Это продолжалось неделю, пока Рита – московская подруга, та, что приехала помогать, как только узнала об аварии, собирала деньги на лечение и сидела в реабилитационном центре ночами – вдруг не проболталась, что средства на эту престижную клинику перевел Костя.
Эта новость шокировала Киру и в тоже время придала ей сил. Оказывается, где-то там на другом конце мира, человек, которого она любит, думает о ней, переживает, хочет помочь. Конечно, он был далеко не единственным, кто помогал Кире деньгами. Девушка знала, сколько средств на ее лечение потратили Розичи, та же Рита и другие друзья. Она была им бесконечно признательна. И все же помощь от Кости значила для нее гораздо больше. Она означала, что ему не все равно, что он еще не выкинул Киру из головы, и она для него что-то значит.
Теперь Кира уговаривала себя бороться с болезнью, встать. Она обещала себе, что когда все закончится, когда она снова будет ходить, бегать и танцевать, она поедет в Москву, найдет его и поблагодарит за помощь. Эти фантазии, почти несбыточные мечты, откровенный самообман, тем не менее, снова и снова придавали ей сил.
Пока двадцать восемь часов назад – Кира считала – Костя сам ни приехал к ней, и ни открыл дверь больничной палаты. Невозможно описать словами, что пережила Кира, увидев его: какая это была радость, и какое горе. Невероятная, всепоглощающая радость от встречи, от того, что он приехал, стоил рядом, целует ее в щеку. И горе от того, что она больше не та цветущая, прекрасная Кира, которую он запомнил, что эта щека стала бледным бесцветным пергаментом, и он это чувствует.
Кира наблюдательна. Она видела, с каким ужасом смотрит этот ухоженный, красивый мужчина на белую простыню, закрывающую исхудавшее, неподвижное тело, слышала, как дрожит его голос, пока он пытается читать пресловутого Мюнхгаузена. Могла же, в конце концов, выбрать книжку на русском! Видела Кира, с каким облегчением закрыл он, уходя, дверь палаты.
Весь следующий день девушка обдумывала, что делать дальше, что говорить Косте, если он задержится в Черногории, как себя вести. Здравый смысл подсказывал, нужно поблагодарить его за помощь и попросить уехать, нечего ему делать здесь среди больничных коридоров, инвалидных кресел, лекарств и человеческих страданий. Понятные и разумные рассуждения, и все же в глубине души Кира хотела, чтобы он остался. Вокруг девушки было много людей, даже здесь в клинике она почти никогда не оставалась одна. Но всех и каждого она легко променяла бы на одного Костю.
Кира совсем не спала минувшей ночью, минута за минутой, час за часом она ждала следующего визита Константина. Но когда незадолго до полудня открылась дверь, и он вошел в палату, это оказалось для девушки тяжким испытанием. Бледный, помятый, пахнущий перегаром, со следами драки – он мало походил на мужчину, которого она любила. Девушка была в ужасе, теперь больше всего на свете ей хотелось никогда не видеть его болеющего с похмелья, несчастного, растерянного. Кира вновь испытывала сложные противоречивые эмоции, на этот раз жалость, злость, стыд и отвращение.
Конечно, она понимала, что ее положение не завидно, а внешний вид шокирует друзей и близких. Но зачем он так поступает с ней? Неужели он не знает, как ей тяжело и больно смотреть на него такого?! Кира закрыла лицо ладонями и стала считать вдохи и выдохи.
В этот момент дверь скрипнула, и в палату решительным шагом вошел Драган.
– Добар дан! – поздоровался он на черногорском. Потом строго посмотрел на Киру и продолжил по-русски: – Ты в порядке? Я видел твоего друга…
– В порядке, – Кира вздохнула.
– Кира Юрьевна, – он часто называл девушку на «ты», но по имени отчеству, – я попросил его больше не приходить в таком виде.
Кира молча кивнула.
