– Это тебе. Я подумал – сегодня будет кстати, – сказал Родион, протягивая Аришке букет. И решил, что надо что-то добавить:
– Волосы, я смотрю, ты учла. Хорошо пригладили, как надо.
Аришка поняла, что он несет чушь от волнения, но от этой дурацкой неказистой оценки ее внешнего вида было так приятно на душе!
– Спасибо, ну пойдем, надо начинать.
Арине и Родиону выдали красные папки с их текстом ведущих, но они давно знали его наизусть, поэтому папки держали в руках чисто для солидности.
Тимофеев был необычайно отутюженный, постриженный и подтянутый. В строгом синем костюме с красным галстуком мальчик напоминал депутата законодательного собрания, не иначе.
Итак, праздник наконец начался.
– Добрый день, дорогие гости и участники нашей юбилейной программы…! – звонким голосом продекламировала Арина.
Боясь подвести учителей, родителей и родные школы, дети выступали на все сто. После каждого этапа конкурса строгое жюри выставляло оценки. Отгремели танцы, сценки, стихотворения под гитару. Родион и Арина искрометно объявляли номера, не забывая юморить и подбадривать участников. И вот, по сумме баллов всех этапов тридцать седьмая аришкина школа отставала от тридцать восьмой всего на два балла. Все должен был решить последний конкурс песни.
Полина Леонова во всем блеске своей красоты, в ослепительном итальянском платье выступала первая. Аришка предпочла даже не слушать ее пение и удалилась подальше за кулисы. Исполнение, конечно же, удалось, было чистым и великолепным. Певицу проводили бурными овациями. Так прошло еще несколько певцов. Последним вышел пухленький мальчик из школы соперников с песней про военных и спел ее так, что у Аришки захватило дух, она растрогалась.
– Он спел лучше их всех, вместе взятых! – сказал Родион.
– Это правда, но победит Полина, она никогда не проигрывает, – ответила Арина.
И абсолютно уверенные в том, что их школа – уже победитель, они вышли на сцену, чтобы вызвать всех участников юбилейного вечера и дать слово председателю жюри.
Мэр, Игорь Анатольевич, поднялся со своего места, ободрил широкой улыбкой всех детей и обратился сначала к учителям и родителям:
– Уважаемые педагоги! Уважаемые родители! Спасибо вам за таких талантливых ребят! Я думаю, юбилей удался, и ваши школы будут процветать еще долгие годы! А теперь я объявлю результаты. По сумме всех баллов побеждает школа…тридцать восемь!!!
Раздался гул аплодисментов, победители начали обниматься на сцене и прыгать от счастья. Ведущие были растеряны. Одноклассники Арины пытались поздравлять своих соперников, ведь их учителя говорили накануне, что проигрывать надо достойно.
Вдруг среди общего шума раздался звон чего-то разбившегося. Полина Леонова, красавица и умница, вне себя от гнева и ярости сорвала со своей головы диадему и метко швырнула ее певцу тридцать восьмой школы прямо в затылок. Полетели осколки, показалась кровь. Бешенство перекосило красивое лицо Полины, и она заорала, что есть сил:
– Почему??? Он выиграл??? Жирный толстяк! Даже в ноты не попадал, блеял невнятные куплеты в микрофон, а меня, лучшую вокалистку, засудили?!!
Она сжимала кулаки и топала ногами, так, что оторвался кусок шикарного шелкового шлейфа ее платья. В гневе Полина побежала прямо на этого мальчишку, который оцепенел от ужаса, и попыталась надавать ему по шее.
Арина понимала, что надо выйти из ступора и унять скандалистку. Она начала оттаскивать Полину от пухлого, в аккурат в тот момент, когда певица хорошенько наподдавала конкуренту туфлей по спине.
– Аааа, тумба страшная, тоже прискакала! – колотя несчастного вопила гордость тридцать седьмой школы, – Думаешь, тебя сегодня принарядили, так лучше стала?!! Ничего подобного!
Полина вцепилась в волосы Арине и один за другим выдергивала цветы и шпильки из ее прически, и все это летело прямиком в обалдевших членов жюри. Арина, с вою очередь, пыталась отмахиваться оторванным куском шлейфа пострадавшего объекта миланской моды.
– В себя, что ли, поверила??? Сейчас научу тебя… – не могла никак угомониться Леонова.
