О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

Остаток вечера просидел он там в темноте, не сводя глаз с картины и что-то бормоча. Риза даже забеспокоилась, не случилось ли чего, и несколько раз забегала посмотреть, что он делает.

Однако на следующее утро все было в порядке. Камбр проснулся в прекрасном настроении, ясное теплое утро настраивало на мечтательный лад. Он было пристроился у окна, блаженно улыбаясь и собираясь предаться миросозерцанию, но тут вошла Риза, вручила ему сумку и велела взять велодрын и быстренько смотаться в магазин за продуктами…

Что ж, началась семейная жизнь.

Глава 13. Как Камбр познакомился с Бамбром Лифусом

Дождь терпеливо стучал в окно, бубня бесконечную дождливую колыбельную, и все в доме уже давно спали, но Камбру не спалось. Он лежал на диване, разглядывал трещины на потолке и даже не пытался уснуть. На него, что называется, накатило. Последние пару лет с ним такое случалось регулярно раза два в месяц, и Риза, считавшая, что в это время Камбра лучше не трогать, молча взяла малыша и ушла спать в другую комнату, закрыв поплотнее за собой дверь.

В доме сразу стало удручающе тихо, и даже бубнеж начавшегося дождя не внес разнообразия, лишь сделал тишину вязкой и трясинной, словно сам воздух подернулся серо-серебряной дрязгой, наполняя Камбра усталостью и угрюмой тоской.

Да-а… Все складывалось неудачно: поэма, которую начал еще в прошлом году, писаться не желала. Песни получались то слишком сентиментальными, то пошлыми и откровенно глупыми, собственные стихи стали казаться бессмысленным набором рифмованных строк, а эссе «О развитии литературы в Дурмунурзаде как позитивном толчке в умственном развитии велодрынов», над которым он трудился всю прошедшую неделю, – совершенно бездарным…

Камбр тяжело вздохнул и заворочался, пытаясь отогнать тоскливые мысли, но тишина, лениво колыхнувшись разок-другой, окончательно сомкнулась над ним, придавив к дивану, и он, смирившись, начал по новой перебирать в памяти все, что произошло за последние два года.

Самое главное – это, конечно, рождение сына. Тут Камбр слегка улыбнулся, вспоминая свои переживания по поводу необузданных желаний Ризы, самыми простыми из которых были синяя рыба и кляксовые яйца, многочисленные советы друзей и ахи-вздохи кумушек-соседок, мрачно пророчащих, что от связи с полудраматичкой ничего хорошего родиться не может.

Однако родился нормальный младенец, крепенький, здоровенький, по уверениям Камбровой двоюродной тетки Автолики, приехавшей по этому поводу из Дигона, вылитый Камбрюша в детстве, только с малиновой шевелюрой. Малыша после продолжительных споров и даже ссор назвали Шамбром в честь прапрапрадедушки Камбра, основателя рода Строфанзенов.

Вскоре после этого прилетел Слоупек Пабс, как он сказал, осмотреться. Осматривался он всю зиму. За это время Руфус совсем собрался было жениться, передумал, опять собрался, опять передумал; Шамбр подхватил грудничковую тигрянку, и все ужасно переживали, потому что тигрянка в таком возрасте дает жуткие осложнения, но обошлось; Топу Коламеи пригласили в новый шикарный ресторан в Тамаре, и он со всем своим многочисленным семейством – тремя женами десятком детей и злыдней сестрой – перебрался туда; глюк Хамфри, опровергая устоявшееся мнение, что глюки никогда ничем не болеют, заболел нудьглистым всхлюпером и попал в больницу, а Камбр вдруг почувствовал себя одиноким и никому не нужным. Тогда на него «накатило» в первый раз.

Камбр поморщился. Вел он себя в то время, конечно, не лучшим образом: пил без просыху, забросил работу, грубил, кричал, что его все угнетают, капризничал, закатывал сцены ревности. В конце концов Риза пригрозила, что заберет Шамбра и переедет к Руфусу. Камбр испугался, притих. И Риза осталась.

