Пути неисповедимые

Глава шестая

На охраняемом из космоса и с земли, небольшом островке у северной оконечности Острова Высших, в укрытом среди его высоких скал Храме Комиссаров, проходила церемония посвящения Профессора в Комиссары-Властители Мира Абсолюта.

Церемонию предваряло вживление во вторую фалангу мизинца левой руки микропластинки с шифром, открывающим доступ ко всей информации о Мире Абсолюта. Профессор и два жреца храма в чёрных балахонах, с вышитыми золотом соломоновыми узлами на груди и плечах, в лифте спустились в глубокий подвальный этаж, прошли мимо нескольких бронированных дверей и остановились возле одной. Один из жрецов поманипулировал рукой возле красного табло и, щёлкнув запорами, дверь отворилась. В ярко освещённой комнатке, кроме столика со стоящим на нём небольшим прибором, больше ничего не было. Жрец из складок балахона извлёк и вставил в прорезь прибора плоскую коробочку. На экранчике прибора высветилось: «Печать и упаковка не нарушены». Жрец нажал на приборе кнопочку, на экранчике высветилось: «Загружено», и из щели прибора выпали упаковочная коробочка и прозрачный пакетик. В специальное отверстие Профессор до упора вставил мизинец. Короткая резкая боль, Профессор вынул палец, прибор тотчас задымился.

– Наденьте, – жрец подал стаканчик, на дне которого в дезинфицирующем растворе лежало платиновое колечко, – снимите завтра.

На документе жрецы засвидетельствовали, что шифр вживлён, утечка информации не допущена, прибор вживления самоуничтожился.

По потаённой лестнице из подвала поднялись в небольшую комнату. Там, молчаливые и суровые жрецы облачили Профессора в пурпурный балахон с десятью большими в платиновой оправе рубинами на груди – фамильным камнем рода Флемо, и все вместе прошли в колонный зал.

По белокаменной лестнице со скульптурами чёрных химер, застывших в угрожающих позах, поднялись на второй этаж, и подошли к ажурной резьбы золотой двустворчатой двери входа в зал Посвящения. Жрецы, как стражи, встали по сторонам медленно расходящихся дверных створ.

Сразу за дверью, перед Профессором на паркетном полу, через высокие окна ярко освещённая заходящими лучами солнца, бугрясь, стелилась дорожка из одетых в красные комбинезоны людей, лежащих вниз лицом, сцепив руки на затылке. В конце дорожки стоял небольшой золотой трон, а слева от него на постаменте красными рубинами посверкивал головной убор, напоминающий рыцарский шлем.

Мгновенно осознав, что идти нужно по живым людям, Профессор стоял, не решаясь сделать первый шаг.

– Идите, – прошелестело.

«Прости меня», – сама не зная к кому, возопила его душа. Он поднял ногу, наступил на спину лежащего первым, и торопливо зашагал, стараясь наступать плашмя, всей ступнёй. Возле возвышения к трону встал на одно колено, склонив голову. Главный Властелин – им автоматически становился Комиссар-Властитель, самый старший по возрасту, – шаркая ногами возле Профессора, взял с постамента и водрузил ему на голову шлем с десятью рубинами. Флемо Десятый встал с колена, сел на трон, и заметил, что дорожки из тел уже нет.

По обе стороны трона в бархатных балахонах, на груди украшенных фамильными драгоценными камнями, в шлемах с такими же камнями и в масках на лицах выстроились Комиссары-Властители Мира Абсолюта. Первым в ряду справа стоял богатейший наследник – Ротари Восьмой. Сидя на троне, Флемо Десятый произнёс заранее приготовленный спич во славу и могущество Мира Абсолюта. Когда аплодисменты стихли, грянули гимн. Пели с воодушевлением.

Солнце село, зал осветился множеством небольших золочёных люстр. Одну стену зала, как иконостас, занимали ряды барельефных портретов основателей Мира Абсолюта, первых Комиссаров-Властителей. В центре их из сплава золота и платины барельефное изображение Золотого Тельца с короной из бриллиантов и знаком «дельта луминозо» над ним. На других стенах, уже знакомые Профессору, знаки тайных знаний. И везде – в рамах барельефов, в подвесках люстр, в изображении знаков – сверкание драгоценных камней: рубинов, бриллиантов, сапфиров.

