О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

– Ну что?

Камбр только плечами пожал. Что он мог сказать? Что мальчика похитили и, скорее всего, похитители – феи? Да если бы ему такое сказали, он первым бы в драку полез, потому что этого не может быть. А вдруг это не феи? Вдруг морок напал на малыша, или лешачина мохнатая выползла из тигрового леса на охоту, и теперь малышу грозит беда, а он… Камбр решительно направился к телефону.

– Руфус? Это Камбр. Ты можешь сейчас прийти? Да-да, немедленно. Да, случилось. Вот придешь, я все тебе объясню. Пока.

Затем он позвонил в полицию. Но Ахав, как назло, был на задании, а дежурный, записав, что пропал мальчик семи лет, зовут Шамбр, рост средний, волосы кудрявые, темные с малиновым оттенком, глаза серые, особых примет не имеет, сказал, что ориентировку передаст, но лучше бы родители не сидели сложа руки, а сами опросили всех знакомых и родственников, может, пацан соскучился и поехал к любимой бабушке. Где бабушка-то живет, в Анатриске? Вот-вот в Анатриску и поехал. Дети нынче самостоятельные. Камбр крякнул и положил трубку.

– Бесполезно все это, – сказал он Балюне. – Да ты садись, садись. Чаю хочешь? Я сейчас чай поставлю.

– Почему бесполезно? – удивился Бальмон. – Все говорят, чем раньше заявишь в полицию, тем больше шансов…

Камбр только рукой махнул и, не выдержав, рассказал про записку и запах нечайной розы.

– Выходит, тут замешаны феи, – закончил он, – но кто ж мне поверит? И от записки ни следа не осталось.

– Феи-феи, – заворчал Балюня. – И в прошлый раз без них не обошлось, ты вспомни…

Тут в дом вихрем ворвался разъяренный Руфус.

– Ну, какого чвакла болотного ты меня сорвал?! Что стряслось?

– А, Руфус! Познакомься, это Бальмон Сбырки из Клюквина. Балюня – это мой лучший друг Руфус.

– Очень приятно, – церемонно кивнул Руфус.

– Можно просто, Балюня, – пробасил тот и так хлопнул Руфуса по плечу, что он аж присел.

– Ага, Балюня, – криво улыбнулся Руфус, потирая плечо. – Так вот зачем ты меня позвал, Камбр? Познакомить хотел?

– Нет, Руфи, у нас беда, Шамбр пропал…

– То есть как пропал!

Камбр вздохнул и пересказал историю с запиской.

– Что?! Феи? Не верю! – Руфус взъерошил и без того всклокоченную шевелюру и в крайнем волнении дернул себя за нос. – Чтобы феи?! Да у тебя жар, Камбр! Лучше бы ты в полицию позвонил, чем бредни мне тут рассказывать.

– Это у тебя жар, – буркнул Камбр, – а в полицию я уже звонил, они меня к бабушке послали.

И он пересказал свой разговор с дежурным. Пока Руфус, мрачнея, слушал Камбров рассказ, Балюня распаковал один из тюков и извлек на свет большую бутыль розового клюквинского вина, банку знаменитого клюквинского варенья из лепестков нечайной розы и зеленых игристых орехов, пакет сушеных марукатиц и настоящего громадного песчаного краба, какие водятся только у моря Румусов, с зажатым в клешне изумрудом чистейшей воды. Камбр, хоть и был ужасно расстроен, невольно залюбовался изумрудом, да и краб ему чрезвычайно понравился. Балюня же разлил вино по чашкам, которые притащил из кухни вместе с чайником и кастрюлей Ризиных тефтелек, все еще источавших божественный аромат.

– Ну вот что, – сказал он, указывая на стол, – мало ли что случается, а голодным оставаться не след. От нас пока ничего не зависит. Как было сказано в записке? Дождись карнавала? А карнавал начинается завтра. Значит, нужно подождать до завтра. Посему садитесь-ка ребята, выпьем за знакомство, да закусим, да обсудим ситуацию со всех сторон…

Карнавал начался с парада масок. На площади Конформистов, главной площади Дурмунурзада, собралось несметное количество народа. Толпа шумела, галдела, свистела. Стайки мальчишек шныряли туда-сюда, обстреливая друг друга свистящим горошком и скользкими липучками. Четыре самых знаменитых мукезских оркестра наяривали марши. Вдруг все стихло. Грянули фанфары, и на возвышение перед Дворцом разногласий поднялся новый мэр Дурмунурзада Сурим Пекер. Он простер руку и начал приветственную речь.

