Рядом-2022. Стихи и рассказы о животных

Третье место. Синички

Ольга Мухина

Вот как бывает: ждешь это счастье, ждешь, а оно все не приходит и не приходит. Ты уже и ждать перестаешь, и тут – ррраз! и – «вот оно я, берите». А ты уже и не рад.

Так случилось и с Ильей Сергеевичем. Их старый двухэтажный дом, построенный во время первой пятилетки и признанный аварийным на рубеже тысячелетий, все-таки решили расселить. В торжественной обстановке в администрации района выдали ключи. Небо осыпалось белой крупой, и на семейном совете было принято решение встретить Новый год на прежнем месте, а в первых числах января окончательно переехать в новую квартиру. Жена, конечно, поворчала. Очень уж ей хотелось поскорее перебраться в «человеческие условия». Но смирилась. Даром, что ли, полвека вместе. Золотой характер.

Сын помог машиной и деньгами. В новую квартиру купили новую мебель и стали потихоньку перевозить вещи. Соседи тоже времени не теряли. И так получилось, что Новый год Илья Сергеевич с женой отмечали одни в пустом доме. Сын звонил, поздравлял, обещал приехать в гости на Рождество.

Странный это был праздник. Сидя за накрытым столом, Илья Сергеевич с женой разговаривали не о будущем, а о прошлом. Сколько всего здесь было прожито и пережито. Сколько души и своего труда они вложили в эти старые стены. И дом платил им взаимностью. Им было хорошо здесь, и было грустно думать, что история дома закончилась, и его скоро сломают.

Утром первого января Илья Сергеевич привычным жестом открыл форточку, чтобы насыпать семечки в кормушку, прибитую к стене, и вдруг его словно прострелило: «Синички! Завтра они прилетят, а нас здесь нет. Кто же будет их кормить?»

Синички у Ильи Сергеевича были практически ручные. Их дружба продолжалась много лет, и пугливые птицы Илью Сергеевича совсем не боялись. Стоило ему высунуть руку в форточку, как с соседних деревьев слетался десяток желтогрудых птиц. Они порхали в воздухе, трепыхались, но почти никогда не дрались за место у кормушки. Илья Сергеевич любил этих жизнерадостных и голосистых созданий. Их звонкие трели так поднимали настроение, когда казалось, что зима никогда не закончится!

Зима, между тем, сразу завернула на всю катушку. Не дожидаясь Крещения, грянули такие морозы, что улицы словно вымерли. В школах отменили занятия у младших классов. Редкие прохожие, кутаясь во все, что можно, передвигались исключительно бодрой рысью. «Мы их приручили. Они прилетят, и будут ждать, а корм никто не насыплет, – думал в отчаянии Илья Сергеевич. – Они же все погибнут!»

И вконец расстроенный Илья Сергеевич отказался переезжать в новую квартиру. Жена и сын уговорили его с огромным трудом.

Долгие проводы – лишние слезы. Вот уже сумки собраны. С тяжелым сердцем Илья Сергеевич открыл форточку и высыпал в кормушку все семечки до последнего. «Не поминайте лихом», – прошептал он, обращаясь неизвестно к кому. То ли птицам, то ли вещам, оставленным за ненадобностью, то ли старому дому. А может, и всем вместе.

Третье января Илья Сергеевич встретил в новой квартире. В окно ярко светило солнце, в комнате было тепло, из кухни доносились манящие запахи горячего молока и подсушенного хлеба.

Намазывая бутерброд, Илья Сергеевич подумал: «Как там мои синички?»

И вдруг решился. Быстро позавтракал, оделся, поцеловал жену и вышел на улицу. До их старого дома всего пара остановок. Пустяки. Заскочил по дороге в овощной магазин, купил большой пакет отборных подсолнечных семечек и поспешил в свою прежнюю квартиру.