Драган постоял некоторое время молча, разглядывая Киру, он не знал, что ей сказать. Пожалуй, у каждого пациента в этой больнице были люди, оказывающие на больного огромное влияние, имеющие огромную власть над ним. Эти люди могли одним словом вселить надежду, развеселить, а могли ввести в длительную страшную депрессию. Некоторые из них ходили по коридорам реабилитационного центра, другие были для больных лишь голосом в трубке или только гудками телефона. Эти люди очень часто определяли исход болезни. И как бы Драган ни старался, каким бы профессионалом себя ни считал, он уже знал: больше всего шансов у тех, кто нашел своих самых важных людей, кто каждый день получает их любовь и поддержку.
Кто бы мог подумать, что у сильной, решительной, независимой Киры самым близким окажется человек, напивающийся ночами в барах и устраивающий драки с врачами. Драган вздохнул. Ему нравилась Кира, он искренне желал ей скорейшего выздоровления.
– Будем надеяться, – сказал он, – что ваш друг скоро возьмет себя в руки.
Кира снова молча кивнула. Она посмотрела на часы – огромные белые они висели на стене над дверью и по ночам отчаянно тикали, мешали думать и спать. Странно, но днем девушка не слышала тиканья, днем часы безмолвно отмеряли время, медленно-медленно стрелка ползла от цифры к цифре.
Сейчас они показывали четверть второго, Костя ушел всего четырнадцать минут назад и может быть снова придет часов через двадцать. Если, конечно, не улетит домой. Кира снова вздохнула, закрыла глаза и стала считать вдохи и выдохи…
Глава 6. Больница
После разговора с врачом, Костя три дня не появлялся в клинике. Он много спал, часами ходил по побережью, раз за разом отклонял звонки коллег и знакомых, снова и снова порывался купить билет на самолет, но в последнюю секунду, когда на экране телефона загоралась кнопка «оплатить», менял решение.
Константин не бросил пить, просто теперь он не сидел в барах, а выпивал пару стаканов коньяка в номере перед сном, чтобы засыпать быстрее и не видеть во сне Киру ни живую, ни мертвую.
Херцог-Нови маленький город, а потому несколько раз Константин встречал на улице знакомых, приезжающих навестить Киру. Среди них был и Марко. Костя увидел его на другой стороне улицы. Высокий, статный мужчина, с рукой на перевязи решительным шагом шел в сторону клиники. В здоровой руке он нес огромный букет садовых роз. Костя проводил Марко долгим тяжелым взглядом. Он откровенно не знал, что о нем думать. Ревновать Киру, делить ее сейчас глупо, даже немыслимо, да и Марко никогда толком не становился между ними. Винить его в случившемся тоже не имело смысла, тогда что? Костя не знал. Он хотел, чтобы Марко здесь не было, да и сам всерьез собирался уехать.
И все же три дня спустя, вечером, Костя взял небольшую спортивную сумку, купил в ближайшем супермаркете гору самых разных продуктов и приехал в больницу. Он поднялся по лестнице на второй этаж, немного постоял возле палаты и не решился войти. Вместо этого Константин заглянул в ординаторскую и спросил доктора можно ли ему остаться на ночь.
– Если Кира не против, – последовал короткий равнодушный ответ.
Костя кивнул и, наконец, отправился к Кире. Он надавил на ручку двери, та пронзительно и жалобно скрипнула, разом прогнав всю решительность Константина. Мужчина замер в дверном проеме, разглядывая подругу, спящую на кровати. У нее было ужасно худое, бледное и совсем детское лицо. Костя, наконец, вошел, не отводя глаз от спящей девушки, внимательно рассматривая ее. Как мало в ней осталось от той Киры, что спала на траве в доме со звездной крышей, как страшно болезнь изменила ее красивое лицо, ее изящные руки и покатые плечи.
Словно почувствовав его взгляд, девушка открыла глаза, он улыбнулся и спросил:
– Ты все еще здесь?
– Как видишь, – она улыбнулась в ответ. – Ты тоже здесь?
– Да… Прости, что не приходил, – Костя осмотрел палату, на секунду задержался взглядом на огромном букете роз в изящной стеклянной вазе и вновь посмотрел на Киру.
– Прощаю. Если бы могла, тоже бы сюда никогда не приходила, – Кира невесело усмехнулась.
