Лан-Эа, властитель небес. Том второй

Глава тринадцатая

Скорей всего, мой терем располагался на скалистом утесе, цвет которого наблюдался зеленовато-бурым. Не имеющий какой-либо растительности он слегка загораживал своим одним более вытянуто-дугообразным краем, лежащую внизу долину. Структура того утеса живописала разнородные по толщине каменные пласты, плотно наложенные друг на друга и, одновременно, покрытые шероховатыми выемками, бороздками, да обрывистыми сеченами, по рубежу порой поражая взор и вовсе обтесано-рваными гранями. С его вершины (зримо в отношении моего терема) вниз срывался большим потоком водопад, чей тон воды можно было сравнить с сияющим бело-серебристым, а курящаяся возле него дымка, создавая наблюдаемую кривизну, переливала в себе еще и голубые, желтые полосы. Под тем мощным ниспадающим потоком воды каменная поверхность изгибалась вглубь утеса и лежала продолговатыми трещинами, создающими множественные выемки, выступы, террасы, заусенцы, отдельные островерхие зубцы аль все же ступени.

Просматривался и сам серый небесный купол планеты Садханы по которому ровно протянулись желто-розовые полосы, особенно ярко виднеющиеся в местах стыка с лучами звезд. Тара и Лакшми располагались на небосводе на одном уровне. Хотя первая звезда по размерам в четверть превосходила вторую, а их белые диски, охваченные ярко желтым ореолом сияния, распространяемого во все стороны, делали более видимыми пять мелких свинцово-серых круглых пятнышка, таким побытом, проступающих соседних планет.

Я сидел на ближайшем к стене широком кресле, сидение которого выдвинулось вперед, а само оно развернулось так, чтобы можно было наблюдать вид за окном… точнее за стеной. В этом месте не имелось никаких преград, и даже отсутствовал какой-нибудь купол. Обаче, мне казалось, Ковин Купав Кун толкуя о том, все-таки не до конца стал откровенен, ведь капли воды, просыпающиеся с водопада, не залетали ко мне в комнату, не оседали парами на мохнатом полотнище пола. Вместе с тем ощущалась прохлада и свежесть самой воды. Стоявшие возле моего кресла два из трех невысоких треугольных столика прозрачно-белых, по рубежу ограненных узкими бортиками из розово-фиолетового граивейя, опять же слегка развернулись. И поместившиеся на них пузатые и точно плетенные из золтых веточек ковши, полные живых цветов и тут крупных нежно-сиреневых метельчато-ветвящихся соцветий, кои тархович указал, как румянки, дышали на меня сладостью, вызывая ощутимый голод.

Впрочем, я поколь старался воздержаться от еды, хотя главный дхисадж и настаивал, толкуя, что более полутора суток, согласно времени Тарх системы, я, находясь в лечебной капсуле, ничем не питался. Но я желал перво-наперво потолковать с Ананта Дэви и тархович уступил. Посему, когда Ковин Купав Кун ушел вызвать Камала Джаганатха, абы он не был в моем тереме, а находился в гостях у амирнарха (как я понял, сравнительно недалеко) Никаль принялся меня переодевать. Он, облачив меня в ярко голубое нави, которое скрывало грудь и, подобно юбке, мои ноги, также одним концом прикрывало левую руку до локтя, перенес меня в кресло, сам же заняв место позади него, почитай возле стены.

– Как прекрасно! – протянул я, наблюдая падающую вниз воду, не только проливающуюся потоком, но и летящую каждой отдельной каплей. И тотчас спустил вниз, с вытянутого сидения кресла, левую ногу, пытаясь на нее опереться, в надежде, что она мне все же подчинится.

– Не надобно сего творить, ваше великолепие, – тотчас раздался позади меня голос главного дхисаджа и я торопливо обернувшись, увидел, как он вошел через раскрытые створки дверей в опочивальню. – Коль вы малостью наберетесь терпения, убежден, спустя пару часов станете чувствовать ногу, – добавил он, и, подойдя ко мне ближе, перегородил своей фигурой сам дверной проем, хотя я, итак, понял, что створки поколь не сомкнулись.

