Прогнав прочь слезу горькую, спросила Белава:
– Как же спасти мне братца родимого?
– Идём, – поманило за собой чудище, опираясь на дубину свою как старец на клюку, – я расскажу.
Завернули они за Тихомирово пристанище каменное и предстала пред ними деревянная статуя, от времени и непогоды почерневшая и потрескавшаяся. Разглядела Белава в ней полную женщину с бровями хмурыми, всю плодами и ягодами увешанную. Голову её венчали резные васильки и колосья, а в руках держала она крынку добротную.
– Кто же это? – Изумилась княжна. – Неужто…?
– Коль о Матери Сырой Земле подумала, права будешь. – Везде она живёт. Травы, цветы и кустарники – её пышные волосы, скалы каменные – её кости, корни деревьев – её жилы, сочащаяся из недр вода – её кровь.
– Но здесь же нет ничего! – Воскликнула Белава. – Пусто, пыль одна безжизненная! Разрыв-травы и той уже не сыщешь.
Чудище, тяжело дыша, село на голую землю и поскребло её когтями, а после молвило, да с такой грустью голос его хрустнул, будто дуб вековой переломился:
– Сбежали звери и лешие с этой горы, одни лишь вороны со мной остались.
Сжалилась княжна, села рядом с ним да по голове косматой погладила.
– Почему же гора свою жизнь растеряла? – Спросила она тихо.
Ярче прежнего взор его заискрился, стукнуло чудище кулаком о землю да рыкнуло с обидою:
– А оттого, что Мать Сыру Землю здесь почитать бросили. Она, знаешь ли, не любит, когда её дары берут, цветы и плоды срывают, а землю потом не возделывают, на произвол судьбы бросают. Боги всемогущи и величавы, да сердца их в точности как у людей – печалиться и радоваться могут, любить и болеть. – Чудище обвело поляну своей могучей рукой. – Раньше был на этой горе сад дивный сродни Ирию – только птицы со звонкими девичьими голосами на ветках не сидели. Жители деревень ближайших почитали Землю-Матушку. Чем меньше мудрых людей оставалось, тем скорее её забывали, и однажды поднялся добрый молодец – королевич заморский – на гору, чтобы цветок сорвать, обещал недоверчивой богине потом весь сад облагородить, ветки лишние посрезать, землю взрыхлить. Сорвал он цветок первым раскрывшийся, а, уходя, тихо сказал: «Ни за что уж не вернусь сюда, больно путь далекий». Донёс ветер-супруг его слова до жены своей, разозлилась Мать Сыра Земля и наложила проклятье на гору и любого, кто попробует хоть что-то взять с неё: «Раз деревья новые вы не сажаете, сами ко мне прирастёте!». – Чудище обхватило голову лапами.
– Неужто, – удивилась Белава, – ты сам ничего здесь сажать не пробовал?
– А как же, пробовал: и пшеницу, и рожь, и репу – всё сгнило или иссохло, всё обиженная земля отвергала. Накаркали вороны, что лишь молодильные яблоки здесь примутся, да растёт чудо-дерево в краях дальних, куда мне хода нет. От горы проклятой лишь на версту отойти могу – после снова на подножие набредаю.
Белава поднялась с земли и спросила:
– Как найти мне эту яблоню?
– Растёт она на утёсе у моря закатного прямо за чащей дремучей. Но не только семена тебе добыть надобно, а еще и мотыгу волшебную, коей богатырь Дубыня владеет, да неиссякаемый рог с живой водой, что у Бабы Яги степной хранится. Только так сможешь гору и брата своего расколдовать.
Целый день спускалась Белава с горы, ждали её внизу конь с Петушком – Красным гребешком. Долго ли коротко ли ехали да остановились у рощи дубовой, края не имеющей. Жёлуди в ней всю землю покрывали, а деревья ровными рядами росли.
– Неужто специально посажены? – Спросила у самой себя княжна.
Сверху на неё громогласный ответ свалился:
– Посажены и пересажены.
Подняла она голову и едва успела жеребца вскачь пустить – чуть не задавила их телега огромная, что три избы в себя вместила бы. А нагружена повозка была вековыми дубами с кореньями длинными, зелёными и пышными. Толкал её вперёд богатырь столь могучий, что поверх деревьев как из-за плетня своего небо разглядывал, а борода его в верхних ветках путалась, то и дело он её выдёргивал. Целым очищенным от коры бревном отмерял он, насколько далеко саженцы друг от друга вкапывать, а, отмерив, мотыгой землю рыхлить принимался и дубы в ямы заделывать.
Подивилась Белава размеру мотыги и задумалась: «Коли Дубыня её отдаст, неужто мне самой её тащить? И на аршин её не сдвину».