– Кир, – Костя сел в кресло, – можно я сегодня здесь останусь на ночь?
Она покачала головой:
– Не надо. Тебе не понравится.
Костя молчал, рассматривая ее. Девушка действительно сильно похудела, кожа стала бледной, а глаза… разве у людей бывают такие глаза, как два бездонных колодца. Посмотришь, и рискуешь утонуть, провалиться куда-то в другой мир. Костя вспомнил свой сон, тот, где вместо Киры было мертвое тело, накрытое белой простыней, это было такое страшное, немыслимое воспоминание, что Константин помотал головой, отгоняя его, сглотнул и с новой силой стал уговаривать Киру.
– Ты может, не помнишь, – начал он, постепенно собираясь с мыслями, – это было лет восемь назад, мы только познакомились и вечерами гуляли вместе. Я как-то сказал тебе, что ты мой самый близкий друг. И если однажды, я попаду под машину и окажусь в больнице искалеченный, то позвоню только тебе. Мне казалось, ты бы приехала, перевернула все с ног на голову и спасла меня, – Костя в упор посмотрел на Киру.
– Послушай, ты все еще мой самый близкий человек, а я все еще могу попасть под машину. Давай так, сейчас я попробую помочь тебе, чтобы потом, лет через несколько, ты могла прийти мне на помощь? – он лукаво улыбнулся. – Никакой жалости, никакого сострадания или подвига, только не прикрытый эгоизм! Идет?
Кира рассмеялась:
– Я не буду тебя отговаривать. Думаю, на эту идею тебя Драган натолкнул. Он давно говорит, что по ночам мне нужна компания. Ночь будет долгая и бессонная. Но если хочешь, оставайся.
Костя был страшно доволен собой. И чтобы закрепить успех разложил купленные ранее продукты прямо на больничной койке под носом у Киры. При виде еды она поморщилась, однако ничего не сказала. А несколько минут спустя взяла кусочек сыра, понюхала и осторожно положила в рот. Больше она ничего есть не стала, но и этот крошечный кусочек смело можно было считать Костиной победой.
После ужина мужчина перебрался в кресло и уже собрался прочитать Кире очередную главу «Барона Мюнхгаузена», но девушка его остановила.
– Расскажи что-нибудь, – попросила она, – что хочешь. Про общих друзей, про Москву, про свою работу. Что угодно.
– Я не знаю, что рассказывать Кира. Ты что забыла, из нас двоих ты писатель, сказочник. Я с этим покончил еще в школе, – Костя растерянно улыбнулся, но вдруг вспомнил свой недавний разговор со знакомым и неуверенно начал рассказывать: – Ты помнишь, Макса? Он переехал в Питер, купил квартиру в дореволюционном доме в центре города с окнами во двор-колодец, и теперь вечерами сидит на широком подоконнике у окна, рассматривая соседей.
– Жуть, – Кира едва заметно улыбнулась.
– Ну, почти. Там среди соседей ему встретилась женщина-мечта: высокая, стройная, огненно-рыжая, вся в татуировках. Макс говорит, ночами она выходит на балкон курить абсолютно голая.
Кира засмеялась:
– Чудесная история. Ты нашел, что рассказать.
– Я предупреждал, что рассказчик из меня не очень. Но лучше уж сомнительные истории про татуированных красоток, чем Мюнхгаузен на языке оригинала.
– Мюнхгаузен прекрасен! Не наговаривай. Ты просто забыл язык и потому ничего не понимаешь, – Кира весело улыбалась и в эту минуту казалась почти здоровой. Мысленно Константин пообещал себе веселить ее, как можно чаще.
Он повертел в руках произведение Распе и стал пересказывать Кире все мыслимые и немыслимые сплетни об общих друзьях, их встречах, совместных рыбалках и посиделках. Он намеренно приукрашал свои рассказы, чтобы Кира лишний раз удивилась или улыбнулась. И она действительно улыбалась, смеялась, переспрашивала и недоверчиво вскидывала черные брови. А Костя смеялся вместе с ней. Ему нравилось, как звучит ее смех, как он рассыпается по полу, отскакивает от больничных стен, как разлетаются морщинки-лучики в уголках ее глаз, как играет на губах улыбка, как Кира откидывает за плечи черные волосы. С нескрываемым любопытством следил он за мимикой и жестами подруги и говорил, говорил не переставая.