– Дорогие мои дурмунурзадники и дурмунурзадницы! Я, ваш любимый мэр, рад приветствовать вас на этом поистине всенародном празднике – зимнем карнавале…

Тут в динамике что-то щелкнуло и в дальнейшем ничего кроме бу-бу-бу, ррр, воу-воу разобрать было невозможно. Снова грянули фанфары, возвещая о начале парада, и… под марши полковых оркестров на площадь, кривляясь, кувыркаясь и прыгая, вышли клоуны. За ними ровным строем, четко печатая шаг, шли Балинные Коты в Башмачках и Кошечки-хаврошечки, Куколки-мяукалки, Барбариски, Заразочки всех мастей, целое стадо Мордоворотов с тяжелыми торбами, в каждой из которых непременно сидела маленькая Девочка в Синей Шляпочке, обязательно что-то жующая и время от времени выглядывающая наружу с невыразимым воплем. Вслед за ними тянулись не столь стройные и впечатляющие, но совершенно бесконечные ряды Дворников, вперемешку с Дырками от Бубликов и Фигами в Карманах, Одинокие Гитаристы, Ходики и Чайники со Свистками всевозможных модификаций. А так же Цветные Шары, Кубы и Призмы, символизирующие счастье, достаток и дружбу между народами. Веселье шло своим чередом. Уже отзвучали приветственные речи не только мэра Пекера и генерала Флоссера, но и директора театра Лажериза, издателя Корка Букинга, почетного учителя Мухобоя Флайтера и почетного графомана Каброна Мекуса, уже наорались до хрипоты мальчишки, навизжались всласть девчонки. Толпы горожан, подогретых легким сфаронцским (хотя некоторые, конечно, подогревали себя не какой-то там шипучкой для дошколят, а хряполкой и «Шизнутым кроликом» более на их взгляд соответствующими моменту), вовсю отплясывали зажигательную дрыгу под бравурные мелодии военных оркестров и с удовольствием раскупали у фей-топтушек булочки, крендели, пирожки и конфеты, а у фей-хлопушек – трещетки, свистки и глиняные игрушки с секретом.

Камбр уже раз десять обошел всю площадь вдоль и поперек, но нигде не нашел даже следов Шамбра. Он был в отчаянии. Всю ночь они с Руфусом и Балюней обсуждали, как быть и что делать. Но так ни к чему и не пришли. Утром Камбр помчался на площадь. Там еще никого не было, и он топтался у Дворца разногласий, вызывая подозрения бдительной охраны. Денек выдался как назло морозный и ветреный, Камбр продрог и в конце концов, не выдержав, вернулся домой погреться. К тому времени Руфус и Балюня уже ушли. Как они написали в записке: «на поиски ребенка». Камбр быстро перекусил, выпил полстакана хряполки и отправился обратно на площадь. Как раз к речи мэра поспел. Но вот уже и дрыгу все желающие оттанцевали, и дареная военными бочка вина выпита, а Камбр, как ни старался не мог отыскать сынишку.

Оркестры начали играть что-то разудалое и внезапно смолкли. Сначала мальчишки а потом и все остальные присутствующие на площади жители славного града Дурмунурзада посмотрели на небо, да так и замерли: над площадью парил настоящий Золотой дракон, и золотые чешуйки его шкуры сверкали и переливались в лучах солнца всеми оттенками желтого и красного. Площадь завороженно застыла. Дракон сделал пару кругов и плавно приземлился прямо на подиум перед Дворцом разногласий, нервно хлестнул хвостом, так что со ступеней Дворца взметнулась мраморная крошка, и провел лапой с жуткого вида когтями по деревянному настилу. Раздался скрежет, народ отшатнулся. Дракон прищурил зелено-желтый глаз и открыл пасть.

– Слушайте меня, дуркане, – загремело вокруг, – слушайте и запоминайте: грядут перемены. Наберитесь терпения и готовьтесь к худшему. Гоните из своих сердец злобу и отчаяние. Труд и терпение – только так сможете выстоять вы в грядущих испытаниях…

– Чудо, – то и дело шелестело в толпе, – чудо!

Но Камбру было не до чудес. Он искал Шамбра, и даже золотой дракон не мог его отвлечь. Убедившись, что сына возле дракона нет, Камбр просто повернулся к нему спиной и начал протискиваться сквозь толпу к зданию банка, стоящему напротив Дворца разногласий.