Ротари Восьмой заранее ознакомил с порядком проведения процедуры посвящения и Профессор знал, что теперь должны последовать ритуалы: «срывание масок», «изгнание неугодных», «омовение кубка».

– Снять маски, – громко приказал Флемо Десятый.

Одни, сдёрнув с лица, оставляли маску висеть на груди или поднимали её на лоб, другие забрасывали её, куда придётся.

Главный Властелин взял с ритуального столика «плеть изгнания» – кожаную плётку с золотой ручкой, обошёл ряды Комиссаров-Властителей, подошёл к сидящему на троне Флемо Десятому, старчески, с трудом согнул спину, шамкая, доложил:

– Властитель Флемо Десятый, шоглядатаев нет, шдесь все швои.

– Омоем кубки, Комиссары, и выпьем за ждравие нового Властителя, – опять прошамкал Главный Властелин.

Ротари заранее предупредил, что обязательно надо проследить, чтобы вино ему налили в омытый кубок: бывали случаи отравлений во время проведения ритуала.

Главный Властелин с ритуального столика взял темного металла поднос с большим кубком в форме черепа, омыл его над фонтанчиком, бьющим внутри золотого сосуда в виде распустившегося цветка, и, держа поднос с кубком в обеих вытянутых руках, подошёл к виночерпию. Виночерпий – один из Комиссаров, неспешно закатал рукава балахона, потом рукава белоснежной рубашки, неторопливо открыл стоящий на дубовой бочке с золотыми обручами золотой сосуд в виде бочонка, серебряным ковшиком зачерпнул ритуальное вино и демонстративно, тонкой струйкой наполнил кубок Флемо Десятого.

С наполненным кубком на подносе Главный Властелин прошаркал ногами по редкой красоты наборному паркету, подошёл к трону, кряхтя, склонился перед Флемо Десятым, и тот, как и положено по ритуалу, принял кубок обеими руками.

Комиссары брали со стола кубки, омывали их и подходили к виночерпию. С наполненными кубками опять выстроились в прежнем порядке. Поочерёдно перед троном вставали в круг с изображением Звезды Абсолюта, высоко подняв кубок, называли себя и от имени своего рода произносили поздравительный тост с пожеланием самоотверженно служить, не уронить, не посрамить, проявить, продолжить, раскрыть, повысить, и пр., и пр. Восклицания: «Виват». Профессор же, почти не слушая, с отвращением поглядывал в кубок: и цветом, и густотой вино очень походило на кровь. Коснувшись своим кубком кубка Флемо Десятого и, сделав глоток, Комиссар отходил, а в круг перед Флемо Десятым, пригубившим вина, вставал следующий Комиссар. Стараясь запомнить, Профессор вглядывался в лица и считал Комиссаров. Но вскоре перед его глазами всё поплыло, и он сбился со счета; стало казаться, что к нему подходят одни и те же. Вспомнилось название ритуала – «осушение кубков» и, стукнувшись кубком с очередным Комиссаром, запрокинув голову, он допил до дна, а потом уронил её на грудь и удобно развалился на троне. Главный Властелин, всё время стоявший рядом, осторожно взял из его руки кубок и поставил на постамент. Действие продолжалось уже без участия Флемо Десятого. Комиссары произносили заготовленные поздравительные спичи и стукались своим кубком о пустой кубок, стоящий на постаменте.

По завершении ритуала со смехом, дружно через весь зал понесли Флемо Десятого в примыкающую к залу комнату отдыха и уложили там на кушетку.

– Я же предупреждал: только пригублять! – сердито ворчал хлопочущий возле него Ротари Восьмой.

Проснулся в своей постели вечером следующего дня. Рядом сидела Мария, душистой салфеткой вытирала с висков пот, гладила лицо, пальцами разглаживала, так вдруг сразу, появившиеся на лбу и переносице морщины и, смеясь, ласково выговаривала:

– Разве можно так напиваться, что людоеды причудились…

– Людоеды? – удивился, и тут же вспомнил: «людоведы»… Провёл по лицу ладонью, заметил кольцо на мизинце, снял, зашвырнул.

В первой половине следующего дня на связь вышел Ротари Восьмой. Заботливо спросил:

– Как ты? Живой? Я предупреждал тебя или нет, чтобы ты только пригублял?! Это же не простое вино… Скажу тебе, что впечатление ты на всех произвёл хорошее и речь понравилась. Сегодня к девяти будь в Банкетинг хаусе.

