Я слишком хорошо знала, что происходит, когда наш доморощенный психиатр не отключает телефон. Была свидетелем того, как Верке досаждают пациенты. Пару лет назад Смогулия была на конгрессе в Москве и не могла отключать мобильник, так формально считалось, что она находится на работе и, соответственно, должна быть все время на связи.
После мероприятия мы расслаблялись в баре. Вдруг назойливо затренькал телефон. Пожилая женщина громко и настойчиво лопотала на иврите. Верка перевела мне, что та беспокоится за сына, он ушел в армию и не отвечает на сообщения, и никто из командования воинской части не хочет с ней разговаривать.
– Свинство какое, – возмутилась тогда я. – Действительно испереживаешься вся, тем более в Израиле, где такая неспокойная обстановка, любая мать с ума сойдет, не имея весточки от сына.
– Да, – задумчиво ответила мне подруга, о чем-то размышляя, – вот только сына-то у нее никакого нет… и никогда не было.
Дрожь пробрала меня изнутри.
Второй звонок настиг нас уже утром, когда мы с Анькой провожали подружку в аэропорт. Звонил Веркин пациент из семьи потомственных шизофреников. Два поколения больных жили в одном доме. Отец, который был посохраннее, робко поинтересовался у доктора, нормально ли то, что сын, когда жарил яичницу, ножом распорол себе руку и начал капать кровью прямо на сковородку. Верка обеспокоенно ответила, что это совсем не нормально, и нужно обратиться к ее коллеге.
Анька тогда еще неловко пошутила, что нормально было бы, если он капал в стейк, а не в яичницу…
А еще звонила молодая женщина и жаловалась на то, что к ней приходит сестра и разбивает молотком телевизор, и так уже пятый раз.
– Опять глюки? – на этот раз сумничала я.
– А вот это правда, – неожиданно отозвалась подруга. – Здоровая сестра пакостит больной.
– Может, ее надо тоже лечить? – с надеждой спросила я.
– Подлость, к сожалению, не лечится, – отозвалась бывшая одноклассница. – Жалко, что никак не получается застать эту тварюгу с поличным да сдать полиции…
Один звонок сделала сама Верка. Ситуация была презабавная: ее пациентка все время кляузничала на соседей. Соседи подали иск в суд, и женщину признали не отвечающей за свои поступки. После этого дочка психической наняла беспринципного адвоката, который в суде смог доказать, что ответчица может отдавать отчет в своих действиях.
Честь профессора Смогулии, которая лечила социопатку много лет, была посрамлена.
Сейчас же ситуация зеркально поменялась. Веркина клиентка разбила стекла в соседской машине и теперь, раз ее призвали адекватной, должна выплатить ущерб. С чем родственница правонарушительницы была категорически не согласна.
Дочка наняла для мамы прежнего адвоката, и он за кругленькую сумму теперь доказывал давешнему судье, что женщина невменяема и не может отвечать за свои действия.
Верка официально сообщила судье, что указанная женщина теперь не стоит на учете, как требующая лечения, и может нести ответственность за все свои деяния, как здоровая.
– Хотела бы я посмотреть на эту дочку в момент вынесения вердикта, – мстительно усмехнулась подруга.
Теперь вы понимаете, что на отдыхе расстаться с телефоном ей было просто необходимо, чтобы самой не пополнить базу своей клиники в качестве пациентки.
Я спросила у Ольки, до каких именно цифр понизились лейкоциты у Аси. Знания, полученные в медицинском училище, позволяли оценить состояние девчушки. Ответ заставил меня похолодеть.
Я попыталась как можно спокойнее сказать подружке, чтобы она не волновалась, и что, скорее всего, дочку переведут в онкологию. А им с Ванькой порекомендовала не медлить и сдать кровь на совместимость костного мозга.
После звонка я погуглила инфу о выживаемости детей с острым миелобластным лейкозом, и результат заставил меня впасть в глубокое отчаяние. В России – 15%. Оставалась надежда на Израиль, там обещали 60%. В любом случае, медлить было нельзя.