Слоупек присмотрел себе участок за городом на нытиковых пустошах и решил строить дом. Хандра у Камбра прошла, он начал работать и подолгу гулять с Шамбром в сквере возле дома или ходил с ним в парк 13-го Восстания. Шамбру такие прогулки очень нравились, но тут накатило на Ризу. Она стала беситься от ревности и придираться к Камбру по пустякам. Они часто ссорились, Шамбр плакал, а Руфус пытался помирить их. Глюк Хамфри выписали из больницы, они с Камбром принялись регулярно ходить на болота собирать сплюхву, и скандалы неожиданно прекратились. Слоупек улетел обратно на Драму, пообещав все оформить и вернуться через год, а буквально перед Слоупековым отъездом Камбр отдал Берри Струпнику сборник стихов и поэму. Берри, прочитав стихи, в восторге заявил, что это лучшее из всего написанного прежде и Камбра ожидает мировая слава. Ну мировая не мировая, а Шара-то от Камбра точно сошла с ума. Его произведения даже включили в школьную программу, и теперь десятиклассники, проклиная все на свете, зубрят перед экзаменом бессмертные строчки:

«Не караван бредет уныло по пустыне,

Не Золотой дракон блестит в лучах заката,

То мысль моя привычно рассекает просторы мирозданья…»

Камбр скривился, как от зубной боли, и помотал головой, отгоняя неприятные воспоминания, как надоедливых взвизгов.

Луч света ослепил его на мгновенье. Камбр зажмурился, потряс головой, медленно обвел взглядом комнату в поисках источника света. И увидел… от неожиданности он даже сел на диване, сердце его бешено застучало где-то в районе горла, руки стали ледяными.

Картина – подарок фей – слабо светилась во тьме. Она как-то увеличилась в размере и теперь это уже выглядела вовсе и не картиной, а окном, распахнутым в ночной лес. Там вовсе не было никакого дождя, красавица-Ода сквозь мохнатые лапы скалок освещала полянку, и под ее лучами изумрудно сияла лайка, вспыхивали рубинами кармеллки, а обычно серые и невзрачные длинные острые листья амалии переливались всеми оттенками бирюзы.

На полянке… Камбр пригляделся, и дыхание его перехватило, да-да, на полянке танцевали стукалки. В центре самозабвенно, едва касаясь босыми ногами мягкого травяного ковра, кружилась Эй. Вокруг нее фиолетовым искрились, то исчезая, то вновь возникая, Би и Джей, еще три незнакомые Камбру феи выделывали умопомрачительные па среди деревьев.

У края картины стояла Си и зеркальцем пускала в Камбра одинные зайчики. Увидев, что он наконец заметил ее, она засмеялась и замахала Камбру рукой. Он хотел было удивиться, но передумал и энергично замахал в ответ.

– Эгей, Камбр, Камбр, иди к нам, – пропела Си, – иди к нам, потанцуем. Разве ты нам не рад?

– Рад, еще как рад! Но как же…

– Ах, ты только пожелай!.. Ну что?

– Да! Да!

Камбр протянул руки к картине, пальцы его коснулись тонких пальчиков Си…

Вокруг уже не было стен, лишь громадные стволы скалок. И потолок с забавным узором из мелких трещин исчез. Вместо него над головой гигантским розово-белым фонарем висела Ода, приглушая своим сиянием блеск окрестных звезд на темно-фиолетовом бархате неба.

Феи окружили Камбра, наперебой приглашая его танцевать. Он смутился, начал отнекиваться, но тут Си взяла его под руку и…

Он танцевал, танцевал, танцевал… Сначала с Си, и показалось, что тоска, вцепившаяся в сердце мертвой хваткой, стала слабеть, потом с Эй, и появилась уверенность, что он юн и полон сил, потом с Джей, и возникло волшебное ощущение необыкновенной легкости, потом с Кэй, и счастье уже переполняло его…

– Ну как? – спросила Эй, когда Ода скрылась в густой чаще скалок и лишь слабое сияние фей рассеивало предутренний мрак, – тебе стало легче?

– Наверное, – Камбр устало прикрыл глаза, чувствуя, что даже двинуться не в состоянии. – Я еще не знаю. А завтра вы будете здесь?

– Завтра? Нет, – Джей покачала головой. – Завтра взойдет Хайана. Но в следующее полноодие… Может быть, – и она оглянулась на Эй.

– Пожалуй, мы можем еще кое-что для тебя сделать, – пропела Си, потерев кончик носа пальцем. – Боюсь, танцы не очень-то помогли. Но пока тебе нужно отдохнуть. Ложись-ка спать. Этот мох, безусловно, достаточно мягок. Спи.

