страницей,
Очищаясь, слезой пролилась.
Галине Безруковой
Так глядят под прицелом охотника.
Вам ли, важенка, биться со злом?!
Вот таких вот, хрустальных, охотнее,
Чаще пробует жизнь на излом.
Нам – страницы судьбы перелистывать.
Много ль, мало – не стоит гадать.
А сумеет ли кто так вот, истово,
И любить, и прощать, и страдать?
Николаю Югову
Корабли уходят в небо,
Уплывают прямо в небыль.
Свежий ветер дальних странствий
Надувает паруса.
Каравеллы и фрегаты
От рассвета до заката
Вдаль уносят тех, кто с детства
Свято верит в чудеса.
Корабли уходят в море,
Корабли со штормом спорят.
В этом вечном поединке
И рождается моряк.
Волны бриг качают нежно.
Чьи-то верность и надежда
Кораблю в тумане светят,
Как негаснущий маяк.
Памяти друга
Андрею Крылову
Если душа крылата –
Знать, на земле ей тесно.
Встала вторая дата
Точкой в короткой песне.
Слёз непролитых бремя
Комом под горлом душит.
Знаешь, не лечит время,
Коль кровоточат души.
Сердце такие раны
Горькой любовью полнят.
Все, кто уходит рано
Живы, пока их помнят.
Вдохновение
Надеялась, спряталась. Нет, отыскали!
Кривится усмешка в акульем оскале,
Пульсируют рифмы, и в каждом ударе –
Напоминанье о прОклятом даре.
В мозгу воспалённом слова хороводят,
И строчками жизнь на бумагу уходит.
Застыло. Кривится, дробится мгновенье.
Настигло – и душу когтит Вдохновенье.
Усталый клоун
Когда снимает грим усталый клоун,
Улыбка остаётся на салфетке.
В карман рука, но, право, не за словом.
И под язык – привычная таблетка.
Усталая спина – как знак вопроса,
И сброшенный парик седин не прячет.
А клоун вечно остаётся с носом,
Всегда смеётся. Даже если плачет.
Идущий по лезвию бритвы
«Поэты ходят пятками по лезвию ножа
И ранят в кровь свои босые души»
В. Высоцкий
Натянут невидимый глазу канат –
Как струны натянут, как нервы.
Поверив, что избран Судьбой и крылат,
Ты делаешь шаг, самый первый…
И первою строчкой срывается крик:
Канат, словно бритва, отточен.
Вот так и иди, и пиши – напрямик!
А кровь на земле – многоточьем…
Шаг – вдох – боль – шаг…
Песней в груди отзовётся душа.
Учишься заново жить и дышать…
Шаг – вдох – боль – шаг!
Толпы ненасытная скалится пасть:
Однажды собьёшься ты с ритма!
Когда-нибудь всё же ты должен упасть,
Идущий по лезвию бритвы!
Стихи – не монеты, какой же в них прок?!
Канат ненадёжен, непрочен…
Но ты устоял, и на несколько строк
Финал неизбежный отсрочен.
Шаг – вдох – боль – шаг!
А кажется, будто идёшь не спеша.
Рваная рана – босая душа…
Шаг – вдох – боль – шаг!
Натянут невидимый глазу канат,
И там, меж землёю и небом,
Рыдает стихами поэт-акробат
Весёлой толпе на потребу.
Но видишь, чудак: гул насмешек затих.
Твой голос услышали люди!
Ведь каждую строчку ты пишешь для них…
А значит – антракта не будет!
Шаг – вдох – шаг… шаг!
Поэты
«Поэты спят; те стойкой ресторанной,
Те пошлостью, те пулей сражены…»
В. Солоухин. "Венок сонетов"
Навечно в гранит
Или в бронзу одеты,
Застыли
Когда-то живые поэты.
Посмертный почёт –
От потомков награда,
Когда ни цветов,
Ни оваций не надо.
Все эти хвалы –
Да немного б пораньше!
За то, что писали
И жили без фальши.
За то, что до хрипа
Кричали нам в уши
Всё то, что порою
Не хочется слушать.
За то, что они
Каменели костями,
Где надо прогнуться бы
Перед властями.
За то, что страдали –
Хотя бы за это! –
Былые грехи
Отпустите поэтам.
