Детектив, бариста и призраки 2

Глава 3 Что-то попаданческое

Наиль проснулся от тяжелого бреда очень уставший и мутным сознанием. Долго вспоминал чья это прихожая, где он топчется в одним трусах. Обычно после попаданческих кошмаров он просыпался там, где заснул. В катастрофических случаях – в местах, где было больше энергии, то есть дома у мамы или мастера.

Вспомнил. Нарьяна – его возлюбленная. Старше его по возрасту и в звании. Хотя звание – это не из этой реальности, а из сна. Он поежился от холода и, покачиваясь как смертельно уставший человек, поплелся в спальню. Упал на край двухместной кровати и прополз под одеяло под горячий бочок Нарьяны.

– Илька? Как ты вошел? – сонно спросила Белова. – Ох, какой ты холодный… Будто раздетым по улице бегал…

– Угу, – согласился Наиль, не вслушиваясь в слова, а пытаясь смыть воспоминания этого кошмара ощущениями в ладонях: любимая, родная женщина. Живая.

– Илька, ты же помнишь мое главное правило? – грозно сдвинула брови Нарьян. – Сон важнее секса.

– Угу, – опять согласился он, всё же проваливаясь в воспоминания тяжелого сна. Снах, где он был попаданцем-санитаром времен Великой Отечественной.

* * *

Илья выпрыгнул на перрон безымянной станции, заинтересовавшись новым фактом. Санитарный поезд проезжал здесь уже не в первый раз, но раньше не было никакого дома, только прогоревшие остатки, присыпанные весенним снегом.

– Илья! Куда? – окрикнула его старшая санитарка.

– Люсь, ну ты же знаешь поезд четверть часа будет валандаться. Я успею прогуляться.

– Смотри мне, – пригрозила Люся веснушчатым кулачком внушительного размера.

Он медленно преодолел три сотни метров, внимательно глядя под ноги и обходя воронки после бомбежки. Шел и прислушивался к себе. Нет, не показалось. Дом выглядел брошенным, выстуженным, но искра жизни там тлела. Слабая искорка, слишком слабая для нормального человека. Может животное какое? Собака или коза. Нет, не пойму. Животные ощущались по-другому, но и для человека светилось слишком слабо.

Тоскливое предчувствие засосало где-то под ребрами.

Илья толкнул скрипучую дверь и прошел внутрь. Оглядел нехитрое убранство сторожки (на полноценный дом это строение не тянуло). Пусто, никого. Если только… Он привстал на лавку и заглянул на печь.

Чертыхнулся.

Предчувствие не обмануло. История грустная, но привычная по нынешним временам. Мертвое и остывшее тело неопределенного пола и возраста, скрытое одеждами. Уже не помочь. Слишком поздно. Но искорка тлела рядом. Нетрудно догадаться: ребенок.

Илья чертыхнулся еще раз и полез наверх. Младенец был очень плох, уже не шевелился и не плакал, но был жив. И проживет еще пару минут. Всего пару минут, если ему не помочь.

Поморщившись как от зубной боли, Илья выругался вслух, но уже громко, зло и отчаянно.

Забирать искры души у мертвых и отдавать их живым он научился. Криво, косо, как попало, но пока никто не жаловался.

Угум, потому что Илья это антикоммунистическое умение тщательно скрывал. А выжившие списывали на чудо, но никак не на доходягу-санитара с памятью как у рыбки.

Илья и сам списывал это на чудо, совпадение. Потому что принимать этот бред серьезно ему не позволял и так слабый рассудок, усугубленный провалами в памяти.

Он, как будто бы, воображал себе эти темные искорки, которые зачерпнул у мертвого тела (ага, женщина и вовсе не старая, как показалась сначала, а долго болевшая). Подержал, согревая эти огоньки, дождался (хоть времени было в обрез) когда они посветлеют и перелил/пересыпал/подарил младенцу (Ага, это девочка, а по энергетическому кружеву родня женщине и близкая, скорее всего дочь. Что ж возможно болезнь матери было и не болезнь, а беременность в тяжелых условиях войны).