Покатил он обратно телегу, но увидела Белава на пути его змейку малую в красной косынке на шее, подбежала и выхватила её прямо из-под колёс. Даже не приметил их богатырь.
– С-спас-сибо тебе, девица крас-сная. – Прошипела змейка. – Зовут меня Ужик Ас-спидович. Позволь с тобой ос-статься, я тебе пригожу-с-сь. – Поползла змейка по руке Белавы вверх и на её шее как нить бус пригрелась.
Исчез из виду богатырь, пустилась княжна вдоль разрытой колеи за ним следом, вышла к избе, чей конёк облака подпирал. Постучала княжна о порог что есть мочи, пробасил хозяин так, что роща вздрогнула:
– Что за мошка мне спать мешает? Прочь поди!
– Ду-бы-ыня! – Крикнула Белава. – Выходи, дело к тебе есть!
Встал богатырь да затопал к двери, с каждым шагом его сильнее сердце пришедшей ёкало.
– Кто меня позвал? – Вопросил великан, низко под дубы садясь. – Неужто смельчак появился? Назови имя своё, будешь гостем желанным. Ежели биться пришёл, погибель свою обретёшь.
Набрала княжна воздуха полную грудь и, руками маша, крикнула:
– Белава, князя дочь я! Ищу помощи твоей, Дубынюшка!
– Что же я для тебя сделать могу? – Почесал усы богатырь.
– Дашь ли мне на время свою мотыгу чудную, камни в пыль крошащую? Или же с мотыгой со мной до Чёрной горы дойти пожелаешь? Лишь она землю мёртвую вспашет, очень надобно мне, хозяин радушный.
Думу долгую держал Дубыня, к мотыге своей примерялся: и так её возьмёт, и эдак, и покрутит, и дёрна тонкий пласт вскопает да назад вернёт. Подошёл он к дубу самому маленькому, говоря:
– Ты смотри, княжна, что сей инструмент умеет. – Подкопал богатырь дуб под корень, а потом и вовсе рукой его как редьку выдернул, но не полностью, а так, чтобы тот вровень со старшими собратьями стоял. Подгрёб он мотыгою земли рыхлой к оголённым корням, так и осталось расти дерево.
– Который дуб высок, я в землю загоняю, а который низок – вверх тяну. Не могу я без своей мотыги рощу верстать:
– Но ведь не занимать тебе силы и удали! Кто, если не ты, так лес выровняет? – Запротестовала Белава.
– Погляди на бороду мою седую, княжна! Разве молод я? – Потянулся Дубыня да спину стал потирать. – Уж не так силён хозяин рощи дубовой, даже с мотыгой не успею все верхушки к зиме исправить. Я отдам тебе мотыгу, если за ночь весь лес сама уравняешь – лишь такой человек с нею справится. Тогда я спокойно спать смогу.
Развернулся и ушёл в дом богатырь. Дрогнула Белава – солнце уже за горизонтом скрылось, ночи летом и вовсе короткие, а деревьев тут тьма тьмущая.
– И зачем ему дубы все равные, как кусты в садах заморских? – Возмутилась Белава мысленно. – Не красть же мне его мотыгу. Если бы и хотела обманом и ловкостью её заполучить, все равно бы не успела – тяжела она, и широк шаг Дубыни, впереди меня вмиг великан окажется.
Шевельнулся на шее Ужик Аспидович, по руке вниз сползти попросился.
– Не переживай, княжна, ты мне помогла, настал и мой черёд тебя выручать. Позову деда с-своего, Полоза золотис-стого, не откажет он моей просьбе.
Выполз Ужик Аспидович на середину поляны и начал звать родичей:
– С-собирайтес-сь, змеи лес-сные, выходите Ас-спид и Полозом золотистым. Приходите дубы верс-с-стать для с-спасительницы змеевой.
Поползли со всех сторон большие и малые полозы и ужи, гадюки и медянки. Как река под луной заискрились их шкурки. После и Аспид-батюшка с самим Полозом Золотистым пожаловали – те столь толсты оказались, что едва меж стволами протискивались. Никогда ещё княжна столько змей не видела, затрепетала она перед царём чешуйчатым, который и с Дубыней потягаться мог. Успокоил её Ужик Аспидович:
– Не бойс-ся, Белавушка, вс-сё мы за ночь сделаем. Ложись с-спать, утро вечера мудренее.
Не шёл сон никак, всё змеи вокруг шуршали да корнями скрипели, но выполнили они своё обещание: наутро деревья ровнехонькие стояли, ни одно выше другого не поднималось и ниже не опускалось. Поклонился Ужик Аспидович да уполз в свою вотчину.