За девятое небо

– Ты спас меня? – не поверил Веслав.

– Да вот пришлось, – наигранно вздохнул Ний. – Как же могу я позволить сбежать на тот Свет тому, кто дал мне клятву, но так и не исполнил её?

– Клятву давал тебе царь, я же больше не правлю людьми, – ответил Веслав, приподнявшись, но слабость повалила его обратно. – Я передал клятву вместе с кольцом нынешнему царю Сваргореи – Кудеяру.

– Клятву передать невозможно, – криво усмехнулся Ний и, порывшись в кармане своего кафтана, достал кольцо. – Ты про этот перстень? – Морской Князь кинул кольцо Веславу, и тот поймал его.

– Но… – князь хмуро посмотрел на перстень и, собрав все силы, сел. Голова кружилась, перед глазами плыли круги, но Веслав продолжал сидеть. – Я же не царь… Как я могу исполнить Слово, что я и мои люди поможем тебе, когда придёт время?

– А разве я говорил, что ты должен быть царём, чтобы исполнить клятву? – прищурился Ний, и Веслав нахмурился. – Разве говорил, сколько должно быть у тебя людей и каким образом вы должны помочь мне и моему народу?

Веслав внимательно смотрел в горящие зелёным, словно изумруды, глаза Морского Князя.

– Что ты хочешь? – спросил наконец Веслав.

– Чтобы ты исполнил клятву, когда придёт время, – пробасил Ний.

– А как же твоя часть клятвы? – удивился Веслав. – Как же ты исполнишь её, если кольцо у меня, а война вот-вот поглотит северные земли?

– Всему своё время, князь. – Ний, продолжая внимательно смотреть на Веслава, наклонил голову набок. – А пока поправляйся. – Морской Князь медленно поднялся. – Мои слуги – твои слуги. Мой терем – твой терем.

– А те сварогины, что спаслись на лодках? Инагост и поморы «Ледогора» – что с ними?

– С ними Светоч, – рыкнул Ний и покинул покои, оставив Веслава одного.

Князь, ещё раз хмуро посмотрев на кольцо, оглянулся: на столе подле кровати стояли кувшин с водой и тарелка с сушёными водорослями и рыбой; на одной из скрынь, что располагались у стены между окон, лежала сложенная одежда Веслава – уже сухая.

Веслав медленно встал с постели и с трудом подошёл к окну: за странным стеклом, больше похожим на прозрачную застывшую слюду, простиралась бескрайняя толща воды. Тёмная, серо-синяя, никакая, она превращалась во тьму… У окна плавали рыбки – мерцали, словно светлячки, в отблесках холодного света огней терема.

Отец Сварог, что же задумал Ний? Из всех людей Морской Князь спас только его, Веслава. О какой помощи говорит Морской Князь? Зачем ему потребовалось топить коч? Какие у Веслава люди? Князь вновь задумчиво посмотрел на перстень, что поблёскивал в его ладони, и устало вздохнул. Страха не было – в душе воцарились пустота и горькое сожаление о том, что Боги отворотили его от пути, ведущего к Василисе. Но на этот раз он не сдастся. Что бы там ни задумывал Ний, Веслав найдёт способ покинуть Подводные Города и достигнуть Колодца Мёртвого Града. Ценой жизни, но он освободит жену.

* * *

Слуги Ния – дети Моря – приносили Веславу еду и справлялись о его здравии. Силы постепенно возвращались к князю, но Веслав никак не мог привыкнуть к тому, что в подводном городе не светит солнце – нет ни дня, ни ночи. Морской народ жил по своему времени – днём ярче загорались парящие огни, что освещали не только терем, но и подводные улицы. Древние кораллы образовывали причудливые дома, казавшиеся живыми. В сердце столицы морского княжества – Изумрудограде – располагался величественный княжеский терем – куда больше теремного дворца Солнцеграда, – покрытый наростами и водорослями, окружённый гульбищами, он сиял в морской мгле, завораживал.

Когда Веслав окреп, ему позволили спуститься в нижние палаты терема – просторные расписные залы, освещённые огнями, плывущими под сводчатым потолком. Таинственно мерцало убранство из кораллов, окаменелых водорослей, ракушек и моллюсков. Стены галерей украшали сверкающие камни, на арочных окнах висели водоросли.

