– Да не знаю даже, как вдруг решилась. Я в общем довольно трусливая, редко когда лезу напролом, а тут вдруг поняла, что не могу оставить детей. Как они без меня? Без помощи, без поддержки. А если обидят? Кто подставит плечо? Кто утешит? Вот Вероничка зачем осталась? У неё свои детки есть. А ну как что случится с нами? Как они без неё?
– Не говорите чепухи, Валентина Васильевна! – не выдержала Вероника. – Всё у нас будет хорошо! Ничего с нами не случится! А дети мои с мамой, под присмотром. Наверное. А нашим ученикам гораздо хуже; эта ситуация чужая, странная, я была обязана их поддержать, иначе как я их буду потом учить? Вот мы сегодня только говорили о Понтии Пилате, о том, как он был наказан за трусость, за то, что всеми силами держался за власть и боялся её потерять, поэтому и послал на казнь Иешуа, хотя мог спасти его, но испугался! Я не могла поступить по-другому. Дети мне верят.
И они надолго замолчали, каждая наедине со своими мыслями.
Дети
К дивану подошла Светлана, Вероникина ученица. На ее лице читалось замешательство.
– Вероника Николаевна, я, конечно, прошу прощения, но у меня деликатная проблема: нужны прокладки. Я в школу обычно беру, но одну – две, мы здесь надолго?
– Света, я попробую помочь. Ты поспрашивай пока у наших.
– Уже спросила. Ни у кого нет.
– Хорошо. Сейчас спрошу у всех остальных. Хотя, подожди, у самой одна была.
Вероника покопалась в сумке и действительно нашла одну. И подумала, что это может быть проблемой. Потом походила, поспрашивала. Ещё одну нашла Наталья Евгеньевна. И все.
Вдруг раздался крик. Потом тишина, снова крик, звуки борьбы, плач. Вероника и другие женщины побежали туда, откуда раздавались все эти звуки. В мужском туалете на полу лицом вниз лежал Алишер и тихонько подвывал, держась за живот. Над ним возвышался их надсмотрщик:
– Вот сучонок черножопый, говорили же, сдать средства связи. А он телефон сдал, а сам звонил из туалета через часы.
– Что ты с ним сделал, изверг? – бросилась к ребёнку баба Валя. – Что с тобой? Он тебя бил? Болит?
Она ощупывала голову Алишера. Подросток всхлипывал, успокаиваясь.
– Вы в своём уме?! Он же ребёнок, он не преступник! Сейчас же свяжитесь со своим начальством, мне нужно поговорить с ними о Вашем поведении!
– Конечно, конечно, спешу и падаю. Сидите, дамочка, тихо и не рыпайтесь, приказ будет – тогда поговорим.
– Какая я вам дамочка, разговаривайте со мной нормально! Мы здесь не заложники. Я требую связи с начальством! Какое право Вы имели издеваться над ребёнком? Вы за это ответите!
– Надо будет – отвечу, – буркнул верзила и удалился.
Наталья Евгеньевна, как могла, сдерживала остальных ребят, чтобы они не смогли удовлетворить свое любопытство. Самые нетерпеливые уже врывались в туалет.
– Все, ребята, расходитесь. Здесь все нормально. Алишер просто поскользнулся на мокром кафеле. Да, Алишер? – Вероника внимательно посмотрела на мальчика. Глаз постепенно заплывал, ухо было малиновое, вид был довольно помятый.
– Типа того, – и тихо добавил:
– Вероника Николаевна, Вы нас учили всегда говорить правду. Что же вы делаете сейчас? Лицемерите? Зачем?
– У тебя вдруг проснулось обостренное чувство справедливости? Ты нас всех чуть не подставил. И прежде всего себя. Посмотри на себя. И как ты в таком виде появишься дома?
– Да, понимаете, я собственно поэтому и стал звонить без спроса. Мама будет очень волноваться за меня. Если я задерживаюсь, я все время ей звоню. Она недавно только из больницы, ей делали химию, ей совсем нельзя волноваться. Вот я и подумал тихонько позвонить и сказать, что со мной все в порядке. А этот козел заметил. И часы отнял. Как вы думаете, отдаст?
– Не знаю, – честно сказала Вероника.
Взрослые
Наталья Евгеньевна сидела очень сосредоточенная, как будто готовясь к чему – то.