– Где-то здесь среди вас бродят потерянные души, – услышал он и остановился. – Души эти тоскуют по любви и пониманию.

Камбр вздохнул, втянул голову в плечи и еще решительнее принялся продираться сквозь толпу, которая внимала, казалось, каждому драконьему слову. Дуркане словно окаменели, даже расшалившиеся мальчишки замерли, а воздух уплотнился, стал еще более холодным и вязким, дыхание тысяч мукезцев сгустилось, превратилось в густой туман, который приходилось разводить руками, чтобы увидеть хоть что-нибудь. И вдруг!..

– Папа-папа! – закричал на всю площадь золотой дракон. – Папа! Это я! Я – Шамбр!

Камбр резко обернулся и в следующее мгновение уже обнимал сына. Золотая чешуя облаком взвилась вокруг них, а затем медленно осела на снег, и вместо гигантского Золотого дракона на шее у отца повис отчаянно взахлеб рыдающий маленький мальчик.

– Папочка, прости меня! Я не хотел… я не мог… я так по тебе соскучился.

Камбр почувствовал, что ноги у него подгибаются, он сел на снег, крепко прижимая к себе сына.

– Вот мы и квиты, Камбр, – услышал он чей-то мелодичный голос, оглянулся и то ли ему показалось, то ли в самом деле увидел в толпе край фиолетовой шубы подбитой фиолетово-серебристым мехом.

– Папуля, пошли домой.

– В самом деле, Камбр, хватит сидеть на снегу, зад морозить, да и Шамбр замерз, – невесть откуда взявшийся Руфус заботливо кутал мальчика в свою куртку.

– Да-да, пошли, – говорил Камбр, медленно поднимаясь и вытирая глаза. – Руфус, откуда ты взялся?

– Так, мимо проходил…

– А ты не видел тут…

– Пошли-пошли. Совсем заморозишь парня, вот и Балюня ждет.

– Кто? Ах, да!

Все трое направились сквозь толпу к одинокой фигуре, переминавшейся с ноги на ногу. Золотые чешуйки тем временем потускнели, почернели, смешались с грязным снегом, уже никто и не помнил в деталях великолепного Золотого дракона, так поразившего всех мукезцев, мало того, как-то от сознания всех ускользнуло, что легендарным Золотым драконом оказался маленький Шамбр Строфанзен, сын известного поэта.

Вернувшись домой, Камбр хотел было устроить Шамбру хорошую взбучку, но Руфус и Бальмон отговорили его. Взрослые принялись расспрашивать мальчика о его приключении, но ничего вразумительного так и не услышали. Сначала был балинный кот, потом тетя в фиолетовой шубке с каким-то странным мехом, джи… джил… потом… потом… Шамбр так старался вспомнить, что было потом, что от напряжения у него даже слезы выступили на глазах.

– Да хватит тебе, Камбр, парнишку мучить, – не выдержал Балюня. – Надо будет, так вспомнит. Иди-ка сюда, малыш. Мы с тобой пока отец и дядя Руфус ужином занимаются, вот лучше в карушки поиграем или, хочешь, книжку почитать? У меня есть классная книжка.

Камбр, недовольно хмурясь и ворча, что нечего вмешиваться в его с Шамбром отношения, еще немного, и они бы все узнали: и где он был, и что нужно было от мальца феям, и как это он стал Золотым драконом, – отправился на кухню. И тут позвонила Риза. Она как раз уложила Кел и Солли спать и решила узнать, как у Камбра с сыном дела.

– Все нормально! – бодренько отрапортовал Камбр. – Недавно пришли с карнавала, Шамбр там был Золотым драконом. Хочешь с ним поговорить? Шамбр, иди с мамой поговори!

– Алло, мама! Привет! Как ты там? Мы – хорошо! Мы ходили на карнавал. Так здоровско было! Жаль, что ты меня не видела! А к нам дядя Сбырки приехал – папин друг…

Сонно тикали часы в комнате на стене. Тихие разговоры взрослых убаюкивали, и Шамбр, сидя на ковре возле дивана и делая вид, что играет в карушки, на самом деле дремал с открытыми глазами, убаюкиваемый басовитым рокотом Балюниного говорка.

– Шамбр, иди спать.

– Ну пап, ну еще самую чуточку.