Простите им то,
Что по-чёрному пили,
Что стих нерождённый
В стакане топили.
За то, что играли
Комедией драму,
За то, что пути их
Вели мимо храма.
За то, что будили
Уснувшую совесть,
За то, что мешали
Нам жить успокоясь,
Что рвали с натуги
И струны, и жилы…
Любите поэтов,
Пока они живы!
***
Неудержимо, жёстко, грубо,
Сквозь толщу безразличных дней
Слова прорежутся, как зубы…
Хотя я лгу – ещё больней!
На обезумевшей планете,
Крестом распятой за грехи,
В крови, невинные, как дети,
Ещё рождаются стихи.
Учусь прощаться и прощать
***
Учусь прощаться и прощать,
Других на свой аршин не мерить,
И ничего не обещать,
И на слово, увы, не верить.
Обжёгшись, привыкаю дуть
На воду – так, на всякий случай.
Учусь, учусь. Когда-нибудь
Я стану и мудрей, и лучше.
Когда-нибудь… Покамест впрок,
Признаюсь, не идёт ученье.
Твержу старательно урок,
Но жизнь люблю за исключенья.
Любуясь журавлём, опять
Я выпущу из рук синицу.
Учусь прощаться и прощать,
Надеясь, что и мне простится.
***
Я хотела бы жить по правилам,
Только что-то не получается.
То ль веслом не туда я правила,
То ль земля под ногой качается.
Я прошу, не судите походя,
Прописные глаголя истины.
Затвердили, мол, всё – от похоти…
Нет, от нежности от немыслимой!
Может быть, и пора раскаяться –
Сколько мне ещё там отмерено?
Всё пройдёт, но в стихах останется –
Что любила, ждала и верила!
***
За терпение, видно, в награду,
Но с лихвою ссудил нам Всевышний
И весеннего ветра, и града,
И грозы, и цветения вишни.
На двоих, безоглядно, без меры
Нам досталось капели и вьюги.
Мы поделим надежду и веру,
Потому что мы любим друг друга.
***
В часовенке моей души
Горят негаснущие свечи,
Там ветер листьями шуршит,
Там вечно вечер, стылый вечер.
Там всех, кто дорог мне, хранят
Святых задумчивые лица.
Там высоко, у царских врат,
Всегда парят две белых птицы.
Там под орган рыдает дождь,
Звучит забытая кантата.
Однажды ты туда придёшь,
Как приходил другой когда-то.
Он здесь бывал, но только вновь
Его сюда уже не пустят.
Здесь царствует моя любовь,
Навек повенчанная с грустью.
***
Силуэт у распахнутой двери,
Взгляд за тёмною тайной вуали…
Вы ли это? Я, право, не верю…
Вас когда-то Лаурою звали?
Не ждала я такого сюрприза!
Кто же Вы, полуночная гостья?
Проходите к огню, Мона Лиза,
Плащ промокший на вешалку бросьте.
Вы ведь помните: озеро, дачи,
В сонной одури мается лето?
Вы ли в пьяном дурмане кабачном
Незнакомкой являлись поэту?
Или, может быть, Вы – Беатриче?
Улыбаетесь? Я догадалась:
Всё менялось – эпохи, обличья,
Но извечная суть оставалась!
Женщина
Хрупкая, беспомощно-хрупкая,
Сильная, немыслимо-сильная –
Белою, чистой голубкою
Мир обнимаешь крыльями.
Женщина – что песня неспетая,
Кем же ты до срока не встречена?
И не тебя ли сонетами
Славят поэты в вечности?
Розы ли к ногам твоим падали,
Звёздами ль дороги усыпаны?
Много ли матери надобно?
Были бы дети сытыми.
Были бы их сны безмятежными,
Только бы их горести минули.
Матери сердце безбрежное,
Бьёшься за нас ты, милое!
Росы ли к заутрене выпали,
Слёзы ли – ветрами их высушит.
Ты помяни нас молитвами –
Бог не откажет выслушать.
Кленовый лист
Иголка в сердце… Видно, неспроста.
А впрочем – что ж, бывало мне и хуже.
Горит звезда кленового листа
На самом дне унылой стылой лужи.
Кто звал меня? Что в дождь меня влечёт?
Кленовый лист… Да что со мной такое?!