– А как же… – еще успел пробормотать Камбр и уснул.

Проснулся он от тихого пересвиста чаинок и звона колокольчиков хайаны. Лежа под стеклянной березой на большой подушке из фиолетового мха, Камбр прислушивался к голосам утра, с удивлением понимая, что все случившееся с ним ночью было не сном, и что он действительно находится не дома, а в лесу, в глухой чащобе, неизвестно где. Неизвестно где!

От этой мысли Камбр окончательно проснулся, чихнул и протер глаза. Вокруг шныряли носохлюпики, порхали розовые лисички и голубые бегемотинки, толстая плюшка шумно плюхнулась на самую нижнюю ветку стеклянной березы и с любопытством уставилась на Камбра. Тут же прилетела еще одна, попыталась устроиться рядом, но ветка не выдержав, подломилась, и обе плюшки с треском и писком грохнулись вниз. Камбр расхохотался, и испуганные плюшки тут же улетели. Мимо проскользнула крапчатая вьюшка. Камбр быстро поджал ноги, вьюшки – ядовитые змеи. Пронзительно крикнула сцилла. Заверещал аквамариновый блик. Камбр вскочил и услышал треск корчужника за спиной, какой-то зверь удирал во все лопатки. Камбр прошелся по поляне, потирая шею.

«Пожалуй, тут нечему удивляться, – в конце концов решил он, – феи еще и не то могут. Но как теперь выбираться домой?»

Он приметил узкую тропку и пошел по ней, справедливо полагая, что уж куда-нибудь она да выведет, а там разберемся.

Лес становился гуще, темнее, игольчатые скалки и стеклянные березы почти исчезли. Стеной стояли кокосовые елки, иногда еще попадались банановые дубы, живописными арками сплетаясь над тропой, но все чаще кепочник, перемежаясь тигрошником, превращал лес по обе стороны от тропы в непроходимые заросли, а могучие листотрясы закрывали небо широкими листьями.

Камбр не замечал ничего, он шел и шел, углубившись в свои мысли, и все тяжелее становилось у него на сердце. Волшебная музыка фей, которой он, как дорогими духами, пропитался за ночь, звучала в душе все тише, да и утро, безоблачное, теплое, нежное, словно поцелуй любимой, постепенно превращалось в жаркий и душный день.

Ничто не могло вывести Камбра из глубокой угрюмой задумчивости, ни деловое гудение ушастой пчелы, ни розовая лисичка, уютно устроившаяся у него на плече и осторожно покусывавшая воротник белой рубашки, ни кусты охмурины, усыпанные крупными лиловыми ягодами, ни черные глянцевые лепестки лопаток, свешивающиеся с поникших кленовых магнолий и источавшие тягучий дурманящий аромат… Камбр весь ушел в меланхолию.

«Как это глупо… – думал он. – Да и зачем?.. Похоже, я окончательно разучился писать! В самом деле, разве это стихи?.. Дурь! А что еще?.. Дела, дела, у всех свои дела. «Камбр отстань», «извини, Камбр…» Риза, Руфус, даже глюк Хамфри и тот… И вечно все не так. Риза ворчит, ругается… «Не трогай Шамбра, уронишь», «Не пей, какой пример ты подаешь малышу…» Каждый день: не пей, не ори, не дыши, помой, постирай, свари, погуляй… Денег опять нет… Берри ходит кругами, как акула. А я? Этот выскочка, бездарь Алупан Белолидис, смотрит сверху вниз, да еще и ухмыляется при встрече. Великая фея-прародительница, святой мученик Алониций, помилуй и защити, какие он гадости про меня болтает!.. Танк Договитц, подумать только, Танк Договитц сказал, что я исписался! Подлец! Подонок!! Но с другой стороны… ведь он прав. Что я написал за последний месяц?.. Что я вообще сделал приличного? Неудачник, ей же ей неудачник…»

Тропа вывела на изумрудно-зеленую поляну.

Тут и там по краю ее росли чахлые, покрытые белым налетом, кустики балины, в самом центре торчала скособоченная и абсолютно сухая скалка, а по всей поляне среди зелени сверкали золотые кольца ослепины. Камбр, не обращая внимания на столь зловещие признаки, сделал шаг, другой и…

И провалился по самые по ушки. Он тут же рванулся вверх и почти выскочил, но болото успело накрепко вцепиться в него. О-ох! Плюхнувшись обратно и чувствуя, как грудь сдавило точно тисками, Камбр понял, что это конец. В глазах потемнело.