– Да ты посмотри, у тебя же глаза слипаются.

– Нет-нет… Ну пап… Ну па-па… А тогда сказку мне расскажешь?

– Хорошо, сказку расскажу. Только ты закроешь глаза и будешь спать.

– Буду-буду!

– Ладно, слушай. Жил-был мальчик. Жил себе как все, ничем особенным не выделялся. И вот однажды пошел этот мальчик на прогулку в темный лес. Шел он, шел и повстречал фею. Была она удивительно красивая, как, впрочем, и все феи… Шамбр, а ты помнишь ту тетеньку, которая увела тебя в лес?

– Помню. Только это была не тетенька, а фея.

– Хорошо, фея. А какая она была? Как ее звали?

– Не помню. Очень красивая. И она говорила, что ты очень умный, и мне надо тебя слушаться. Ну ты же все это уже спрашивал. Давай дальше рассказывай.

– Подожди. А о чем она еще говорила?

– Да папа же!.. Не помню я…

– Ну ладно. Слушай дальше…

Камбр рассказывал, а сам мучительно вспоминал: что же, что же такое он упустил сегодня? Интересно, что все-таки запомнил Шамбра? Помнит ли он, как был Золотым драконом? Золотым драконом!.. Сердце Камбра болезненно сжалось. Его мальчик был ни кем-нибудь, а самим Золотым драконом. умнейшим, мудрейшим, Так неужели это значит, что Золотые драконы существуют, и они среди нас, и вот его сын Шамбр… А еще, да-да, и это самое ужасное, Золотой дракон появляется перед тем, как миру предстоит измениться. Чтобы предупредить, помочь, уберечь… Но разве Шамбр может?..

– Пап, ну папа же! Что ты замолчал? Чем все кончилось-то?

– Что? Ах да, все кончилось хорошо, сынок. Очень хорошо…

Глава 20. Как Камбр учился летать

С треском и грохотом Мерка взломала лед, и он грязно-серыми глыбами поплыл, уносимый буйным течением пробудившейся от долгой спячки реки. Как обычно, Мерка вышла из берегов, затопив тигровый лес и вплотную подступив к городу, смела, как обычно, пару деревушек, но это, конечно, ни в какое сравнение не шло с буйством Тамарки, которая в этом году ухитрилась подмыть большую дамбу и затопить весь Нижний Тамар. Причем все произошло столь стремительно, что жителям пришлось спасаться на крышах, и утром они со своих насестов могли наблюдать, как медленно и важно, покачиваясь в маслянистых водах, проплывают разбитые велодрыны, полузатонувшие диваны и кресла, вывернутые с корнем громадные листотрясы, доски и прочая дрянь, а Тамарка весело выплескивается из окон вторых этажей домов, куда она, мучимая любопытством, прорвалась-таки этой ночью.

Камбр как раз закончил очередную поэму, сдал ее Берри Струпнику, получил причитающуюся по сему случаю порцию дифирамбов и довольный, что наконец-то отделался от этой тягомотины, шел по набережной Мерки, ежась от пронзительного весеннего ветра и с каким-то даже болезненным интересом всматриваясь в серую вспененную воду, когда его окликнул глюк Хамфри.

– Эй, Камбр, куда направляешься?

– Да, собственно, никуда. Гуляю.

– Не хочешь заглянуть в кабачок Леффса?

– Можно…

Друзья свернули с набережной и через пару минут уже спускались по крутой лестнице в довольно обшарпанный подвал, козырек которого украшала выполненная старинной вязью вывеска «Кабачок Леффса. Зайди и выпей».

В подвальчике, однако, оказалось вполне уютно, а главное, тепло, что Камбр, успевший хорошенько продрогнуть, весьма оценил. Оглядевшись, он с удовольствием отметил и полумрак, в котором словно плавали столики и немногочисленные посетители, и темно-синие, почти черные стены, и фонари «под старину», свисавшие на длинных цепях с потолка, и ненавязчивую музыку…

– Кто этот Леффс? – поинтересовался он у глюка Хамфри, который тащил его в глубину подвала, чуть ли не в самую темень.

– Устраивайся, – глюк Хамфри подтолкнул Камбра к стулу, – Леффсис – мой старинный приятель, тоже глюк, да сейчас он тут сам объявится.

В самом деле, не успели они усесться, как возле столика возникло серебристое облачко, которое немедленно уплотнилось и превратилось в длинный нескладный глюк, больше похожий на привидение, с длинным же носом и несколько унылым выражением физиономии, сразу же прояснившейся, едва хозяин узнал Хамфри.