– Почему это и вообще со мной происходит? – спросил я тарховича. Поелику сей вопрос меня всегда интересовал, так как мне все время казалось, я, поглощая сознания, что-то делаю неправильно. И тотчас подняв голову, воззрился в лицо Ковин Купав Куна приметив растянувшиеся в улыбке его вишневые губы.

– Слишком много и скоро вы, Лан-Эа, поглотили сознаний, не только жертвенного, но и взятого силой. Да и поглощать вы их, как мне видится, должны по другому, – отозвался, впрочем, не главный дхисадж, а сам Ананта Дэви, вошедший в мою комнату, верно, потому и не закрылась дотоль дверь. Абы стоило Камалу Джаганатху вступить в помещение, как створки дверей принялись медленно сходиться промеж друг друга.

– Как же надо? – вместо приветствия откликнулся я вопросом. Смещая свой взгляд с лица Ковин Купав Куна на медленно ступающего мимо меня, в направлении отсутствующей стены, сурьевича, ноне непривычно одетого в серебристое одеяние, напоминающее ормяк, который носил, как домашние вещи прабха, только тут без рукавов, капюшона и пояса. Он пришел не обутый, зачастую предпочитая именно так ходить, тем указывая, что находясь у амирнарха в гостях, ни чем себя не обременял.

– Надо думать, как и положено есть, кушать, поглощать, – пояснил Ананта Дэви и голос его прозвучал очень тихо, – ртом, – досказал он. И я понял, что главный дхисадж так долго отсутствующий, скорей всего, все ему уже поведал о произошедшем со мной. Тем избавив меня от очередного волнительного рассказа. Камал Джаганатх медленно дошел до зримого края пола так, что мне почудилось, он желал ступить вперед и упасть (вряд ли улететь) с сей высоты в долину, но не стал это демонстрировать при мне. Вспять тому неподвижно замер, вглядываясь в проливающий свои бело-серебристые воды водопад. И я вдруг увидел, как заплескалось в нем волнение, оное тягучими золотыми нитями света, вырывалось из его медно-серебристой кожи, кружась возле оранжевого сияния и с тем подавляя али впитывая плывущий там досель желтоватый дымок. Я тотчас шевельнул перстами, желая подцепить одну из нитей, но вспять того ее внезапно закрутило на месте движения. А я неожиданно ощутил такую горечь, хлестнувшей вибрацией по моим плечам, каковую испытывал в этот миг Ананта Дэви, сдобренную потерями, утратами очень близких, дорогих ему созданий, наполненную вечным желанием заглянуть в ушедшее, без какой-либо надежды, возможности там, что-нибудь поправить, изменить, повлиять. Это было ощущение невозвратности времени, напитанное тоской, болью, безысходностью, которую Камал Джаганатх всегда испытывал, всегда ощущал, и жил с ней. Жил с чувством болезненной острой потери в понимании причинности самого движения, хода жизни, существования всего этого Мироздания, Вселенной, Космоса. Посему приняв сие на себя и не в силах выдержать такую мощную чувственную вибрацию в плечах, я горько и громко закричал, глядя в спину сурьевича:

– Прекратите! Прекратите Камал Джаганатх так думать, чувствовать! Разве я виноват в ваших потерях, в том, что сам являюсь заложником желаний моего отца и Праматери Галактики? Почто вы себя и меня этой болью изводите? Думаете, да, мне нужна эта власть!? Нет! – я, прямо-таки, задохнулся от переживаний, ощутив, как тягостно завибрировала кожа на спине, и стоящий рядом главный дхисадж, ухватил меня за плечи и легошенько встряхнул, давая возможность прийти в себя. А после и вовсе потянув, прислонил меня к ослону кресла, посему я прикрыл глаза, и много тише досказал:

– Нет! Мне не нужна власть. Но я понимаю, Праматерь Галактика думает иначе, хочет иначе, не считаясь с моим и вашим мнением. Впрочем, я не буду против принять для себя виденное вами ответвление… – я не закончил, ведь голос мой дрогнул. Не то, чтобы я не хотел жить… просто стало так обидно за себя… Толком и ничего не имевшего, большую часть жизни прожившего в голоде, нужде, лишь на чуточку передохнувшего и опять вогнанного в какие-то цепки.

