Собеседница на том конце, наконец, кладет трубку. Банни смеется в голос.
– Повеса, значит?
– Ну а кто ты, по сути-то?
Кролик отдает телефон, прежде чем заблокировать экран, Банни замечает последнюю страницу, которую Кролик открывала в браузере.
– Литл-Хэм, значит?
– Мой новый знакомец там родился и вырос.
– Угу. А не из Литл-Хэма ли был Майлс, напомни?
– Из Литл-Хэма, – не отпирается Кролик, – но этот Статут сам пошел за мной. Возможно, он знал Майлса, возможно, Майлс рассказывал ему про меня, вот он и заметил. Отреагировал.
– Ты хочешь дать Майлсу еще шанс?
– Да. Да хочу.
– Это ж сколько лет прошло?
– Для него – порядка пятнадцати.
– И ты всерьез думаешь, что вот сейчас-то он все и поймет?
– Да нихера я не думаю, – Банни снова морщится, – но, если не попробую, просто себя сожру. Что? Я живая баба, не забывай. Разве не это мы и пытаемся всем донести? Что мы просто, мать их, люди.
Банни нечего возразить, он вспоминает про капли варенья, снова тянется за салфетками.
– Слушай, а ты не думала о том, что мы специально все усложняем? Что это мы сами не даем никому додуматься до ответа? – спрашивает Банни, вытерев варенье.
– Поясни.
– Что, если на самом деле мы не хотим никакого отключения системы, м? Какой бы там они ни была, мы в этой системе, считай, волшебники. И хоть мы-то с тобой и знаем, как и почему все работает на самом деле, относительно системы мы ходим сквозь стены.
– Бля, эт ты загнул! – Кролик ехидно улыбается, глядя, как Банни снова морщится, – Не, друг Роб, сам посуди, если мы оставим все как есть, то, рано или поздно, за неимением вариантов, нам придется сойтись друг с другом, а такой нежный чистюля, как ты, меня долго не вытерпит. Так что, это явно не в наших интересах!
– Аргумент. – Улыбается Банни и тянется, наконец, за булкой, – Видела Лису?
Кролик грустнеет.
– Видела. Нет больше Лисы, есть Крис Вондер. Нормальная на оба глаза.
– Почему так вышло, Кролик?
– Черт его разберет, Роб. Устала, сдалась? Не думаю, что нашим друзьям на зеленых мерсах это под силу. Мы ведь, такие, как мы, в этой системе не константы. И не баги.
– Уверена?
– Так же, как в том, что ты настоящий, Банни Роб.
На секунду оба замирают, будто прислушиваются к тишине в комнате, в мире. Кажется, они даже не дышат.
– Ну, попробовать стоило, – вздыхает Кролик.
Они допивают чай и доедают остатки варенья с булочками. Обнимаются на прощание. Кролик уходит в ночь, Банни наблюдает в окно, как удаляется от его дома белый помпон. Он так и не заполнил анкету, а она так и не напомнила. Значит, собирается вернуться. Значит ли, что уже и сама в себя не верит?
***
Я не константа и не баг. Выражаясь в терминах этой системы я – переменная. Необозначенная, я вношу хаос в алгоритм. Вношу и, немного, властвую. Но что, если весь алгоритм и был написан ради того, чтобы меня обозначить? Меня, таких, как я. Лиса, Банни Роб, уверена, есть и другие. И, значит, обозначение переменной остановит цикл. Вроде, просто.
«Ты не думала о том, что мы специально все усложняем?» – спросил Банни Роб, когда я приехала в город. Но что толку, если я просто скажу ответ? Переменная не может обозначить сама себя. Слова тут – что-то вроде интерфейса. Нужны только пользователю. Программе плевать, как выглядела кнопка, на которую ты нажал, она воспринимает тебя на уровне нулей и единиц. Слова – те же кнопки. Алгоритм работает на другом уровне. Ведь если ты скажешь «дракон», это не значит, что ты веришь в драконов, верно? Куда тебе до драконов, если не веришь в Кролика.