Далее безобразная сцена достигла апогея. Уже несколько ребят, во главе с Родионом Тимофеевым пытались оттащить драчунью от Аришки. Родители и учителя пребывали в абсолютном шоке и ступоре. Наконец, на сцену выскочила мама Полины и увела ободранную, растрепанную, всю в ссадинах, свою дочь. У Арины синела шишка на лбу, все платье было мятым и грязным, в руке она крепко сжимала кусок драного шлейфа обидчицы.
Кое-как учителя и родители начали извиняться перед жюри за безобразный инцидент, приводить в чувство детей и чьей-то аптечкой обрабатывать рану певца-пухляша. Словом, концовка мероприятия выдалась, в прямом смысле, жаркой. Без лишних слов все расходились по домам.
– Главное – ты была сегодня звездой! Ты потрясающе держалась, дочь! Мы тобой гордимся! Наплевать на платье, не расстраивайся, – говорили наперебой папа и мама, когда шли с Аришкой к машине.
– Арин, подожди, ты забыла, – кричал ей вслед Родион. От его прежней отутюженности не осталось и следа, он бежал без куртки по снегу с букетом забытых в гримерке аришкиных тюльпанов.
– Гришакова, мы все-таки сегодня были на высоте, несмотря на весь этот зоопарк! – громко выпалил он.
– Скорее, террариум, Родион! – сказала Аришка, и все присутствующие начали хохотать.
– Ну, до понедельника! – Родион уже убегал к своим родителям.
– Спасибо за цветы! – крикнула Арина.
Этот великолепный день было решено отметить. По дороге они купили в магазине целый стол разных вкусностей и, конечно же, большой торт. На прилавке с пирожными Арина захватила самые свежие эклеры для Трифона.
Весь вечер квартира номер 112 была наполнена смехом и радостными возгласами ее жителей. В конце ужина, взяв эклеры, Аришка пошла в свою комнату. Трифон сидел в ее большом кукольном доме и проверял ладонью мягкость диванчика.
– Как все прошло? Судя по воплям Глафиры, весело? – лукаво улыбаясь с кремом на бороде спросил он.
– Ты, в общем, все слышал, – ответила Аришка устало.
– Слышал, слышал! Наша красота сегодня была не красотой, – хихикал домовой.
– Масштабы трагедии твоего дня я оценил, – он махнул рукой, – Цветы вон, туточки стоят.
На письменном столе нежно-розовые тюльпанчики приветливо кивали своими бутончиками Аришке.
– Ты ведь во всем оказался прав, – вновь обратилась она к домовому, – Красота – это не внешние данные, не итальянское дорогущее платье, не идеальные оценки и вокал. Далеко не это. Красота – это внутренний свет, сияние, доброта. А если внутри у Полины только злоба, высокомерие и пустота, то какое тогда значение имеют ее заслуги? Никакое. Рано или поздно эта черная жаба вылезла бы из нее, как она вылезла сегодня. А я! Я! Только благодаря тебе пошла и выступила.
Синие глазки Захарыча ласково смотрели на маленькую хозяйку:
– И какой урок ты вынесла из сегодняшнего дня?
Аришка улыбнулась и твердо ответила:
– Нельзя обращать внимания на мнения и оскорбления других людей, нельзя им дать победить тебя. А еще, надо идти навстречу своим страхам, ведь они только в нашей голове. И только так можно их побороть. Сегодня наша школа проиграла в конкурсе, к которому так упорно готовилась. Сегодня я подралась с самой лучшей девочкой класса. Мои украшения полетели в мэра, а платье безнадежно испорчено. Но сегодня я победитель, я перешагнула свою боязнь и неуверенность.
Захарыч растрогался и чмокнул девчонку в макушку.
– Открой-ка шкаф, – надтреснутым голосом произнес он.
Аришка отодвинула дверцу шкафа. На перекладине висело ее изумрудное, сияющее камушками и бисером, абсолютно целое и новое платье.
Глава 5. Лукерья Савишна
Больше всего на свете Трифон Захарыч любил рукоделие. Броский, фактурный, как бы сказал известный стилист из телевизора, орнамент, используемый в одежде домового, был полным тому подтверждением. Все элементы немногочисленных нарядов Захарыча, начиная от рукавов и заканчивая плетеными тапочками, были расшиты геометрическими фигурами, затейливыми птицами и растениями, а правильным сочетанием цветовой гаммы в одежде восхитился бы самый опытный модельер.