– Никуш, кажется, у нас ещё одна проблема намечается. Ко мне сейчас мальчишка подошёл из 6 класса, Вадим, он диабетик, на инсулине. Так у него с собой совсем немного лекарства, он в школу берет обычно на одну-две инъекции. Сегодня вроде взял больше, на всякий случай, говорит, что куда-то сходить хотел с ребятами. Но скоро инсулин кончится! Нам надо срочно нашим вертухаям сказать. Не дай бог что с ребёнком случится!
– Я уже с одним поговорила. Бесполезно, как со стеной.
– Здесь прямая угроза жизни, он же должен это понять! Кто-то здесь за что-то отвечает? Не думаю, что совсем беспредел.
– Не знаю, Наташ. Такое ощущение, что нас сюда забросили, и все, сидите, ждите у моря погоды. Сама ты как думаешь? Надолго мы?
– Да кто знает?! Но эту проблему надо срочно решать. Давай я схожу.
Наталья решительно направилась к дверям, где расположились охранники. Вероника издалека наблюдала, как активно та жестикулирует, убедительно что-то доказывает, повышает голос. Наконец один из мужчин достаёт рацию и говорит туда несколько слов.
Наталья вернулась:
– Обещали скоро прийти, выслушать наши проблемы. Этот вроде не дурак, объяснил коротко про инсулин; что ему ответили, особо не слышала.
Они ещё какое-то время посидели на диванах в холле. Клонило в сон, Вероника начала клевать носом. Ребята начали потихоньку рассасываться, видимо, пошли в палаты или номера, как там их здесь называют.
На улице уже совсем стемнело, фонари были выключены. Казалось, они здесь уже очень давно, но на самом деле ещё даже не наступил вечер. Какой бесконечный день, какая бесконечная неделя! Вообще время, проведённое в этом месте, вытеснило все сегодняшние события, и казалось, что они уже здесь бесконечно долго. Хотелось прилечь, спину ломило от неудобного положения: диван был самый простой, не мягкий и не слишком удобный. Валентина Васильевна дремала, свесив голову на грудь, Наталья Евгеньевна смотрела в окно, или это так казалось, что она смотрит, а на самом деле она погружена в себя.
Вдруг в животе заворочался клубок страха, появилась какая-то непонятная тревога, потом неприятная боль в области солнечного сплетения. "А вдруг мама не забрала Соню из школы? Вдруг Глеб тоже не приходил? Он иногда без захода домой уходил в загул. Это шутка, конечно, но он вполне мог пойти прогуляться, зайти в торговый центр. А может, их тоже отправили куда-то к черту на рога? Тоже эвакуировали? И их там обижают?" Мгновенно вспотели ладони, учащенно забилось сердце. Она заставила себя успокоиться." Как же это трудно! Надо глубоко вдохнуть. Такое поведение не только непродуктивно, но и опасно. Сейчас поднимется давление, а мне обязательно нужно сохранять самообладание, хорошо себя чувствовать." И она решила немного размяться, сходить проверить ребят в комнатах.
Охрана не разрешила закрывать дверей, поэтому Вероника ходила, тихонько заглядывала, убеждалась, что все в порядке, и шла дальше. Многие спали, кто-то переговаривался. В одной из комнат слышались сдавленные рыдания. Педагог зашла, приблизилась к кровати. Это Даша, её ученица, она рыдала все сильнее, едва сдерживаясь.
– Что ты, что ты, успокойся, моя девочка! Болит что-нибудь? Что случилось?
– Что случилось? –закричала Дарья. – Вы спрашиваете у меня, что случилось? Вы издеваетесь? Да это я хочу спросить у вас всех! Что случилось??? Где мы находимся? Куда нас привезли? Зачем? Когда отпустят? Никогда??? Мы здесь навсегда? Нас всех здесь убьют! А если не убьют, то лучше, чтобы убили! Потому что будет хуже, чем смерть!
– Тихо, Даша, успокойся, дорогая. Ты же такая разумная девочка всегда была. Всё будет хорошо, скоро нас выпустят!
– Откуда Вы это знаете?? Нас увезут ещё дальше, за границу. Нас распотрошат на органы, или ещё хуже: нас отдадут в рабство, будут насиловать каждый день, бить, издеваться.