– Мое милое дитя, – протянул Ковин Купав Кун и попытался меня обнять, но я лишь яростно дернул плечами… Не давая ему меня обогреть…

А миг спустя услышал не менее беспокойный шаг сурьевича и его задрожавший низкий голос молвил:

– Мой уникальный мальчик, дитя, мой поразительный абхиджату, – одновременно, он, шумно дыхнув, подпел себе струнами гуслей, видимо, не менее ласкательно сказав обо мне на гиалоплазматическом языке, так как говорить со мной мог только он, выражая всю свою любовь. – Умоляю вас, тока не отгораживайтесь от меня, не полагайте меня своим недоброжелателем, – добавил Ананта Дэви и явственно присев подле моих ног справа на сидение, протянув руки, обнял и привлек меня к себе. – Ведали бы вы, как мне дороги, являясь моей частью, сутью меня, – дошептал он мне в голову, поцеловав в лоб. Да тотчас ощутимо задрожал, так точно пустил в меня всю испытываемую им ко мне любовь, заботу, тревогу. И я моментально уловил, что он не просто никогда не стремился к власти в Веж-Аруджане, а вспять того всегда ее боялся. Но поставленный моим отцом в выстроенное ради меня будущее ничего с происходящим не мог сделать, одначе и очевидно не раз пытался…

Эта пышущая откровенность с ранее испытанными сурьевичем переживаниями об ушедшем теперь телесно вызвали и во мне легкую дрожь и вибрацию сразу кожи и прахар полос… А после и тут как-то разом явившийся изнутри холодок на моей коже принялся распространяться и на прахар полосы, и с тем остужать мое волнение делая меня предельно спокойным, невозмутимым к панике, одновременно, сковывая и саму вибрацию.

– Голубчик, мой дражайший голубчик, – очень мягко продолжил толковать Камал Джаганатх. – Я выполню все, что указывает Праматерь Галактика, подчинюсь ей, або не могу рисковать вами, не могу позволить себе потерять вас. Понеже все допрежь мною выстраиваемое было содеяно, дабы вы стали полноценным властителем небес, вы стали БхаскараПраджапати-джа.

И я понял, что он все-таки все время старался выстроить собственные замыслы, быть может, порой, нарушая планы моего отца. Впрочем, он так говорил, точно просил меня, и я подвластный его молви, отворил очи, да слегка склонившись, поцеловал его в грудь. Ананта Дэви лишь крепче прижал меня к себе и не менее трепетным поцелуем ответив, приголубил мой лоб.

– Я знаю, понимаю, что вы хотите мне блага, – теперь я и отозвался, да легонечко отстранившись от него, воззрился ему в лицо. Непроизвольно пройдясь по зоркому очесу, в его лбу, обрамленному вывернутыми веками (с полупрозрачным розового отлива верхним и более кожистым нижним), где темно-лиловая радужка в форме звезды с многочисленными тонкими лучиками слегка закурилась в синей склере. Еще сиг и склера, так-таки, почернела, наполнившись марным отливом и заклубилась сильней, прикрывая своим цветом, лучики звездочки-радужки, кажется, тоже самую толику двинувшиеся по кругу. И тотчас меж его зорким очесом и моими глазами проявилось толстое и яркое в своем бело-серебристом свечение звездное скопление по форме напоминающее диск. Эта и, очевидно, мощная туманность, наполненная межзвездным газом, магнитными полями, пылью имела тонковолокнистую структуру и непостоянный окрас, будто являлась каким-то истоком, началом рождения.