О эти жуткие силизендские болота с их черными трясинами, гигантскими воронками, вдруг возникающими на месте твердой земли и в мгновение ока затягивающими неосторожных, с блуждающими кочками, драконьим эхом и огнями святого Бельма, с коварными нереидами, дурной нрав которых вошел в поговорку. Эти самые нереиды обожали прозрачными полутенями шататься вокруг путников, напускать густой молочно-белый туман и пугать бедняг до полуобморока, касаясь их своими холодными склизкими пальцами. Болота с их непременным спутником – ярко-желтой ослепиной, кольцами окружающей каждую кочку, зловонным дыханием, завываниями бронтокрякла и рычанием чваклов – кошмарный сон Силизенды, бесконечный источник легенд и страшных сказок. В детстве каждому дурканчику мама непременно говорила: «Не ходи на болото – пропадешь! Будешь шалить, придет болотный Плюх и унесет тебя, тело засосет трясина, а память разорвут черные чваклы».

И нормальные дуркане, запуганные с детства, старались обходить болота стороной, а уж если доводилось идти, так ни в коем случае не в одиночку. Камбр вовсе не был исключением. И на тебе, угораздило его провалиться в трясину, да не какого-то там, а Херувимного болота, жуткой легенды Тамаизы.

Камбр закрыл глаза. Помирать не хотелось, но и ждать помощи в непролазной чащобе было глупо. И тут до него донеслось еле слышное бряканье колокольчика. Камбр напрягся, пытаясь позвать на помощь, но из груди вырвался лишь едва слышный хрип. Болото жадно чавкнуло в предвкушении жертвы, однако звук колокольчика становился все громче, и через минуту на тропке показался его хозяин – здоровенный лохматый вислорог, потряхивающий сивой спутанной гривой и нервно шлепающий себя по бокам хвостом. На спине вислорога гордо восседал невысокий упитанный дурканин в коричневом монашеском балахоне. Странствующий монах! Увидев Камбра в столь горестном положении, он, не медля ни секунды, снял с седла длинную веревку, быстро раскрутил ее и накинул петлю на утопающего. Тот схватился за веревку, а монах, ударив вислорога в бока пятками, завопил что есть мочи.

– Йо-йо-йо-йой!

Вислорог рванул в сторону и единым духом выволок Камбра из болота.

Отдышавшись, Камбр поднялся. У ног его тут же образовалась небольшое озерцо грязной воды, грязь и тина ровным слоем покрывали одежду. Монах, легко соскочив с вислорога, поспешил на помощь. Ростом он оказался чуть пониже Камбра, абсолютно лыс и чем-то неуловимо напоминал хрюкозоида. Возможно, длинным, толстым, похожим на свернутый хобот, носом, а возможно, выражением лица или глубоко посаженными маленькими глазками, посверкивающими из-под мохнатых бровей. Оглядев Камбра, он спросил.

– Позволено ли мне будет узнать, с кем имею честь и как вы оказались в столь неподходящем для дурканина месте, как Херувимное болото?

Камбр вытаращил глаза, потом перевел дух и ответил, сдерживая дрожь, но все же слегка заикаясь от пережитого страха.

– К-к-камбр Ст-т-трофа-анзен, я ж-ж-живу в Муке-е… Дурмунурзаде, а попал с-сюда довольно-таки удив-вительным образом, но б-боюсь вы мне не п-п-поверите, поэтому, наверное, рассказывать не стоит. А ка-ак вас зовут, что вы тут д-д-делаете, и ка-ак мне вас отблагодарить?

– О, – поклонился незнакомец, – никакой благодарности не требуется, разве что возможность побеседовать с разумным существом. Вы же, по глазам вижу, таковым в какой-то мере являетесь. Зовут меня просто и безыскусно – Бамбр Лифус. Так что будем знакомы. А оказался я тут в некотором смысле случайно. Видите ли, я странствующий монах. Еду, куда хочу, ночую, где придется. Нынче утром мой вислорог заартачился, и я разрешил ему идти, куда хочет он. Так вот мы и оказались здесь. Похоже, вовремя.