Старый дом встретил Илью Сергеевича тишиной. Люди покинули этот дом совсем недавно, и мерзость запустения еще не успела сюда проникнуть. Но в квартирах соседей ветер играл незапертыми форточками, из-за неплотно прикрытых дверей сквозило уличным холодом. Илья Сергеевич осторожно поднялся к себе, подошел к окну, открыл форточку. Кормушка совершенно пустая: ни корма, ни шелухи. Синицы вообще птицы очень культурные: на кормушке не едят. Хватают свое семечко и улетают с ним на соседнее дерево. Там его и чистят. Не то что снегири. Эти если прилетают, заплевывают шелухой все вокруг. Ну да бог с ними.

Илья Сергеевич щедрой рукой зачерпнул семечки, высыпал в кормушку. И сразу же в окружающем воздухе зародилось трепетание маленьких крыльев. «Ждали! Они меня ждали!» Илья Сергеевич осторожно прикрыл форточку и отступил вглубь комнаты. Прислонившись к стене, он смотрел на радостную суету птиц и плакал.

С тех пор каждое утро Илья Сергеевич приходил в свой старый дом, чтобы покормить птиц. Было это непросто. В феврале все вокруг замело непролазными сугробами, подъездная дверь открывалась с трудом. В отсутствие людей и без того ветхий дом разваливался на глазах. Подниматься и спускаться по лестнице стало опасно. Но в квартире Ильи Сергеевича все было по-прежнему. Окна заперты, стекла целые, вещи на своих местах. А к стайке синиц, прилетавших на кормушку Ильи Сергеевича, в марте добавились снегири. Так продолжалось до самой весны.

Однажды Илья Сергеевич подошел к своему старому дому и обратил внимание, что вокруг начали вырубать кусты и деревья. Весьма озадаченный, он вошел в свою бывшую квартиру, открыл окно и увидел, что семечки в кормушке остались нетронутыми. То ли птиц спугнула тяжелая техника, то ли просто время пришло, и вместо поднадоевших за зиму семечек синицы переключились на еду с крыльями и ножками. Смолистый запах молодых листьев не оставлял сомнений: весна пришла. «Ну все, теперь не пропадут», – подумал Илья Сергеевич. А еще через какое-то время жена сказала, что на месте их старого дома копают котлован под очередную многоэтажку.

Вслед за весной прошло лето, задули холодные ветры. Сердито посматривая на небо, Илья Сергеевич начал мастерить кормушку для птиц.

– Во дворе повесишь? – мимоходом поинтересовалась жена.

– Нет, на лоджии, – угрюмо ответил Илья Сергеевич.

– Да ладно тебе. Восьмой этаж. Высота-то какая. Никто сюда не полетит, – не унималась супруга.

– Есть захотят – прилетят, – буркнул Илья Сергеевич, и больше на эту тему не распространялся.

Кормушка была крепко сколочена, надежно привинчена к стене, кормом для птиц наполнена, но жена оказалась права: никто в эту кормушку не прилетал.

Вот уже и снег выпал, и мороз первый ударил.

Но однажды утром Илья Сергеевич не столько услышал, сколько почувствовал близкое трепетанье маленьких крыльев. Не веря себе, он поспешил в комнату с лоджией и замер. На кормушке сидела желтогрудая птица с черной шапочкой. Глаза смотрели изучающе и насмешливо: «Что? Не ждал? А мы тебя нашли!»

Третье место. Щетка-самоходка

Евгений Хохряков

Все было так, как обычно бывает летним утром и тогда, когда тебе почти два месяца. Правда, ты при этом еще пока ростом меньше обычной кошки.

Буля не был виноват в том, что уродился маленьким. Порода такая – спаниель. Ну что за порода такая? Кто выбирает, кем родиться в этот мир? Какая кому порода достается? Неизвестно. Вот если его даже посадить в одну конуру с Нюськой и закрыть там на весь день, он все равно бы не выговорил название своей породы. Больше, чем «спанель», Буля сказать не мог. Поэтому Нюська его дразнила сначала «шпанелью», а потом просто «шпаной».

Ох уж эта Нюська! Головная боль маленькой настоящей собаки. Это надо же, так не повезло – быть меньше кошки! Одна надежда – он будет много кушать мяса и каши и вырастет больше нее. А пока приходилось терпеть.