– Что это? – едва дыхнул я вопрос, когда туманность пропала, а сам Ананта Дэви сомкнул сразу все три глаза, тем самым и разрушив нашу связь. Впрочем, он тотчас заговорил и голос его звучал то высоко, то вспять низко, наверно, сурьевич старался справиться с волнением:

– Это все, что осталось от моего старшего брата, девятого сурьевича СансараРудраАгни, вечного, мужского источника творящего стихии природы. Внегда я сомкнул в коло нить времени, дабы в грядущем меня не воссоздали из оставленного материала. Вдобавок того на малом узелке данного коло Врагоч должен был вывести в высокоразвитые расы существ джан, проживающих на планете Ладодея, системы Та-уи, кои несли в себе информационные коды СансараРудраАгни. Обаче мои дети Раджум, Ковин и Врагоч распорядились инаково, позволив подняться в высокоразвитые расы людоящерам… И долгое веремя я полагал, что измененное моими сынами грядущее, мое возрождение токмо ошибка. Одначе сие не так, або не я слагал будущее, а ваш отец, Лан-Эа, – он смолк и края его рта зримо задрожали, видимо, все о чем он сейчас говорил, оказалось весьма для него болезненно. Впрочем, с тем Камал Джаганатх не ответил на основной мой вопрос, понеже я тотчас его и задал:

– Почему тогда я увидел останки СансараРудраАгни? И вы, и я сразу?

– Мы были с ним, с СансаромРудраАгни предельно близки, – отозвался Ананта Дэви опять как-то пространственно, и с тем стремительно поднялся на ноги с кресла, точно стараясь скрыть от меня свои переживания, а может и сами мысли. – И инолды, глядя на вас, я вижу, будто принимая вспышками фантасмагорий, сей фрагмент. Должно стать, эвонто последний фрагмент существования СансараРудраАгни, осознания его как себя, а вже в ближайший сиг свершилось его окончательно рассеивания, исчезновение, марана… Почему я это вижу, глядя на вас и почему ноне вы смогли сие принять, мне не ведомо… – дополнил он и смолк. Однако мне почудилось сурьевич бы не до конца со мной откровенен. И в том, не столько совершая это во вред мне, сколько всего-навсего пытаясь защитить, уберечь от лишнего волнения. И сразу стоило ему прервать беседу, он протянул руку и нежно приголубил меня, пройдясь дланью по голове. Так, ровно ждал чего-то или хотел спросить, выжидая моего внимания. Посему я, также поспешно вскинул взгляд, уставившись на него, единожды, приметив его сильнейшее волнение, которое отражалось колебанием в двух серебристых придатках (вылезающих из макушки головы сурьевича и спаивающихся с височно-нижнечелюстными суставами) тончайшей, плетеной сети из голубо-черных нитей, да плесканием золотых нитей из охваченной ореолом света медно-серебристой кожи (сверху покрытой прозрачной слизью), прямо из исторгающегося оранжевого сияния и ровно желтовато-закручивающегося дымка.

– Хотел уточнить, Лан-Эа, – произнес Камал Джаганатх таким извиняющимся тоном, что мне стало его жалко. Абы Праматерь Галактика лишь единым своим движением сделала своего сына СансарСветовидФлинца подвластным мне. – Будете ли вы в состоянии и желании завтра принять статус и власть Нитья Веж-Аруджана?

– Может быть мы, ваше высочество, подождем, когда у его великолепия восстановится чувствительность ноги? – весьма недовольно откликнулся вопросом главный дхисадж, стоящий слева от моего кресла и все время нашего с сурьевичем разговора не проронивший ни слова.

Ананта Дэви самую толику повел глазами в направлении Ковин Купав Куна не то, чтобы, ни желая прислушаться к его советам, просто сейчас и весьма демонстративно оставляя ответ за мной. И коль правдиво, пугая меня такой покорностью…

– Даже не знаю, – протянул я и легонечко передернул плечами, жаждая сейчас, чтобы за меня приняли решение. – А вы, как думаете Камал Джаганатх? – все-таки вывернулся я вопросом, и увидел, как он улыбнулся, не только изогнув нижний край рта, но и проложив по верхнему краю вплоть до ноздрей тонкие морщинки.

– Ну, раз вы не уверены в собственном решении и силах, толды доверимся знаниям голубчика, Ковина. И отложим сие решение до вечера, ежели вам, Лан-Эа, таковое будеть удобно, – сказал он, вновь демонстрируя свою мудрость не просто создания, а самого творца. И я, тотчас радостно улыбнувшись, кивнул, соглашаясь с его мнением, ощущая его поддержку, помощь и понимая, что Праматерь Галактика не права. Ибо Ананта Дэви был воссоздан не только для моего становления, взросления… он словно был моей необходимой частью, опорой без которой я ничего не значу. Без которой я бы так и оставался зверем, продолжающим бороться за жизнь, вставать на лапы и подниматься с них лишь по причине внедренных инстинктов.

