После того, как староста убедился, что его грозное предупреждение возымело действие на всех присутствующих, первым на лобное место для дознания он вызвал Тихона – одного из сироткиных ухажеров. Это был невысокий, но крепкий, как гриб-боровик, парень с широкими скулами и светлыми глазами, которые сейчас смотрели дерзко и с вызовом.
– Скажи-ка, Тихон, правда ли, что вы с Федором на ярмарке вкровь подрались? – обратился к нему староста.
Народ сразу оживился, вспомнив, как в последний ярмарочный день, в тот самый, когда пропала сиротка, Тихон и Федор так яростно молотили друг друга, что мужики еле-еле разняли дерущихся.
– Правда, – вскинув подобородок, ответил подозреваемый.
– Что не поделили? Подробно отвечай. Да не ершись ты, мы честно разобраться во всем хотим.
Парень помолчал.
– Из-за Насти мы повздорили. Вон он, – Тихон кивнул в сторону Федора, – все хотел покуражиться над Настасьей, покадрить и бросить ее. И в тот раз все гоголем вокруг нее на ярмарке ходил, то пряниками, то леденцами угощал.
Федор же в ответ на обвинения Тихона лишь ухмылялся, щурился и жевал сорванную тут же травинку. И вообще вел себя так, будто и не его хотели обвинить в столь ужасном злодеянии.
– Вот я тогда и не сдержался, – продолжал испытуемый, – когда он уж совсем нагло стал приставать к девушке, подошел и…
– Чем же драка ваша закончилась? Народ говорит, что ни тебя, ни Федора, ни Настасью после той драки и не видал никто. Дня три тебя не видели. Где ты был все это время?
Тихон, словно вдруг вспомнив значение своего имени, притих, опустил голову. Даже в плечах уменьшился словно:
– Настя, как увидела, что мы вкровь деремся, испугалась и убежала. Это мне уж потом мужики сказали, после, как разняли нас. Ну, я решил найти ее и успокоить. Только в ее комнате никого не было. Я вдоль реки решил пройтись, там мы с ней гуляли иногда. Береза поваленная там есть, она часто туда приходила. Но и здесь не нашел ее.
– А дальше?
– Домой пошел, – как-то уж совсем тихо ответил юноша.
– Врешь. Не было тебя дома, – возразил один из мужиков – подручных старосты, – три дня не было. Мы же соседи, отец твой у всех допытывался, где ты. И в поисках ты не участвовал, когда Настасью всем селом по лесу, да на болоте искали.
Тихон молчал.
– У меня он те три дня был – послышался со стороны храма громкий голос.
Все присутствующие обернулись. Тихон тоже вскинулся. В глазах его мелькнуло удивление и надежда.
– У меня он был, – уже спокойнее повторил женщина.
На помост выступила молодая вдова. Невысокая ладная бабенка.
– Что вы так на меня смотрите? С ярмарки я возвращалась, рекой, так ближе. Смотрю, идет, лица нет, рубаха порвана, сам в крови. «Пошли, – говорю, – горемыка, хоть отмою тебя, да рубаху заштопаю». Ну, рубаха негодной совсем оказалась. Помнишь, Василиса, я еще к тебе приходила, рубаху новую просила мне продать тогда. Ярмарка уж закончилась, а я видела, ты три штуки своему Прохору покупала. Продала мне тогда ты эту рубаху. Втридорога. Вот она, рубаха та, на Тихоне, – показала рукой на оробевшего сразу юношу вдова.
Все послушно посмотрели на горящие как маков цвет щеки парня, смущенный взгляд и загалдели:
– Не тушуйся, молодец. Дело житейское.
– А что же ты, паршивец, раньше про Верку нам не сказал, ведь спрашивали тебя, где ты те три дня провел? – спросил юношу староста.
– Ее пожалел. Начнут трепать. А она не такая. Хорошая она. Очень, – ответил тот.
– Ну, Тишка, задам я тебе дома. Будешь по всяким… там… таскаться. Отца-мать не жалеешь! Мы ведь тогда чуть умом не тронулись, когда ты три дня не являлся. Всякое передумали.
– Не шуми, батя, – ответил Тихон. – Женюсь я. Вот на Вере, – посмотрел он на смелую вдовушку.
Народ так и ахнул.
– Ну что, пойдешь за Тихона замуж? – обратился к вдовице староста.
– Пойду, – едва слышно ответила та.
– Ну, вот и ладно, – едва ли сам не прослезился сельский предводитель, – забирай, Тишка, свою суженую, и дуйте оба отсюда. Да чтоб отца с матерью больше не расстраивал. Сам проверять буду.
Смущенный Тихон подошел к молодой женщине, взял ее за руку, и вместе они спустили с помоста к народу.
– Не виноват, стало быть, Тиша. Кто иначе думает? – спросил толпу староста.
Ответом была тишина.
Следующим на помост запрыгнул Федор. Сам. Все с той же травинкой в зубах и залихватской улыбкой.
– Ну, ты что скажешь, пострел? Почему дрался, да где был после драки с Тихоном?
– Так он первый начал. А я что, стоять, что ли, буду? Ну, сдачи и сдал. А потом, как растащили нас, сначала домой пошел переодеться, да кровь смыть. Потом в гостиницу. На ярмарке столковался с одним умельцем, он обещал меня в ученики к себе взять. Вот обговаривали все. До утра с ним за чаркой просидели. Только не столковались мы.