Она не могла уже остановиться, это была самая настоящая истерика. Вероника села к девочке, прижала её всем телом к кровати, зажала руками лицо и начала жарко шептать ей:
– Всё, все, все хорошо, все будет хорошо, успокойся. Нас найдут, мы вернёмся домой, никто ничего нам не сделает. Ты вернёшься к маме, живая и невредимая, мы все будем здоровы и счастливы.
На громкие крики и плач сбежалось много народу. Ребята с ужасом смотрели на происходящее, некоторые девочки тоже начали всхлипывать. Прибежала Наталья.
– Наталья Евгеньевна, заберите детей, уведите, постарайтесь успокоить. И позовите, пожалуйста, Кирилла Плетнева.
Вероника продолжала сдерживать Дашу, приговаривая ей какую – то успокаивающую чепуху, гладя по лицу. Через какое-то время девочка устала сопротивляться, обмякла в руках взрослой сильной женщины и задремала. Вероника ослабила захват, но продолжала ее держать. Потом и руки отпустила, когда услышала ровное дыхание, но продолжала сидеть на кровати. Прибежал Плетнев, Вероника уступила ему место на кровати, встала рядом.
– Кирилл, Даше нехорошо, был срыв. Ты побудь с ней, пожалуйста.
– Конечно, Вероника Николаевна, но я должен быть все время рядом. Разрешите нам быть вместе.
Дети. Дарья
Дарья Березкина всю свою жизнь купалась в безграничной любви как самых близких людей, так и разных родственников, друзей, учителей, воспитателей. Внешность хорошенькой малышки-куколки умиляла взрослых, вызывала желание заботиться, холить, ласкать, гладить по головке, поправлять бантики, кормить вкусненьким. Медсестры в поликлинике, воспитатели в детском саду, учителя в школе – все были в восторге от умницы и красавицы Даши. Ребёнок был настолько мил, насколько хорош, и при этом совершенно неизбалованным! Всеобщая любовь и обожание близких не испортили девочку – Даша выросла мягкой, отзывчивой, щедрой и очень доброй. В придачу к миловидной внешности была замечательная память, логическое мышление, аналитические способности и много разных талантов. Бабушка все свободное время с самого рождения внучки отдавала только ей, занималась её воспитанием и развитием, ездила и ходила во все возможные кружки, на все имеющиеся в округе развивающиеся занятия, в бассейн, на гимнастику. На семейном совете было решено: мама зарабатывает деньги, желательно много, чтобы у девочки были все возможности для всестороннего развития, а бабушка уходит с работы, хотя была ещё нестарая, и занимается ребёнком. Отца у Даши не было. То есть он был, конечно, но никак в её жизни не проявлялся, так как даже не знал о её рождении. Так решила мама. Как ни странно, в этом её поддержала бабушка. Вот так они втроём и жили и были абсолютно, ну совершенно счастливы. "Я выросла в гомосексуальной семье, – рассказывала со смехом Даша Кириллу. – Нас три девочки!»
В этой семье десятиклассник Плетнев, трудный, неблагополучный подросток, отогрелся душой, размяк, смирил наконец свою ненависть от яростного желания убить до спокойного презрения. Конечно, это Даша, с её приятием всех и каждого, с её желанием понять и оправдать весь мир, с её вселенским гуманизмом смогла обуздать страшные страсти в сердце спортсмена и дворового хулигана.
Когда он пришёл 1 сентября в её класс, сразу сел к ней за парту, предварительно бросив на соседнюю чей-то рюкзак. Лишь на миг заглянув в огромные васильковые глаза, Кирилл понял, что никто больше не будет рядом с этим чудом, кроме него. В этот же день он пошёл к ней домой знакомиться с родителями.
– Это моя мама, а это моя маба, – представила Даша ему своих любимых женщин.
И Кирилл тотчас понял, что его дом будет здесь и что эти люди станут для него близкими.
– А это наша Дася, – засмеялась бабушка, выдав ему домашнее прозвище девушки.