Веслав медленно шёл по княжескому терему, рассматривая его.

– Вижу, по нраву тебе мои владения, – прогромыхало позади, и князь, остановившись, обернулся: с противоположной стороны галереи к нему шёл Ний. – Морскому народу нужна не только вода, но и суша. Когда-то мы жили в подводных незатопленных пещерах, но потом стали строить такие города.

– А ещё раньше твой народ жил на земле? – догадался Веслав.

Ний, поравнявшись с князем, хмуро посмотрел на него с высоты своего роста.

– А ты не так глуп, как может показаться, – пробасил Ний.

– И, думается мне, ты хочешь вернуть то славное время?

Ний, усмехнувшись, покачал могучей головой.

– То было слишком давно – нам на земле уже не выжить. – Ний когтистой рукой предложил Веславу идти вперёд, и они двинулись по ослепительному терему. – Но ты прав, во всём происходящем у меня есть своя цель. Цель, которая не связана ни с Полозом, ни с моим Благодетелем, ни с Мором.

– Надо полагать, ты о ней не скажешь.

– Нет, конечно, – криво улыбнулся Ний, и слуги распахнули двери в хоромы, что анфиладой обрамляли второй этаж терема. – Ты умеешь играть на гуслях?

– На гуслях?! – удивлённо переспросил Веслав, и они медленно пошли по зелёному из водорослей ковру.

– Да, на гуслях, – кивнул Ний. – Вроде ж при дворе музыке учат. А ты – царский сын, образование получил. В Ведомире, думаю, учился.

– Учился, но в музыкальной грамоте не силён. – Веслав удивлённо посмотрел на Ния. – Разве у тебя нет гусляра?

– Есть, но я хотел бы, чтобы на пиру играл ты. – Ний остановился и внимательно посмотрел на Веслава. – Сегодня вечером будет пир. Великий пир, на весь океан.

– Я тебе не шут гороховый, играть на потеху не буду, – возмутился Веслав.

Ний, смерив князя взглядом, прищурился.

– Ты в моей власти, сын Сварога, – прошелестел Морской Князь. – Откажешься играть – отправишься в море, я даже на твою клятву не посмотрю.

Глава 8. Сердце Тайги

Тьма рассеивалась, превращаясь в серебристый туман. Тихо журчала маленькая речка, хрустальной лентой бежавшая по тёмной земле; кое-где росли жухлые травинки, припорошённые первым снегом. За речушкой земля поднималась холмом, что терялся в тумане, сквозь который проступал тёмный лес.

Мирослава медленно села и огляделась: её узелок лежал на земле рядом, а на берегу речки сидел Ворон – могучая чёрная птица, окружённая холодным сиянием.

– Это ты принёс меня сюда? – тихо спросила Мирослава у Ворона.

Птица, кивнув, крикнула и растворилась в густом тумане.

Мирослава поднялась с земли, отряхнула плащ и взяла свой узелок с вещами. Достала краюху ржаного хлеба, которым одарил её купец, отщипнула мякиш, отправила его в рот и медленно пошла вдоль речки к лесу. Дойдя до бора, Мирослава обернулась: вдалеке среди мороси, окутавшей мир туманом, темнели дома Еловой. Но родные края не отозвались в душе Мирославы тоской – время возвращаться ещё не пришло. Когда её дар спасёт Сваргорею, Еловая вспомнит о ней.

Лес встретил Мирославу звенящей тишиной – мир замер в ожидании сумерек, и только Таёжная речка тихонько журчала меж корней. Кроны елей и сосен сплетались искусным узором над головой; царил бархатный полумрак; в сыром воздухе пахло свежестью хвои.

Мирослава, продолжая отщипывать от краюхи и жевать, ступала по берегу речки, уводившей в глубь Северной Тайги. Чем дальше уходила волхва, тем темнее становился лес, однако деревья не мешали ворожее идти, будто нарочно убирая с её пути цепкие ветви и корявые корни. Вода, журча, тихо светилась, озаряя сумрачный бор. Журчание Таёжной походило на мелодичную Песнь, разливавшуюся в застывшей тиши. Песнь то делалась громче, то стихала, то вновь нарастала, звеня колокольчиком… Она струилась над речкой ажурным кружевом, вспыхивая над порогами ярче. Мирослава, поддавшись неясному желанию, подхватила Песнь, и едва слышно повторяла дрожащие Слова, которые становились всё более осязаемыми.