– Хэммус, дружище, как давно я тебя не видел! Рад, рад, очень рад! Что желаете? Первая порция за счет заведения.

– Отлично, – глюк Хамфри, потирая от удовольствия руки, сделался розовым в клеточку. – Что мы желаем, Камбр?

Камбр пожал плечами и хотел было уже сказать, что можно хватануть по стаканчику «Кролика» и хватит, как глюк Леффсис посмотрел куда-то сквозь него и в совершенном восторге, сделавшись почти прозрачным, возопил:

– Камбр?! Камбр Строфанзен?! Сам Камбр Строфанзен?!! О! Какая честь для нашего скромного заведения, какая честь! Пожалуйста, о, пожалуйста, оставьте на этой стене свой автограф. Это наша традиция, у нас всегда знаменитости расписываются на стенах, я вам покажу, у нас есть автограф самого Долби Доббинса, а группа «Кварк» в полном составе расписалась на противоположной стене, так что у вас будет весьма приличное соседство, сейчас я принесу специальный несмываемый карандаш. А насчет выпивки вы не беспокойтесь, у меня есть бутылочка чудесного «Момзеля», ах, какой «Момзель», вы просто не поверите… А на закуску я вам предлагаю песочных белок. Свеженькие, жирненькие, песок с них так и сыплется… Ах, ах, пальчики оближешь… – и с этими словами хозяин, вновь превратившись в серебристое облачко, растворился в воздухе.

Не успел, однако, Камбр сказать глюку Хамфри, что он не самый большой любитель ликеров, а тем более «Момзеля», и вообще выразить недоумение по поводу всей этой шумихи вокруг его скромной персоны, как на столе перед ними появилась плетеная бутыль матового стекла вся затянутая паутиной, два искрящихся в неверном свете «старинных» фонарей бокала на длинных ножках в виде синих драконов, играющих в мяч, и блюдо превосходно зажаренных песочных белок, а также карандаш для Камбра. Камбр вздохнул, взял карандаш и на стене над столом начертал:

«Радушный хозяин нас угостил от души.

Вкус белки песочной и «Момзеля»

Мне не забыть…»

затем расписался, сел и с чувством исполненного долга отпил из своего бокала того самого «Момзеля». Вся гамма чувств от потрясения до блаженства отразилась на его лице. Действительно, это был вовсе не тот банальный, надоевший до оскомины ликер, каким заставлены обычно прилавки дурмунурзадских винных лавок. Нет! Ни в коем случае. Это было совершенно уникальное вино – одновременно нежное и острое, легкое и крепкое. Оно было и терпким, и сладким, и горьким, и еще каким-то, – словом необыкновенным. А еще в нем было что-то от слив забвения, вкус которых Камбр хоть и очень слабо, но все же помнил…

– Божественно, – пробормотал он, приходя в себя. – Просто божественно.

– Ну так! Леффсус зря хвалить не станет! – и глюк Хамфри, восхищенно прищелкнув пальцами, одним глотком осушил свой бокал, наполнил и вновь осушил.

Так они сидели, попивая вино, болтали о том, о сем: Камбр жаловался, что Риза его окончательно перестала понимать, а девочки после поездки за границу совсем от рук отбились, глюк Хамфри говорил, что в городе настали тяжелые для глюков времена, и надо бы подаваться на юг, а лучше всего поднакопить деньжат и поехать на историческую родину – в Глюкомань, тем более что и сестрица давно зовет, и Ляка прямо-таки рвется… Ну и что, что война с меграми, зато там все свои, никто не станет кричать: «Вонючие глюки убирайтесь в свою вонючую Глюкомань», швырять вслед мортошку, проверять через каждые пять минут документы и облагать кошмарными налогами только за то, что ты глюк и работаешь, как вислорог. И летать там никто не запрещает…

Камбр сочувственно поцокал языком, он и не представлял, что все так плохо. Погладил глюка Хамфри по руке (может, все еще обойдется), а потом сказал:

– Знаешь Хэм, мне ужасно хочется летать, как ты. Я даже во сне иногда летаю. Так здорово. А проснусь – и нет ничего. Но так, наверно, только глюки умеют?

– Да не обязательно. У нас, кстати, не все летают. Бибус, например, не умеет летать, зато он под землю зарывается. А у Фрифела есть крылья, а что толку? Бесталанный он.