Буля осмотрел двор. Противницы не было видно.

«Спит, наверное, – подумал щенок. – Кошки всегда долго спят».

Поэтому он весело потопал в угол двора к цветочной клумбе, где у него было «поле чудес».

Здесь Буля прятал самые замечательные вещи, которые находил где попало. Например, сначала он нашел маленький белый мячик. Им играли мальчишки, перекидывая его друг другу лопатками на большом столе. Мячик однажды высоко подпрыгнул, а потом укатился в траву. Мальчики его не нашли, а опытная собака Буля нашла и притащила на свое «поле чудес». Там щенок вырыл ямку и зарыл добычу. Зачем ему был нужен этот мячик, Буля не знал. Но вдруг пригодится в жизни? Жизнь ведь она, брат, штука большая, длинная. Неизвестно, что в ней может случиться.

Так у Були появилась куколка без одной руки, которую забыли в песочнице, что была прямо за воротами и куда щенок попал без спроса. И если бы дедушка увидел, что Буля один ходит за калитку, то обязательно бы наказал.

Потом он уволок большое красивое перо местного петуха. Тот его потерял, а Буля нашел. Отличное перо! Красное и с золотым отливом. Авось когда нужно будет.

Еще он спрятал на своем «поле» рукоятку от сломанной бабушкиной щетки. Щетка ему была не нужна, а вот саму круглую легкую палку было очень приятно грызть. У него последнее время часто чесались зубы. Поэтому он грыз то любую деревяшку, то чей-нибудь ботинок. Но рукоятка от щетки – это, это!.. В общем, это было то, что надо! Десять минут погрызешь резину, и зубы как новенькие – блестят и не чешутся.

Буля развалился на траве и принялся зорко осматривать территорию двора: должна же была где-то проявиться Нюська. Эта вредина, без которой жизнь во дворе просто замерла бы, всегда приходила незаметно.

Но вокруг было спокойно и так тихо, что слышался даже стрекот кузнечика. Буля подумал, что хорошо бы погрызть любимую рукоятку, и уже удобно улегся возле клумбы с цветами, как вдруг что-то стало беспокоить щенка. Хотя он не мог понять, что именно. Словно, чего-то не хватало. Такого нужного и привычного.

Внезапно он услышал пыхтение.

Буля поднял одно ухо и стал прислушиваться.

Ему показалось, что у забора, совсем неподалеку от его «поля чудес», кто-то пыхтит и скребет землю. Увидеть что-то было трудно, потому что мешали цветы.

Честно говоря, щенок Буля был храбрым щенком. Но сейчас он немного забоялся. Одно дело сидеть на крыльце, смотреть на двор, где все ясно и понятно. И совсем не страшно.

Другое дело, когда неизвестно кто царапает и неизвестно что пыхтит! Вдруг это злобное существо величиной со слона? Оно Булю даже и рассмотреть не успеет, когда наступит!

Но на улице так ярко светило солнце, так мирно стрекотал кузнечик возле калитки, где цвели одуванчики, так долго не было этой вредной Нюськи, что Буля набрался храбрости до самого кончика хвоста и решил проверить – кто это посмел так пугать смелых собак?

Он развернулся, припал к земле, задрал хвост, как мачту, и пополз на шорох и пыхтение.

Быстро ползти мешали уши. Они постоянно оказывались впереди коротких лапок, и Буля наступал на них, смешно тыкаясь носом в землю. Ему очень хотелось подвязать уши бантиком. Такой бантик он видел на голове у соседской девочки. Но там был бантик из ленточки, а Буле уши подвязывать нечем. Приходится ждать, когда лапы вырастут длиннее ушей.

Пыхтение раздавалось совсем рядом. Еще чуть-чуть, и Буля узнает нарушителя тишины.

И тут щенок увидел впереди себя ползущую… бабушкину щетку!

От неожиданности Буля сел.

Этого не могло быть! Не может быть, чтобы резиновая щетка умела ползать! У нее ни лап, ни ног не было никогда!