– Благодарю, голубчик за столь высокое мнение обо мне, вы вельми трепетны, – нежно ответил Камал Джаганатх, с вероятностью, приняв на себя мои мысли, оно как я желал, чтобы он их слышал. Теперь сурьевич, сместив взгляд на главного дхисаджа, и, легонечко качнув головой, спросил, – каковы Ковин ваши намерения по поводу нашего поразительного мальчика? Он может побыть с нами в приемном дворе амирнарха?

– Ваше высочество, Праджапати надоть отдохнуть и набраться сил, коль вы желаете, дабы завтра он принял власть, – отозвался Ковин Купав Кун таким тоном, ровно у меня все конечности не функционировали, а не просто левая нога.

– Добро, – незамедлительно и весьма покорно согласился Камал Джаганатх, и, наклонившись ко мне, поцеловал в лоб. – Тогды мы встретимся с вами, Лан-Эа, к вечёру. Кода-ка сие позволит Ковин, и вы отдохнувший, подумав, мне молвите свой ответ, – добавил он, и, так как я вновь кивнул, испрямился, и, развернувшись медленной поступью, с большим достоинством создания мудрого, величественного направился к широким с арочным навершием дверям, богато инкрустированным резьбой и самоцветными каменьями, чтобы вмале пропасть за раскрывшимися и сразу сомкнувшимися двумя створками. Оставив во мне состояние горечи и обиды за него… за столь неверные замыслы моего отца, которые с такой болезненной остротой теперь ему, Камалу Джаганатху, приходилось переживать.

– Не обижайтесь, ваше великолепие, – не громко произнес главный дхисадж, выводя меня из тех неприятных дум. – Но я взял на себя ответственность и хочу предложить нечто иное, тому, чтобы сидеть в приемном дворе амирнарха, – я медленно перевел взгляд с двери на тарховича и увидел широкую улыбку на его лице. – Тем паче мои возможности и власть в Тарх системе, на Садхане вельми значительна, и коль толковать правдивее, сосредоточена токмо в моих руках, никак ни Раджума. Обаче прежде чем вы услышите мое предложение, понадоба покушать.

Глава четырнадцатая

Ноне ел я много, и это вопреки тому, что выпил два кубана клеточного сока. Потому Никаля с подносом сменил не менее молчаливый Наэль. Весь тот срок моего поедания главный дхисадж стоял возле стенового проема, лишенного ограничения, наблюдая за красотами Садханы. Впрочем, стоило только и Наэлю покинуть комнату, сразу оглянулся, и, воззрившись на меня, легошенько качнул головой в направлении водопада, на фоне которого я увидел летящую фигуру Чё-Линга. Только не привычного, а перевоплощенного, с веретенообразной формой туловища, и круглой головой, покрытого темно-коричневым панцирем. Теперь было и вовсе приметны три пары конечностей авитару, мало чем отличимые друг от друга, сравнительно ровные и одного размера, длины. Первые, на вроде патрубок, отходили от стыка головы и туловища, будучи более удлиненными и мощными. Вторая пара рук, словно выходящая из груди завершалась шестью короткими пальцами с небольшими воронками присосками на концах. А спиралеобразные ноги заканчивались черными крупными воронками. Впрочем, в сей раз Чё-Линг был снабжен еще и парой крыльев, выходящих из его спины, достаточно мощных, где серебристо-белые перья шли в несколько рядов.

Поколь я вглядывался в авитару, он значимо приблизился к проему в тереме, и срыву свернув крылья, сложил их на спине. А в следующий миг уже ступил на пол моей комнаты, оказавшись шагах в трех от Ковин Купав Куна, таким побытом, подтвердив мои догадки, что там отсутствует какая-либо преграда. И я, глянув на его несколько потянутую вверх собственной макушкой голову, где не созерцалось, как такого лица, увидел там всего-навсего два больших черных глаза, сложенных из сотен срезанных наискось залащенных граней, да длинные усы-антенны.

