Путь наверх. Королева

Гаркана отдышалась, уняла бешено стучащее сердце, и они продолжили путь.

Наконец, подземный ход кончился, и они вышли на пустырь за крепостной стеной Кронии. Инквизитор негромко свистнул, и тихое ржание отозвалось на его свист, а миг спустя конь прискакал из темноты и стал подле хозяина.

Он снял с плеча дорожный мешок и повесил его на плечо Гарканы.

– Тут еда, – пояснил, после вложил ей в руку маленький кожаный мешочек с золотыми монетами, – уйди так далеко, как сможешь, – напутствовал напоследок.

– Прощай, Инквизитор! Я не забуду тебя! – Гаркана вскочила на коня, потом обернулась, наклонилась к нему, держась за поводья; коснулась виска, погладила. – Голову береги!

Безотчётным порывом Торвальд Лоренцо перехватил её руку, прижал к губам. Рука пахла степными травами и вольным ветром.

Гаркана, тоже в порыве, потянулась к нему, он взял в ладони её лицо, тяжёлый вздох рванул его грудь, она так близко, такая прекрасная, такая чистая…

И вот уже её губы под его губами, и он целует её горячо, страстно, и она отвечает, неумело, но искренне, не в благодарность за подаренную ей свободу, а по зову сердца. И время замедлило бег свой, и луна ушла за тучи, стыдясь смотреть на мгновения их близости.

Летние ночи коротки, и прощание не могло длиться долго. Инквизитор отпустил Гаркану, погладил по лицу, по худеньким плечам, коснулся россыпи веснушек на щеке.

– Улетай, – прошептал он, – улетай на крыльях ветра.

Она в последний раз крепко сжала в ладони его руку, распрямилась, пришпорила коня и поскакала вперёд. Инквизитор смотрел ей вслед, пока она не скрылась за холмом. Облизнул губы, чувствуя лёгкий вкус лесных ягод от её поцелуя.

– Я найду тебя, – прошептал он.

Глава седьмая.

Великий Инквизитор

Три дня Гаркана блуждала по лесам, ночуя в укромных местах. На четвёртый всё же ослушалась Инквизитора и пошла в свою деревню. Всё вышло, как он и говорил: мёртвое, остывшее пепелище встретило её. Не было больше её деревни. Гаркана простилась с ушедшими в Лету сородичами, поклонилась месту, что давало ей приют и пищу, и ушла отсюда прочь, навсегда.

Она держала путь к Северу, шла наудачу, надеясь в пути отыскать пещеру или какое другое место, где ей захочется поселиться и жить. Запасы еды, что дал ей Инквизитор, иссякли, Гаркана питалась стеблями папоротника, первыми летними ягодами, случалось ей находить и птичьи яйца. А через два дня пути она почувствовала, что слабеет и испугалась, что может заболеть и сгинуть тут, в лесу одна. Нужно было скорее найти жилище, сложить очаг, ставить силки на лесную птицу, собирать травы, начинать жить сначала.

Гаркана брела через лес, думая о том, что переночует последнюю ночь без крыши над головой, а завтра, если не выйдет к реке, то отыщет родник и подле него построит хижину. Она устала и присела отдохнуть под большим дубом. Достала из мешка пригоршню прошлогодних орехов, тёмных, высохших, стала очищать их и есть.

Топот копыт коней послышался вдалеке, и Гаркана в смятении вскочила, уронив свои орехи. Солдаты Инквизиции! Они всё же настигли её! Она бросилась бежать прочь от этого топота, но он будто спереди послышался. Она бросилась обратно, и опять – будто наперерез ей скачут.

Кустарник рос невдалеке зелёной стеной, и Гаркана побежала было к нему, схорониться в листве хотела, но волосяная петля захлестнулась на плечах её, и сильный удар сбил с ног. Она упала, силилась подняться, не смогла, верёвка обвилась вокруг тела, опутала паутиной.

– Попалась! – услышала она торжествующий крик.

Гаркана увидела заросшего чёрной бородой мужчину, он спешился и подошёл к ней. Лес наполнился голосами, конским топотом. Все всадники были вооружены, но не похожи на солдат. Одетые в хорошие, дорогие одежды, но давно не стиранные, и сами бородаты, грязны, громко ругались, хохотали. Гаркане встретились разбойники, хрен редьки не слаще, но всё ж чуть лучше, чем солдаты.