Но через два часа воспоминаний и историй Костя заметил, что девушка сильно устала. Она побледнела, а глаза, бездонные колодцы, потухли. В них теперь, как рыбка на мелководье плескалась усталость.
– Слушай, я тебя совсем заболтал, давай поспим? – Костя еще раз внимательно посмотрел на Киру и осторожно добавил: – Кир, тебе больно, да?
– Нормально, помоги мне лечь на бок, – она говорила медленно и настороженно, словно прислушивалась к чему-то внутри себя. Ей не было больно, но боль уже проснулась где-то в глубине тела и теперь подкрадывалась к девушке. Кира чувствовала ее приближение и липкий, холодный страх постепенно охватывал ее. «Лучше бы Кости здесь не было», – думала Кира, искоса глядя на друга.
В этот момент Костя подошел к кровати и бережно дотронулся до девушки. Она была легкая, почти невесомая и нестерпимо хрупкая, по крайней мере, так ему показалось. Он неловко дотронулся до ее плеча и замер в нерешительности.
– Не бойся. Не рассыплюсь, – холодно сказала Кира, словно прочитав его мысли.
Костя помог ей перевернуться, бестолково, неумело поправил подушку и сел в кресло на прежнее место. Кира закрыла глаза и сразу же уснула. Мужчина слышал, каким тихим, медленным и ровным стало ее дыхание.
Он еще долго смотрел на спящую Киру, прежде чем сам смог закрыть глаза и задремать на неудобном больничном кресле. Костя спал плохо, он боялся лишний раз пошевельнуться, чтобы не разбудить Киру, кроме того сквозь сон он то и дело слышал, как она стонет и что-то бормочет во сне.
Утром Костя проснулся от того, что Кира запустила в него подушкой и решительно выгнала из палаты. Женщину ожидал душ, переодевание, осмотр и еще ряд процедур, не предназначенных для посторонних глаз.
Константин вышел из клиники, за 15 минут пешком добрался до гостиницы, лег на кровать и мгновенно уснул. Сил обдумать и осмыслить минувшую ночь, у него не было. Однако, несколько часов спустя отдохнув и восстановив силы, он заново прокрутил в памяти события этой ночи, вспомнил невесомое тело и худое лицо, бездонные глаза и улыбку. Какое-то совершенно новое, непривычное чувство болезненно сдавило грудь. Костя вздохнул, он точно знал, что теперь ему не удастся уехать в Москву и оставить Киру. Он боялся сознаться в этом даже самому себе, но решение было принято – Константин останется в Черногории пока Кира не выздоровеет.
***
Ближе к вечеру, отдохнув и выспавшись, Костя заехал в ближайший ресторан и заказал шикарное сырное фондю прямо в больницу. Он надеялся, что фрукты, орехи и сыр не оставят Киру равнодушной, и она присоединиться к ужину.
А ровно в шесть часов вечера мужчина, широко улыбаясь, открыл дверь Кириной палаты и, увидел прямо перед собой Марко Розича. Тот сидел в его, Костином кресле, придвинутому к кровати девушки, и тихонько что-то говорил по-сербски, наклонившись прямо к Кириному уху.
Константин мгновенно захлопнул дверь, спустился по лестнице и вышел на улицу. Он достал сигарету и принялся искать в карманах зажигалку, но та как назло куда-то пропала. В этот самый момент к Косте подошел Марко:
– Поговорим? – Марко протянул зажигалку.
Константин закурил, рассматривая Марко.
– Ты знаешь про аварию? Что я был за рулем? – Марко тоже закурил, с вызовом глядя на соперника.
Тот молча кивнул.
– Думаешь, я во всем виноват?
Костя покачал головой.
Какое-то время они курили молча. Но, в конце концов, Марко решил расставить все точки над «i»:
– Давно ты приехал? – спросил он.
– С неделю…
– Надолго?
Константин невесело хмыкнул:
– Снова допрос? При каждой встрече, ты пытаешься устроить мне допрос.