– Я просто убежден, ваше великолепие, что вы предпочтете пребыванию в гостях у амирнарха, полет с Чё-Лингом, – произнес главный дхисадж, поглядывая на меня, и я, немедля, радостно закивал. – И будьте покойны, все время сего путешествия, вы будете находиться под присмотром и охраной не тока сотрудников Научного Ведомства, но и Военного Карауалауха. Пред полетом Никаль вас обует, ваше великолепие, а вы, Чё-Линг, – дополнил тархович, и, сойдя с места, направился мимо моего кресла к двери. – Будьте повнимательней, дабы мне не пришлось напоследи, требовать у Ананта Дэви вашего отвода от Праджапати, – он это сказал так, словно обращаясь, не столько надеялся на благоразумие авитару, сколько на мое. Посему я вновь и еще сильней кивнул, а Чё-Линг поспешно откликнулся:

– Будьте покойны, пречистый гуру, все будет, аки мы и обговаривали с вами, – Ковин Купав Кун наблюдаемо качнул головой и усмехнулся, малостью перекосив свои вишневые губы. Потому я понял, он и не очень-то надеялся на наше благоразумие, всего только хотел меня порадовать.

– Токмо не долзе, абы Ананта Дэви не улетит в Атиши-ансамбль поколь не вызнает решение Праджапати, – добавил главный дхисадж уже возле смыкающихся створок, уводя вслед за собой Наэля и вспять того оставляя в комнате вернувшегося Никаля.

– Благодарю, пречистый гуру, вы самый лучший, – однако успел я крикнуть, когда дверь сомкнулась, а слуга с золотистыми сандалиями поспешил к моему креслу, да опустившись пред ним на колени, принялся меня обувать.

Я посмотрел на Чё-Линга, переведя взгляд с наклоненной головы Никаля где длинные, красные волосы, закрученные по спирали и спадающие к плечам были собраны в один пучок, и подумал, что хотел бы видеть не эти его черные фасеточные глаза, а привычные мне с желтыми радужками, где вместо зрачков наблюдались лишь всплески сизого цвета. Это была наша первая с ним встреча после смены властителя… И я несколько так волновался, не зная чего сам хотел авитару и, как он в целом отнесся к такому изменению, понеже несмело спросил:

– Ну, ты как? Ты не сильно рассержен тому, что я сменил тебе властителя, без твоего спроса.

– Да, вы, что ваше великолепие, как же я могу быть рассержен, – откликнулся он и бархатный его голос прозвучал ласково и единожды поддерживающе. – Вспять того рад, что вы не токмо защитили меня от гнева Ананта Дэви, но и сделали своим доверенным лицом. Да и вмале я стану достопочтенный авитару самого БхаскараПраджапати, – досказал он и я уловил в его тоне уважение, почтение и гордость за себя и меня.

– Только пусть я так и буду саибом для тебя, не хочу, чтобы ты меня называл сим высокопарным великолепием, – проронил я и засмеялся, так как рядом с авитару всегда ощущал себя еще мальчиком, которому дозволено ребячится. Чё-Линг в ответ едва качнул своей шарообразной головой, и торопливо ступив с места, направился к моему креслу, немедля отозвавшись:

– Тока один на один, саиб. А иначе доложат Ананта Дэви, кой знали бы вы, как мене высказал, ащё и упрекнув вашим заступничеством. Благо при нашем толковании присутствовал негуснегести, кой всяк миг его сдерживал от гнева. Ужель-ка больно его высочество последние дни нервный какой-то, срывается не токмо на меня, но даже и на главного дхисаджа. Вже молчу я, как он запальчиво говорил надысь с адмирал-схалас и канцлер-махари при обсуждении каких-то военных перестановок.