– О, какая лесная птица в твои силки залетела, Посран! – ржали они. – Рыжий цыплёночек! Денег, ясно, у неё нет, а остальное-то всё при ней!

Щипая за бёдра и грудь, разбойники подняли её на ноги, вертели, разглядывая, гоготали в восторге. Гаркана испуганно смотрела на них, тщилась сказать, что у неё есть деньги, то золото, что дал ей Инквизитор, она откупится! Но слова её тонули в воплях и хохоте.

И вдруг грабители отпустили её и разбежались в стороны, будто им приказал тот, кого они слушались беспрекословно.

Большой серый конь возник перед нею, и на спине его сидела грузная немолодая женщина в красном платке, повязанном назад. Гаркана не сразу поняла, что это женщина. Темно и грубо было её лицо, сурово сдвинуты над переносьем брови, тяжёл подбородок, и чёрные усики росли над верхней губой. Женскую сущность выдавала огромная грудь, накрест перевязанная богато расшитой бархатной шалью. На поясе висели две кривых сабли и полдюжины ножей торчали из-за ремная перевязи. Это была атаманша разбойников.

– Ты кто, дева? – густым басом спросила она. – Откуда ты здесь?

– Лекарка я, Гаркана, из деревни Туры, – торопливо отвечала беглянка, – той, что сожгли солдаты Инквизиции, и сама я спасаюсь от их суда, иду, куда глаза глядят.

– Лекарка, говоришь? – усмехнулась атаманша. – А ну, поглядим, какая ты лекарка! Посран! Ты её нашёл, ты и вези!

Разбойник в чёрной бороде довольно загоготал, сгрёб Гаркану в охапку, забросил на спину коня, как вязанку хвороста, и пустился вскачь.

Её привезли в разбойничье логово. В лабиринте пещер в скале, отвесно стоявшей над рекой, жила банда. Гаркану завели в маленькую каменную комнату, она увидела деревянный топчан и неподвижно лежащего на нём мужчину с заострившимся, бледным лицом. Атаманша откинула тулуп, укрывающий больного. Пропитанная кровью полотняная повязка закрывала правый бок раненого, и сладкий запах гнили шёл от неё.

Атаманша сняла повязку и показала рану, открытую, воспалившуюся, сочащуюся вонючим гноем.

– Видишь? Исцелишь его, лекарка, награжу щедро. Не исцелишь – вон, – она хмыкнула, – ребятам моим отдам на потеху.

– Дай мне кусочек хлеба, – взмолилась Гаркана, – я так голодна, что едва стою на ногах. Ты хочешь, чтобы я его врачевала, а мне самой лекарь нужен!

– Принесите ей поесть! – велела атаманша. – И всё, что надо будет для врачевания, дайте!

Трое суток Гаркана провела подле раненого, тут же у его ложа и спала, и ела, и уняла-таки жар, остановила воспаление, и на рассвете четвёртого дня больной открыл глаза и слабым голосом попросил воды. Разбойники захлопотали вокруг, а лекарка, шатаясь от слабости, вышла из пещеры на воздух и села на камень.

Атаманша Рона, в кожаных штанах и рубахе из дорогого тонкого шёлка, тоже сидела у пещеры на войлоке, пришивала к седлу золотые бляшки.

– Глянь, дева! – показала свою работу. – Красиво?

– Не знаю… – рассеянно отозвалась Гаркана, – должно быть…

– Чистая ты, – усмехнулась атаманша, – аки горлица в поднебесье. Не нужно тебе золото. Оставайся с нами, лекарка, идти тебе некуда. Ты такая же, как мы.

– Нет! – вскинулась Гаркана. – Я не лиходейка и не разбойница!

– А для закона ты с нами наравне, – не обиделась Рона, – преступница, и схватит тебя Инквизиция, костра тебе не миновать! Знаешь, какой он, Инквизитор Торвальд Лоренцо? Железный Тигр, люди сказывают, сущий Дракон!

– Торвальд Лоренцо отпустил меня на свободу, – вздохнула в ответ Гаркана, – вывел за городские стены ночью и отпустил. И коня дал, и денег дал.

– Чем же ты опоила его, лекарка?! – захохотала басом атаманша. – Да не ведьма ли ты, что влюбился в тебя Инквизитор?