– Да, – передернул плечами Камбр, – еще немного, и остались бы от меня одни воспоминания…

– Что ж, – смиренно заметил Бамбр Лифус, – все мы смертны, за исключением фей, хотя и они иногда превращаются в утренний туман, правда, чтобы затем вновь обрести плоть. Другое дело, что всему свое время…

– Но я-то еще не готов был перейти в мир иной.

– Да, это серьезное возражение, – кивнул Бамбр Лифус. – Хотя с другой стороны, сколько дуркан, глюков или даже мороков покинули сей мир, совершенно не желая того.

– М-м-м, действительно, – угрюмо хмыкнул Камбр. Они аккуратно обошли трясину и вышли на опушку. Камбр огляделся. Нет, как ни хорошо он знал окрестности Дурмунурзада, но этот лес выглядел совершенно незнакомым. Как этот Бамбр Лифус сказал, «Херувимное болото»?!. Он часом не ошибся, этот монах?..

– Не знаете ли, как далеко до города? – наконец спросил он.

– Ну, где-то лиг тридцать, я думаю, тридцать пять.

– Сколько?! Этого не может быть!

– Отчего же?

– Но мне казалось, что та полянка не могла быть так далеко…

– Ах мой молодой друг! Никогда не надо упорствовать в своих заблуждениях. Кстати, быть может, вы все-таки поведаете мне, как оказались в столь плачевном состоянии? Я, знаете ли, несколько любопытен, впрочем, если это великая тайна…

– Ах нет! Это вовсе не тайна. Просто я боюсь, что вы мне не поверите.

– Отчего же, смелее, юноша.

– Дело в том, что в лес меня перенесли феи.

– И что же тут необычного? Небось, это были стукалки?

– Да, а откуда?..

– Это обычные их шуточки. Занесут куда-нибудь, а потом выпутывайся сам, как знаешь. Можете не сомневаться, до города еще очень-очень далеко. Однако феи ничего не делают просто так, значит, они к вам весьма расположены.

– О!.. Впрочем, в болото-то я попал по собственной дурости, Задумался… Но как же я доберусь до дому. Дракон меня побери! Да ведь там Риза, небось, уже с ума сходит!

– Риза? Позволено ли мне будет узнать, кто это – Риза?

– Моя жена.

– Бедный мальчик, вы еще и женаты?!

– Да. А что в этом плохого?

– О, нет-нет. Ничего, разумеется, ничего. Впрочем, все еще можно исправить…

– Не понял, что…

– Не обращайте внимания, дружок. Кстати, тут всего в каких-то лигах трех-пяти, если не ошибаюсь, была сторожка. Не пройти ли нам туда? Если она еще цела, так мы в ней и заночуем. Все же из леса до ночи вам не выбраться. А завтра утром я мог бы вас немного проводить, чтобы не приключилось еще чего-нибудь. Эти места я неплохо знаю… – говоря все это, Бамбр Лифус осмотрелся, потянул носом воздух и уверенно направился по едва заметной тропке в чащу. Камбр двинулся за ним, вислорог, фыркнув, потрюхал следом.

Они шли неторопясь, беседуя о том, о сем, главным образом Камбр рассказывал Бамбру Лифусу о своей жизни, а тот внимательно слушал, иногда переспрашивая или вставляя какое-нибудь замечание.

– Мне кажется, я понял, в чем причина ваших неурядиц. Вам нужно вспомнить. А вы не можете, – Бамбр Лифус неожиданно остановился и повернулся к Камбру. – Как вы сказали, сливы забвения?

– Да, но я этого не помню. Мне рассказывал Руфус – это мой лучший друг. Он и еще глюк Хамфри.

– У вас интересные друзья…

Камбр пожал плечами. Они двинулись дальше.

– Так вот я и говорю – вам нужно вспомнить. Но вы боитесь. Я дам один порошочек, когда наберетесь храбрости, выпейте его.

– А это не опасно?