Подкравшись, осень тронет за плечо,
Лишая сна, надежды и покоя.
Опять – не так, не те, не тот, не то…
Сентябрь! Не ты ль глаза мне дымом застишь?
И не спасает тёплое пальто,
Когда душа твоя раскрыта настежь.
Ещё легко казаться молодой,
Чуть опалённой холодом осенним…
Кленовый лист – раскрытая ладонь –
Безмолвно небо молит о спасенье.
Осенняя роза
Людмиле Гладковской
Над землёй правит бал листопад.
Что же вы опоздали с цветеньем?
Отшумевшие чувства в смятенье,
Опьянил поздних роз аромат.
Откружившись, листва облетит,
Стёрлись краски, уже не тревожа.
Я ведь тоже не стану моложе -
Сентябрит на душе, сентябрит.
Так чего ж ещё ждать от щедрот?
Но смотрите, как странно: в ненастье
Обещаньем осеннего счастья
Запоздалая роза цветёт.
***
Да, эта боль уже стихает,
Оставив – отголоском – грусть.
Вчера я плакала стихами,
Сегодня – слышишь? – я смеюсь.
Эй, не мечтай о невозможном,
Учись, как все, попроще жить!
…А всё же – ноет… Подорожник
На сердце, что ли, положить?
***
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Меч равнодушно поднимет Фемида –
И упадут головами на чашу
Два безрассудства, безумия наши.
За аргументы сочтёте ли судьбы,
Достопочтенные строгие судьи?
В списках амнистии нас не ищите.
Не предоставится слово защите.
Вдох-выдох, вдох-выдох…
Высшая мера – осознанный выбор!
Зритель зевает, Фортуна незряча…
Но ведь никто не услышит иначе!
Дверь в лето
Я, наверно, стала другая,
Заковала сердце в броню.
Осень за ненастье ругаю,
За простуды осень браню.
Вымокли дорожки аллеи,
На полях пожухла трава.
Если небо ливнем болеет,
Значит, в чем-то я не права.
Но, назло недобрым приметам,
Твёрдо верю: есть на пути
Дверца, приоткрытая в лето.
Надо её просто найти.
А за нею – радуги сполох,
В небе – синевы через край,
Да ромашек солнечный ворох.
Хочешь – на любовь погадай!
А за ней – жар-птица рассвета
На востоке крыльями бьет…
Дверца, приоткрытая в лето…
Кто из нас её распахнёт?
Мамы
Уж за полночь. Скорей бы утро, что ли.
Она вздохнёт, потом погладит кошку.
Лампадой негасимой в спящем доме
Горит одно бессонное окошко.
А за стеной опять пурга ярится,
Швыряет комья снега, словно камни.
О, наши мамы! Им за нас не спится,
Их окна светят ночью маяками.
И мы себя упрямо убеждаем,
Что вовсе не стареют наши мамы.
Куда-то улетаем, уезжаем,
Не пишем и не шлём им телеграммы.
Захороводят дальние дороги,
Годами нас мотает по планете.
Но к мамам мы несём свои тревоги,
Ведь мы для них и в сорок – те же дети.
Когда же возвращаемся с повинной,
Нас чаем с пирогами угощают.
На том Земля и держится поныне,
Что мамы ждут нас, любят и прощают.
***
«Зря на авось надеешься:
Гордого не исправишь,
Совестью не поделишься,
Мудрости не прибавишь».
Что и кому отмерено –
Нам ли с аршином мерить?!
Все мы гостим здесь временно…
Что остается? Верить!
Верить обычным истинам,
Данным нам всем на вырост:
В то, что мы в битве выстоим,
В то, что Господь не выдаст,
В мамины руки нежные,
В то, что войны не будет.
Наши мечты с надеждами –
Всё остается людям.
Может быть, переменимся,
Станем добрей немного?
Не на авось надеемся –
Лишь на людей. И Бога.
Почти что люди
В алое красит синь
Шёлково-нежный Инь.
Болью фантомных ран –
Сталью звенящий Ян.
Вверх поднимаем мы
Сердце голодной тьмы.
Ставни закрытых глаз.
Кто-то глядит… из нас.
Страшно рождаться дважды!
Плачь у реки от жажды.
Память чужая жалит
Огненных снов кинжалом.
Выше, как можно выше!