– Это я, Рона, влюбилась в Инквизитора, – Гаркана прижала ладонь к сердцу, будто болело у неё, – днём и ночью о нём думаю, и так душа тоскует…

– Э, дева, да ты и впрямь хворобая! – командирша разбойников внимательно оглядела свою гостью. – На-ка, – она подняла стоявшую рядом бутыль с вином и протянула девушке, – выпей-ка. А то трое дён подле больного просидела, эдак и самой недолго занедужить.

– Нет, я здорова, Рона, – Гаркана отвела её руку, – а боль сердечная, она уйдёт, нужно лишь время…

Всё лето и осень прожила лекарка у разбойников. Стряпала еду, убирала в пещере, ждала их с разбойничьих набегов, врачевала заболевших. Её не обижали, берегли, давали лучшие куски, задарили драгоценностями. Не нужны они были Гаркане. Вот увидеть бы хоть на миг ледышки синих глаз Инквизитора… И тут же одёргивала себя. Он простился с ней, навсегда простился. Не давал клятв и обещаний, не признавался в любви. Поцеловал? И что же? Что значит тот поцелуй? Ведь не любовь же это?

Видя, как истомилась Гаркана, как рассеянна, как порой уходит в себя, ничего вокруг не слыша, атаманша Рона сжалилась над нею.

– Хочешь Инквизитора своего увидеть, дева? – спросила как-то за вечерней трапезой.

Девушка встрепенулась, едва не облив себя узваром из кружки.

– Как? – только и выдохнула.

– О! – атаманша обернулась к вмиг замолчавшим разбойникам. – Видали, что с девкой делается? Сами никогда так не попадайтесь, а то пропадёте, фу! – она плюнула в пустую тарелку баранью кость. – И ломаного гроша за вас не дадут, ни за что пропадёте!

– Как я могу увидеть его, Рона? – Гаркана схватила командиршу за локоть.

– В Сварога день в Кронии пройдёт пышное шествие Инквизиции, – важно произнесла Рона, – по главной улице города пройдут солдаты, судейские, и Торвальд Лоренцо твой… – атаманша замолчала, наслаждаясь впечатлением, и закончила: – Великим Инквизитором назначен будет!

– Ох… – Гаркана побледнела, – сломает его бремя такой власти!

– Всюду будут гуляния, ну, и мы поедем. Переоденемся, да под шумок пошебуршим там по толстым кошелёчкам! – радостно закончила Рона под дружный хохот разбойников.

Настал Сварога день, первый день последнего месяца осени. Уж и листва вся облетела с деревьев, уж и землю утрами иней прихватывал, и почти подготовилась к зиме Гаркана, насушила трав, наварила мазей, осталось только собрать ей белые камешки со дна реки, плоские, гладкие, скругленные водой, хранящие в себе речную силу. Сделать это следовало до того, как лёд закуёт реку серым панцирем. Ещё было время.

До Кронии два дня пути было. Порешали и согласились, что доедут до города, разбредутся по постоялым дворам по трое, а после шествия встретятся за городскими стенами.

Рона нарядила Гаркану мальчиком, рыжие волосы спрятала под потрёпанным бархатным беретом, наклеила реденькие усишки из беличьего хвоста, дала штаны, рубаху и мешковатый, скрывающий фигуру старый камзол с отпоротым галуном. Гаркана подпоясалась верёвкой и превратилась в молодого подмастерье, живущего у хозяина на подхвате за кусок хлеба.

Разбойники весь вечер накануне дороги стригли бороды, мылись, наряжались, кто во что горазд:, в ремесленников, крестьян, так, чтобы легко можно было смешаться с толпой. Рона, хихикая, напялила на себя льняную вышитую рубаху, цветастую юбку и белый передник и повязала на голову белый чепец.

– Глянь-ка, дева! – обратилась к Гаркане и взяла в руку корзину. – Богатая крестьянка! Веришь?

– Верю! – лекарка так и ахнула, как преобразилась грозная атаманша в домашнюю тётушку.

– Чем торгуешь, Рона? – разбойник Посран заглянул к ней в корзинку. – Что там у тебя? Почём яички?

 -Своих нешто мало? – цапнула его за штаны командирша.

Разбойники радостно заржали. Гаркана устыдившись, отвернулась, она никак не могла привыкнуть к их грубым шуткам.

Два дня дороги она почти не запомнила, вся в мыслях о предстоящей встрече. Так глубоко уходила в свои грёзы, что порою не слышала, что её окликают, говорят с ней. «Не в себе дева, – качала головою Рона, – кабы худа не случилось!»