Много ли веры осталось во мне? В Майлса я уже не верила, Банни, конечно, был прав. Мне просто хотелось его увидеть. Без всякой логики и смысла. Он же славный был, словечки его эти дурацкие, вроде «сечешь?», искорки в глазах, и это ведь он научил меня играть в собак. Жаль, он так ничего и не понял. Или не поверил. Сколько пройдет циклов, прежде чем я и сама перестану в себя верить? Прежде, чем исчезнет Кролик и останется Эстер?
– Куда поворачивать? – спрашиваю я у сидящего рядом Томаса Стаута. Вид у него пришибленный и загруженный. Вижу по глазам – мой.
– Давай прямо, – откликается он. К его дому – налево, я хорошо помню карту города.
– Тебе все равно куда?
– Типа того, – Томас казался мне безнадежным, пока не заорал «Собака!!!» посреди моей философской речи про мужика в костюме пчелы.
– Тогда, может, чаю? – спрашиваю я, поворачивая к дому.
***
Волосы у Кролика оказываются светлые, короткие, мягкие. От них пахнет имбирем и перцем, и этот запах мне почему-то напоминает бесконечные отели, в которых я останавливался, когда много ездил по работе. Надо же, я успел забыть, как когда-то не вылезал из командировок, и каким свободным чувствовал себя в безличных отелях и невесомых самолетах.
У нее все коленки в мелких шрамах. «Если у тебя нет ни одного шрама на коленках, то, черт, что у тебя было за детство?!» Я спрашиваю про каждый. Спрашиваю про родимое пятно под ключицей. «Самое банально пятно на свете. Настолько банальное, что я не могу придумать, на что оно похоже, раздражает ужасно.» А по-моему, на Австралию.
Она заваривает чай и отправляет меня за булочками. Отбирает у меня телефон, когда я предлагаю что-нибудь посмотреть, зашвыривает его под шкаф. Достает с полки альбом с репродукциями картин из галереи Уфиццы, и мы смотрим его. Останавливаемся на каждом развороте: каждый из нас должен придумать по пять фактов о любой из картин, только тогда можно переворачивать страницу.
Она чихает от щекотки.
– Кролик, – шепчу я, когда она засыпает, сжимая мою руку, – ты настоящая?
Кролик вздрагивает, открывает глаза, и я только сейчас замечаю, что они у нее разного цвета: один светло-карий, почти желтый, другой – серый.
– Пока ты не спросил, была настоящая.
Утром мы прощаемся у ее подъезда. Она не предлагает меня подвезти. Я спрашиваю, увидимся ли мы еще, она пожимает плечами, а затем, резко свернув, кажется, опять в стену, исчезает. А я стою один, посреди несущегося куда-то потока людей и не могу понять, когда все испортил.
***
Банни Роб открывает окно и по пожарной лестнице, забирается на крышу. Кролик сидит, завернувшись в его плед, салютует другу термосом.
– Черт, Кролик! – Банни бросается к девушке, берет ее лицо в ладони и разворачивает к себе, встречает удивленный взгляд желтых глаз, таких же, как у него, – Фух, показалось.
– Под плед? – Кролик распахивает объятия, Банни пристраивается рядом, они долго сидят молча, в обнимку. Смотрят на город.
– Кролик, – шепчет Банни, – раз цикл запускается, значит, это кому-нибудь нужно.
– Мне кажется, это и нужно только нам. Не смешно ли, мы можем вертеть этим дурацким миром, как хотим, но прожить не можем, если он не подтвердит наше существование. Рекурсия, что ли?
– Я вообще гуманитарий, Кролик, не грузи мне про свои алгоритмы. Мы обязательно выключим всю эту ересь.
– Уверен?
– Так же, как в том, что ты…
– Ш-ш-ш, не хочу слышать это от тебя, – обрывает его Кролик, – все равно ж не сработает.
***
Томас Стаут возвращается домой, Норма Стаут подает ему котлеты с рисом на ужин.
Майлс едет на заднем сиденье зеленого мерседеса. Куда? Сложный вопрос, учитывая, что он не помнит, откуда.
Два фокусника сидят на крыше.