– Хорошо поёшь, прекрасная дева, – тихо прошелестело рядом, и Мирослава остановившись, оглянулась: тёмный молчаливый бор обступил речку, сизый туман стелился меж покрытых мхом деревьев, сгущаясь над водой. Никого. Но и страха в душе не было.

– Кто со мной говорит? – спросила ворожея.

– Речка, – прозвенела вода, и Мирослава посмотрела на Таёжную, над которой парило кружево спетых Слов. Кружево уплотнялось, разгоралось огнями, поднималось ввысь, пока не превратилось в прозрачную деву: её волосы разливались по воздуху, будто ручейки, платье таяло в воде. – Здравствуй, Мирослава, – мягко прожурчала Речка, положив прозрачную руку на сердце.

– Здравствуй, Реченька, – поклонилась Мирослава в ответ.

– Я помню тебя, раньше ты часто ко мне приходила, – улыбнулась Таёжная и подплыла к Мирославе ближе. – Но только теперь ты услышала меня, мудрая волхва. А я так давно ни с кем не говорила! Правда, меня ещё слышала Марья, но она руки на себя наложила.

– Я рада, что смогла внять тебе. – Мирослава поправила плащ и невольно поёжилась от сгустившегося холода.

– Зачем же ты пришла в такую чащу? – удивилась Речка. – Скоро темнеть начнёт.

– Реченька, милая, отведи меня к Чёрному Озеру! – положила руку на сердце Мирослава. Таёжная, услышав слова волхвы, невольно вздрогнула и хмуро посмотрела на свою гостью.

– Ты хочешь почтить мою Хозяйку? – тихо спросила.

– У меня для неё Дар есть, – ответила Мирослава.

Таёжная, прищурившись, внимательно смотрела на волхву, и Мирослава ощутила, как лесной холод сделался ледяным.

– Мо́лодец, кто просил об этом много лет назад, принёс беду Топи, погубив её Хозяйку ради своей жажды мести и власти, – сухо прошелестела. – Для чего же тебе в сердце Тайги надобно?

– Так наказала Макошь, – положила на сердце обе руки Мирослава. – Богиня явилась мне в видении и велела отправиться к Чёрному Озеру, чтобы взять и мёртвой, и живой воды, дабы спасти мёртвого и помочь Свету.

Речка, наклонив голову набок, внимательно смотрела на Мирославу.

– Жди, – ответила не сразу. – Я обращусь к Топи Словом и поступлю, как она велит.

Сказав это, Таёжная превратилась в туман, опустилась к воде и растаяла.

Мирослава села на старую корягу, лежащую на берегу, и стала ждать, смотря на звенящую воду.

Начинало смеркаться – лес погружался в сизый холодный сумрак, когда над речной водой сгустился серебряный туман, из которого вышла полупрозрачная дева.

– Топь ждёт тебя, – нараспев проговорила Речка, и Мирослава, кивнув, поднялась. – Только тебе придётся отдать ей то, что тебе дороже всего. Согласишься – отведу тебя, юная волхва, в сердце Тайги.

– Соглашусь, – кивнула Мирослава, помня предупреждение Макоши. Правда, юная ворожея не представляла, что Топь может попросить у той, у кого ничего нет.

– Тогда следуй за мной, – улыбнулась Речка, и холод отступил. – И не пугайся, юная чаровница, – от холода, навий и морока я тебя уберегу, даю Слово.

Речка призрачным духом поплыла над водой, Мирослава пошла следом. Бор дышал плесневелой сыростью, делался гуще и темнее, с вековых елей свисала белёсая паутина, на тёмной земле кое-где мерцал иней и первый снег. Звенящую тишину нарушало только журчание Таёжной, что становилась шире и быстрее.

Когда совсем стемнело, Речка засветилась ярче, озарив серебром тёмный лес.

– Смотрю, не боишься ты. – Речка нарушила молчание и посмотрела на Мирославу, что уверенно шла вдоль берега. – Холод твоему духу не страшен.

– Ты говоришь как старец Никодим. – Мирослава посмотрела на Таёжную. – Я чувствую не холод, а своё предназначение. Я должна стать великой волхвой и спасти Свет, чего бы мне это ни стоило. В этом моя судьба.