И вот выходят уже с постоялого двора на окраине Кронии, где ночевали под видом хозяйки с работником, спешат к площади Правосудия. До рассвета вышли, чтобы поспеть, занять лучшие места. Гаркана была так взволнована, что ничего не могла съесть, тщетно Рона уговаривала её.

Процессия должна была проследовать из ворот тюремной крепости до храма Кроноса. Рона с Гарканой остановились где-то на середине пути, выбрали место с хорошим обзором, куда уже стекались зеваки. Потом пришли солдаты, стали по обе стороны улицы, зорко следя за порядком.

Рона поглядывала за толпой, выбирая горожан побогаче, потом, видя, что Гаркану шатает от волнения и слабости, усадила её на камни мостовой, очистила от скорлупы варёное яичко, дала лепёшку и силком заставила поесть.

Долго ждать пришлось. Переходили с места на место, слушали, как ржёт и зубоскалит толпа, сами в разговоры не вступали, чтобы лишнего внимания к себе не привлекать, чтобы никто их не запомнил.

Гомон в дальних рядах стал стихать, солдаты скрестили пики, отсекая толпу от дороги. Троекратный рёв труб и мерная дробь барабанов послышались вдалеке, толпа колыхнулась, качнулась вперёд, и процессия появилась в конце улицы.

Солдаты в сверкающих на солнце доспехах и красных плащах, расшитых золотыми знаками Кроноса, шагали впереди и несли знамёна Справедливости, за ними шествовал Суд Инквизиции, все в парадном облачении – Инквизиторы и их помощники, писари и секретари. Следом ехала золотая колесница, запряжённая парой чёрных коней в золочёной сбруе, а на ней, гордо выпрямившись, стоял он, новый Великий Инквизитор Кронии, Торвальд Лоренцо.

Вскинув упрямый подбородок, смотрел вперёд, не мигая, ледышками синих глаз заживо замораживал. И толпа смолкла, застыла под этим взглядом, со страхом и трепетом глядя на Справедливейшего, на вершителя правосудия, распорядителя жизней, наместника Кроноса, творящего Закон и Порядок. Алая мантия, расшитая золотыми серпами и крестами, шлейфом струилась вниз, золотой обруч опоясывал его лоб, ветер трепал тёмные волосы, и правая рука Великого Инквизитора вперёд была простёрта и сжата в кулак, и перстень с Печатью Правосудия зловещим свинцом блистал на ней. И толпа невольно склонилась долу под тяжким символом Закона.

Гаркана, увидев Инквизитора, казалось, забыла, как дышать, жадно впилась в него глазами, вбирая в себя его грозный облик. Лоб Великого был спокоен, взгляд тяжёл, угрюм, но боли в нём не было, и лекарка облегчённо, шумно выдохнула.

Палачи следовали за колесницей Инквизитора, и конный отряд солдат со знамёнами замыкал шествие. Трубили трубы, били барабаны, тёмные тучи низко висели над процессией, и солнечный луч, пробившись сквозь них, падал на колесницу Великого Инквизитора, окрашивая её в алый цвет, добавляя зловещей торжественности его облику.

Рона, воспользовавшись отвлечение толпы на зрелище, ловко срезала кинжалом с полдесятка кошельков с поясов ротозеев и спрятала их в недрах своей юбки. Обернулась, ища взглядом Гаркану, пора было уходить, ан, глядь – девчонки и след простыл.

А Гаркана пошла за процессией, смешавшись с зеваками, и дошла так до храма Кроноса. Теперь оставалось только ждать окончания церемонии и наступления вечера. У храма слуги щедро раздавали городским бездельникам хлеб, мёд и вино, и довольный люд напивался допьяна тут же, восхваляя щедрость Великого Инквизитора, и вознося благодарения Всевышнему Кроносу. Гаркана тоже взяла краюшку хлеба и кусок мёда, но вино пить не решилась, боясь свалиться в сон и не выполнить того, зачем пришла сюда. Она долго ждала, переходила с места на место, посмотрела, как пьяницы играют в кости, её пару раз подзывали окриком: «Эй, парень!», предлагали выпить во славу Справедливой Инквизиции, и Гаркана делала вид, что пьёт со всеми вместе, тайком выливая вино на землю.