– В смысле, не вернется ли любовная лихорадка? Не думаю. Ведь времени прошло достаточно…

Они подошли к покосившемуся домишку с крышей, поросшей мхом, на самой верхушке которой красовалась тоненькая стеклянная березка. Камбр огляделся по сторонам. Смутные воспоминания заскреблись коготками, просясь наружу. Похоже, в этих местах он уже когда-то бывал. Вон три сросшиеся стволами кокосовые елки, и громадный листотряс с дуплом посредине, и изогнувшаяся знаком вопроса игольчатая скалка… Да и сама избушка… Завалившийся плетень, кто-то говорил, что это шалости бронтокрякла… Камбр наморщил лоб и потер шею. Нет, он определенно здесь бывал, но когда?

– Отсюда до города лиг двадцать, не меньше, – пробормотал он.

Сторожка выглядела заброшенной. Лесник уже давно переехал поближе к городу, а сюда наведывался время от времени, охотясь на браконьеров: любителей реликтового зубохвоста и просто охотников пострелять дичи не в сезон. Однако домишко казался вполне пригодным для ночевки.

Привязав вислорога у крыльца, Бамбр поднялся по скрипучей лестнице. На двери висел ржавый замок, но это его нисколько не смутило. Пробормотав молитву пресвятому Путнику, он наклонился к замку, что-то пошептал над ним, погладил, дунул, и дверь с протяжным стоном отворилась.

– Милости прошу, – прогудел весьма довольный Бамбр Лифус и первым шагнул в дом.

Если лесник и заходил в сторожку, то не позже прошлой осени. Все углы были затянуты паутиной, паутина серебрилась на окнах и свешивалась бахромой с потолка. Пыль толстым ковром покрывала пол, массивный стол и стулья, плетеное из желтой лианы кресло, полки, уставленные кухонной утварью вперемешку с книгами и какими-то безделушками вроде раковины сполка или треснутого маленького зеркальца в оправе из розовой морянки.

Первым делом Бамбр Лифус полез в подпол и торжественно извлек оттуда полмешка скукоженной мортошки и банку засахарившегося варенья то ли балинного, то ли охмурястого, Камбр так и не понял. Потом они пошарили на полках и нашли большой пакет муки и банку масла. Камбр слазил на чердак и обнаружил там гнездо плюшки, а в нем четыре замечательных яйца. Бамбр Лифус тем временем отвязал со спины вислорога мешок и извлек из него ведерко соленых ключиков, шмат копченого хлюпса, большой сверток с пахучими травками, баночку с чем-то серым и мерзко пахнущим, как оказалось, дрожжами, приспособление для разведения огня, нож для нарезания хлюпса и еще массу полезных, хотя и несъедобных, вещей.

– Пожалуй, этого хватит, чтобы испечь отличный пирог, – подвел итоги Бамбр Лифус, оглядев гору снеди на столе. – Да, Камбр, я заметил тут недалеко пруд, не сходили бы вы туда, половить рыбки?..

– Но…

– Удочка в правом углу, за дверью. Не помирать же с голоду в самом деле!

Камбр взял удочку и, хотя больше всего на свете ему хотелось плюхнуться в плетеное кресло, вытянуть ноги и закрыть глаза, покорно пошел к пруду, весело искрившемуся в лучах заката.

Пруд казался лужицей расплавленого янтаря, в обрамлении корчужника и розовой морянки. Он был так хорош, что Камбр уселся на песок у воды и по обыкновению предался миросозерцанию, но долго так посидеть не удалось, потому что откуда ни возьмись налетели взвизги и все испортили. Отбиваясь от взвизгов, он вспомнил внезапно, что грязен до невозможности и болотом от него несет невообразимо. Раздевшись, Камбр залез в пруд, с наслаждением выкупался, прополоскал рубашку и штаны, развесил их на кустах и, накопав с десяток шмыгликов, занялся рыбной ловлей. Долго сидеть не пришлось. Одежда еще не успела просохнуть, а на песке уже прыгали и били хвостами десять касноперых фишек, самая мелкая из которых была величиной с ладонь. Посчитав, что этого вполне хватит на двоих, Камбр завернул добычу в большие мягкие листья брусничного лопуха и отправился назад.

В сторожке уже вовсю топился камин и пекся, источая умопомрачительные запахи, пирог. Бамбра фишки привели в восторг. Приплясывая и бормоча что-то вроде «Фишки, фишки для ушишки…», он достал с полки котел, налил в него воды и водрузил на плиту. А затем в мгновение ока почистил еще трепыхавшуюся рыбу и побросал ее в кипящую воду.

– Пожалуй, ради знакомства мы закатим отличную пирушку, – радостно потирая руки, бормотал он.