Профессор невольно сморщился, и, глядя в жизнерадостную круглую физиономию Ротари, подумал, что, похоже, его начальник бо-о-льшой жуир. А тот, по-своему истолковав гримасу Профессора, заверил:

– Да, да впечатление о тебе прекрасное. Не переживай. Сегодня на встрече, возможно, будет и один из… – значительно воздел к потолку глаза. – Это для тебя, да и для всех нас, людоведов, великая честь… Приготовь коротенькую речь. До вечера.

Продолжая смотреть на отключившийся видеоэкран, Профессор задумался о тайном построении власти. Вырисовывалась её пирамида.

Часть третья

Глава первая

Элитная каста составляла не более десяти процентов населения Мира Абсолюта. Её назначением её было: создавать научную базу материального благополучия Мира Абсолюта, осуществлять контроль над работой производств в массовой касте, обеспечивать и развивать эстетические запросы слоя Высших. В элитных городах находились высшие учебные заведения, школы искусств, консерватории, научно-исследовательские, архитектурные и проектные учреждения,

Чтобы творческие способности человека не отвлекались на устройства быта, города элитной касты строили с заботой о комфортности проживания.

Просторно раскинувшиеся в живописных местах, элитные города были красивы и уютны. Среди обилия растительности, улицы из невысоких домов разнообразной архитектуры, в глубине садов – уютные коттеджи; парки с множеством цветов и фонтанов; для поддержания порядка – армия роботов: разносчиков, мойщиков тротуаров и окон, уборщиков помещений, садовников, и пр.

Центром и украшением городов и элитной, и массовой каст были возведённые на естественных или насыпных холмах Храмы Абсолюта, а архитектурой подобные Главному Храму на Острове Высших. Красотой и богатством отделки они затмевали все здания этих городов: такие же, как и на Острове, отделанные золотом подпирающие антаблемент сдвоенные колонны, в высоких овальных окнах – витражи с изображением гербов городов данного сектора, в апсидах на светлом полу – чёрные христианские кресты и звёзды в полумесяцах. Центральным залом в них являлся Высокий Овальный зал, занимающий почти всю площадь храма. На его стенах между пилястрами на каменных скрижалях, буквами из смальты разных цветов написаны Главные Законы Мира Абсолюта (ГЗА). Под барабаном купола – большой хрустальный шар, причудливыми лучами направляющий на скрижали свет, поступающий через барабан, отчего смальтовые буквы на скрижалях посверкивали, как драгоценные камни. Возле пилястр, вдоль стен, на высоких постаментах – бюсты руководителей Мира Абсолюта со времени его основания.

Как и под Главным Храмом Мира Абсолюта, под храмами и элитной, и массовой каст находились Тайные Храмы Церкви Асмодея.

Город НГЭ-2 находился в предгорье Альп на поросших лесами холмах. Его пересекала горная река с арками мостов, соединяющих закованные в гранит берега. В нескольких километрах от НГЭ-2 в горах находился старинный город-музей – город древней крепости, незаселённых дворцов и кафедрального собора. Когда-то он был тесно застроен, но, со временем, не представляющие архитектурной ценности застройки снесли, на их месте разбили скверы и парки в стиле соответствующем общему стилю города, и построили отели для Высших. Во время горнолыжного сезона въезд в город-музей для элитной касты закрывался.

* * *

Последний год учёбы, последний год жизни в школе был наполнен волнующими ожиданиями грядущих жизненных перемен. Выпускники чувствовали себя уже совсем взрослыми и даже с учителями держались уверенно, раскованно, почти как с равными. Как птицы, готовящиеся к полёту, они стайками собирались на школьной площади, допоздна гуляли по школьному парку и горячо обсуждали какую избрать профессию, в какой поступать вуз. Их души переполняли радость и смятение, одновременно было и весело, и грустно.

Катя долго не могла решить, чем будет заниматься по окончании школы. Когда Доктор спрашивал её об этом, вместо ответа, она смотрела вопросительно и ждала что скажет, как решит он. Она привыкла во всём полагаться на него. В конце концов, были отклонены педагогический, музейный, медицинский факультеты и решено попробовать поступить в консерваторию на вокальное отделение.

В последний раз написали сочинение, восхваляющее Мир Абсолюта, как высшую ступень, вершину развития общества, и пришла пора выпускных экзаменов с их волнениями, переживаниям.