– Нет, не допрос, просто стараюсь понять, что будет дальше.
– Дальше, я пойду ужинать с Кирой, – Костя разозлился и уже почти не скрывал этого, – а потом останусь здесь на ночь.
Последняя фраза прозвучала глупо и неуместно, даже мстительно, но Костя ничего не мог с собой поделать. Все, чего он хотел, это избавиться от Розича и желательно навсегда.
Марко спокойно кивнул:
– Хорошо. А завтра, послезавтра, через неделю, через месяц, что ты будешь делать? Что будет, когда тебе надоест играть в спасателя Малибу, и ты соберёшься домой?
Константин промолчал. Он снова проигрывал словесную дуэль этому самоуверенному черногорцу.
– Я это к тому, что ты, конечно, хочешь, чтобы я уехал и больше не приходил сюда, но ты здесь временно, а я никуда не денусь.
– Понятно, – мрачно ответил Костя, выбросил окурок и не спеша пошел обратно в палату.
Когда он вошел, Кира вопросительно подняла бровь.
– Что произошло?
– Ничего. Твой жених приревновал. Боится, что я тебя у него уведу, – Костя выговорил эти слова медленно и едко, но вдруг понял весь смысл фразы и встревоженно взглянул на Киру.
Она молчала, бледное скуластое лицо стало еще тоньше и острее. Костя вдруг подумал, что она больше не кажется ему красивой. Но эта мысль мгновенно сменилась приступом острой, болезненной нежности к ней. Костя подошел к кровати, обнял Киру за плечи и осторожно, словно боясь сломать, поцеловал ее в висок.
Кира дернулась в сторону, но неподвижные ноги не дали ей сдвинуться с места. Девушка отвернулась и сжала кулаки.
– Не жалей меня! – прошептала она. – Не жалей! Слышишь?
Костя вздохнул и сел в кресло.
– Я не жалел. Это другое… – он взглянул на Киру и понял, что не сможет объяснить, что испытывает к ней, никому не сможет объяснить. – Давай просто поедим, я ужасно голодный, – сказал он, надеясь сменить тему.
Какое-то время Кира задумчиво рассматривала стену прямо перед собой, но потом все же кивнула, вытянула шею, рассматривая пакеты с едой и спросила, едва заметно улыбнувшись:
– Что на ужин?
Глава 7. Друзья
Очень скоро в Черногорию пришло лето. На побережье установилась жаркая, солнечная погода. Море и пляжи усыпали туристы, обугливающиеся под Балканским солнцем. Туристы загорали, пили, гуляли, ездили на экскурсии, их встречали гостеприимные Черногорские города, леса, горы и каньоны. Природа стояла в своем зеленом убранстве и неизменном великолепии.
Впрочем неизменной оставалась и ситуация в реабилитационном центре, где находилась Кира. Дни и ночи были похожи друг на друга, как две капли воды. Костя все также уже месяц жил в Херцог-Нови и регулярно ночевал в клинике. Ночь на четвертую-пятую Кирин лечащий врач сдался и поставил в палате для него раскладушку. Впрочем, Костя все равно мало спал. В полудреме он то и дело прислушивался к Кириному дыханию, вставал, чтобы помочь ей перевернуться, просыпался от ее крика. Костя знал, девушке снится авария снова и снова, почти каждую ночь. Он не мог это изменить, а врачи наперебой советовали подождать. «Это, как и другие последствия травмы, скоро пройдет», – отвечали они.
Тем временем Костино пребывание в клинике принесло плоды: Кира начала есть. На ее щеках появился нежный румянец. Она много и часто улыбалась, Косте почти всегда удавалось ее развеселить. А еще девушка радовалась, когда к ней приезжали друзья: Тома, Вук, их дети, Розичи или Януш. Костя старался не мешать общению. Встречая очередных навещающих, он поскорее уходил в отель и принимался за работу.
И все же он не мог не заметить, сколько людей приходит к Кире. Сколько внимания, поддержки, заботы и любви она получает. И никто из посетителей не сидит возле девушки со скорбным видом, не жалеет ее, не утешает. Кирины посетители всегда улыбаются, они приносят в больницу свою энергию, радость, хорошее настроение и ворох прекрасных новостей.