Наступил вечер, сумерки спустились на землю, и на улице зажгли факелы. Наконец, тяжёлые железные двери храма отворились, на улицу в сопровождении солдат вышел Торвальд Лоренцо. в той же богато расшитой алой мантии, струящейся по полу, и золотым обручем на голове.

Толпа завопила в восторге, бросилась ниц, поспешая приклониться к перстню с Печатью Закона. Великий Инквизитор медленно и торжественно простёр вперёд руку, позволяя каждому, кто желал этого, облобызать и Перстень, и длань карающую. Гаркана не подошла, страшась выдать себя, стояла поодаль.

Взгляд Торвальда Лоренцо был спокоен и холоден, он выполнял лишь обыденную обязанность, то, что полагалось. Народ почитает Закон и преклоняется перед ним – так и должно быть. Но старший стражник из охраны Великого Инквизитора посчитал, что Справедливейший утомлён церемонией и нуждается в покое, и, чтобы отогнать толпу, бросил в неё горсть серебряных монет.

Пьянчужки тот час же бросились подбирать монеты и драться за каждую, Торвальд Лоренцо опустил руку вниз и, сопровождаемый стражами, невозмутимо последовал далее. Гаркана, прячась за стены домов и деревья, побежала за ним.

Добраться до жилища Великого Инквизитора незамеченной, ей, лекарке, всю жизнь проведшей в лесу, было немудрено, вот как в дом прокрасться? Но тут её выручил случай.

Инквизитор послушался её совета, поселился далеко от тюрьмы, в чистом и сухом месте, в тупике улицы, куда шум города не доставал. Две сосны росли подле дома, сложенного из простого серого камня, и зелёные стебли дикого винограда оплетали стены. На крыльце сидели два стражника и похлёбывали по очереди вино из бурдюка.

Гаркана бесшумно подкралась к дому и спряталась за сосну. Ставни окна на втором этаже были раскрыты, и свет горел в окне. Там, догадалась девушка, была спальня Инквизитора. Она придумывала, как бы отвлечь стражников, чтобы ушли с крыльца, как совсем рядом раздался дикий пьяный вопль, ругань, удары, и вновь вопль, сорвавшийся на хрип. Такой не перепутаешь ни с чем, это последний, предсмертный хрип, выдох отлетающей души. Холодная дрожь прошлась по спине Гарканы.

Стражники вскочили на ноги.

– Ты слышал, Рем? – негромко спросил один.

– Слышал, да, – отозвался второй, – это рядом, поглядим, – и, обнажив мечи, они пошли вперёд, зорко всматриваясь в темноту.

Мешкать было нельзя. Гаркана подбежала к крыльцу, кошкой скользнула по ступеням, бесшумно отворила дверь и шмыгнула в дом. Ощупью поднялась по лестнице, передохнула, силясь унять бешено стучащее сердце, толкнула дверь и вошла в комнату.

Великий Инквизитор Торвальд Лоренцо сидел за столом, листая свод Законов. Он повернул голову на звук открывшейся двери, чуть нахмурил брови, увидев юного подмастерье, прервавшего ход его мыслей.

– Что тебе угодно в моём доме, юноша? – спросил Великий Инквизитор.

На нём не было алой мантии, и золотой обруч он тоже снял, простая чёрная рубаха и штаны из оленьей кожи облегали тело, но фигура его, освещаемая красноватым светом масляной лампы, смотрелась ещё величественней, чем на нынешнем шествии. Он сжился со своей ролью и легко принял бремя Закона, волен был осудить и помиловать, и это право наделяло его столь грозной силой.

Гаркана привалилась спиной к двери, не веря, что видит его так близко.

– Что тебе нужно, юноша? – повторил Инквизитор с лёгким недовольством в голосе. – Как ты прошёл сюда?

Гаркана подняла руку, сорвала приклеенные на вишнёвый клей беличьи усы, другой рукой сдёрнула с головы берет, бросила его на пол, тряхнула головой, и рыжие волосы каскадом осенних листьев упали ей на спину. Она шагнула вперёд, сама едва держась на ногах от волнения.

Инквизитор резко встал, и так изменился взгляд его холодных синих глаз, что только ради одного этого взгляда ей стоило прийти сюда.

– Гаркана! – беззвучно прошептали его губы, а в следующий миг он метнулся к окну и запер ставни. – Это не чудится мне, не морок же это! – тихо сказал он, шагнул ей навстречу и остановился. – Это ты, Гаркана.