Гардероб домового бережно хранился им в выпрошенной у Аришки коробке из-под кроссовок. Конечно, Трифон регулярно клянчил у своей маленькой хозяйки еще и перекладину с вешалками, так как заканчивал шить длинный в пол льняной кафтан, а лен, как известно, сильно мнущаяся ткань. Но девочка все твердила ему, что такого размера перекладин и вешалок не производят. И это наглое лукавство очень раздражало Захарыча, ведь он давно заприметил в ее, занимавшем пол стены кукольном доме, отличный шкаф с теми самыми вешалками, а еще и полками для обуви.
– Ты жмотишь своему благодетелю мебель! – эту претензию Трифон часто высказывал Аришке, когда та просила его помочь с уборкой в комнате.
– Вовсе нет! Это просто у кого-то появилось слишком много нарядов в последнее время, а значит и много свободного времени. Вон в гостиной паук в углу обосновался, уже третий день там его вижу, а вроде как старший по паукам у нас кто? Трифон! В крупе недавно жучки завелись, пришлось маме ее всю выкинуть. А главный по перебору круп у нас кто? Трифон! Вязать шарф папе к дню рождения взялся и бросил вперемешку с острыми спицами мне на диван кто? Трифон! Вся ванна в клочках шерсти и седых волос была после кого?..
Домовой перебил:
– Все, все, все! Не желаю слушать эти жалкие обвинения! Трифон главный, значит Трифон сделает! И точка. Нельзя уж расслабиться бедному домовому, время выкроил себя в порядок привести, полежать в ванне раз в год, в ароматной пене понежиться. Спасибо, хоть гребень выделила мне твоя жадная душонка. Есть теперь чем бороду расчесать. Ты не понимаешь! Природа наделила меня густотой шевелюры, красотой и стройностью! Уход же должен быть, и время на него, как ты думаешь?!
Аришка уже едва сдерживала смех:
– Ты так взялся за себя, как будто влюбился! Хорошо, о шкафе для тебя я подумаю, а пока довольствуйся коробкой, она вместительная, прочная, кроссовки хорошей фирмы были.
Так и складывал свою одежду Захарыч в коробку и хранил ее в зеркальном шкафу-купе за пылесосом. Спросите, как бы там все его добро поместилось? Все дело в том, что рост домового от лысины до мохнатых пяток составлял сантиметров тридцать, не больше, что абсолютно не мешало ему быть крайне уверенным в себе и на широкую ногу ухаживать за домовихой сто пятнадцатой квартиры Лукерьей Савишной. Предположив, что Трифон влюбился, Аришка, сама того не зная, ничуть не ошиблась, так оно и было. Ее друг был влюблен, окрылен, стал очень трогательным и ранимым, тщательно следил за собой и рукодельничал в огромных обьемах, заряженный новым вдохновением. Соседка-домовиха въехала в дом с яблоневым садом со своими хозяевами приблизительно пару месяцев назад. Как-то возвращаясь по балконам от своего приятеля Епифана с четвертого этажа, Трифон увидел, как она на балконе проверяла расстановку банок с маринованными огурцами и был поражен наповал любовью с первого взгляда. А дальше решил начать ухаживать. И домовые стали понемногу общаться через вытяжку на кухне и рассказывать о себе.
Ухаживания и сюрпризы в виде лимонных вафель, маковых булочек и тридцати процентных сливок Лукерья радостно принимала, но отвечать взаимностью Трифону не спешила. Этот период длился у них уже месяц, но наш Захарыч никуда не спешил, ведь, как известно, жизнь домовых до зависти долгая. Единственное, что никак не мог принять Трифон в своей возлюбленной, это то, что она совсем не любила рукодельничать: не подшивала одежду хозяев, никак не украшала свою, предпочитая носить сарафан из серой мешковины и унылые лапти. Зато на кухне семьи Брошкиных из сто пятнадцатой квартиры, где служила домовиха, были всегда перебраны крупы, тщательно отсортированы и по алфавиту хранились баночки со специями, а уж какая выпечка получалась у тамошней хозяйки Вероники Семеновны с помощью стараний Лукерьи!!! Ммм! Просто невероятная! Вероника угощала пирогами и кексами соседей, и семья Брошкиных сразу была хорошо принята в доме.