Буля хорошо помнил, как эта самая щетка упиралась всеми своими остатками шипов в землю, цеплялась за траву, пока щенок тащил ее к себе на «поле чудес»! Как он с ней намучился! И вот теперь эта самая щетка свободно путешествует без него!

Он тут же понял, чего ему не хватало несколько минут назад: он не видел рядом с собой любимую ручку от щетки! Не успел погрызть ее. И вот она самым чудным способом решила удрать от него?

Голова кругом пошла. Конечно, если бы кто-нибудь попытался грызть его самого, Булю, то ему бы это тоже не понравилось. И он, наверное, тоже в бега бы устремился. Но у него есть лапы, и он умеет лихо бегать. А это что? Это же обычная щетка без лап!

Внезапно Буля увидел, что у щетки есть… хвост! Очень знакомый и потому подозрительный! Этот хвост усердно дергался из стороны в сторону, одновременно с движением щетки.

Тогда щенок взял и наступил передними лапами на нее.

Она остановилась. Хвост замер. А потом из-за травы, в которой лежала щетка, появилась противная мордочка Нюськи!

Увидев перед собой Булю, кошка немедленно выгнула спину дугой и зашипела почти как змея. Но щенку эта кошка была не страшна. Он ее знал, а бояться знакомых предметов и животных последнее дело. Поэтому Буля звонко гавкнул, а потом решительно метнулся к Нюське, пытаясь поймать ее хотя бы за хвост.

Не тут-то было! Кошка есть кошка. Нюська умудрилась на месте подпрыгнуть, развернуться в прыжке и рвануть к спасительному забору, который был, оказывается, совсем уже рядом. В два прыжка она достигла штакетин и взвилась на самую верхушку забора. Там сделала самую равнодушную мордочку и даже отвернулась, словно ее на земле и вовсе не было. А щетка? Какая щетка? Ничего не знаем!

Ярость переполняла душу Були! Это же надо – украсть его любимую вещь! Подло утащить! И ведь делалось это просто назло такой доброй и хорошей собаке, как Буля. Щетка не нужна была Нюське! И все делалось из вредности! Такие вот они вредные, эти кошки.

Буле даже поплакать захотелось от обиды. Но он сдержался. Схватил в зубы любимую щетку и поволок ее на место.

Когда дотащил, призадумался – как жить дальше? Такое покушение, что совершила Нюська, должно быть беспощадно наказано. А вот как – ему это не придумывалось. Он уже и уши чесал, чтобы лучше думалось, и лоб морщил, и щетку грыз. Все было бесполезно. И он так устал выдумывать, что не заметил, как… заснул! Ведь день был такой летний! В кустах, в траве, было так уютно! Да и сил было истрачено много в борьбе за щетку.

А Нюська?

А что Нюська! Жизнь впереди большая. Еще попадется, эта несносная девчонка.

Еще попадется.

Третье место. Божья коровка

Ирина Зелинская

У собаки были тряпочные уши и черничный нос, торфяная вода карих глаз, всегда грустных. Не существовало ничего вкуснее запаха собачьей шеи, в которую Надя ночами утыкалась лицом. Полтора года приютский щенок преуспевал в бытовом терроризме, уничтожая все, что только мог. Обглоданные ножки стульев, разбитые наличники и оторванные обои, которые пес со сладострастным упоением распускал на тоненькие завитушные полоски, стали неотъемлемой частью интерьера. Не помогали ни кинологи, ни всевозможные воспитательные ухищрения матерых собаководов. Вся Надина жизнь была посвящена собаке. Куплена машина и получены права – все для того, чтобы возить зверя на дачу. Пес сожрал и машину: содрал обивку с подголовников, расцарапал двери. Шутя, она называла его Шредер. Но внезапно он заболел, оказался под капельницами в лучшей клинике города. Все говорили, что здесь специалисты, которым можно доверить бессловесных. Но собаку замучили лишними процедурами и операциями, ничего не меняющими, а только оттягивающими неизбежный финал. Каждый раз, когда Надя навещала пса, душа трещала от жалости, бессилия и ненависти к ветеринарам: «Это, наверное, врачи, которых из медицинского выперли. Недоучки и двоечники».