– Кира, ты помнишь Дарко? – суровым тоном спрашивает Йованка, только войдя в палату. – Ну, Дарко Лотович, высоченный такой, я тебя знакомила с ним на рынке. У него родился сын, славный кругленький мальчуган, я уже его видела. Он передает тебе привет!
– Сын?! – хохочет в ответ Кира
– Ну, почему сын? Нет, Дарко! – Йованка смотрит очень сурово, но на самом деле она радуется, что развеселила Киру.
Почти все гости передавали Кире, ее врачу, да и Косте подарки: сыр, молоко и масло, фрукты и наливки от дальних знакомых, соседей, и, кажется, просто от первых встречных.
– Мы покупали в городе вазу для тебя, – наперебой рассказывают дети Томы, – рассказали хозяину лавки, какая ты замечательная, славная, милая, и он дал нам картину. Смотри, с корабликом. Повесим на эту стену? Сейчас папу позовем, он повесит или может ты? – последнее высказывание обращено к Косте, он скованно улыбается в ответ, но все же забивает гвоздь в стену и вешает напротив Кириной кровати маленькую картину в деревянной рамке – морской пейзаж с корабликом.
Первое время расчетливому, сдержанному Косте, привыкшему к Московской холодности, было странно смотреть на искреннюю заботу, на бестолковую суету и ненужные подарки. И все же со временем, через пару-тройку недель, он проникся к этим искренним людям огромной нежностью. Прошел всего месяц после того, как он приехал в Черногорию, и не только Кирины друзья, но и случайные знакомые стали спрашивать у Константина о его делах, планах и настроении. Официантка в кафетерии, продавец овощей и фруктов на рынке, сухонькая старушка, хозяйка кондитерской, – все они очень быстро подружились с Костей, запомнили его привычки, вкусы и предпочтения, спрашивали про работу и Киру, чем-то угощали.
– Вот, возьми теплый хлебушек, – говорила пожилая женщина из кондитерской, заворачивая для Кости еще одну булочку, – может твоя подруга его будет? Он вкусный, я специально для нее испекла.
Константин неловко благодарил, кивал и нес подарок Кире. Он держал сверток бережно, одной рукой, прижимая его к груди, точно так, как много лет назад, в детстве носил домой хлеб, когда мама посылала его в ближайшую булочную.
– Кира, тебе подарок! – радостно заявлял он с порога.
– Показывай. Что-то вкусное, да? От кого?
Кира улыбалась и с любопытством рассматривала гостинец.
Костя садился рядом с ней, долго и подробно описывал человека, приславшего подарок, старался вспомнить детали: грустные глаза, добрую улыбку, цвет одежды, сказанные слова. Кире нравилось слушать эти рассказы и описания. К тому же подобные подарки никогда не оставались без внимания: девушка разворачивала сверток, отламывала небольшой кусочек, пробовала, благодарила. А Костя старался передать ее слова, и как можно искреннее поблагодарить от себя тоже.
Во многом жить в больничной палате, заботиться о Кире, поддерживать ее, просыпаться ночами от ее крика, ждать изменений и не сойти с ума, Косте удавалось благодаря удивительному участию и неравнодушию окружающих людей. Даже Марко, как и прежде приезжавший к Кире пару раз в неделю, время от времени спрашивал Костю о делах и самочувствии.
Но из всех Кириных посетителей и Костиных знакомых по-настоящему Константин подружился только с Томой. С самой первой минуты знакомства Тома покорила его своей веселой болтливостью и неиссякаемым жизнелюбием. А может тем, что она одна много и подолгу разговаривала именно с Костей, спрашивала про его жизнь здесь в Черногории, про ночи на раскладушке возле Киры, про Москву, работу, рассказывала про Жабляк, Кирин дом и нисколько не сомневалась, что скоро девушка выздоровеет, и пара вместе уедет туда.
В один из своих приездов Тома оставила детей развлекать Киру, а сама увела Костю пить кофе.