Бабушка и для него стала мабой; они все очень и сразу подружились. Ни мать, ни бабушка не стали препятствовать стремительно развивающимся отношениям молодых людей, довольно скоро ставшими очень близкими. Они обе поняли, что их разумная дочь и внучка, никогда раньше не делавшая ошибок, и сейчас действует интуитивно правильно. Ну, и что, что немножко рано, в конце концов им по семнадцать лет, они вполне зрелые интеллектуально люди. Да, общество считает подобный союз не совсем правильным, ранним, но в восемнадцать лет люди могут уже официально регистрироваться. Какая разница, семнадцать или восемнадцать?
Тогда же Кирилл заявил, что тоже будет звать её Дасей, потому что ему понравилось это тёплое, милое, смешное имя. Дася иногда превращалась в Дусю, на что Даша, смеясь, говорила, что это уже совсем другое имя. Кирилл, конечно, знал, что Дуся – это Евдокия, но объяснял, что в их случае Дуся – это от Дульсинеи, ведь она стала дамой его сердца, а он её рыцарем, и он должен быть всегда рядом, чтобы беречь и защищать ее.
– Ну, если я Дуся, то ты будешь Кусей, – шутила девушка.
– Неплохо, хоть не Киря и не Кира. Бесит. А это что-то новенькое.
Так и повелось. Это было ещё в десятом, а в одиннадцатом уже и друзья их стали называть Дуся-Куся, как единое обозначение никогда не расстающихся молодых людей.
Даша действительно шла на медаль, она училась легко и с удовольствием. В прошлом году она закончила музыкальную школу, поэтому в этом она отдыхала, как сама говорила, и готовилась к поступлению в престижный вуз. В этом году она выиграла олимпиаду школьников по физике, так что имела большое преимущество. Единственное, что позволяла себе из излишеств, так это бассейн, куда наведывалась два раза в неделю вместе с Кириллом. И раз в неделю старались навестить его маму, которую нежно любила и жалела. Все остальное время Даша занималась. Сама, без репетитора, обложившись разными экзаменационными сборниками и справочниками. Удивительным образом самодисциплинированная, она и Кирилла привлекла к этим занятиям, и даже небезуспешно. Юноша был не столь одаренным, но все же старался не отставать. Ребята договорились разделить сферы влияния: Даша отвечала за точные науки, а Кирилл – за гуманитарные. Вчера они допоздна были в бассейне, зашли на фитнес, поэтому не подготовились к литературе.
– Кусь, слушай, – начала перед первым уроком Даша. – Как мы так вчера упахались в басике, что совсем ничего не сделали? Ты мне обещал подробно пересказать роман, но мы совсем про это забыли!
– Да, лоханулись. Ты давно двоек не получала? – пригрозил с улыбкой Кирилл.
– Ты дурак совсем? – замахала она руками. – У меня не должно быть двоек вообще! Это же косяк. Там типа проверка медалей бывает, рандомно смотрят журнал по разным предметам.
– Ладно, не ссы. До литры ещё четыре урока. Наболтаю тебе. Что там по русскому?
– Там тема норм. Понятная и пригодится на экзамене, – успокоила Даша, достала тетрадь, сборник ЕГЭ и стала тихонько что-то объяснять.
На уроке литературы Дарья стала придуриваться в не свойственной ей манере. Наверное, на самом деле испугалась получить двойку, хотя нужно было всего лишь подойти к классной и попросить не спрашивать её на уроке. Вероника никогда не троллит, не чморит, да вообще нормальная тетка.
Даша вдруг стала спорить с русичкой, повела себя как полная дура. И неизвестно, чем бы это все закончилось, если б не объявленная тревога.
В спортивном зале Дарья и Кирилл стояли, взявшись за руки. Когда их начали выталкивать из помещения, они расцепились, их развело в разные потоки. Даша почувствовала ужас от того, что потеряла любимого в этой толпе. Она всегда считала себя очень спокойной и здравомыслящей, но сейчас на неё вдруг накатила волна паники, руки мгновенно вспотели, сердце забилось, как загнанная птица, слезы брызнули ручьём. Даша успокоилась только тогда, когда увидела Веронику Николаевну. В автобусе обнаружила бившегося в руках автоматчика Кирилла, который не хотел садиться на место, не увидев девушку. Даша бросилась к своему защитнику, обняла и судорожно вздохнула от недавних рыданий.