Ребенок слабо, как котенок пискнул и зашевелился.

– Вот только не реви, – попросил Илья. – Начальник поезда этого не любит. – Младенец крякнул и прислушался, будто понимал что-то своим крохотным мозгом. Илья приободрился: – Вот так, правильно, будешь хорошей девочкой и мы покатаемся на поезде. Ту-ту-у, чух-чух-чух, ту-ту…

Он прижал к себе этот дурнопахнущий (запах, привычный для любого санитара, который уже не замечал) сверток и поискал документы и памятные вещи. Хорошо бы, чтобы девочка выросла под своим настоящим именем и хранила в памяти вещь из дома или от мамы. Пришлось потревожить мертвеца еще раз, снимая с нее длинную, с кисточками, шаль неизвестного цвета.

– Уважаемая маман, – сказал он вслух, чтобы призрак не обиделся и всё понял. – Это вашей дочке на память. Честно.

Нашел корзину и уложил сверток туда, потому что вроде как, если правильно помнил разговоры санитарок поезда, младенцев надо как-то правильно держать. Он не знал, но решил что проще положить на ровное, чтоб ребенок не сломался при транспортировке.

Огляделся задумчиво: где можно хранить документы? И единственным здесь предметом мебели с ящиком был комод возле входной двери. Да, в ящике обнаружилась шкатулка с письмами и документами. Илья вскользь посмотрел их, да, похоже документы именно этих людей. Он снял с зеркала на комоде фотографию молодой пары в летнем саду – родители девочки, без сомнения.

Потом поспешил на гневные крики санитарки. В этот раз он бежал, перепрыгивая препятствия, потому что поезд уже начал движение и отставать было никак нельзя: помрем здесь оба.

– Держи! – он передал корзину Люсе, а сам из последних сил вцепился в поручень, с ужасом понимая, что сил в слабых пальцах нет и он не удержится.

– Что это за наказание такое! – выругалась Люся, легко, одной рукой, втягивая тощее тело малохольного санитара. – Выгнать тебя с поезда за такие делишки, – сетовала она вслух громко, но не сердито. Злиться на убогих было не принято в деревне. Да нигде не было принято. К тому же слухи по поезду ходили такие, что Илька умеет боль снимать и не раз смертельно раненых с того света вытаскивал. Оттого и мозги у него набекрень, что вечно по границе между живыми и мертвыми ходит.

– Что в корзине? – спросила Люся.

– З-зайчик, – выдохнул Илька, отдышаться все никак не удавалась. Блокадный ленинградский холод и голод все никак не желал уходить из его тела, даже в жарко натопленном вагоне.

– Кто? – удивилась санитарка и потыкала куль пальцем. Басовитый рев был ей ответом.

– Ты гляди, – ахнула она. – Дитё принес…

– В подоле? – гоготнул завхоз, закидывая дохляка на плечо и утаскивая по вагону на его койку. – Удивил, но не очень. У санитарок ты такая… такой не первый. Ничо выходим.

– Почему «зайчик»? – спросила Люся, меняя пеленки младенцу.

– Фамилия такая… по документам… – пробормотал Илья, проваливаясь в сон, истощенный бегом и всем этим событием по переносу искр из одного тела в другое.

* * *

Нарьян почти провалилась обратно в сон, потому что молодой любовник лежал рядом спокойно, уснул как убитый, но задержалась и вернулась. Оттуда у него ключи от квартиры? Как вошел? Зачем? Почему в таком состоянии?

Подумала пару секунд и оставила вопросы на утро: сон важнее.

Илька поежился и прижался к ее груди холодным носом.

– Что это за наказание такое, – пробормотала она, дотянулась до ящика комода и достала бабушкину шаль. Длинную, с кистями. К этой шали еще прилагалась история о спасении бабушки, когда она была совсем младенцем, во время войны чудесным образом, но и эту историю она оставила на утро. Укутала Наиля поплотнее в одеяло, накрыла шалью и уснула.