В консерватории Катю прослушали, сказали, что стоит попытаться поступить, но всё будет зависеть от того, какие голоса приедут из других секторов; а пока предложили заниматься в вокально-хоровой студии при консерватории. Она временно поселилась в городской квартире Доктора и, тратя много времени на дорогу, ежедневно ездила на занятия: консерватория находилась на окраине города, при въезде в город-музей. Доброжелательный коллектив, серьёзные занятия – всё это понравилось, и, когда не прошла по конкурсу, но ей предложили остаться в хоре, а на следующий год ещё раз попытаться поступить, она, не раздумывая, согласилась.

Школьная подруга, ещё не решившаяся поступать в художественную школу, работала в реставрационной художественной мастерской города-музея. Девушкам приходилось много трудиться и обе упорно готовились к поступлению в вуз.

Всем молодым семьям предоставлялась удобная однокомнатная квартира, обставленная новой мебелью, снабженная бытовой техникой и роботами. Для одиноких такие квартиры предоставлялись на двоих. Катя с подругой поселились в районе у подножия гор в красивом доме с широкими балконами, просторными светлыми холлами, бесшумными лифтами, с арочной галереей на первом этаже, ведущей в уютную столовую, обставленную дорогой стильной мебелью. С балкона их квартиры открывался вид на усаженную цветами набережную и лесопарк за рекой.

Среди художников, музыкантов и соседей по дому у девушек появилось множество друзей и знакомых. Жили они дружно, весело, беспечно. В девушек влюблялись, однако, сама Катя оставалась холодна. После гибели Георга она словно не жила, ни что не задевало её души…

На следующий год Катя поступила в консерваторию, но продолжала петь в хоре. Хор исполнял сложные классические произведения, путём непрестанных репетиций добиваясь всё более совершенного воплощения, цельной эмоциональности исполнения. Солировали в хоре артисты оперного театра. Концерты хора в кафедральном соборе города-музея проходили при полном аншлаге. С поступлением в консерваторию нагрузка стала большой, но оставить хор Катя не захотела. На танцы времени не оставалось, и она перестала посещать танцевальную студию.

Как-то, прогуливаясь в центре города, услышала, что её окликают. Оглянулась. Широко улыбаясь, к ней торопился молодой человек. Это был друг Георга, его одноклассник, известный школьный острослов и балагур. Едва узнала его, Он переменился, стал совсем взрослым, элегантным, уверенным в себе. Пошли рядом, расспрашивая друг друга, как живут, чем занимаются. Оказалось, он учится в эстрадном училище и одновременно подрабатывает ведущим во Дворце радости и веселья – ДРВ.

– У тебя, конечно, нет жетонов и денег маловато, и ты ещё не была в ДРВ? – спросил утвердительно, – но я приглашаю тебя, уж такой я щедрый и расточительный транжира и мот! Но! учти, очень хороший, просто замечательный, человек!

– Увы, я не одна, – смеясь, развела руками.

– Кто таков?! – шутовски выпучил глаза школьный товарищ.

– Подруга. Да ты её знаешь – наша, из нашего класса.

– Веду обеих. Давай адрес – вечером зайду.

Вечером девушки впервые попали в ДРВ, о котором много слышали. Чтобы всё осмотреть, они пришли пораньше. Ресторанные залы ДРВ были небольшими, но различно оформленными: зал-харчевня с грубыми деревянными столами и табуретами-бочками; юбилейный зал с двумя рядами колонн и зеркальным стенами, отражающими множество красивых бра; понравился оригинально оформленный зал с кабинками в виде раковины, грота, пещеры, беседки и эстрадой в его центре. Когда звучала музыка, в каждой из кабинок создавался свой звуковой эффект. Во всех залах шло своё представление, а залитый светом от огромной шестиконечной люстры танцевальный зал объединял все залы воедино. Был ещё один зал, зал фуршетов – длинный с множеством небольших красивых люстр и с витражами в стрельчатых окнах.

Когда шли, их товарищ, смущаясь, признался:

– Девочки, я богат, но не как Крёз. Средств у меня хватит только на бутылочку вина и недорогие мороженое.

Подруги рассмеялись:

– Не переживай! У нас самих есть на вино и фрукты. Нам, главное, посмотреть – как там.