– Будешь тут нервный, когда такое узнаешь, – сказал я, впрочем, не став вдаваться в подробности, ведь это было для меня также волнительно, как и для Камала Джаганатха. Да и коль говорить правдиво, мне сейчас хотелось полетать с авитару, а не разговоры вести. Потому, стоило Никалю повязать ремни на моих лодыжках, и, поднявшись с колен, отойти в сторону, как я спустил ноги на пол. Чё-Линг меж тем поравнялся со мной, и, остановившись в шаге, легонечко качнул плечами, вместе с тем колыхнув своими сомкнутыми крыльями, на оных сразу затрепетали широкие и длинные перья, с ощутимым довольством пояснив:

– Сие разработки Научного Ведомства тарховичей. Под кожу вводят зачаток, не больше ногтя, и вже спустя получаса выбиваются из-под нее вот такие прекрасные крылья, вмале разрастаясь. Боли никакой, одна приятность. Хотел было в своем истинном образе с вами полетать. Но главный дхисадж воспретил, пояснив, что коль вы без сопровождения, так я, непременно, должен быть экипирован. Засим мне их удалят, то вроде мгновенная процедура.

Он теперь подхватил меня подмышки, так и не позволив подняться, и развернув, так, что качнулись мои ноги, прижал к груди, крепко обвив двумя руками за стан. Да размеренной поступью направился к проему в стене, остановившись на самом краю пола. Поелику я, глянув вниз, увидел, как по лежащему под нами, весьма удаленному котловинообразному дну пропасти, поросшему лесными массивами, чьи кроны деревьев поражали бело-багряным цветом листвы, протекали тонкими ветками бело-серебристые воды речушек, каковые наполнял срывающийся с утеса водопад.

– Вы тока саиб не кричите, а то следящие за нами сотрудники Научного Ведомства, аль Военного Карауалауха подумают, что вам чего грозит и моментально нас перехватят, – произнес Чё-Линг и я, тяжело задышав, да с удовольствием глядя на такую высоту, в которой, как мне казалось парить мог и сам, и без крыльев, лишь кивнул. И тотчас авитару резко шагнул со мной вниз в саму пропасть, не просто полетев, а ощутимо низвергаясь, набирая скорость и, так молвить, падая камнем. И хотя в его способностях, в сей экипировке, была возможность замедлить движение, он это не стал делать, продолжив набирать скорость так, что не только свистел кругом воздух, но и срывающиеся капли воды осыпали мое лицо, материю нави.

А поверхность земли и вовсе как-то разом приблизилась, понеже я смог увидеть, что выступающие деревья тут с круглыми, конусовидными, пирамидальными, раскидистыми кронами колыхают багряными листами. Сами по кромке прихваченные белой полосой, листья были жесткими, и сравнительно не большими, да сужены книзу, и вспять имеющие округлую верхушку, ровно разделенную на две или три. Деревья тут смотрелись высокими, с мощными стволами и пористо-трещиноватой, ярко красной корой. А ветви росли по всей поверхности ствола таких деревов и опадающими нижними плотно прикрывали почву, которая толком и не наблюдалась. Так, точно в этих лесах создания, существа никогда и не ходили, только местами и то выходящими к речушкам, созерцались на почве тонкие тропы, набитые лапами зверья.

Скорость падения нашего увеличивалась, а когда до ближайших крон деревьев осталось не больше косой сажени, и сквозь ветви и листву я разглядел множество и вовсе мельчайших водоемчиков и тончайших ручейков, Чё-Линг резко раскрыл крылья и ощутимо ими, взметнув не то, чтобы взлетел, а застыл на месте. Предоставляя мне возможность разглядеть царящий внутри лесов полумрак и вроде стелющегося серо-желтыми полосами, пробивающимися чрез разрозненные кроны.

Это был, прямо-таки, водный край. Потому как, не считая более крупных речушек, превеликое множество наблюдалось на земле родников, ключей, криниц каковые не только струились по ней, но и, фонтанируя, выбивались из-под почвы, а пару-тройку шагов вновь ныряли под поваленные огромно-вывороченные стволы, ветви, ровно исчезая безвозвратно. Иногда такие тончайшие криницы впадали в небольшие разломы земли, образовывая там маленькие водоемы, берега которых покрывали низинькие кустики с шершавыми мощными и тут червлеными стволами, многократно расчлененными, да уплощенными ветвями. Порой там росли розовые ветвистые растения, на удивление, не имеющие листвы, а потому перевитые белыми стебельками лишайников, на кончиках и вовсе похожих на пучки, местами образующих перепутанные шарообразные гнезда, витье аль вспять нити. Сухие листья, корни, побеги и крупные каменья (опушенные прямостоячими, короткими пурпурными мхами, да лишайники в виде белой, рыжей корочки) выстилающие остатки не занятой водой земли делали расположившийся внизу лес глухим и непролазным. Хотя множество звуков, не только свиста и трелей птиц, воя зверей, гудение насекомых, хруста и треска веток, стволов, не говоря о бурлении воды, однозначно указывали, что лесные массивы тут обитаемы и явно оберегаемы тарховичами.