Голос в толпе не слышен.
Лоб – леденящим потом.
Мысли – как выстрел:
Кто ты?!
Знаешь ответ? Ответь!
Зеркала мира твердь
Бьём на осколки лет…
Может, нас просто нет?!
Жизнь – не театр, тир…
Как из пустых квартир,
Кто-то глядит из нас
В зыбкий, непрочный час.
Годы колодой множим.
Может, однажды всё же
Мы возродимся снова:
Звуком, дыханьем, словом,
Игреком или иксом,
Вечным бозоном Хиггса.
В переплетенье судеб
Кто мы?
Почти что люди…
***
Если вздумалось родиться –
Расслабляться не годится!
Хоть за воздух – но держись!
Целый век, покуда живы,
Все мы только пассажиры
Поезда с названьем Жизнь.
Это вам не тройка-птица:
Сумасшедший поезд мчится
Без дороги, напрямик.
На подножку еле-еле
Мы вскочили, мы успели:
Проворонил проводник.
Отбивают ритм колёса.
Нет ответов на вопросы,
В сторону одну билет…
И везёт с собою каждый
В отделении багажном
Личный маленький секрет:
Наши тайны, наши страсти,
Жажду денег или власти,
Сластолюбия грешок,
Наши мелкие обманы,
Тайных страхов чемоданы,
Самолюбия мешок.
Кто в купе, а кто в плацкарте…
Не признать в крапленой карте,
Кто шестёрка, кто король.
То ли маски, то ли лица…
Можно просто притвориться
И сыграть любую роль.
Продиктует вдохновенье
Роль простушки и дуэньи,
Благородного отца.
Инженю проходят в примы.
Не видать под слоем грима,
Что под маской нет лица.
Мы наивны, мы беспечны,
Но до станции конечной
Всяк доедет в свой черёд.
Всё кончается когда-то.
Хорошо, что час и дату
Мы не знаем наперёд.
Кто мы, что мы и откуда
Эта чемоданов груда,
Побрякушки льстивых фраз?
Кто беднее, кто богаче –
Здесь важнее, кто поплачет
И помолится за нас.
***
Не спугните ангела на ветке!
Ангелы сегодня очень редки…
И не то что край теплее ищут –
Не хватает им духовной пищи!
Что-то мы духовно обнищали…
Но не забывают. Навещают.
***
«Людей, самых различных по своей натуре, вкусам и воспитанию, можно легко спаять, крикнув им «Куси!». И тогда начинается то, что так любят охотники».
Фаина Раневская.
«Акела промахнулся!»
Р.Киплинг, «Книга джунглей»
Очень страшно становиться старой,
Жить умом, рассудочным и трезвым,
В окруженье человечьей стаи
Из клыкастых, молодых и резвых.
Жить всё больше соло, а не хором,
И не в храме каяться, а в строчках.
Ждать, когда раздастся приговором
Тонкий взвизг: «Добейте одиночку!»
Если для прыжка не хватит силы –
Поздно объясняться, мол, устала:
Те же, что вчера превозносили,
Не простят мне промах самый малый.
Будут в моём доме злые гости
Пить, гулять, куражиться на тризне.
Жадно доглодают эти кости,
Добела отмытые при жизни.
Выход есть!
«Во многих российских городах уже запретили использование табличек с надписью «Выхода нет» по причине их негативного воздействия на психическое состояние граждан».
Из газет
Быть оптимистом – дурная привычка
(Вывод из прожитых лет).
Только забудешься, смотришь – табличка
С надписью «Выхода нет».
Ей бы висеть, все мечты обрывая,
Да над вратами в аду,
А не над дверью метро и трамвая
Прямо на самом виду.
«Выхода нет» – невозможно, не верю!
Глупости – «Выхода нет».
Ведь для того и придумали двери,
Чтоб выводили на свет,
Чтоб обе створки распахивать настежь
Резким движением рук –
В мир, полный красок, живой, настоящий,
В мир без потерь и разлук,
В мир, где без песен бродяжьих тоскуют
Сотни нехоженых троп…
…Тот, кто придумал табличку такую,
Видимо, был мизантроп.
Может, родные любили не слишком,
Женщины – тоже, и вот
Из трусоватого, злого мальчишки
Вырос моральный урод.