– Как твои дела? – привычно поинтересовалась она, под руку с Костей спускаясь в кафетерий, расположенный в подвале клиники.
– Нормально, – мужчина не знал, что ей рассказывать, – Кира, работа – все без изменений.
– А друзья? – Тома заинтересовано приподняла бровь.
– Что друзья?
– Ты тут один, тебе, наверное, очень одиноко без семьи, друзей. Но ты никогда нам ничего о них не рассказываешь. Почему так?
Костя засмеялся, обдумывая Томины слова.
– Знаешь, Тома, в Москве все немного иначе. Или может быть у меня все иначе. Там у меня добрая сотня знакомых, коллег, деловых партнеров и есть два-три человека, кого я могу назвать друзьями. Но это Московская дружба, не Черногорская, она несколько сдержаннее и холоднее.
– Печально, – Тома вздохнула. – Тебе никто не звонит спросить, как дела, как тебе здесь?
– Больше тебе скажу, – усмехнулся Костя, – у меня даже никто не знает, что я в больнице в Черногории с Кирой, я только матери сказал.
Тома вздохнула и довольно долго что-то обдумывала. Выпив кофе, она отправилась обратно в палату. Перед дверью Тома вдруг остановилась и задумчиво спросила своего спутника.
– Ты поэтому к Кире приехал?
– Почему? – Костя удивленно посмотрел на девушку.
– Мне кажется, ты доверяешь ей. Только она для тебя по-настоящему близкий человек?
Костя вздохнул.
– Тома, я не знаю. Кира – феномен. Я был когда-то счастлив рядом с ней. Потом нам стало тесно друг с другом. Или, может быть, мне стало тесно, и тогда она ушла. Я нормально жил все эти годы, – Костя, казалось, впервые за этот год выстраивал последовательность событий, – а потом я снова встретил ее, и все изменилось. Она словно подарила мне большую коробку с надписью счастье: Черногорию, друзей, дом без крыши, свою сумасбродную, наивную и веселую любовь… А потом была эта авария, и я просто не смог остаться в Москве. Мне так жутко стало от мысли, что ее не будет на земле, не будет рядом со мной. И я приехал, живу здесь, пытаюсь помочь и понятия не имею, что будет дальше.
Костя замолчал, глядя в пол, а Тома подошла и крепко обняла мужчину.
– Она поправится Костя, просто не может не поправиться.
С этими словами девушка ушла в палату к Кире, оставив Константина обдумывать этот разговор, снова и снова отвечать себе на вопрос: что же держит его в этой стране, что он испытывает к Кире?
К слову не только Костя близко и тепло общался с Томой. Кира радовалась подруге больше, чем другим посетителям. С этой полненькой веселой женщиной и ее детьми Кира так много смеялась, что врачу приходилось заглядывать в палату и просить Киру Юрьевну вести себя немного тише. «Все-таки это больница, а не бар», – говорил он серьезно.
Косте нравились такие дни и такие визиты, ему нравилось смотреть, как смеется Кира. Впрочем, он уже знал, что следом за этим весельем, за беззаботной радостью, придут апатия и тоска.
Вечером, когда друзья разъедутся, Кира станет совсем не веселой, а молчаливой, подавленной и больной. Она будет закусывать дрожащие губы, смотреть в одну точку и утверждать, что с ней все хорошо.
Костя знал, как сильно Кира скучает по своей привычной жизни, по возможности ездить на экскурсии, ходить, плавать, путешествовать, бегать, гулять в одиночестве.
Мужчина привык к этим перепадам настроения, к моментам, когда Кира снова и снова пытается пошевелить ногой, но ей это не удается. К тому, что она плачет по ночам. К тому, что визиты врача становятся все короче, обещания все сдержаннее, прогнозы все неопределеннее.
– Нужно ждать, – снова и снова повторяет Драган.
Но ждать Кире становится все тяжелее. Она устала от больницы, от неопределенности, от того, что намертво приросла к этой проклятой кровати. Устала даже от Кости с его старательной заботой.