– Какие у тебя лихие речи, – усмехнулась Речка. – Твои слова придутся Топи по нраву. – Таёжная некоторое время молчала. Речка остановилась, зависнув над водой. Мирослава встала тоже. – Только смотри, юная дева, не оступись на своём пути.

– Меня избрали Боги, – уверенно ответила Мирослава. – Они не могли избрать того, кто оступится.

– Боги не избирают, они только указывают путь. А как пройти по пути, да и идти ли, решает сам идущий, – заметила Речка. – А теперь давай отдохнём – ночь вступает в свои права. – Речка подплыла ближе к берегу и, указав Мирославе на пятачок сухой травы, будто нарочно оставшийся на сырой земле, проговорила: – Отдохни здесь, чаровница. А я твой сон стеречь буду, не переживай.

Мирослава почувствовала, как от слов Таёжной веки стали тяжёлыми, а тело – мягким; голова закружилась, и волхва, не в силах сопротивляться сну, опустилась на сухую траву. Положила под голову узелок с вещами и уснула.

Речка же, выйдя из берегов, окружила спящую серебряным туманом журчащих Слов, и ни лесные звери, ни упыри, ни духи не могли учуять волхву, которая, слушая нежную Песнь воды, сама становилась туманом.

Туманом, что ажурным кружевом оплетал всё бытие, искрился, подобно серебряной Песне. В его всполохах бушевало море – чёрное, покрытое льдинами, оно несло в своих водах три корабля. На море ложились низкие тёмные облака, щедро поливая суда градом. Град, падая на палубы, собирался вместе, превращаясь в наполненных светом призраков. Но призраки тут же обращались в дым и исчезали в небе, следуя велению ворожбы мертвеца, что, стоя на носу первого корабля, шептал Слова, окружающие суда чёрной вязью…

– Ты видишь грядущее, – шептала, искрясь, Песнь. – То, что неизбежно произойдёт, ибо каждый уже совершил выбор.

Чёрная вязь скрыла корабли, и Мирослава открыла глаза: она лежала на берегу тёмного покрытого тиной озера, что будто блюдце покоилось в сердце перелесья. Серебристый туман окутывал старый покосившийся терем, стоявший на деревянных кольях в центре водоёма.

Ворожея, невольно испугавшись, вскочила и оглянулась: Речки не было. Древний лес грозной стеной вырастал в предутренней тиши. Затянутое облаками небо наливалась холодным рассветом.

Мирослава вновь посмотрела на терем – тёмный, застланный паутиной, почти истлевший… Она пришла. Речка отправила её прямиком к Топи.

Волхва глубоко вздохнула, отогнав внезапно налетевший страх, и шагнула к воде. Опустилась перед озером на колени, осторожно посмотрела на зеркальную гладь и не увидела своего отражения. Казалось, вода поглощала весь павший на неё свет.

Мирослава услышала тихий шёпот, похожий на далёкую Песнь ручья. Оглянулась – по-прежнему никого. Вновь обратила взор на озеро и вновь услышала тихую Песнь. Песнь становилась громче, мелодичнее, мягче. Песнь просила коснуться воды, Песнь ждала… Ворожея, не в силах противиться зову, осторожно коснулась зеркальной глади. Мокрая холодная рука тут же обхватила девичье запястье, и Мирослава от неожиданности вздрогнула.

– Та, кто ко мне по своей воле пришла да Дар принесла, не должна меня бояться, – тихо захихикала Топь, и Мирослава почувствовала, как невольно сжалось сердце. Но сердце сжалось не от страха, а от горького чувства неизбежности совершённого выбора.

– Я принесла тебе то, что мне дороже всего, дабы ты дала мне мёртвой воды да позволила пройти в Терем, – тихо ответила Мирослава.

Озеро ещё крепче сжало руку волхвы, и Мирослава увидела, как сквозь тьму воды проступает безглазый серый лик.

– Ты хочешь стать Хозяйкой моей? – вкрадчиво поинтересовалась Топь, подплыв к поверхности воды ближе. Мирослава невольно отпрянула, и Топь сипло рассмеялась, отчего вода забулькала.

– Я хочу Свет спасти, – нашла силы ответить Мирослава. – Обратиться к тебе мне велела Макошь.

– Сама Богиня Судьбы? – удивилась Топь.