Сначала был месяц вялотекущего лечения. Затем потянулись мучительные пять суток после операции, наполненные тревогой, чувством вины, прерывистыми вдохами. Теперь дважды в день Надя ездила в клинику, чтобы попытаться покормить, погулять, если состояние собаки позволяет. Врачи выводили на свидания пса, плоского, словно велосипед. О когда-то блестящей шерсти ничего не напоминало, проплешины подбритых для капельниц лап, дрожащих от напряжения, исчерчены запекшимися порезами. Шредер шатался, и радости от встречи с хозяйкой хватало на несколько махов хвостом. Собака ложилась на кафельный пол и тяжело дышала, высунув трепетный, беззащитный язык. Надя садилась с ним рядом и гладила по голове дрожащими пальцами, боясь задеть зонд, торчащий из носа.

Время шло, превращая жизнь в день сурка. На работе Надя взяла отпуск, если бы не дали, то уволилась бы: «Я работаю, чтобы у моей собаки была лучшая жизнь».

Теперь абсолютно все в Надиной вселенной подчинялось расписанию процедур в ветеринарной клинике. Ничего на фоне собачьей беды ее не интересовало. Кризисы, карантины, войны – все это казалось чем-то беспредельно далеким и ненужным. Настоящие боль и страх – они здесь, под этой любимой, залатанной хирургической ниткой, кожицей, с воткнутым в вену катетером.

Время шло, а улучшений не было. Нужно было принимать решение, но любую мысль о нем голова выбрасывала, как воздушный пузырь из воды. Лишь бы жил, а там придумаем что-нибудь, выкарабкаемся, выходим. Надя, как утопающий, из последних сил хваталась за призрачную возможность нормальной жизни. Следовала дурацкому, наивному убеждению о хорошем конце, которого быть не может: «Верую, ибо абсурдно». Чтобы было как раньше: с прогулками по заливу, с разговорами с собачниками, с покупкой игрушек и вкусняшек, с выездами на природу. И пускай, как раньше, разносит квартиру. Кто в ней бывает?! Всю сознательную жизнь одна. Ладно бы еще работой горела, так нет, утомленно чадила, ни себя, ни других не радуя. Перекладывала бумажки, писала шаблонные письма, раздавала поручения паре коллег, просиживающих штаны на нижней ступени карьерной лестницы. Работа воспринималась как физиологический процесс, который почему-то нельзя отменить. Но можно перенести или пропустить.

Семья… Ни родителей, ни детей, личная жизнь – по случаю. Раньше на что-то надеялась, пыталась вить гнездо. Как в сказке, трижды начинала. Но первая любовь опожарила и сгорела в юности, вторая раскололась из-за обоюдного непонимания, третья сама по себе иссохла. Мужа не было. Так, временные сожители. И слово-то какое мерзкое, протокольное – сожитель.

Нет уж, все правильно. Лучше собака. Безусловная любовь. Абсолютная. Никто и никогда так не любил, как собака. Даже родители. Те всегда любят в ребенке себя, надеются увидеть в нем свою лучшую версию. И потом предъявляют счет за все твои промахи, за то, что не оправдал ожиданий. Бывает, наверное, и по-другому, но в жизни Надя такого не встречала. А собака была воплощением настоящей любви. И сейчас это сокровище истаивало на глазах. Как во сне о дорогом человеке, которого обнимаешь изо всех сил, надеясь удержать, а потом просыпаешься, обминая скомканное и зареванное одеяло. Собака умирала, и Надя не понимала, что можно сделать, чтобы это остановить. И не к кому было обратиться за помощью, некому было даже поплакаться, потому что наперед известны все реплики: «Лучше бы ребенка родила. Глупо так переживать из-за животного». Кто никогда не терял собаку, тот не поймет.