Камбр пытался принимать посильное участие в приготовлении будущего пира, но у него как-то не слишком хорошо получалось, и Бамбр Лифус отправил его в конце концов чистить и кормить вислорога.

Вислорог встретил Камбра настороженно, но, получив охапку свежей лайки и нежные побеги заморожечника, милостиво разрешил Камбру почистить и вычесать густую сивую гриву. Поплевав на ладони, Камбр принялся за дело: сначала аккуратно вытащил все колючки, сучки и иглы, запутавшиеся в шерсти, а звтем заплел гриву в косички, после чего вислорог в знак особого расположения лизнул Камбра в щеку и дунул ему в ухо.

А тут и Бамбр Лифус позвал его ужинать. На стол был водружен великолепный золотистый пирог, уха разлита по тарелкам и издавала головокружительный аромат. Бамбр Лифус опять порылся в мешке и как фокусник из шляпы достал оттуда бутыль брусничнинки. Камбр нашел чашки, и темно-рубиновая густая, словно сироп, пахучая жидкость перекочевала из пузатой оплетенной соломкой бутыли в чашки, лепленные и расписанные, похоже, еще женой лесника, которая уже лет десять как сбежала от лесной жизни в Миску с заезжим трубачом и по слухам жила там припеваючи.

– Что ж, выпьем за столь приятное знакомство и счастливое вызволение из болота, – провозгласил Бамбр Лифус.

– Да, за приятное знакомство и за моего спасителя, – добавил Камбр.

Они выпили. Брусничнинка оказалась на вкус терпко-сладкой с легкой горчинкой и очень крепкой. Голова у Камбра сразу закружилась, и он почувствовал себя совершенно счастливым.

– Ты ешь, ешь, – заботливо приговаривал Бамбр Лифус, – закусывай. Брусничнинка-то она только если с толком помогает, а без толку от нее один вред.

И Камбр ел. За обе щеки уписывал необыкновенный пирог неизвестно с чем и густую уху, запивал это все брусничнинкой, стараясь делать маленькие глотки, как советовал Бамбр Лифус.

– Ты ее смакуй, смакуй, – повторял он, – вся сила в смаке.

И точно. Чем мельче делал глотки Камбр, тем легче становилось на душе, тем приятнее и безоблачнее казалась жизнь. Он уже и сам удивлялся, чего это испереживался прошлой ночью, ведь вокруг все такое замечательное: и эта сторожка, и лес, и пруд, и пирог, и уха, и Бамбр Лифус, причмокивающий от удовольствия, и жизнь, жизнь такая замечательная…

Несколько портила это блаженное состояние мысль о том, что Риза с малышом одна и, наверное, очень волнуется, ну да ведь завтра-то он вернется, и все будет совсем хорошо.

– Ну что? Наелись-напились? Вот и замечательно, – заметил Бамбр Лифус, подкладывая поленце в камин. – Теперь давайте-ка мил друг побеседуем с вами о том, о сем. Спать еще, вроде, рано, самое время поговорить. Согласны?

– Согласен, – блаженно улыбаясь и с умилением глядя на Бамбра Лифуса, кивнул Камбр. – Побеседуем. А о чем?

Глава 14. Как Бамбр Лифус наставлял Камбра на путь истинный

– Вот же подумай, какая забавная это штука – смерть, – начал Бамбр Лифус, пока Камбр, все еще пребывая в состоянии эйфории после брусничнинки, устраивался в старом скрипучем кресле. – Ведь вот живешь себе, живешь, дышишь, ходишь, ешь-пьешь, радуешься, горюешь, куда-то спешишь, а потом р-раз – и все. И тебя нет. А где ты есть? И для чего ты все это время колыхал воздух? Вдыхал-выдыхал? Загадка.

– Да уж, – хмыкнул Камбр несколько ошарашенно.

– Конечно, можно возразить, мол, религия утверждает, что жизнь есть и после смерти. Но как-то это сомнительно. А почему? А потому что желаемо. Но мы-то ведь с вами знаем, друг мой Камбр, что легче всего именно желаемое принимается за действительное. Опять же, а почему? Да со страху, разумеется, со страху перед таким забавным явлением нашей жизни, как смерть. Так что будем смотреть на эти вещи здраво. По мере наших слабых сил и возможностей.