– Да, – кивнула Мирослава. – И она сказала отдать тебе то, что мне дороже всего. Правда, я не знаю, что это, – у меня ничего нет, так что говори сама, чего желаешь.

– Твой обет послушницы. – Топь ещё сильнее сжала руку Мирославы. – Ты должна отречься от служения Богам, дабы стать свободной и исполнить то, зачем пришла, – шелестела Топь, подплыв к поверхности воды ещё ближе. – Отдай мне свой венчик и свой обет, волхва.

Грудь Мирославы пронзило холодом.

– Учись смирению, Мирослава, – послышались слова Никодима. – Без смирения, со страхом, силу Велеса с благого дела можно обернуть в тёмное. Именно смирению учат в Свагоборах – вот для чего нужен отказ от мира. Не из строгости, а из мудрости. Страх, страсти, обиды и желания мучают детей Сварога, и люди совершают дурные поступки. Боязно думать, что будет, коли волхв, с Силой Звёзд знакомый, обратит дар Велеса на потребу собственным нуждам, а не на веление Света.

Мирослава отогнала нахлынувшее воспоминание: она справится, она сможет обратить Силу Звёзд на благое дело, даже отказавшись от своего Слова. Иначе бы её не избрали Боги – ей бы не явилась Макошь. Она исполнит веление Света.

Одной рукой Мирослава сняла с головы венчик и опустила его в воду. Топь, свободной рукой схватив Дар, оскалилась и ещё сильнее потянула Мирославу к себе.

– Что ты делаешь?! – возмутилась волхва, стараясь вырваться.

– Как что? – рассмеялась Топь, отчего её серый лик расплылся по воде, будто маслянистое пятно. – Забираю Дар. Неужели ты думала, что верёвочкой откупишься? – сипло смеялась навь, и Мирославу обдало холодом страха: послушница догадалась, что же требовала Топь.

Мирослава упиралась изо всех сил, но чем сильнее сопротивлялась волхва, тем пуще тянуло её озеро. Ворожея не выдержала и упала лицом в воду; цепкие руки Топи обхватили девушку сильнее и повлекли ко дну.

Вода обжигала холодом, Мирослава отчаянно пыталась вырваться, желание вдоха сводило с ума… Вода ворвалась в лёгкие острой болью, и свет померк.

Со светом исчез и холод – Мирославу окружала только бархатная тьма.

– Видишь, и совсем не страшно, – шелестел мрак. – Только так ты сможешь попасть в Терем, ведь он на Той Стороне, за Девятым небом…

Мирославе снились удивительные сны: далёкие города среди жарких пустынь, бескрайние океаны, что бороздили удивительные корабли с горящими, будто огонь, парусами, высокие горы и глубокие воды.

Мирослава видела, как в глубине, на дне озера, спал молодой человек. Его тело оплели водоросли, и в длинных волосах плавали рыбы. Мирослава хотела было подплыть к нему, но видение померкло.

Тьма медленно рассеивалась, открывая берег озера, в зеркальной воде которого отражалось хмурое небо. В сердце озера стояла изба: дряхлая, покосившаяся, поросшая мхом. Единственное оконце было черно как ночь. Но не на кольях стоял старый терем, а на ногах – жилистых, покрытых паутиной и тиной. Изба шагнула к Мирославе, и растаял липкий сон: волхва тут же вскочила на ноги и подобрала свой узелок.

Мирослава не успела удивиться тому, что её одежда сухая, – юная ворожея во все глаза смотрела на то, как Живой Терем, стоная и скрипя, идёт к ней по воде.

Изба, зловонно вздохнув, остановилась почти у самого берега и повернулась крыльцом. Со скрипом отворилась дверь, открывая чёрный зев сеней.

– Вот и терем мой, – просипело рядом, и Мирослава, вздрогнув, обратила взор на озеро, что своим безобразным ликом вновь смотрело на неё. – Возьмёшь в тереме скляночку, да наполнишь её водой из озера – то будет мёртвая вода. В сердце терема есть родник живой воды – её тоже наберёшь. А огонь – в черепах, что на частоколе за домом висят, на границе Яви и Неяви.

Мирослава, слушая Топь, не спешила идти к избе. Навь, видя замешательство волхвы, усмехнулась:

– Ну же, не бойся. Всё самое страшное позади. Осталось взять то, за чем пришла.