Девушек усадили в колонном зале, рядом с эстрадой. Вечер прошёл весело. Друг их был в ударе, и они много смеялись, а от кавалеров, желающих с ними потанцевать, не было отбою.

Через несколько дней школьный товарищ явился к ним домой с предложением:

– У нас создаётся новая молодёжная программа. Катя, я порекомендовал тебя. Помнится, ты в школе пела и всем нравилось. Договорился, что завтра тебя прослушают.

– Завтра я весь день занята.

– Ты, что не понимаешь, как тебе повезёт, если тебя возьмут?!

– Не знаю, что делать…, – растерялась, – подожди, я поговорю с Доктором.

– Чего ждать? Говори сейчас! – друг не ожидал подобной реакции.

По счастью, Доктор оказался дома. Рассказала о предложении. Он ненадолго задумался:

– Думаю, стоит испытать себя… Отказаться никогда не поздно, а желающих они всегда найдут. Завтра сообщи, как все пройдёт, тогда и решим окончательно.

Во второй раз после окончания школы прошла проверку на лояльность и один вечер в десятидневку стала выступать в ДРВ. В концертах она исполняла всего несколько песен, но постоянно меняла репертуар. Очень пригодилось умение танцевать.

В хоре произошли важные перемены – симфонический оркестр возглавил молодой очень талантливый дирижёр. После долгих, неустанных репетиций хор совместно с солистами и оркестром стал исполнять реквием итальянского композитора эпохи Заблуждений. Исполнение такого необычайно грандиозного творения для города стало заметным событием, и на концерт в кафедральном соборе трудно было попасть. Шли разговоры, что в лыжный сезон, когда город-музей для элитных закроется, хор с оркестром пригласят выступать перед Высшими, и если исполнение понравится, то для выступлений, возможно, даже пригласят на Остров Высших.

Как это бывало всегда, перед началом горнолыжного сезон специальная комиссия составила концертную программу; и, как ожидалось, в неё включила исполнение реквиема. Коллектив хора волновался: предстояло выступать перед столь взыскательной публикой.

В том сезоне среди Высших была мода на Средиземноморские курорты, поэтому любителей покататься на лыжах в горах нашлось немного, а среди них не нашлось ценителей серьёзной музыки. Хористов, привыкших выступать перед многочисленной публикой, обескураживало, что петь приходилось для трёх-пяти человек – столько приходило на концерты. Дирижёр убеждал:

– То, что публики мало, не должно влиять на исполнение. Вы должны проникнуться, какая это публика.

Вдохновенное дирижирование заставляло музыку звучать так, «словно создана она была именно в этот момент», – так считали истинные ценители. Эта же публика зевала и жиденько хлопала.

А по окончании сезона произошло неожиданное. Дирижёра вызвали в департамент культуры административного центра сектора, откуда он вернулся крайне огорченным: как «вредное пессимистическое произведение, не соответствующее духу Абсолюта», реквием исполнять запретили. Все приуныли: их труд и надежды пошли прахом, любимое произведение звучать уже не будет…. А вслед за тем, из департамента приехала комиссия разбираться с репертуаром хора. Прослушав репертуар, кроме реквиема, им запретили еще и исполнение хора из оперы русского композитора Эпохи Заблуждений. Казалось бы, на этом треволнения и закончились, но в коллективе что-то надломилось, некоторые стали подумывать, не покинуть ли хор.

* * *

Единственное, что объединяло людей и элитной, и массовой каст, – это чувство, до самозабвения, преданного преклонения перед Высшими, в главный праздник – Дни Благодарения, доходившее до состояния экстаза.

К Дням Благодарения готовились весь год: писали прославляющие мудрость Высших литературные произведения, рисовали картины и снимали фильмы о счастливой жизни под руководством Высших, посвящали Высшим свои открытия, трудовые достижения, дети писали сочинения про счастливое детство и разучивали песни, славящие Высших. Задолго до празднества на предприятиях и в школах проходили репетиции шествия: люди тренировались шагать в ногу, чётко чеканя шаг.

Праздник длился три дня. Каждый его день имел своё название: первый – день Благодарения, второй – день Достижений, третий – день Всеобщей Радости.