Камбр потер шею.

– Значит, по-вашему, после смерти ничего нет, ни рая, ни ада?

– Разумеется, мой друг! Разумеется. Рай и ад мы всегда создаем сами.

– Так, может, вы считаете, что и бессмертной души никакой нет?

– Эвон куда вас повело. Душа-то, может, и есть. Но давайте разберемся, что это такое. Ведь ее не видишь, не чувствуешь. Как мы можем знать, есть она или нет? И если даже есть, с чего вы решили, что она бессмертна?

– Ну как же, ведь…

– Возьмем крокозяблов. Вполне разумные существа, вы не находите?

Камбр было открыл рот, чтобы возразить, мол, конечно же, не находит, никакие крокозяблы не разумные, обыкновенные звери, но тут кое-что вспомнил и только кивнул.

– И как, по-вашему, у них душа есть или нет? – Бамбр Лифус, хитро прищурился, отчего стал ну вылитый хрюкозоид, только что заглотивший целиком мячик, и уставился на Камбра. Тот пожал плечами.

– Ну-у… Наверное… Крокозяблы, они ведь…

– А у промозглика?

– Нет.

– Ага, вы так уверены. А с чего бы это?

– Фу, промозглик, он же не думает ни о чем, ему и думать-то нечем.

– Глупости. Как это нечем, как это не думает?! Голова есть, значит, думает. Еще как думает. Где добыть еду, например, Какую ветку лучше в мозглюшник притащить… ну и так далее.

– Я хотел сказать, у него нет чувств, переживаний.

– А вот этого нам знать не дано. Мы-то ведь не промозглики.

– Не промозглики, – и Камбр вздохнул.

– Ага. Ну а теперь подумайте сами, дружище Камбр, к чему все эти ваши метания? Поиски смысла жизни! К чему?! Тысячи лет дуркане строят цивилизацию, и что же? Нас терзают все те же мелочные страсти: зависть, ревность, жадность… Разве чему-то научил нас опыт предков? Разве не лезем мы очертя голову в ту же петлю и не наступаем на те же грабли, что и они, сотни сотен раз?

– Да, но…

– Никаких но. Обладай мы бессмертной душой, разве не научила бы она нас, смертных, избегать всевозможных опасностей, которые подстерегают бедных дуркан на каждом шагу? Молчите? Вот то-то и оно. Странно как-то получается. Какой-то промозглик или шмыглик гораздо лучше приспособлены к жизни, чем любой, даже самый умный дурканин…

– Особенно умный, – тихо пробормотал Камбр.

– Из чего я делаю вывод, – продолжал Бамбр Лифус, делая вид, что не услышал, – что как раз у дуркан никакой бессмертной души и нет.

– Простите, Бамбр, я не могу в этом с вами согласиться. Ведь существует культура, искусство, поэзия, наконец.

– Ну и что? Это все проявления разума. Опыт поколений. Где вы тут обнаружили бессмертие души?

Камбр только пожал плечами, не находя слов для возражений. Бамбр Лифус замолчал, жестом фокусника выудил из складок балахона большую черную трубку в виде дракона, запрокинувшего голову и зевающего во всю пасть, неторопясь набил ее, раскурил и, глубоко затянувшись, выпустил к потолку одно за другим три сизых кольца.

– Вы скажете, – он снова хитро прищурился, – а как же феи, глюки, мороки и прочие существа, рожденные неверным светом Хайаны? Тут я ничего не скажу. Все может быть. Потому что это все суть иные формы жизни. Дуркане же…

– Нет, мне кажется, вы несколько… – не выдержал Камбр, – ну как это совсем без души?! Это знаете ли…

– Друг мой, – радостно завопил Бамбр Лифус, – друг мой, да я же и не говорю, что души нет вовсе! Что вы! Я лишь утверждаю, что она не бессмертна, Дракон меня побери!

– Но если душа умирает, теряется и смысл существования!..

– М-да? А в чем этот смысл, вы знаете? Нет?! Ну так и молчите, милостивый государь.

– А вот в канонах клиниканской церкви записано, что душа бессмертна, только памятью не обладает. Когда дурканин умирает, она отлетает в иной мир, где и живет долгое время, а потом, возвращаясь, вселяется в другого дурканина, но уже ничего не помнит о том, где была до того и что делала…