– А где тот человек, почему не показал за тебя? – раздалось сразу несколько голосов из толпы.
– Не знаю. Уехал. А где его найти, не ведаю. – Ответил Федор.
– Я видел его в гостинице – неуверенно произнес один мужичонка. – Только…
– Знаем, знаем, только не помнишь, когда? Вылезал бы ты из трактира почаще, Егорка. А то ведь так и душу пропьешь, – смеялись вокруг.
– А вот и нет, – обиженно возразил обвиненный в пьянстве селянин. – Точно, помню я, видел, как Федька с горшечником в его номер заходили. Аккурат сразу, как вечерня закончилась. Только не видал, когда выходил Федька от него. Тут врать не стану.
– А что, Федор, если мы найдем того ремесленника, подтвердит он твои слова? – спросил староста.
– Да где ж искать его теперь? Я ни улицы, ни дома не знаю, – равнодушно пожал плечами допрашиваемый.
– Я знаю, где найти, – вышел вперед все тот же подручный старосты. – Это я Федьку тому умельцу сосватал. Знаю я его, только сейчас нет его, уехал, через месяц-другой, глядишь, вернется. Тогда и спросим. Как, Федька? Подтвердит он твои слова?
– А то, – с прежней улыбкой ответил Федор.
– Ну что, народ, как порешим с Федькой? Отпускаем его али как? – видно было, что староста сам не знает, как поступить с этим подозреваемым.
– Пусть посидит пока. Давайте Парамона выслушаем, – донеслось из толпы.
– Парамона, Парамона давай, – вторили другие.
Староста кивнул. Указал Федору на его прежнее место. А сам обратился к невысокому сухопарому хромому мужичку:
– Расскажи всем, Парамон, зачем ты ходил по берегу? Тебя там многие видели.
На этот простой вопрос звонарь, будто решившись на что-то после раздумий, ответил так, что многие присутствующие усомнились в его рассудке:
– Слыхал я, да и не только я, – начал он свою речь, – что в наших краях захоронен старинный монастырский клад. По преданию, за дальним лесом много веков назад был древний монастырь. Когда бусурмане осадили стены обители, послушники монастыря тайно вынесли большую часть иконостаса и утвари главного храма. Путь их лежал в святую землю через наши края. Не могли они унести на себе весь скарб и схоронили его на берегу реки неподалеку от нашего села. А чтоб лихие люди не обнаружили святыни, охранять их монахи поручили Черной Волчице. По сей день никто не может тот клад обнаружить. Старики говорили, что в наших лесах видели ту волчицу. Как посмотрит она в глаза своими зелеными очами, вмиг все человек забывает. Может и находил кто те сокровища, но вспомнить о них не смог. Силен взгляд зеленоокой охранницы. Кому может открыться тот клад, никто не знает.
Рассказчик на время замолчал. Вокруг тоже царила тишина, все присутствующие на сходе пытались осмыслить речь звонаря и ответить на вопрос, а при чем тут их утопленница. Помолчав, сторож продолжил:
– Как-то, разбирая церковные книги, я нашел план, который якобы указывал, где находится та монастырская захоронка. Вот я и захотел попробовать найти те сокровища, да отдать нашему настоятелю. Все вы знаете, что и иконостас у нас бедноват, да и на утварь порой денег не хватает. А место входа в грот аккурат, где омут начинается, нарисовано. Вот я там и бродил, – закончил свою защитную речь Парамон.
– Чем докажешь? – выкрикнул кто-то из толпы.
Звонарь помолчал, раздумывая. Потом просиял лицом и воскликнул:
– Картой. Карта же есть. Спрятана за киотом в моей келейке, – заторопился звонарь. Пусть кто-нибудь сходит, дверь у меня не запирается никогда. Там она.
– Ивашка, сбегай, поищи, – велел староста своему сыну, который по молодости лет был прислужником на таких сходах. Тот, заломив картуз, сверкая голыми пятками, тут же кинулся выполнять приказ отца-начальника. Его тощая долговязая, какая, вероятно, была и у его отца в молодости, фигура быстро скрылась в дверях храма.
Толпа, взбудораженная рассказом Парамона, загудела. Кто говорил, что да, слышал байку про клад. Кто-то усомнился в рассказе звонаря. Но никто не остался равнодушен к услышанному. Прошло немного времени, и Ивашка вернулся. Благо, что келейка звонаря была в нескольких шагах от собравшихся. Вид у посыльного был растерянный.
– Нет там ничего за иконами. Пусто, – Ивашка картинно развел руки, надул щеки и с шумом выпустил воздух. Видимо, так хотел всем сказать, что видел там только «пшик».
– Как нет? – заволновался Парамон, – я ее этим утром видел, там она лежала. – Ты хорошо смотрел?
Ивашка обиженно отвернулся и ничего не ответил.
– Плохо, – промолвил староста, помолчав. – Наврал ты, выходит, Парамон?
– Врет, врет! – неслось со всех сторон площади. – В острог его! Он это Настеньку погубил. Видели мы, как он вокруг нее хаживал, говорил, что опекает. Душегуб! На виселицу его! Байками тут нас кормил! Клад! Как же! Обдурить хотел!