И вот, как-то в среду, когда Аришка умчалась на тренировку в бассейн, а старшие хозяева были на работе, Трифон вновь предпринял попытку приударить за Лукерьей Савишной. Насовав в карманы изумрудной, сшитой из старого аришкиного купальника, рубахи, кульки со своими утренними конфетами из кухонного угла, домовой деликатно постучался в решетку вентиляции, вызывая Лукерью. Это был уже утвержденный способ их недолгих встреч. В трубе послышался шорох и кряхтенье. Домовиха отворила решетку и вся зарумянилась, зарделась так, что даже зеленые кончики ее вытянутых ушей тоже стали багровыми.
Это была маленькая, даже чуть ниже Трифона, крепенькая, то ли женщина, то ли старушка, истинная сибирячка с серьезным характером. Лукерья была все в том же сером сарафане, только еще перепачканном мукой и ванилью.
– Стряпаю, вот, – отведя большие желтые глаза долу, смущенно промолвила она басом.
– Душа моя, Лушенька, позволь поугащивать тебя скромно сладеньким, -дрожащим от волнения голосом произнес Захарыч, который сам был краснее мака.
Глаза домовихи оживленно засверкали при слове «сладенькое». Она протянула ручонку за кульком с конфетами и смачно чмокнула своего кавалера в нос. После этого оба влюбленных еще долго хихикали от стеснения, временами даже слегка похрюкивая. Каждый раз за этот месяц они виделись, словно впервые. Но даже за этот короткий срок Захарыч успел понять, что никто и ничто уже не заменит Лукерью в его сердце. Похоже, она поселилась там навсегда.
Наконец, настеснявшись вволю, домовиха зычно объявила:
– Ну, досвиданькаться, что ли, давай! Ворочусь в избу. А то напортачат там без меня.
– Уже скучаю, лучинка моя березовая…Уж приди, как позову! – грустно вымолвил Трифон.
– Уж приду. – припечатала домовиха, заслонила решетку, игриво подмигнула ухажеру и исчезла в вентиляции.
После каждой такой короткой встречи Захарыч летал по дому, и новые идеи так и сыпались в его голову. Вот и сейчас, как раз, пришла ему одна гениальная мысль:
– Сошью ей сарафан! Да с атласными вставками! Да переливчатый, как русалочий хвост! – замечтался домовой и тут же вспомнил, что материалов для такой роскошной идеи у него не было. Кукольный шкаф, и то пожалела для него маленькая хозяйка.
–Эх, придется все выложить Аришке, все рассказать о своей любви, и она что-нибудь придумает. Не все же время только мне ей помогать. Она моя подруга, значит, поймет.
Отсутствие тканей для сарафана и украшения к ним не заставило Трифона опустить руки. Наоборот, теперь среди скучных бытовых неблагодарных дел, он обрел цель: сделать счастливой и нарядной свою драгоценную Лушеньку. Он вообще теперь считал, что ничего важнее этого нет.
Вечером прискакала довольная Аришка. Она недавно стала заниматься плаванием. После той нашумевшей истории с конкурсом Арина завоевала уважение и почет у одноклассников. Ребята частенько обращались к ней за советом, звали перекусить в столовую, играли и выручали с уроками. Время насмешек и игнорирования осталось позади. Арина особенно подружилась с девочкой-пловчихой, белобрысой Леркой, и теперь не только ходила в бассейн вместе с ней, но и сидела за одной партой, а Родя Тимофеев и вовсе стал ее закадычным приятелем.
Совсем по-другому обстояли дела у Полины Леоновой. Ребята стали ее избегать и за спиной крутить пальцем у виска. Жизнь первой красавицы класса стала отнюдь не безоблачной, и авторитет среди сверстников пал. Что ж, высокий полет не бывает вечным, а при скверном характере – готовься к оглушительному падению. Словом, приоритеты одноклассников обратились теперь совсем не в сторону Полины. А наша Аришка приглашала домой друзей, хорошо проводила с ними время и практически всегда была в радостном настроении, забыв о своих бесконечных слезах и расстройствах.
– Ой, как она вся раскраснелась! Щеки свежие, холодные, а глаза – огромные, голодные! Поплескалась вдоволь – ужин ты испробуй! – припевал Трифон, встречая хозяйку в дверях.
– Ныряли сегодня все занятие, устала, как слон, – отдышавшись сказала Арина.