Мирослава кивнула и, крепче обхватив узелок, пошла к терему.

* * *

Вель и Любомир настигли Велижана.

– Куда мы идём? – спросил Любомир волхва, когда они с Велем поравнялись со старцем.

Плотный туман, окутавший Тайгу, рассеивался; сквозь сплетённые ветви деревьев тускло светили луны, и в их сиянии мерцал хрустящий снег.

– В сердце Тайги, – проскрипел Велижан, не сбавляя шага.

– В сердце Тайги? – переспросил Вель. – Зачем? Может, вы выведите нас к селению? Сейчас зима, мы можем замёрзнуть насмерть…

– Только из Великой Поляны можно отправиться в великое странствие, – ответил Велижан. – Со мной вы не замёрзнете, – заверил юношей волхв. – Да и навьи к вам не подступятся. Лес прокормит нас да обогреет в стужу.

– Как же… – начал было Любомир, но Велижан поднял скрюченную руку, и витязь умолк.

– Довольно разговоров, – прохрипел старец. – Идите по моим следам да набирайтесь сил.

Вель и Любомир, переглянувшись, молча последовали за древним волхвом по его стопам. И с каждым шагом, сделанным по следу старца, боль от ранений стихала, а тело наполнялось крепостью.

Снегопады сменялись ясной погодой, и вновь выпадал снег. Велижан вёл детей Сварога лесными тропами – мимо буреломов, в обход высоких сугробов и незамерзающих болот. Старец обращался Словом к Лесу, дабы Тайга прокормила путников, и к ним являлись зайцы; охранной ворожбой зачаровывал стоянки и Словом зажигал золотой огонь, что оберегал странников в ночи. Когда юноши спали, Велижан заговаривал их раны, исцелял недуги.

* * *

Короткий зимний день перевалил за половину, сквозь низкие облака выглянуло солнце, когда заснеженные деревья расступились и взору предстало древнее капище. Покосившиеся, заледенелые, деревянные капии стояли на небольшой полянке кругом, оберегая место для костра. Мягкие, укрытые снегом лапки елей защищали святое место.

– Обратимся к Богам, – прошелестел Велижан и заковылял к капищу.

– Это сердце Тайги? – спросил Любомир. – Мы пришли?

– Ещё нет, – проскрипел старец. – Мы прибыли почтить Богов. – Велижан, остановившись в центре святилища, опёрся на посох, закрыл глаза и зашептал. Внимая шёпоту волхва, снег в капище таял, растекаясь ручейками и освобождая сырую землю, открывая поросший мхом, ступенями спускавшийся к сердцу святого места настил, на котором стояли капии. Вечернее солнце вспыхнуло ярче, с ветвей деревьев опустились, чирикая, птицы, и земля поросла свежей травой.

– Вот же диво, – прошептал Любомир во все глаза глядя на ворожбу волхва. – Вы даже можете сделать так, чтобы лето наступило?

Велижан, обернувшись к юноше, тихо рассмеялся.

– Нет, – ответил старец. – Матери-природе виднее, когда лету надобно приходить. Я же просто обратился к Матушке, чтобы она позволила почтить Богов теплом.

Волхв опустился на колени и, положив ладонь на землю, зашептал. Шёпот старца походил на треск огня, и Вель с Любомиром увидели, как из-под пальцев Велижана появляются искры золотого пламени. Когда старик встал и распрямился, на земле горел золотой огонь. Велижан посмотрел на витязей:

– Располагайтесь да к Богам обращайтесь, – велел он и, подойдя ближе к капиям, сел на ступени святилища.

Вель и Любомир, переглянувшись, опустились рядом с волхвом и посмотрели на него: Велижан, закрыв глаза, опёрся на посох. Из косматой головы старца торчали ветки и листья; тёмные, словно кора, покрытые мхом одежды спускались до земли; крючковатые руки обхватили посох – Велижан походил на старое дерево, которое неведомым образом приняло человеческий облик и ожило.

Вечернее солнце светило тише – Хорс уже касался острых вершин обступившего капище леса.

– Что будем делать? – шёпотом спросил Вель Любомира. – Я не обучен волхвовской молитве.

– Давай обратимся к Богам как можем, а потом поужинаем. Растопим на огне снег да доедим зайчатину. – Любомир похлопал по поясной сумке.