Сколько бы он отдал, чтобы не понимать этого, чтобы что-то изменить? По утрам в отеле Константин читал статьи о зарубежных профессорах, травмах, как у Киры, методах лечения и восстановления. В одном из российских городов он нашел врача, лечившего шахтеров, попавших под завалы, говорили, что этот доктор ставит на ноги даже безнадежных. Костя с большим трудом разыскал знаменитого врача и договорился о консультации, но это ничего не изменило. Доктор, посмотрев Кирину медицинскую карточку, спокойно ответил, что все очень не плохо, и нужно просто подождать.
Костя заскрипел зубами. «Сколько ждать?! Этого никто не знает. Бог даст, ноги оживут и девушка восстановится». Но с Богом Костя был в сложных отношениях, относился к нему скептично и недоверчиво и предпочитал во всем справляться сам, без помощи высших сил. Тем не менее, сейчас можно было только верить в Бога и изо всех сил надеяться на него.
Всякий раз по дороге от клиники до гостиницы и обратно Костя косился на стены христианского храма, и всякий раз отводил глаза, прогоняя мысль зайти. Церкви он не любил. Тем не менее, бездействие доводило Константина до отчаяния. Дни в клинике тянулись медленно и были похожи один на другой.
Глава 8. Пациенты
Первое время в клинике Костя не общался ни с кем из пациентов. Он молча проходил мимо детишек играющих в холле, мимо колясочников совершающих ежедневное путешествие на процедуры, мимо родственников уставших, бледных, заплаканных или наоборот жизнерадостных, звонких, как колокола, рассказывающих всем и каждому об успехах «их» пациентов. Костя отстранялся от них осознанно и решительно, он ничего не хотел знать про чужое горе, чужие судьбы. Тут бы со своей ситуацией разобраться и не сойти с ума.
И все же постепенно, через две-три недели в больнице, Костя полу случайно познакомился с некоторыми гостями реабилитационного центра, узнал их истории, стал чаще поднимать голову, пробегая через холл к лестнице, здороваться.
Как-то утром выходя от Киры, Костя столкнулся с молоденькой, тоненькой девочкой лет двадцати трех – двадцати пяти, она выбежала в слезах из соседней палаты и бросилась вниз по лестнице. Когда Константин спустился со второго этажа и вышел на улицу, девушка рыдала на лавочке возле входа. Несколько секунд мужчина стоял рядом в нерешительности, потом тяжело вздохнул и спросил:
– Лиза? Вас ведь Лиза зовут, да? Я слышал, как вы с Драганом разговаривали. Почему вы плачете, вашему мужу хуже?
Девушка подняла зареванное лицо и покачала головой:
– Нет, не хуже. Просто я ему ношу все эти котлетки паровые из телятины, хожу по рынкам, мясо выбираю, готовлю, бегу сюда с кастрюльками, а он, – она всхлипнула, – сказал, что больше не будет эту гадость есть. Представляете?!
– То есть вы плачете из-за котлет? – Костя невольно хмыкнул.
– Нет, из-за того, что он кричит на меня, и не ест, совсем ничего не ест, понимаете? А я… я боюсь, что он умрет, – Лиза снова заплакала, – ужасно боюсь. Если я не сделаю все возможное, не буду кормить, мыть, поворачивать, раны залечивать, тогда… – она запнулась и в упор посмотрела на Костю. – Вам повезло, ваша жена скоро встанет, будет ходить.
Эти не злые в сущности слова прозвучали, как обвинение. Но Костя только хмыкнул, он уже слышал такое раньше, здесь в клинике, таких как Кира, считали счастливцами, а их родственников лишали права жаловаться. «Вам-то хорошо, у вас есть шанс», – говорили они, даже не представляя, как тяжело изо дня в день дожидаться этого призрачного счастливого шанса.
Пока Костя размышлял об этом, Лиза прижала к груди тоненькие ручки бледные, полупрозрачные с сеточкой венок, закрыла глаза и замерла так, не шевелясь и почти не дыша. Костя смотрел, как на ее щеках появляются потеки туши от слез, и думал, что ему и правда повезло. Он ни разу не видел Лизиного мужа, но слышал от медсестер и врачей, что это самый тяжелый пациент в клинике, которому просто не суждено встать.