– Да, Инквизитор, это я, – ответила она пресёкшимся от волнения голосом. Торвальд Лоренцо сел на стул, будто разом ослабев, будто не в силах был стоять.

– Безумная, ты головой рискуешь! Если тебя застанут здесь!.. Зачем… – ему трудно было говорить, он тяжело выдохнул, облизнул пересохшие губы, – зачем ты пришла сюда, Гаркана?

– Сам-то как думаешь? – в глазах её блеснули слёзы. – Зачем я пришла сюда, головой рискуя? Зачем два дня в пути провела? Зачем ждала начала шествия, а после – окончания церемонии в храме? Как думаешь, Торвальд, – она впервые назвала Инквизитора по имени, – зачем? Или ты хочешь услышать, хочешь, чтобы я сказала тебе? Я скажу! Я…

– Тише, молчи, молчи, безумная! – Инквизитор рванулся к ней, закрыл её рот ладонью, прижал к себе, чувствуя, как дрожит её худенькое тело. Его тоже била дрожь, но голос был твёрд, когда он отстранил её от себя и сказал:

– Уходи отсюда, Гаркана. Я отошлю сейчас стражников, а ты уходи.

– Нет, – она покачала головой, – я не уйду, – повернулась, подошла к двери и заперла её на засов. Шагнула к нему и встала напротив, глядя в глаза. – Я два дня скакала верхом до твоей столицы, Торвальд, – с тихим отчаянием в голосе сказала Гаркана, – я стояла в толпе и смотрела на тебя, как ты ехал на золотой колеснице! Я стосковалась по тебе! Мы не можем быть вместе, но мне нужно было только увидеть тебя! Посмотреть на тебя!

– Увидела? – взгляд его синих глаз вновь стал холодным. – Посмотрела? Теперь уходи!

Она молчала, глядя на него, нежные щёки горели румянцем, слёзы дрожали на ресницах. Она так прекрасна была, не властная над своими чувствами, такая хрупкая и такая сильная в своей любви к нему, что Железному Инквизитору вновь стало не хватать воздуха.

– Там стража внизу, Гаркана…

– И что стража твоя? – усмехнулась она. – Я уже здесь, и что твоя стража? Проглядели! Теперь твоя жизнь в моих руках, Инквизитор!

– Что ты плетёшь, женщина? – его брови нахмурились. – Как твоё присутствие здесь может угрожать моей жизни?

Гаркана неуловимым движением метнулась к нему, схватила за талию, миг – и Великий Инквизитор оказался лежащим на полу, а к горлу его стальным зубом приник кривой кинжал атаманши Роны.

– Кронос Всемогущий! – неподдельное удивление послышалось в его голосе. – Кто научил тебя этому, лекарка Гаркана?

– Разбойники… – она ответить не успела, как уже сама лежала на полу, а рука её с кинжалом, придавленная его сильной рукою к деревянным половицам, разжалась и выронила нож.

– В другой раз соберёшься бить, так бей без промедления! – велел Инквизитор, поднимая её с пола.

– Благодарю за урок, Справедливейший, – Гаркана потёрла онемевшее запястье.

Инквизитор бережно взял её руку в свои, и, как тогда в подземном ходе, нежно погладил. Поднял голову, встретился с ней взглядом. Она смотрела на него и улыбалась.

– Мой чёрный ангел, – подняла руку, коснулась его тёмных волос, провела по ним ладонью.

– Я – ошибка твоего выбора, Гаркана, – тихая горечь была в его голосе, – что ты делаешь со своей жизнью, неразумная…

– В твоём доме пахнет мятой, – улыбнулась она, – и валерьяной… И каждую ночь, засыпая, ты грезишь обо мне, ведь это так, Справедливейший? Я тогда ещё всё поняла, когда там, в зале суда взяла тебя за руку, чтобы унять твою боль.

Инквизитор тяжело вздохнул, прижал её к себе, стиснул в объятиях до боли, отстранил, впиваясь взглядом в широко распахнутые серо-зелёные глаза.

– Ведьма! – выдохнул он. – Что ж, раз так настаиваешь, будь нынче гостьей моей, Гаркана. Ты устала, конечно. И голодна. Пойдём в другую комнату, окно там выходит на стену тупика улицы. Но прежде… Встань здесь, – он взял её за руку и отвёл в угол, а сам подошёл к окну и распахнул ставни, – Рем, Сила! – позвал тоном человека, привыкшего, что ему повинуются беспрекословно. – Что вы там устроили?! Что за шум?! Голова от вас разболелась!