Вель, кивнув, закрыл глаза. Он прежде не обращался к Богам в капище, да и к домашнему Великобожию не часто подходил – юношу куда больше интересовало мирское житие.

Но всё случившееся… Вель впервые встретил настоящую ворожбу – древнюю, как в сказках и былинах; впервые услышал Слово, что растопило снег. И подумалось юноше, что если Мирослава, как говорят в Еловой, и вправду открыла в себе Силу Звёзд, то ушла она в Свагобор отнюдь не из-за стыда; что та древняя сила, которую она открыла в себе, побудила покинуть её отчий дом и уйти, не попрощавшись.

– Не о том ты думаешь, юноша, – тихо сказали рядом, и Вель вздрогнул: в сердце капища стоял маленький старичок. Старец был не Велижаном: широкий нос лепёшкой, густые брови над окружёнными морщинами ясными глазами, белая, как снег, борода и копна нечёсаных седых волос.

Вель, невольно испугавшись, оглянулся: кроме него и чудно́го старца, никого не было; могучие дерева, окружавшие святое место, терялись во тьме; огонь озарял золотом сгустившуюся ночь – снег в Тайге мерцал в его свете, однако в капище зеленела трава.

– Не переживай, юноша, долго здесь тебя не задержу я. – Старче, шаркая по траве, подковылял к Велю ближе. Витязь хотел встать, но старик поднял руку:

– Сиди да набирайся сил. Дорога тебе предстоит долгая, – улыбнулся волхв, и Вель ощутил, как испуг отступил – происходящее сделалось обычным.

– Кто вы? – спросил Вель.

– Никто, – пожал острыми плечами старче. – А вот ты – очень даже кто – один из трёх великих богатырей, что нашему царю-батюшке помогут. Потому я к тебе и явился – дух у тебя силён, не лишай его силы пустыми думами. Ждут тебя подвиги великие.

– Меня ждут подвиги? – не поверив, переспросил Вель. – Вы, скорее, о Любомире говорите.

– И его они тоже ждут, – кивнул старичок. – Но дух Любомира закалён куда более твоего – горе сделало твоего друга сильнее. – Старец внимательно смотрел на Веля. – А тебе нужно силу найти в себе самом – только в духе твоём тебе опора. Когда поймёшь это – великим витязем станешь.

– Но я никогда ни желал подобного, – признался Вель.

– Тебе так кажется, – волхв наклонил голову набок. – Когда ты отправился за Мирославой в Свагобор, ты поступил как взрослый муж – как воин. Ты сделал свой выбор, и Боги обратили на тебя взоры.

– Боги? – нахмурился Вель.

– Какие Боги? – спросили рядом, и Вель, вздрогнув, оглянулся: Любомир, стоя перед ним, удивлённо смотрел на него. – С кем ты говоришь?

Вель оглянулся ещё раз: Велижан всё так же дремал, опершись на посох, Любомир стоял перед ним с выдолбленной ещё в начале совместного странствия Велижаном в куске дерева чашей с водой. Странного маленького старичка не было.

– Ты не видел… ещё одного волхва? – спросил Вель Любомира.

– Нет, – покачал головой богатырь. – Мне показалось, ты задремал, вот я и отошёл снега набрать да воды растопить, чтобы отужинать. – Любомир указал на чашу в руке. – Прихожу, а ты сидишь и бормочешь с закрытыми глазами. Про Богов что-то говоришь… – Любомир немного помолчал, глядя на серьёзного Веля, и, улыбнувшись, сказал: – Мне кажется, ты чересчур усердно подошёл к совету Велижана внимать Богам. – Любомир опустился на ступени капища и поставил чашу рядом. – Давай погреем на огне оставшееся мясо и будем есть.

– Мне кажется, Боги мне ответили, – задумался Вель, глядя в золотое пламя костра, что не тух и не становился меньше с тех пор, как его наворожил Велижан.

– И что Они тебе сказали? – нахмурился Любомир.

– Что нас с тобой ждут великие подвиги – мы должны помочь царю.

– Царю? – удивился Любомир. – Ничего не понимаю…

– Всему своё время, – прохрипел Велижан, и оба юноши посмотрели на пробудившегося старца. – И пониманию тоже, – волхв улыбнулся, отчего морщины на его тёмном лице сделались глубже. – Мы почтили Богов, теперь же приступим к трапезе.