Празднование открывалось парадом полиции и пожарных команд. За ним следовало шествие бесконечных колонн Абсолюта. Колонн людей в шапочках, увенчанных символизирующими Звезду Абсолюта золотистыми шарами с отходящими в разные стороны шестью золотистыми проволочками, и чередующихся с ними колонн подобранных по росту людей, на голове которых золотом сияла одна из букв слова А-Б-С-О-Л-Ю-Т – в соответствии с количеством букв, по семь человек в ряду. Под исполнение духовыми оркестрами бравурных маршей, все три дня такие колонны шагали во всех концах миллиардного Мира Абсолюта.

Во второй день праздника чествовали и награждали, отличившихся в труде. За выдающиеся достижения награждение проходило в Высоком Овальном зале Храма Абсолюта, а за не выдающиеся – на площадях во время концертов, в перерывах между номерами.

Шумным, весёлым был третий день – день Радости. На перекрёстках, украшенных флагами, шарами и прославляющими Высших транспарантами – гром духовых оркестров, толпы поющих и танцующих, эстрадные концерты, бесплатные сладости, напитки, мороженое.

Завершался праздник красочным салютом. Под оружейный грохот, небо рассекалось лучами прожекторов, расцвечивалось огненными букетами и каскадами разноцветных брызг.

Отгремели оркестры, отшумел праздник, но люди ещё долго вспоминали его. На каждом углу продавали голографические записи праздничных концертов.

Как бывало часто, вечером со своими конфетами к девушкам на чаепитие явился сосед-художник. Включили запись концерта с выступлением Кати. В комнату ворвались звуки марша и громких здравиц: на экране двигались колонны – бесконечные людские ленты, разорванные на неравные отрезки-коллективы; сияние золотых шаров и букв над головами; лица у всех воодушевлённые, радостно-торжественные. Обогнув холм Храма Абсолюта, колонны проходят мимо трибун с развивающимися флагами, откуда их через усилители приветствует администрация города, на что шествующие отвечают одновременным вскидыванием рук со сжатыми кулаками.

Концерт начался выступлением известного в городе поэта. Вдохновенно встряхивая головой с седой гривой волос и размахивая рукой с зажатыми листами бумаги, он читал сочинённую к празднику длинную поэму, прославляющую мудрость Абсолюта, превосходящую суммарную мудрость всех смертных, так счастливо устроившего жизнь людей, что каждый с рождения знает своё место и права человека своей касты. Пока поэт читал, художник, презрительно глядя на него, с хрустом раздраженно грыз карамельки. Потом детский хор высокими звонкими голосами спел песню, разученную специально к празднику. Следующей выступала Катя. Чёрные веки, ярко-красный рот, алебастрово-белые щёки, усеянное блестками черное трико, золотая шапочка-светило, вокруг которого вращаются шарики-планеты – она танцевала что-то сложное, замысловатое, движения её были гибки и грациозны. Танец назывался «Посланец небес». Ей хлопали.

– Молодец, Катька! – похвалил художник и тоже похлопал.

Не дожидаясь конца концерта, он простился и ушёл. Хотя и сам он отшагал в колонне художников мимо Храма Абсолюта, вид шествия раздражал его. «Колонны холопов», – язвил про себя. Когда-то очень талантливый, он так и не смог вписаться в традиционные для Мира Абсолюта рамки искусства; современное искусство он считал эпигонством, ему было тесно, скучно, неинтересно. Начинал он с поиска новых форм выражения, но постепенно скатился к обыкновенному эпатажу. Одно время много пил, из-за этого от него ушла жена, теперь он пить бросил и трудился в художественном цехе рядовым художником-оформителем. Со своими юными соседками он дружил, шутливо, каждой оказывал знаки внимания, а девушки считали его старым, – хотя ему не было и сорока, – забавным чудаком, с которым просто и весело. Они шутливо опекали его.

* * *

Закончила консерваторию, нужно было принимать жизненно важное решение: либо брать направление в школу учителем пения и музыки, либо остаться в хоре и петь в ДРВ. Доктор и старшая мамочка сказали: «Поступай, как тебе лучше», но она знала, что они хотят видеть её учительницей в школе, в их школе. Катя решила, что школа никуда от неё не денется, а пока пусть всё остается как есть.

Теперь она выступала в ДРВ почти каждый день – поочередно в каждом зале. Её исполнение дышало неподдельным чувством, было свежо, чисто, молодо. Высокая стройная фигура, ясные грустные глаза и, особенно, свойство простое, но недоступное многим – всегда держаться с достоинством – всё это выделяло её. У неё появились поклонники, ей дарили цветы.