– Скорее уж тогда, как кит! Вода-то из берегов не вышла от твоих погружений? – веселился домовой.
Аришка вытащила из рюкзака мокрое полотенце и попыталась отходить шутника по чем попадет, но шустрый дал стрекача.
Вечером Трифон решился на признание, но зашел совсем издалека:
– Надо бы шкаф тебе перебрать и кое-какой хлам оттуда повыбрасывать.
Аришка уже давно стала подмечать, что ее домовой стал какой-то загадочный – то подолгу вздыхал, сидя на подоконнике с томиком А.С. Пушкина и фикусом в обнимку, то кружился в вальсе в паре с веником, то красовался во все зеркала и мазал свою лысину маминым шампунем, гарантировавшем на этикетке полное восстановление волос за одно применение, и, наконец, – беспрестанно кроил и шил.
Сложив два и два, Аришка без лишних церемоний спросила домового в лоб: кто виноват, и что делать с этой внезапной переменой поведения?
После этого страшного вопроса Захарыч понимал, что должно последовать подробное откровение, но смекнул, что раз-де хозяйка обо всем догадалась – надо переходить сразу к главному. Поэтому он также быстро и громко сказал:
– Мне нужен шелк, пайетки, блестки и цветы! Срочно!
– О! Дай угадаю! У нас тут организовывается кружок кройки и шитья, так? Скоро соседи домовые подтянутся, чтобы учиться у мастера? – закатила глаза Арина.
Трифон потерял всяческое терпение, и деликатный разговор, который намечался, затрещал по швам.
Полным достоинства и сдержанности голосом он отчеканил:
– Значит так. Я влюблен. Очарован некой прекрасной дамой. Ухаживаю, кормлю деликатесами. А теперь вот собираюсь сшить для нее облачение невиданной красоты из кусков твоего барахла и с твоей великодушной помощью. В общем, хочу сотворить своими золотыми руками из рванины тортик с вишенкой. Так понятно тебе?!
Аришка ожидала от домового чего угодно, только не влюбленности. Этот бородатый кладезь мудрости, то и дело козыряющий цитатами из великих, вертящий ее взрослыми и образованными родителями по своему усмотрению и знающий, как преподать жизненный урок втюрился, как обычный глупый человек. Тут же в ее голове пронеслось смущенное покраснение щек, вздыхание на луну, томики стихов и выпрашиваемый шкаф для нарядов. Это все довело девочку практически до паники, поэтому она абсолютно спокойно спросила:
– Повтори, пожалуйста, какую именно ткань мы будем искать, и каков метраж наряда?
Трифон восхищенно улыбнулся в свою бороду. Именно сейчас, как никогда раньше, он понял, что не прогадал с девчонкой и вовремя разглядел в ней потенциал.
– Итак, – громко и увлеченно начал он, – мы ищем что-то шелковое, атласное или шифоновое, но при этом то, с чем не жалко было бы проститься! Я задумал роскошный сарафан, чтобы моя…эээ…деву…жен…эээ…моя Лукерья, – наконец осмелился произнести домовой это священное имя, – была в полном восторге и сменила свое, не стоящее даже кончика ее мизинчика, жуткое серое рубище.
После преодоления этого барьера Трифон выложил Аришке все романтические подробности его встречи с домовихой: и судьбоносный выход на балкон, и подаренные ей гостинцы, и, конечно, приведение в порядок своего внешнего вида и гардероба, и недолгие встречи через вытяжку.
Когда Аришка узнала, что Лукерья Савишна – это домовиха новых жильцов Брошкиных, она успокоилась и даже обрадовалась. Эти люди произвели приятное впечатление на всех соседей и казались очень милыми.
В шкафу друзья копались долго. Захарычем были отбракованы абсолютно все модельерные предложения Арины.
– Вооот! То, что нужно!!! – после двух часов поисков Трифон радостно размахивал синими, практически атласными, лосинами своей хозяйки.
Аришка тут же согласилась ими пожертвовать. Он кинулся за ножницами и принялся кроить уже до мельчайших деталей продуманный сарафан. Для шелковых вставок подошел рукав розовой глафириной блузки, которая что-то очень «села после стирки» и теперь лежала в пакете в кладовке, но Захарыч-то знал, что виной тому была не стирка, любовь матери семейства к выпечке. Аришка с удовольствием наблюдала, как кипела работа в руках мастера. Ткани понадобилось совсем немного, ведь, напомним, что Лукерья была хоть и крепкой, но крайне миниатюрной барышней. Трифон работал быстро и ловко. И вот уже сарафан был готов.