– Но как же без крыльев? Это, наверное, ужасно сложно?!

– Да брось ты, все очень просто. Надо только очень захотеть, хорошенько расслабиться, сосредоточиться на своем желании и… взлететь. Раз и все.

Друзья поговорили еще немного, потом вышли из кабачка, и Камбр отправился провожать глюка Хамфри до глюкавника. Они добрались вполне благополучно, благоразумно обойдя за три квартала кучку воинственного вида подростков, договорились встретиться через неделю на Мурашкином холме и разошлись.

Домой Камбр пришел, когда сумрачный день плавно перешел в сумрачный же вечер. Его встретили визг и крики не на шутку разошедшихся Кел и Солли. Обе одновременно желали играть одной куклой, о том, чтобы поиграть вместе, разумеется, и речи быть не могло, а поскольку, хотя Келлер Сона была на два года старше Солар Медоры, та нисколько не уступала сестре по силе, то драка была в самом разгаре. Риза гремела на кухне кастрюльками и даже не вышла навстречу. Шамбра дома не было: он увлекся куси-боем и стал ходить в секцию, где, по словам мастера, делал потрясающие успехи, посему в секции дневал и ночевал. Пришлось Камбру самому разнимать дерущихся. Он скроил зверскую рожу, схватил дочерей за шкирки, хорошенько встряхнул, приводя в чувство, и, ворча, что это не дом, а настоящие дикие джунгли, рассадил ревущих девиц по разным комнатам, строго-настрого наказав без его разрешения никуда не ходить. Наведя таким образом относительный мир в доме, Камбр отправился на кухню к Ризе, но та сделала вид, что слишком занята хозяйством и ей не до разговоров. Так что Камбр, немного постояв в дверях и понаблюдав, как жена разъяренной фурией мечется по кухне, вздохнул и поплелся к себе в закуток, который называл кабинетом и в котором чувствовал себя наиболее уютно.

Куча бумаг на столе навела на мысль заняться своими архивами. Камбр выгреб из стола папки и рукописи, начал их просматривать и вдруг наткнулся на картину, о существовании которой давно и думать забыл. Освещенная луной изумрудная полянка в лесу и несколько теней… Камбр вспомнил фей-стукалок, сердце его болезненно сжалось. Си, где-то она сейчас? А веселушка Ди? А суровая Эй?.. Потом он вспомнил болото, и Бамбра Лифуса, и его забавного вислорога, и слова Бамбра: Тебе надо набраться храбрости и все вспомнить», легко сказать, а что вспомнить-то, и как, и где этот порошочек-то, который Бамбр ему дал?.. Камбр порылся в столе, но ничего, кроме вороха открыток и старых билетов, не нашел. Он прикрыл глаза, потер шею. Потом внимательно оглядел свой кабинетик и… полез на шкаф. Там среди сваленных вповалку чемоданов, коробок, поломанного даблонира, стопок журналов, фигурок богов и святых он увидел здоровенную раковину перловки, всю в розовых и серебристых потеках и крепко-накрепко закрытую. Камбр взял ее, осторожно сдул пыль, нащупал маленькую кнопку на крышке, нажал… – Дили-дили-дон, – проскрипела шкатулка, в тщетной попытке исполнить известную песенку, и крышка немного приподнялась. Камбр подождал чуть-чуть, потом просунул в щель палец. Раздался треск, крышка покрылась сетью мелких трещин, но не развалилась, и Камбр смог ее откинуть. Внутри на желтой подушечке лежал маленький, порыжевший от времени пакетик. Камбр осторожно вскрыл его. Бурый порошок, больше похожий на пыль, находился внутри. В носу у Камбра засвербело, он не удержался и чихнул. Потом еще и еще… Он чихал, и слезы катились по щекам. А когда прочихался, внезапно осознал, что помнит. Все-все. Все, что когда-то намертво забыл: и поездку со стукалками к морю Румусов, и Белал, и клюквинские часы, и Балюню, и то, как вошел в башню, и то, что произошло после… И свою смертную тоску по ушедшей невообразимой любви. Все возникло перед ним в один миг, наполнило до краев и схлынуло. Он понял, что только теперь по-настоящему излечился и ничего ему уже не страшно.

– Риза! – воскликнул Камбр и бросился на кухню. – Риза, дорогая…

Но Ризы на кухне не было. Зато на столе белела записка.

«Я уехала к подруге в Итерн, хочу немного подумать. Так что дети пусть побудут пока с тобой. Ужин на плите. Риза». Камбр медленно опустился на табурет и схватился за шею, потом прислушался, вскочил как ошпаренный, побежал смотреть, чем заняты девочки. Солар и Кел, наревевшись вдосталь, спали каждая в своем углу. Камбр походил немного по комнатам. Потом разбудил обеих, усадил на диван подле себя и принялся читать им сказки.

Вскоре пришел Шамбр и, застав столь идиллическую картину, тут же уселся рядом. Так они и сидели, Камбр читал сказки, а дети слушали, раскрыв рты, до тех пор пока не пришел Руфус. Тут уж поневоле пришлось прекратить семейные чтения. Камбр сунул Руфусу под нос записку и пока тот охал и ахал, разогрел ужин, накормил детей и отправил их спать, строго-настрого наказав Шамбру, чтобы в детской был порядок.

– Знаешь, Руфус, – сказал он, когда дети наконец ушли, – я все вспомнил. И теперь…

– Да как же… Да что же!.. – всплеснул руками Руфус. – Да ведь это опасно, ты опять заболеешь!

– Нет, – и Камбр печально покачал головой. – Похоже, я совершенно исцелился. И, по-моему, не стоило ждать столько времени. Может быть, тогда и с Ризой все было бы нормально…

Через неделю Камбр и глюк Хамфри встретились, как и договаривались, на Мурашкином холме. Руфус, поборов очередной приступ лени, согласился денек провести с племянниками, так что Камбр, почувствовав себя совершенно свободным, прыгал и радовался как дитя малое.

– Хэм! Хэм, вот здорово! Я вспомнил! Все-все вспомнил. Послушай, ну и дурак я был!

– М-да? – глюк Хамфри был против обыкновения и в пику Камбру весьма сдержанным и даже грустным. Камбр было встревожился, но глюк Хамфри успокоил его, объяснив свое состояние домашними неурядицами.

– Ну, может, не совсем дурак… Но по крайней мере не слишком умный…

– Надо же. Ладно, летать-то будешь учиться?

– Буду! Теперь я еще больше этого хочу.

– Хорошо. Встань сюда, на середину… Закрой глаза, вытяни руки, представь, что ты прозрачный и свет спокойно проходит сквозь тебя. Представил? А теперь почувствуй этот свет, его плотность, его структуру, его силу… Вот-вот. Держи только меня хорошенько за руку. Чувствуешь, как свет наполняет тебя великой силой?

– Чувствую.

– Отлично. Ты уже переполнен светом. Теперь попробуй расслабиться.

– Но я же упаду.

– Да ты не снаружи расслабляйся, а изнутри, дубина.

– А-а-а…

– Ну давай, давай, не отлынивай. Вот. Вот так. Уже лучше. Старайся себя отпустить. Чего ты в себя вцепился-то? Вот, еще немного. Еще. Чуешь?

– Чую.

– Хорошо. Запоминай состояние. Теперь попробуй сосредоточиться.

– На чем?

– Да на полете. Ты же летать хочешь. Или уже расхотел?

– Не расхотел.

– Вот и сосредоточивайся. Ну-ка, ну-ка. Та-ак, а теперь дай руку. Оп-ля. Глаза-то открой.

Камбр и глюк Хамфри висели над Мурашкиным холмом. Крепко держа друга за руку, глюк Хамфри, расправив одно тончайшее радужное крыло, ловил ветер, и они словно парили немного пониже разноцветных облаков.

– О-о-о! Неужели получилось?!

– Ну не совсем пока. Но главное, ты принцип понял. Потом еще потренируешься. А сейчас полетели вокруг холма. Слушай меня внимательно. Нужно знать несколько правил: всегда лови ветер, никогда не летай в дождь, не пытайся летать, когда голова забита неприятными мыслями или спьяну, а главное, никогда не оглядывайся в полете. Ты понял меня?

– Понял. Но почему?

– Потому.

А что же Риза? Окончательно разозлившись на Камбра и придя к выводу, что во всех бедах виноват он и только он, Риза бросила кастрюльки, отшвырнула фартук, кинула в сумку самое необходимое и вихрем вылетела из дома. Она твердо решила начать жизнь сначала и, разумеется, без этого хлюпика, этого шизика, оболтуса, без этого Камбра. Дети? Что ж дети! У них есть отец, вот пусть и повоспитывает их сам, пусть, пусть немного помучится один. Да и почему один? А Руфус на что, а папаша Слоупек?