Она уложила в сумку контейнеры с ненужной едой, которую каждый раз возвращали назад нетронутой: «не ест», надела солнцезащитные очки, чтобы не показывать глаз, за очередную ночь нарёванных и уставших от чтения медицинских статей в интернете, и закрыла за собой дверь, как закрывают крышку гроба. Всё. Конец.

В метро час пик. Ухнуло в ушах тоннельным гулом. Люди набивались в вагон, застывая в самых причудливых позах. Она смотрела на свое вывернутое запястье и бамбуковые пальцы, вцепившиеся в поручень. Переживания изглодали ее немногим меньше, чем болезнь собаку. По манжете толстовки ползла божья коровка. Надя кое-как высвободила вторую руку и прислонила трап указательного пальца к насекомышу. Коровка забралась и была поймана в кулак. Надя схватилась за возможность хотя бы кого-то спасти.

«Дура! Как ты сюда попала? Угораздило же оказаться в метро! Что мне с тобой делать, как я тебя довезу до улицы? Оставлять нельзя: либо затопчут, либо с голода сдохнешь». Красивая, картиночная, будто из теплого, летнего детства, из сказки со счастливым концом. Надя шире и увереннее расставила ноги, напряглась каждой мышцей, чтобы не потерять равновесие, и отпустила поручень. Разжала кулак, чтобы проверить, не сдавила ли ненароком насекомое. Нет, насекомыш жив. Ходит по пятачку ладони, перелезает через борозды линий судьбы, сердца, жизни… Кулак снова сомкнулся, став надежной темницей. Впервые отодвинулась страшная мысль о собаке. Хоть кого-то заслонить от смерти. Сердце Нади бешено билось. Не потерять, не раздавить, довезти до улицы, выпустить на волю, дать шанс. Спасти. Надя качнулась в такт остановившемуся поезду, в последний момент поймала равновесие. Чудом не грохнулась. Близко стоящие пассажиры косились на Надю из-за экранов смартфонов, а она, не замечая недоуменных взглядов, в замке ладоней везла живое, казавшееся в этот момент самым важным. Подносила поближе к лицу, приоткрывала темницу, легонько дула внутрь, давала воздуху пробраться к жуку. Он то и дело выбирался наружу, пытался спрятаться в рукав, но каждый раз был изловлен и возвращен обратно. Как сумасшедшая, подносила она сложенные замком ладони к лицу, рассматривала божью коровку, уговаривала ее потерпеть.

Наконец двери распахнулись на нужной станции. Надя, предчувствуя долгожданный финиш, взошла на эскалатор: «Еще чуть-чуть, пара минут, и ты улетишь, сбежишь из этого подземного царства. И настанет будущее, продолжение жизни».

Надя приоткрыла замок, но ничего не увидела внутри. Только что-то мелькнуло из-под руки и скрылось между ступеней эскалатора. Она с ужасом смотрела на свои пустые ладони, напряжено рассматривала руки, переворачивая ладони. Согнувшись пополам, близоруко вглядывалась в ребра ступеней, вот-вот готовых пережевать все живое, что попадет между ними. Взрослая женщина была готова заплакать. Как будто не букашка потерялась, но смысл всей ее бестолковой жизни, в которой не было ничего и никого, кроме собаки. Собаки, которую, надо было признать, единственным разумным вариантом было перестать мучить и усыпить.

Надя смотрела под ноги, на ступени, однообразно, одна за другой бесследно исчезающие. Уже на выходе с эскалатора она подняла глаза и прямо перед собой на широкой мужской спине увидела свою пассажирку. Божья коровка выезжала из тьмы на свет. Надя протянула руку, но вовремя спохватилась, одернула себя и, сбросив с ресниц ядовито-соленое, пошла следом за мужчиной. Нужно было убедиться, что все получилось.

Солнце ударялось о двери метро. На улице разливался июнь.

Надя посмотрела вслед уезжающей божьей коровке, затем зажмурилась, вытягивая из скрипучей пасти памяти старое, пыльное:

Божья коровка,

Улети на небо,

Принеси нам хлеба

Черного и белого,

Но только не горелого.

В этот момент божья коровка взлетела ввысь.