– Теперь осталось самое приятное – расшить каменьями! Тащи! – деловито резюмировал он.
Девочка уже держала в руках жестяную коробочку с бусинками, пайетками и стразами. Домовой выбрал нужное и еще дня два без устали корпел над вышивкой.
Ах, какая диковинка получилась в итоге! Ни одному модельеру не пришла бы в голову мысль, что из застиранных детских лосин и рукава «севшей» женской блузки может получиться восхитительная вещь. Синяя и розовая ткани переливались и отлично сочетались между собой, искусная вышивка продолжалась от бретелей до подола и состояла из райских птиц и тонких деревьев, на которых эти птицы сидели, и все одеяние блестело, сверкало и искрилось.
Эти и другие восторженные замечания пытался втолковать Трифон сонной, почему-то ругающейся Аришке, прыгая на ее кровати в четыре часа ночи, когда закончил шитье. Девочка шикала на него и прогоняла, но домовой был не в обиде. В конце концов, что эти люди понимают в любви?!
На следующий день Захарыч готовый, надушенный, напомаженный и нарядный собирался преподнести подарок Лукерье:
– Так. Сам хорош. Сарафан. Орешки в сахаре…Чего-то не хватает…Цветы! Как я забыл!
А вот цветов-то действительно не было. Трифон начал нервничать, и тут его осенило. В два прыжка он оказался на подоконнике в спальне Глафиры и Александра.
– Прости меня, рыжая командирша, у меня не было другого выхода! – шептал домовой, срезая ножницами ветку тигровой, только недавно распустившейся маминой орхидеи, которую та бесконечно удобряла, берегла, поливала особым способом и звала «своей белочкой». Да, он натворил знатную глупость, но, что ни сделаешь ради любви.
Встречу и вручение даров Трифон в этот раз решил провести не как всегда, а оригинально, то есть – сюрпризом. Сюрприз состоял в том, чтобы пробраться по вытяжке в кухню Брошкиных и неожиданно явиться возлюбленной с подарками и обаянием наперевес. Весь в предвкушении от задуманного домовой так разволновался, что пришлось выпить две чашки марфиного чая с чабрецом.
Было одиннадцать утра, все хозяева отсутствовали в квартире номер сто двенадцать, весеннее теплое солнце радостно освещало комнаты, Захарыч открыл решетку вытяжки и отправился в путь. Пробравшись до кухни квартиры номер сто пятнадцать, его сердце замерло от счастья.
Сквозь перегородки решетки Трифон увидел большой круглый стол, засыпанный мукой, а на нем Лукерья тщательно замешивала большой шмат ароматного теста, пыхтя и что-то бормоча себе под нос про «руки не из того места», а из соседней комнаты доносилось веселое щебетание госпожи Брошкиной, видимо, по телефону с подругой. За тоненьким кокетливым голоском хозяйки: «А я ему такая, Наташ, говорю: «ты не понимаааешь», а он такой: «Сама решай, ты же умнаая», ха-ха-ха», следовал тихий бас Лукерьи: «Шибко молока набулькала в опару, зла никакого не хватает».
– Н-да, я думал, только у нас сумасшедший дом, но, похоже, и в этой семье интересностей хватает, – рассудил про себя Захарыч.
Его ноги затекли в неудобной позе, руки устали под тяжестью подарков, и он облокотился на решетку.
Короткий треск и свист раздался в кухне Брошкиных. Лукерья ошалело смотрела своими огромными желтыми глазами, как, прямо в любовно взбитое тесто головой вперед летит ее сосед с какими-то тюками и растением в руках, а ему вслед планирует решетка вытяжки и грязь из-под ее обрушения.
Трифон смачно плюхнулся в середку будущего пирога, подняв пыль из муки. Изделие для возлюбленной, все засыпанное сажей и прошлогодними мухами, полетело к подножию холодильника и легло там ковриком, пол был изрешечен пулями сахарных орешков, а с вытянутых ушей Лукерьи свисала сломанная ветка тигровой орхидеи. В комнате все также колокольчиком раздавался голос госпожи Брошкиной, даже краем уха не услышавшей этого погрома: