Трифон в ожидании весь измаялся. Он представлял, как они тут останутся вдвоем на хозяйстве с Тамарой Михайловной и будут воспитывать Бамбучу, как его любимая телеведущая будет чаевничать на кухне, а он сядет с ней рядом, и как сразу же придет на помощь, если вдруг что-то случится или сломается. Домовой так размечтался, что не услышал шаги на лестнице и открытие входной двери.
– Ваше парадное крайне тесное, Александр! А почему нет консьержа? Безобразие! – озарил прихожую хорошо поставленный женский голос, и вошла красивая стройная женщина, одетая в легкий шифоновый комбинезон и модные босоножки.
– Тамара Михайловна, дорогая наша, к Вашему приезду не успели перестроить подъезд. Уж извините нас, ради бога, – послышался язвительный ответ Александра Ивановича.
– Помилуйте, юноша, я уже давно не жду от вас чего-то значительного! Эх, и квартира! А квартира, признаться, хороша! Высокие потолки, просторы, размах, вкус! Узнаю руку своей дочери. Вот это отлично! – досадливый тон сменился на восторженный. Тамара Михайловна принялась за экскурсию по жилищу.
– Бабуль, посмотри, какую мы тебе комнату оборудовали! Даже зеркало от потолка до пола поставили, как ты любишь! – трещала радостная Аришка.
– Славно, славно! А что у нас с ужином? Я проголодалась, – отзывалась бабушка.
Трифон наблюдал за всем происходящим с удивлением. Он представлял себе бабушку совсем по-другому. По-другому – это взрослой милой копией Аришки, то есть. Но не тут-то было. С первых минут пребывания ее в квартире стало понятно, что месяц предстоит тяжелый и долгий.
Нагулявшись вдоволь по квартире, семья села за ужин. Тамара Михайловна ела только овощной салат и наотрез отказалась от мясного рулета и лимонного кекса с чаем.
– Как дела на работе, мама? – робко спросила Глафира.
– Отсняли цикл осенних передач, теперь я на два месяца абсолютно свободна. Даже непривычно, что так много свободного времени стало, – отвечала Тамара Михайловна.
– Почему ты не попробовала рулет, бабуль? Это же твой любимый! – спросила удивленно Аришка.
– Я решила последить за фигурой. Мои дорогие, вы неумеренно много едите. Будем это исправлять. Лето, жара. Организму вполне будет достаточно овощного рагу, легких каш и зеленого чая, – сказала бабушка после того, как Глафира начала убирать со стола.
– А это чьи запасы мучного и сладкого? Я так понимаю ваши, Александр? – строго спросила Тамара Михайловна зятя, проверяя кухонные шкафы.
– Это мои, бабуль! Я очень люблю конфеты и вафли. Не могу без них, – пыталась спасти Аришка сладости домового.
– Нет, нет, и еще раз нет! Столько сахара есть просто преступление. Будем исправлять твои привычки, – категорично сказала Тамара Михайловна и решительно отправила все пакеты и коробочки со сладким в мусорный пакет.
Трифона, сидевшего на микроволновке, чуть не хватил удар. Как могла эта женщина, только час назад появившаяся в квартире, уже так испортить ему жизнь?! А тут еще Глафира выдала:
– Хорошо, мамочка! Ты совершенно права. Перед отпуском надо немного разгрузить организм. Будем придерживаться диеты.
Аришка и Александр Иванович были явно не рады диетической неделе, но они знали, что с бабушкой лучше согласиться, чем спорить. В конце концов, немного потерпеть до отъезда и все.
– Я не буду жевать кабачки с петрушкой! Мы так не договаривались! – топал мохнатыми ножками на кровати Аришки Трифон перед сном.
– Обещаю, что куплю тебе пять мешков сладостей перед отъездом и будешь опять счастлив. А пока потерпи недельку, пожалуйста! – пыталась успокоить она домового.
– Недельку?! Это слишком. Я обиделся и больше с тобой не разговариваю. Даже не зови, не выйду! – припечатал Трифон, чуть не плача, и вышел из комнаты девочки.
Домовой долго пыхтел и придумывал разные наказания для бабушки, пока, наконец, не устал. Злой и голодный он уже начал дремать, как вдруг радостно вспомнил, что у него есть припасы! Ну, конечно! В нижнем шкафчике у окна на кухне в форме для пирога лежит коробочка шоколадных конфет с орехами.
Дождавшись, пока все, включая Тамару Михайловну, лягут спать, он прокрался на кухню и максимально тихо открыл тот самый заветный шкафчик, протянул руку к форме для пирога, и она оказалась абсолютно пустой. Пустой! Домовой тяжело задышал и начал шарить в темноте по всем лежавшим в шкафу сковородкам и кастрюлям, ища свои конфеты.
– Вылезай оттуда. Бабуля нашла их раньше тебя, – раздался воркующий тонкий голосок у него за спиной.
Обалдевщий Трифон обернулся. Бамбуча сидела и наблюдала за ним.
– Ты все-таки умеешь разговаривать? Так и знал. А что раньше прикидывалась немой? – зашипел он на кошечку злобно.
– А о чем с тобой разговаривать? Как будто это интересно! – ответила Бамбуча. – Сейчас у нас общая проблема. Ты остался без сладостей, а меня завтра переведут на овощной сухой корм. Надо что-то делать! Нам еще месяц жить с ней. И если тебе Арина конфет купит и спрячет, то мне ничего приятного не светит. Хоть обратно в подвал уходи. А я обратно не хочу, понятно?! Давай думать, что делать будем с телезвездой.
И они начали думать. И абсолютно ничего не придумали.
На следующий день Глафира решила устроить для Тамары Михайловны культурную программу, и все семейство отправилось в ее музей на новую выставку пейзажей местного художника. Трифон же решил, что Бамбуча в деле укрощения бабушки – плохой советчик, и он должен был обратиться к настоящим специалистам. Поэтому, собрав у болота совещательную группу из Лукерьи, Марфы, Граньки и Пани, домовой рассказал им о своих с кошкой проблемах.
Стояла жара, колосилась зелень и цветы, лето было в самом разгаре. Кикиморы сидели в рядок на старой коряге и неспешно плели себе венки из колокольчиков. Гранька безостановочно чесалась и этим бесила Паню. Марфа зорким взглядом старшей сестры пока сдерживала драку. Лукерья собирала что-то вроде веника из разных трав. После того, как она провела разведку на болоте, оказалось, что вокруг растет много лекарственных растений. Домовиха сушила травы и составляла даже из них сборы. Это было ее большое увлечение.
– Разбаловался! Хозяйка есть хозяйка. Хоть здешняя, хоть пришлая. Терпи, чай не младенец, – воспитывала Лукерья домового
– Лушечка, так я ж не для себя в основном-то. Переживаю, что тебя мне нечем будет угостить, – пытался оправдаться Трифон. Он благоговел перед возлюбленной и даже немного ее боялся – очень уж категорична порой была.
– Не рассыплюсь. Оно и хорошо даже. Скоро шире банки стану, во, как закормил ты меня. Одежа трешшит на талии, – пробасила Лукерья.
– А я не пойму! Из чего ты такую проблему соорудил, Тришка?! Да не существует такой хозяйки, которая бы сахар не любила, все они знатные сластены! А об овощах гундит-так это зубы заговаривает. Примани ее, да и все. Вот, что она любит больше всего, тем и примани.
В этот момент Паня все-таки отвесила звонкий подзатыльник сестрице, воспользовавшись тем, что Марфа отвлеклась на разговоры. Началась драка, еле разняли.
– Одни живем столько годов, а дружности нет. Раньше хоть люди раздражали, бродили здесь. Так теперь никого нет, благодать! А все равно друг друга задирают! – отчитывала Марфа младшеньких.
– А вот и есть люди! Сама видела! Ходили тут трое в черном, измеряли все, писали, про пруд твердили. А какой уж пруд – болото сплошное давным-давно, – обиженно вклинилась Гранька.
– Сочиняет сочинительница! Лишь бы зубы мне заговорить. Ладно, идите домовушки, буду воспитывать сейчас. Тришка, ты сделай, как я научила, – сказала Марфа, и уходя обратно к дому, Трифон и Лукерья еще долго слышали гогот кикимор в разнотравье.
Вечером Аришка похвасталась домовому огромным мешком сладостей, которые ей удалось, втихаря от бабушки, накупить для него.
– Смотри, тут все твое любимое. Купила еще кекс лимонный, сказали, очень вкусный, попробуй. Бабушка раньше часто такой готовила сама, очень она кексы любила. А сейчас все! Зато стройная какая! Ешь, на здоровье, – трещала без умолку Аришка, а Трифона, наконец, посетила гениальная идея.
Оставшиеся до отъезда дни все были заняты укладыванием чемоданов и беготней по магазинам в поисках недостающего. Тамара Михайловна, полностью завладела кухней и готовкой, и, точно, как у себя в студии, ловко колдовала над блюдами. Трифон не мог этого видеть, и часто просил Бамбучу путаться под ногами у бабушки и мешать. Кошке это не нравилось, но зная, что домовой придумал план по возвращению вкусной еды, она соглашалась подоставать телеведущую.
В воскресенье вечером Гришаковы отправились в отпуск. Сердечно попрощавшись с Аришкой, Трифон обещал вести себя безупречно, и когда за хозяевами закрылась дверь, его план вступил в силу.
Пока бабушка была в ванной, он вытащил из своего мешка тот самый лимонный кекс, нарезал его на аккуратные порции и положил в центр обеденного стола, а сам затаился. То, что Марфа права, и, что Тамара Михайловна мечтает о сладком, но держится, он понял, когда она один раз очень сильно критиковала кондитера одного кулинарного канала по телевизору, а он-то, с вою очередь, готовил там восхитительные пирожки. И дело оставалось за малым: увидев выпечку, в отсутствии всех в доме, бабушка вряд ли сдержится и сразу подобреет.
Затаившись на холодильнике вместе с развалившейся там Бамбучей, они стали ждать. Появилась Тамара Михайловна в розовом пушистом халате и ярко-зеленой косметической маске на лице. Напевая что-то любовное о кукушке и какой-то Олесе, она заварила себе чай, и разведя руками, обнаружила кекс. В полной тишине ей послышалось четкое:
– Съешь кусочек.
Телеведущая обалдела, стала тяжело дышать и озираться по сторонам. Никого не было.
– Откуси, ничего не будет, – послышалось снова.
Тамара Михайловна в ужасе поднесла ладони к лицу и вся перепачкалась в своей зеленой маске. Подбежав к раковине, она лихорадочно стала ее смывать. Вытерев лицо полотенцем, она попыталась успокоиться, и сама с собой рассуждать:
– Так. Это от жары мне мерещится. Или не от жары? Может, хватит мне этой жесткой диеты?
– Конечно, хватит. У тебя чай сейчас остынет. А с горячим кекс вкуснее будет, вот увидишь, – снова прошептал невидимый.
Бабушка начала всхлипывать, ей было страшно:
– Ты кто? Это кто-то говорит здесь, да?
– Это твой внутренний голос. Прекращай свою диету. Ты красивая женщина, балуй себя нежными бисквитами, безе и пиццей. Доброй и веселой сразу будешь, – старательно, как диктор шептал с холодильника невидимый Трифон.
– Да я еле держусь! Думаешь, я не хочу, что ли? А ты прав! Возьму и съем! – решилась Тамара Михайловна.
Оставшийся вечер под далекие раскаты начинающейся грозы кошечка и домовой с удовольствием наблюдали, как бабушка уплетает кекс и запивает его чаем под визжание какого-то смешного женского шоу в телевизоре. В конце чаепития Тамара Михайловна стащила с холодильника упирающуюся Бамбучу, гладила, целовала и унесла с собой, уютно устроив обалдевшую кошку в мягком одеяле.
– Завтра куплю тебе мяса, кисонька моя! А эту гадость зеленую выкинем, да? – сказала радостная бабушка, целуя Бамбучу в розовый носик.
– А домовой не глуп! Буду, пожалуй, разговаривать с ним иногда, – подумала довольная кошечка и замурлыкала.
Теперь они зажили отлично. План сработал. Бабушка готовила каждый день то ватрушки, то сырники, то пирожки, а однажды даже испекла большой торт и пригласила все семейство соседей Брошкиных на чаепитие. В Бамбуче она не чаяла души, и кошка отвечала ей тем же. Ну, а «внутренний голос» больше бабушку никак не беспокоил, он проникся к ней симпатией и снова стал поклонником телеведущей. Все вернулось на круги своя, в тихую размеренную жизнь, в домашние заботы и незатейливые хлопоты.
Как-то в субботу Тамара Михайловна затеяла уборку, а домовой, конечно, помогал. Он вспомнил, что давно не снимал паутину на письменном столе Глафиры.
– Сколько бумаг-то! Картонки какие-то, папки, – ворчал он, пыхтя складывая документы ровными стопками. Вдруг на одной из толстых папок он увидел защемившую сердце приклеенную старую желтую фотографию. Не веря своим глазам, Трифон дрожащими руками открыл папку, чертежи, какие-то записи, справки разлетелись веером. Растерянно бродив по всему этому и читая, что там было написано, в его голове эхом звучал голос кикиморы Граньки: «Ходили трое, измеряли все тут…», «Пруд-давно болото…», а следом голос Глафиры твердил: «Виктор Сергеевич…Разрешение они подписали».
Прижимая бумаги к тощей груди, заплакав крупными слезами и одновременно счастливо улыбаясь в свою бороду, Трифон Захарыч осознал, что произойдет то, о чем он не смел даже думать и мечтать, о чем он запрещал себе помнить и говорить – усадьба Соловьевых будет восстановлена.