На небольшую сцену, сменяя друг друга, выходили певцы, танцоры, юмористы, жонглёры, музыканты. Во время выступления, за столиком почётных гостей Катя заметила знакомое лицо, узнала тренера Георга, а рядом с ним, догадалась, – аэролётчики. Исполнив песню, волнуясь, произнесла:

– Сегодня я буду петь для самых смелых и отважных в нашем городе людей, для почётных гостей сегодняшнего вечера – горных аэролётчиков.

Все захлопали, громче других удивлённые аэролётчики. Одну за другой она пела песни аэролётчиков, которым её обучил Георг, под конец спела песню о самом Георге, сочинённую композитором-выпускником их школы. Закончив выступление, спустилась со сцены, подошла к столику, за которым сидели аэролётчики.

– Садись с нами, девочка, – пригласил растроганный тренер.

Она поздравила аэролётчиков с удачными соревнованиями, нарушив запрет принимать угощения от посетителей, выпила с ними бокал шампанского и стала прощаться.

– Ты уходишь? – спросил тренер.

– Да. Больше я сегодня не пою.

– Я провожу, – встал.

Прошли в гардероб, подал ей шубку. Шли, разговаривали.

– Расскажи, как живёшь.

Она рассказывала о себе, он одобрительно смотрел на неё – красивую, нарядную. Когда дошли до движущейся дорожки, прощаясь, попросила:

– Скоро годовщина смерти Георга. Нельзя ли слетать на место его гибели?

Аэролет низко летел над горным многокилометровым ледово-снежным пространством: ледовые трещины, скальные стены, горы прекрасные, величавые; тут и там разбросаны горнолыжные комплексы, а от них к горным вершинам тянутся канатные дороги. Летели по маршруту последнего полета Георга. Долетев до Чёртова ущелья, аэролёт снизился ещё и влетел в синюю тень сменяющих друг друга вершин.

«Прощай, мой дорогой, мой самый лучший человек. Прощай, мой Георг», – плакала беззвучно.

Расставаясь, тренер сказал:

– Может, будешь с нами? У нас дружно, весело.

Задумчиво покачала головой. Он понял.

– Ну, давай, дочка, – по-товарищески похлопал по плечу.

* * *

В столовой дома, где жили девушки, шла свадьба. Замуж выходила Катина подруга, с которой они прожили несколько лет вместе, как сёстры. Жизнью насыщенной и интересной жили весело, дружно, поверяя друг другу свои секреты. Подруга выходила замуж за Катиного многолетнего, казалось, до гробовой доски, преданного поклонника. Это был молодой художник – спокойный, задумчивый, талантливый юноша. Несколько лет он дарил цветы, безропотно сносил Катино пренебрежительное отношение и, казалось, был готов за неё в огонь и в воду, а вот теперь женился на её подруге…. Концерт на свадьбе вёл их школьный товарищ. Старался он во всю, и свадьба получилась очень весёлой. Катя поздравляла, пела, танцевала, была оживлена и весела.

Возвратясь со свадьбы, походила по квартире, вдруг ставшей пустой, и почувствовала тягостное одиночество. Долго сидела в темноте у окна, за которым уже светало.

Включился сигнал связи. На экране высветилось лицо школьного друга:

– Не спишь? Сейчас приду.

Пришёл непривычно серьёзный. Принёс бутылку вина.

– Давай выпьем за новый этап твоей жизни.

«Действительно, – новый этап», – подумала безрадостно, и, не в первый раз, удивилась его душевной чуткости.

– Думаю, для тебя не секрет, что я люблю тебя, – в голосе прозвучала нежность.

Она смотрела удивлённо – это было открытием.

– Выходи за меня замуж.

Смятенно молчала. Он стоял возле окна, не видя, смотрел на тускло светящиеся в рассветных сумерках фонари набережной. Подошла, встала рядом, взяла за руку.

– Зачем я тебе без любви, – проговорила ласково.

– Всё ещё помнишь?

– Помню…

Вслед за этим произошло событие, которое Катя восприняла, как свалившуюся на неё беду: Доктора отправляли в домстар. Из-за обоюдной занятости, в последние годы они встречались не так часто, как хотелось, но то, что в любой момент она может увидеть его, посоветоваться с ним, просто побыть вместе, служило ей опорой, придавало уверенности в жизни.