Я отправилась к Аньке, чтобы уговорить ее сдать кровь на совместимость вместе со мной, и через пару дней мы обе уже сидели в приемном покое какой-то больницы в шапочках и бахилах.
Вера еще не успела вернуться с отдыха, а результат был уже готов. К моему невероятному удивлению, Анька оказалась идеальным донором костного мозга для Аси. Для подружки эта новость также стала сюрпризом.
Асе становилось все хуже, и тянуть с пересадкой было нельзя. Аньке предстояло пройти неприятную процедуру.
– Блин, пипец как страшно, – лоб подружки был покрыт испариной.
– Верю, – ответствовала я, крепко держа ее за руку.
– Прикинь, я же никогда в больнице не лежала, кроме того случая в лагере с ветрянкой, помнишь? – спросила Анька.
Я помнила этот случай в лагере слишком хорошо.
– Зато представь, какой хороший костный мозг будет у Аси, радуйся! Человеку жизнь спасаешь! И кстати, на том свете зачтется, – несла я полную ахинею.
– Ага, есть шанс проверить это прямо сейчас, – острила она через силу. – Нет, ну почему именно я? Даже у родителей параметры не подошли, – продолжала она ныть, пока пожилая полная медсестра не покатила хрупкую фигуру на каталке в процедурную.
– Ну как, – спросила я героиню через шесть часов после процедуры, – жива?
– Жива, но знаешь, как будто вся жизнь перед глазами промелькнула. Вот так все бегаешь, копошишься, а потом РАЗ – и лейкоз какой-нибудь или другая хрень… Все, заканчиваю ерундой заниматься, – так она называла свою работу в каком-то дизайнерском бюро. – Начну делать то, что хотела всю жизнь – открою питомник и буду разводить маламутов.
Прошло полгода, Асе стало лучше, и ежедневная рутина, захлестнувшая меня с головой, не давала времени общаться с закадычными подружками так часто, как этого хотелось бы.
И вот теперь я смотрю на экран компьютера и ничего не могу понять. Из текста послания вроде бы следовало, что Верка приглашала меня на Анькину свадьбу. Как такое может быть? Неужели я все пропустила? Неужели такую важную новость Анька смогла от меня утаить?
Я позвонила в Израиль по скайпу.
– Я так и думала, что ты сейчас звякнешь, – довольно улыбнулась Верка. – Анька-то вам еще ничего не говорила, а у меня инсайд прямо от Борьки.
– Какого еще Борьки? – удивленно таращилась я в экран.
– Какого-какого, брата моего, – досадливо ответила она.
– Что? Брата?
Перед моими глазами промелькнул образ шестилетнего шкета, который постоянно подсматривал за нами и доносил Веркиным родителям про все наши приключения. Помню, что за ним надо было постоянно приглядывать, и это сильно ограничивало Верку в свободе передвижения. Поэтому волей-неволей приходилось собираться у нее и шифроваться от несносного мальчишки.
– Он же, это… малыш еще, – неосторожно прошептала я себе под нос.
Но Верка услышала и обиделась.
– Ну какой он тебе, малыш, Кать, ты в каком году живешь? Ему летом 40 исполнилось. Вообще, что ли, Анькин ФБ не смотришь?
И она скинула мне ссылку. На автомате я перешла по ней и увидела Аньку в объятиях здоровенного лысого мужика. От такого зрелища у меня отвисла челюсть. Этот бугай с уже начинающим оформляться животиком – Борька? Хилый кудрявый шпингалет из нашего детства?..
Верка наслаждалась эффектом.
– Да, он, как я вижу, вырос… – отмерла наконец-то я.
– Ага, и дождался-таки своего часа, – просияла одноклассница. – Он же в Аньку с шести лет влюблен.
– А как же они встретились? – все еще не могла я прийти в себя.
– Как, как, он маламута приехал покупать, – загадочно улыбнулась она. – В питомник от Тиви, забыла, что ли?
Да, Иваницкая открыла-таки свой питомник маламутов, а также собачий приют и еще много чего и наслаждалась любимым делом.