– Справедливейший, у нас тут убитый, – отозвался один из стражников.

– Так займитесь им! Поднимите солдат, составьте протокол, ищите убийцу! Займитесь своим делом и убирайтесь вон! Чтоб ни звука мне тут! Я желаю отдыхать!

– Да, Справедливейший, – покорно отозвались снизу. Инквизитор захлопнул ставни и повернулся к Гаркане.

– Они сюда больше не придут. Будут сторожить улицу у входа в тупик. Никто не узнает, что ты здесь, а утром я выведу тебя.

– Как тогда? – улыбнулась Гаркана.

–Как тогда, – ответил он, – иди за мной, – отворил дверь другой комнаты, взял лампу, кивнул, приглашая, и Гаркана прошла следом.

Глава восьмая.

Меч судьбы

Там стояла большая кровать с множеством подушек, стол, уставленный снедью, туалетный столик для умывания. Пёстрый мягкий ковёр покрывал пол.

– Садись, поешь, – предложил Инквизитор, – и ложись спать. Я посижу до рассвета с тобой, буду стеречь твой сон, чтобы он был добрым.

– Ух, какая кровать! – Гаркана взяла со стола большое жёлтое яблоко, откусила, плюхнулась на постель и блаженно развалилась на подушках. – А мягко-то как! – восхитилась она. – Точно на облаке!

– Я тут не сплю никогда, – ответил Инквизитор, присаживаясь на край кровати, – я в другой комнате сплю. А ты ночуй здесь, тебе тут хорошо будет.

– Ясно солнце, – кивнула она, – хорошо будет. С тобой.

– Не болтай глупостей! – фыркнул Инквизитор.

– Чего ты? – не поняла Гаркана. Поднялась и села рядом с ним. – Не будешь спать со мной?

– Не буду, блаженная, – ответил он, – я закону служу, и не терплю беспорядка.

– А, – рассмеялась она и хрустнула яблоком, – связи с ведьмой боишься?

Инквизитор протянул руку, обвёл кончиками пальцев нежный овал её лица, легонько щёлкнул по носу.

– Не боюсь я тебя, Гаркана. Это тебе пристало бы бояться меня.

– У всех прочих ты страх вызываешь, Торвальд, а у меня – нет, – отозвалась она, – это для них всех ты Железный Тигр, а для меня…

– А для тебя что, кот домашний? – холодно усмехнулся он, развернул девушку за плечи к себе, глядя в её чистые, как речная вода, глаза. – Что ты себе нагрезила, Гаркана? Какую любовь ты выдумала? Кого любить смеешь? Душегубца холодного? Тигра Железного? Душу мою спасаешь, да? Чистотой своею омыть хочешь? Свою душу спасай, глупая!

– Зачем тебе это? – с тихой болью в голосе спросила она. – Закон твой истлел, ты знаешь это. Богу своему ты не веришь, слова о величии Кроноса для тебя – лишь звук пустой. Ты увязаешь всё глубже, а тебе другой дорогой идти бы, Торвальд, Дух твой твёрд, разум ясен, ум остр, руки сильны, ты столько добрых дел натворить бы мог! Зачем тебе эта власть, если тебе нет от неё радости?

– А ты не разумеешь? – удивился Инквизитор. – Тебе не ведомо, что только две стороны и есть? Ты бы что выбрала, Гаркана, быть тем, кто казнит, или тем, кого казнят? Ты же была по ту сторону, и что, понравилось тебе?

– Брось всё! – она взяла его за руку, сплела свои тонкие пальцы с пальцами его сильной руки. – Пойдём со мной!

– Пойти с тобой? – он перехватил её руку, развернул ладонью вверх, кончиком пальца порисовал на ладони. – В лес?

– В лес, – улыбнулась Гаркана.

– Ягоды собирать будем, птицу ловить, в реке купаться, ты ребятишек мне родишь, – он загибал её пальчики, считая, – будем жить счастливо, да, Гаркана? – прищурил Инквизитор синие глаза.

– Да, Справедливейший, – она придвинулась ближе, положила голову ему на плечо.

– Покуда солдаты не схватят нас и не повесят на столбах вдоль дороги! – отрезал он, дёрнул плечом, отодвинулся от неё.