Так, не разжимая рук, они добрались до места, так же зашли в корпус лагеря. Когда после общего собрания мальчиков и девочек стали расселять по разным сторонам коридора, Даша и Кирилл наотрез отказались расставаться. Веронике Николаевне пришлось их убедить, что необходимо соблюсти приличия, все-таки они в детском коллективе: среди них шестиклассники, поэтому не нужно привлекать особое внимание к их отношениям. Они сначала согласились, не желая расстраивать классную. Но спустя какое-то время с Дашей случилась истерика, и только Кирилл смог её успокоить. После этого они убедили учительницу, что не могут быть порознь.
Взрослые
Вероника махнула рукой и ушла. "Подобные истерики могут повториться. Надо что-то делать. Ещё раз сходить поговорить с этими держимордами что ли? Но почему – то мне кажется, что это бесполезно. Нас маринуют здесь не просто так и ни фига не отпустят. Не для этого нас сюда привезли. Для чего?
Интересно: как там дома? С Глебом мы сегодня так плохо расстались. С утра уже нервы сдали, наорала на ребёнка. Хотя какой ребёнок? Шестнадцать лет уже. Выше меня ростом. И все равно ребёнок, непоследовательный, закомплексованный, запутавшийся. Бедный мой ребёнок…»
Вероника встала наконец и пошла в холл. Наталья встретила её встревоженно:
– Ну, наконец – то ты пришла. Как там?
– Все тихо, нормально, спит. Там с ней Кирилл.
– Ник, что нам делать с Вадимом? Он уже подходил опять, тихий такой, интеллигентный мальчик. Умрёт – мы и не заметим. Господи, что я говорю!
Голос у Наташи не изменился, а глаза подозрительно заблестели. Видно было, что она сама еле сдерживается, чтобы не разобрало. Эмоциональная, а самообладания ей не занимать.
– Я ещё раз к этим уродам подойду. Люди они или нет?
– Наташ, они не люди, они при исполнении. Они воюют с собственным народом, с детьми нашими. – И Вероника заплакала тихонько, чтобы не услышал никто, чтобы дети не испугались.
– Ну, все, Ника, нельзя плакать. Мы должны бороться, мы должны быть сильнее. Всем тяжело, терпи, держись. Мы за детей отвечаем. Сиди, я схожу.
Военные сидели в другом конце корпуса, в дверях. Лениво переговаривались, периодически прислушиваясь к происходящему в другом крыле. Время от времени они по очереди ходили проверять вверенную им территорию, отходили в туалет или посмотреть в окно. Не курили, не пялились в телефоны – не люди, а роботы.
Наталья Евгеньевна подошла и спросила:
– Мужики, у вас дети есть?
Те переглянулись между собой :
– А что такое?
– Так вот, представьте себе, тут лежит и страдает ваш ребёнок, страдает без мамы, мучается от неизвестности, от чужой обстановки и ещё ему очень плохо, понимаешь, ты, плохо! – Она едва не ткнула пальцем в одного из охранников. Это было настолько неожиданно, что тот сделал шаг назад.
– Мальчик на инсулине, понимаешь, он диабетик, его жизнь зависит от постоянных уколов! Ты это можешь понять? Ты в школе учился вообще? Или тебе сразу автомат дали, сука? Сообщи немедленно своему старшему, что ребёнку нужны медикаменты, ему помощь нужна, либо просто домой отправить, пока ничего непоправимого не случилось. Это можно сделать? – Она сорвалась на крик. – Звони, сука, звони, при мне звони, а то я уйду, а ты так ничего и не сделаешь!
Видимо, что-то все-таки подействовало, амбал достал из кармана рацию и передал:
– Приём, Ветер, как слышно?
– Приём, Сосна, слышу хорошо. Что надо? Я же просил обращаться только в крайнем случае.
– Так здесь и крайняк. Тут пацан загибается, бля, совсем тухло, надо кому-то в сектор 3 подойти. Есть лепила у нас какой-нибудь?
– Что с ним?
– Диабет, говорят. Нужны уколы. Отъедет – я на жмура не подписывался.
– Принято. Жди. Скоро буду. Конец связи.
***
Наталья Евгеньевна дождалась окончания разговора и только после этого отошла. Не успела она дойти до холла, как раздался какой-то шум и крики. Наташа спешно вернулась к охранникам и увидела, как второй мужчина тащит за шиворот подростка, который был очень бледен и приволакивал ногу. Это был Кирилл Плетнев! Когда военный дотащил парня, тот сильно стонал. Охранник почти припечатал его к полу.