И вот так все мы благодаря Тиви и Веркиному брату Борьке, воспылавшим друг к другу неземной любовью, снова очутились все вместе в Урюпинске на классической провинциальной свадьбе с грузинским оттенком. Тамада вела нехитрые конкурсы, родственники молодых с обеих сторон, которых мы никогда не видели, да и вряд ли увидим в дальнейшем, с энтузиазмом скакали в мешках и лопали шарики.
Когда торжественное действо отшумело, нас с Веркой положили спать вместе в гостиной на огромной даче ее родителей.
– Вер, а Вер, – решилась я задать вопрос, который давно мучил меня. – А как так все-таки получилось, что Анькин костный мозг идеально подошел Асе?
– Ну, бывает такое, – не сразу отозвалась подруга. – А если вспомнить, что Анькин отец был главврачом госпиталя, где Олькина мама работала санитаркой, то все чудеса вполне объясняются.
– То есть получается, что Анька и Олька – родные сестры?
– Сиблинги, – непонятно ответила подружка.
– Кто? Прости, я не расслышала.
– Дети, у которых общим является только один родитель, – пояснила она мне.
– Аааа-а-а… – задумчиво протянула я, запоминая новое слово, – понятно.
– Спи, – недовольно пробормотала она, – не будем ворошить семейные тайны.
Тут я вдруг осознала, что Анька теперь является членом большого грузинского семейного клана. А значит, Верка, Олька, Анька и Ася – кровными родственницами… О боже! А обсуждение родственников, как известно, является табу для друзей. Я посчитала лучше не развивать эту тему и крепко уснула.
Наутро мы встали поздно, долго потягивались, неспешно одевались, бестолково слонялись по огромной даче, болтали о том о сем. В итоге в середине дня сползлись все впятером за старый круглый стол и сели доедать вчерашние салаты и прочие вкусности. Вспоминали минувшие дни, похохатывая над общими знакомыми.
Верка принесла альбом со старыми фотками и по ходу рассказала, что наша общая детская фотография висит у нее над кроватью со дня приезда в Израиль.
– Вера, – спросила вдруг Олька, – а ты ведь говорила, что у вас были ограничения по багажу, и вы взяли все только самое необходимое…
– Ну да, правильно!
– Значит, эта фотка с нами… – Олька сглотнула, – была в числе самого необходимого?
– Ну конечно же! – улыбнулась подруга.
У меня в глазах защипало…
К счастью, Анька опять стала вспоминать, что мы на той фотке все в болячках от ветрянки, которую подцепили вместе в лагере, и «бритые как ежики».
И я мысленно вернулась в то приснопамятное лето, когда мы смогли уговорить родителей взять нам путевки в одну смену.
Эта смена была воистину эпичной. Во-первых, автобус привез нас в абсолютно раздолбанный лагерь, с бараками вместо корпусов и драными матрасами. Во-вторых, через пару дней после приезда, когда мы уже поспали на этих матрасах, я внезапно обнаружила на голове проворных легконогих кровососущих тварей.
– Блин, кто это?! – с ужасом заорала я во время тихого часа.
Мои подруги, абсолютно не ожидавшие от меня, мирно читавшей толстую книгу, таких диких криков, перепуганно уставились на книжный лист. Я провела рукой по своим курчавым волосам, и оттуда на форзац фолианта вывалилось еще одно толстое блестящее насекомое.
Я в шоке, не помня себя, заорала опять.
– Катюша, не бойся! – ласково проговорила Олька, – это просто вошки.
– КАКИЕ ЕЩЕ ВОООШКИ? – испугалась я до жути.
– Педикулез, – авторитетно заявила серьезная Верка. – Надо в медпункт идти.
Мы всей командой двинули в медпункт.
Там меня долго обрабатывали дегтярным мылом и чемеричной водой. К счастью, никто из моих соседей по отряду не успел посмеяться над «вшивой Катькой», потому что медперсонал лагеря устроил проверку, и вошек нашли у каждого второго. Наш отряд закрыли на карантин.