– Тогда что же это за власть такая? – отчаяние послышалось в голосе Гарканы. – Что за закон?

– А власть всегда на страхе и страдании замешана, – холодно усмехнулся Инквизитор, – а если на милосердии, то чернь растопчет того, кто у власти встал, ибо только плеть понимает. У нас нет будущего, ты слышишь меня, Гаркана? Я не пойду с тобою жить отшельником, и ты не останешься здесь, супругой Великого Инквизитора! Сбрось покров иллюзий! Спать ложись! Утром выведу тебя отсюда!

Он поднялся, шагнул к двери, но Гаркана опередила, легко спрыгнула с кровати, встала напротив.

– Нет судьбы! – воскликнула она. – И закона нет! Закон для тебя, Торвальд Лоренцо, это я! Что значит устав Кроноса? Что значат серп и крест, если нам не быть вместе? Вселенная – это ты и я, а остальное не имеет значения, мы нашли друг друга в этом огромном мире, сердца наши встретились, а ты мне говоришь о глупом своём законе! Это мы творим закон, Торвальд! Как ты решишь сейчас, так и будет! Хочешь, чтобы я ушла? Я уйду! Но как ты жить будешь без меня? Что молчишь, Справедливейший? – она взглянула ему в глаза. – Уйти мне?

– Уходи, Гаркана, – прошептал Инквизитор, – уходи. И не возвращайся.

Её глаза сверкнули слезой, губы дрогнули, она шагнула к двери, но обернулась на пороге. Рванулась к нему, взмолилась:

– Я уйду! Но ты поцелуй меня! Как тогда!

– Если я поцелую тебя, Гаркана… я не смогу остановиться, – голос Инквизитора подсел от волнения.

Она положила руки ему на плечи, потянулась навстречу, прошептала:

– А ты не останавливайся!

– Гаркана! – вырвалось из груди его. – Ангел мой, душа моя, молитва моя, солнца свет! – и нет законов, нет правил, нет судьбы!

Его губы сливаются с её губами, и он берёт её на руки, несёт, опускает спиной на мягкую постель. Кронос всевышний! Как же случилось так, что она, такая прекрасная, чистая, мудрая, бесстрашная, полюбила его? Сколько их было, женщин, желавших разделить с ним ложе? И все предлагали своё тело в обмен на свободу, и только одна она по доброй воле, по зову сердца. Все боятся Железного Тигра, и только она одна – любит.

Шорох грубого сукна крестьянской рубахи под его пальцами, пеньковые верёвки завязок. Одежды падают на пол, и её обнажённое тело, как тогда, в зале суда, будто светится тихим ясным светом, и он, сдерживая рвущее грудь дыхание, наклоняется к ней, целует крапинки золотых веснушек на её плечах, губы спускаются ниже, касаются груди, бабочкой порхают на ней.

Опьянённый её теплом, запахом волос, он ласкал её трепетно, нежно, и поднял на вершину блаженства, пил срывающиеся с её губ сладкие стоны, прижимал к своему сердцу её тонкую, горячую руку. А потом вошёл в неё, медленно, осторожно, и поцелуями молил простить его за тихий вскрик боли, а после остывало её разгорячённое тело в его объятиях, и он с тревогой заглядывал в её глаза цвета лесной реки, ища в них прощения.

– О, Гаркана, дитя моё чистое, что я наделал, как я посмел…

– Позднее раскаяние, Справедливейший. После драки кулаками не машут, – она перевернулась на живот, смотрела на него, улыбалась. Иная Гаркана, обновлённая, Женщина, вкусившая сладость первого своего греха. – О, если бы через такую боль и такую кровь ты проводил своих обвиняемых, – она весело рассмеялась, – то без работы палачи бы остались! Ведьмы сознались бы во всём!

– Вот как! – расхохотался Инквизитор. – Ох, и сильна ты, Гаркана, в своей хрупкости и красоте нежной. Ты крепче меня по духу, и поражённой быть не желаешь? Что ж, ночь только спустилась на столицу, и времени у меня достаточно. Ты ещё попросишь пощады, это я тебе говорю, Торвальд Лоренцо, Великий Инквизитор Кронии! – и губы его вновь сливаются с её губами, и спускаются к шее, змейкой скользят по ней, и ласковые пальцы сильных рук касаются самых чувствительных струн её тела, заставляя звучать их прекрасной музыкой. И остановилось время. И замерла в небе луна.