Она не поехала в Итерн, как написала в записке. Нет. Подсчитав свои капиталы, Риза решила отправиться в совершенно противоположную сторону, в Леденец, а там будь что будет. Так она и сделала. Купила билет до Миски и уже через пару часов тряслась в старой скрипучей трейке, напропалую кокетничая с попутчиками, а те в свою очередь наперебой угощали ее конфетами, бутербродами и пирожками, поили кофе со взбитыми сливками, а один предложил даже распить с ним бутылочку «Клизандского», от коего Риза, весьма прохладно относящаяся к спиртному, наотрез отказалась. До Миски она добралась благополучно, с удивлением отметив, что вот уже почти два дня не видела детей, но совсем по ним не скучает. Взяла билет до Леденца и отправилась бродить по столице, благо времени было предостаточно.

Полдня она потратила на осмотр Мискского оружейного дворца, в котором было собрано чуть ли не все холодное оружие Силизенды, начиная с древнейших времен. А когда тусклый блеск металла и игра драгоценных камней ей приелись, решила прогуляться в Сад радостей, где когда-то очень давно, в дикой молодости, еще учась в колледже, любила проводить все свободное время.

Холодный западный ветер и моросящий дождь начисто испортили все впечатление от прогулки. Может быть, из-за погоды, а может, еще по какой причине, но Аллея нечайных роз показалась ей невзрачной, знаменитый фонтан «Радость джинна» – вычурным и помпезным, а уютная прежде беседка фей, увитая свистящим горошком и украшенная колокольчиками хайаны, – старой и ободранной. Окончательно замерзнув, Риза стала выискивать место, где бы погреться, и тут на глаза ей попалось кафе «Свист зеленушки». Не долго думая, она вошла и… тут же услышала: «О! Кого я вижу?! Риза Строфанзен! Святая Агнелика! Какими судьбами?!» Риза резко обернулась. Это был… кто бы вы думали? нет, ни за что не догадаетесь… Клинк Донел собственной персоной стоял перед ней, восторженно тараща круглые глаза и разводя руками.

– А, Клинк, это ты. Очень рада, – как ни в чем не бывало кивнула она ему. – Я тут проездом. Решила, знаешь ли, немного отдохнуть, развеяться. Ты, кстати, не в курсе, как тут кормят?

– Кормят? Хорошо кормят, – рассеянно отвечал Клинк, следуя за ней, как привязанный. Двигаясь словно сомнамбула, он усадил Ризу за стол, сделал знак официанту и наконец сел сам. – Попробуй запеченных сполков или плавник хмариуса. Но куда же ты направляешься? Я поражен! Встретить тебя и где! В Миске! Нет, в самом деле мир тесен. А может, мы по этому случаю выпьем чего-нибудь? «Белой зависти», например?

Риза слегка поморщилась, но, немного подумав, согласилась, гулять, так гулять. Тут же на столе появились и источавший благоухание плавник хмариуса, и отфирский сыр, и даже фирменное блюдо – зеленушки в зеленом соусе, и разумеется большой графин молодой пенящейся «Белой зависти». Риза только головой покачала: «Старые боги, сколько же это стоит?» Но Клинк заявил, что он угощает, и если Риза не примет угощение, то смертельно его обидит. Риза, которая внезапно почувствовала зверский голод, не стала ломаться и угощение приняла. «Белая зависть» оказалась в меру терпкой и холодной, отфирский сыр в меру соленым, а зеленушки хорошо прожаренными. Беседа о том, о сем шла ни шатко ни валко. Клинк рассказывал о своей жизни, о зоопарке, о Сайде, куда съездил не так давно, о великолепном супре, которого ему удалось там поймать (особенно расписывал рога и хвост), о командировке в Леденец… Риза тут же радостно заявила, что она тоже едет в Леденец, правда, дел у нее там никаких нет, но если Клинк не против, она может составить ему компанию. Конечно же, Клинк был не против. Он покраснел, стал слегка заикаться, руки у него задрожали, а кончик носа начал хищно подергиваться, словно учуял добычу. Окончательно смешавшись, Клинк так старательно принялся потчевать Ризу вином, что чуть не вылил весь графин ей на платье. Впрочем, через некоторое время Клинк справился с собой, и беседа вновь потекла размеренно и спокойно.