– Все не угомонятся, мать их. Эти сучата пытались сбежать. На втором этаже открыли окно и пытались выбраться. На улице темень – не видно ни хера. А под окном какой-то ящик металлический, с песком вроде, типа пожарный. Этот мудила неудачно приземлился, наверное, как раз на этот ящик, я не понял, нога что ли у него, остальные вроде попрятались. Кажется, никто больше не смог спуститься. Но по-любому надо проверить, сам знаешь, нам за это очко порвут. Бля, какая-то косяковая смена, одни геморрои образуются с этими пиздюками.
Наталья уже склонилась над парнишкой. Похоже, что он был без сознания.
– Эй, ты меня слышишь? – Она потрепала подростка по плечу. Кирилл очнулся.
– Эй, отвечай, что случилось? Кирилл, ты же должен быть с Дашей.
– Да спит она. Я хотел ее спасти, ей очень страшно.
Он застонал: "Нога… Очень больно".
Наталья попыталась посмотреть, что с ногой, но под джинсами было не разглядеть. Она велела дуболому отнести парня на какой-нибудь диван и помочь ей с джинсами. Снимать не стали, штанину разорвали, и девушка чуть не вскрикнула от неожиданности: нога была безобразно вывернута в районе лодыжки, из рваной раны торчал осколок кости и текла кровь.
– Господи, какой ужас! – она зажала руками рот. – Кажется, это открытый перелом. Надо хоть кровь остановить!
Нашли какой-то ремешок или пояс, перевязали рану выше на несколько сантиметров. Кровь вроде остановилась.
– Ребята, надо срочно что-то делать! У него будет сепсис. Это очень опасная травма. Его срочно надо госпитализировать! Звони опять своему главному! Давай, быстрей!
Пока военный опять связывался по рации, Наталья Евгеньевна опять пыталась привести Кирилла в чувство. Она обтерла его голову водой, расстегнула несколько пуговиц на рубашке, нашла чем обмахнуть бледное лицо. Юноша опять застонал, но глаза открыл.
– Я хотел, как лучше. Я хотел выбраться и позвать на помощь. Блин, как я так сорвался, и никому уже не поможешь. Как же нога болит! Что с ногой?
– Успокойся, Кирилл. Не терзайся. С ногой не очень. На мой взгляд, открытый перелом. Вызвала тебе помощь. Тебя нужно госпитализировать в больницу. Потерпи, дорогой.
Пока Наташа хлопотала возле бедолаги Кирилла, Вероника решила обойти палаты. Дарья спала. В целом было спокойно, все сидели или лежали на кроватях, дремали или переговаривались. Заметив её, некоторые спросили про ужин. Да, действительно, будет ли еда у детей? В самом последнем номере, в конце коридора, у спального места на стуле сидела Валентина Васильевна и держала за руку ребёнка. Это был Вадим. Мальчик тяжело дышал, беспокойными, нервными пальцами то теребил одеяло, то почесывал лицо, то приглаживал волосы. Видно было, что ему не по себе. Баба Валя с тревогой вглядывалась в его лицо, периодически спрашивала, как он, и гладила мальчика по руке.
– Никуша, я заставила его лечь, – увидев Веронику, проговорила Валентина Васильевна. – Ему уже очень нехорошо.
-Вадик, а у тебя глюкометр есть? Сильно сахар упал?
– Вероника Николаевна, он у меня не упал, это не сильно страшно, он у меня увеличился. Я без глюкометра это понимаю. У меня же диабет с семи лет, я давно с ним живу, привык уже. Я свой организм чувствую, мне и мерять не нужно. Редко когда измеряю, с утра в основном, когда просыпаешься, сразу иногда не понятно.
-Скажи, а у тебя совсем нет больше лекарства?
– Я обычно использую две шприц-ручки в течение дня. С коротким инсулином и длинным. Не буду вам подробно рассказывать, зачем вам голову забивать? Сегодня я вообще не брал длинный инсулин, потому что планировал пораньше домой, думал, не пригодится. В шприце с коротким мало оставалось, но до вечера должно было хватить. Сейчас осталось ещё совсем немного, не знаю, надо ли укол сделать или ещё чуть потерпеть? Как Вы думаете, скоро мне помогут?