Мы парили на одном месте не долго, лишь до того момента, как я более-менее оглядел сам лес, а после Чё-Линг рывком взмахнул крыльями и мы понеслись вверх. Вскоре не просто поравнявшись с моим теремом, который стоял на дугообразном, каменистом утесе, а воспорив чуть выше и там вновь замерев. Посему я теперь хорошо смог осмотреть и свой терем, опять же созерцающийся дугообразно выгнутым многоярусным строением, достаточно мощным и словно сотворенным из камня, потому и переливающегося бело-перламутровым цветом. Крыша терема представляла собой многогранный сомкнутый свод, завершающийся трисаптати стоящими обок друг друга сфероконическими главами с изумительными по красоте накладками серебристо-белых с голубоватым отливом, и тут выполненных из граивейя, увенчанных золтыми длинными шпилями. Многообразием отличались изразцы украшающие карнизы стен с точной прорезью древовидных стволов, изгибающихся отростков, усиков и широких листов. И если на самом высоком уровне, где и располагалась моя комната, считай посередине терема, наблюдался проем, в последующих помещениях, как и в трех следующих под ними этажах (и естественно помещениях) в стенах поместились большие с округлым навершием окна переливающиеся бело-прозрачными стеклами с нанесенными на них изображениями цветов, деревьев, трав, преимущественно багряного, пурпурного, малиновых цветов.

Ярким светом внезапно мелькнула надо мной длинная и достаточно широкая полупрозрачная полоса, весьма удаленно висящая под серым небесным куполом, посему сквозь нее созерцаемо преломлялись, лишь после падая вниз, желто-розовые лучи Тары и Лакшми. Их белые диски от сего подвешенного и весьма мощного предмета и сами смотрелись несколько приглушенного сияния, как и желтый ореол, каковой они распространяли.

– Что это, Чё-Линг на небе? – указывая на увиденное явное устройство, спросил я, все еще держа вскинутой голову.

– Накопитель, – незамедлительно произнес авитару и сделал несколько плавных взмахов крыльев, с тем слегка развернув меня в сторону водопада. – Это устройство, кое накапливает, преобразовывая звездное излучение в энергию, оная питает ближайшие терема континента. На континенте Зара находятся терема лишь амирнарха, главного дхисаджа, канцлер-махари, адмирал-схалас, сердара исполнительного и распорядительного Десаха и еще порядка пятнадцати тарховичей. И днесь яснее ясного ваш терем, для которого, как пояснял амирнарх, Ананта Дэви выбрал самое живописное место.

– А, что тут на континенте нет терема Камала Джаганатха и пара-митры? – спросил я, сейчас уставившись на расположившийся, как раз напротив меня и Чё-Линга, срывающийся большим потоком бело-серебристый водопад. Кой, как, оказалось, выбивался не с вершины утеса, а чуток пониже и из самой стены, да собственным падением создавал курящуюся дымку, чьи переливы наполнялись ниспадающими лучами Лакшми и Тары.

– Ананта Дэви, негуснегести и прабха всегда останавливаются в Атиши-ансамбле, тут у них нет теремов, – отозвался Чё-Линг, и его неспешный полет, успокаивающий, как мне почудилось, был словно кем-то выверен, как и сам разговор. – Его высочество и вовсе весьма скромен и непритязателен. И все, что для него сделано в том же Атиши-ансамбле, лишь желание амирнарха и канцлер-махари. Он о том их никогда не просил. Понеже не надобно, саиб, на него гневаться, абы он вельми вами дорожит.