СОБАКА
Мы едем в город моего детства. Кролик за рулем, у нее взятый в прокате серебристый мерс. Я удивился, узнав, что Кролик не местная. «Приехала бегать,» – поясняет она, ничего, конечно, не прояснив. Насчет себя я тоже удивлен. Не то чтобы я забыл, где родился и вырос, просто долго не вспоминал. Вопрос Кролика «Когда ты переехал?» ставит меня в тупик.
Нам ехать четыре часа, я держу навигатор, потому что у Кролика нет телефона. «Не беру, когда бегаю. Могу и с ним конечно, но силы отнимает.» Кролик спрашивает, где моя тачка, и я отвечаю, что ее в принципе нет, и водить я не умею. Вижу, что она удивлена и досадует на себя за это удивление.
Я делаю вид, что смотрю на дорогу или в телефон, а сам краем глаза смотрю на Кролика. Пальто она сняла, и на ней белая футболка, заправленная в джинсы с высокой талией. Я до сих пор не знаю, какого цвета ее волосы: она никогда не снимает шапку. Вместо зеленого камушка в носу сегодня снова колечко, и это единственное ее украшение, нет ни сережек, ни кулонов на шее, ни колец.
– Костюм фрика сегодня в стирке, – она, конечно, замечает мой взгляд, – ты ведь ждал, что у меня рукава забиты или еще что? – признаваться, что ожидал, стыдно и досадно, – Да ладно, я тоже ожидала, что у тебя будет тачка.
– Вообще, есть кое-что, – она снимает левую руку с руля и протягивает ко мне, растопырив пальцы: на фаланге безымянного набит какой-то шарик, деталей не рассмотреть.
– Что это, фаербол? – неуклюже шучу я.
– Вообще-то, клубок, но твоя версия мне тоже нравится, – Кролик возвращает руку на руль, – Предлагаю играть в собак. Когда-то кто-то из нас видит собаку, он должен кричать: «Собака!», и ему засчитывается очко.
– Какая-то дурацкая игра, разве тут…
– Собака!!! – орет Кролик, и я действительно успеваю заметить рыжую дворнягу на обочине, – один-ноль!
– Случайность.
– Собака!!! Два-ноль.
Я отворачиваюсь к своему окну. Ну какие, к черту, у шоссе…
– Собака! Кролик, там собака! – я тычу пальцем в тощую овчарку.
– Два-один, – признает Кролик. Я пытаюсь вспомнить, когда я последний раз ездил в другой город, просто так, потому что захотелось. С кем-то, с кем интересно разговаривать. Или молчать. Или…
– Собака!!! – орем мы хором. В результате жаркой дискуссии очко присуждается Кролику. Мне хочется взять её за руку, но у мерса механическая коробка, и я не уверен, что мне можно.
– Чем ты хочешь заниматься? – спрашивает Кролик, когда я сравниваю счет в собаках до семи-семи.
– Когда вырасту?
– А вырастешь? – Кролик не подхватывает шутку, – Брось, ты же знаешь.
– Комиксы рисовать, – выдыхаю я.
– А умеешь?
– Да. Я в этом году на день рождения фирмы нарисовал комикс, пародийный. Все так смеялись, знаешь, искренне. И это было приятнее всего. Меня все потом, конечно, хвалили, но счастлив, больше всего счастлив я был в тот момент, когда они просто смеялись.
Кролик улыбается.
– Не спросишь, почему я не брошу работу и не уйду в комиксы?
– А что, от моего вопроса ты так возьмешь и уйдешь?
Её правда.
– А ты?
– Я-то? Я хочу проектировать самолеты. Они классные.
– И почему не проектируешь?
– Кто тебе сказал? Я и проектирую, когда не бегаю.
– Бегаешь?
– Бегаю, – кивает Кролик, с видом человека, которому сейчас в тысячный раз зададут набивший оскомину вопрос, – они говорят «Беги, Кролик», я и бегу.
– Кто – они? – осторожно спрашиваю я, чувствуя, что подбираюсь к тайне, к ключу от мира, который последнее время стал таким странным.
– Чтоб я знала, Статут, чтоб я знала, – вздыхает Кролик. Что-то настораживает меня. Что?
– Стой, я не говорил тебе, как меня зовут.
– У вашей фирмы отличный сайт с фотками и телефонами, – пожимает плечами Кролик, – как вот том анекдоте про Конан Дойля и таксиста, да? Так просто.
– Но у тебя же нет телефона!
– У меня, – делает акцент Кролик, – нет.
Укол ревности так неожиданно силен, что я едва не упускаю из виду…
– Откуда ты вообще знаешь, где я работаю?
– А ничего, что ты первый за мной следил? Скинуть тебя с хвоста и зайти за спину – дело техники.
– Слушай, как ты это делаешь, а? Вроде всему есть объяснение, но меня не покидает ощущение, что вокруг творится какая-то хрень! И что конкретно ты умеешь творить хрень отменную.
– Знаешь, я в детстве смотрела по телеку одну передачу. Ведущий сказал, что сейчас в кадре несколько человек будут передавать друг другу чемодан, и наша задача – посчитать, сколько раз чемодан будет передан. Я так внимательно вперилась в экран, так старалась считать. Насчитала двенадцать, и это был правильный ответ. А потом ведущий сказал, что сейчас снова покажет ту же запись и попросил просто смотреть, не обращать внимания на чемодан. И знаешь, что? Посреди всего этого действа с чемоданом в толпу вышел мужик в костюме пчелы. Вышел, простоял несколько секунд, и ушел. И пока я считала, сколько раз передадут чемодан, я не заметила мужика в костюме пчелы! Понимаешь? Вот я и стараюсь. Замечать. В этом и секрет, и в этом же, отчасти, ключ к той хрени, которая, как ты говоришь…
– Собака!!! – ору я. Кролик вздрагивает, осекается на полуслове, смотрит на меня удивленно, а потом заливается смехом.
– Черт, а ты неплох! Семь-восемь Голодный?
Мы сворачиваем на заправку. Кролик говорит, что обожает дешманскую вредную еду. Она выбирает хот-дог и банку газировки, а я – сырный суп.
– Снова не заплатим? – спрашиваю я, когда мы подходим к кассе.
– Мы – нет, ты заплатишь, – Кролик хлопает меня по плечу и, забрав свой хот-дог, выходит на улицу. Я провожаю ее взглядом и вижу, как рядом с нашим мерсом паркуется точно такой же, только зеленый. Из него никто не выходит.
Кролик сидит на капоте, скрестив ноги, на ней неизменные зеленые носки, ботинки стоят на земле. Следуя ее примеру, я снимаю кроссовки и сажусь рядом. На улице свежо, дует ветер, а куртку я оставил в машине и лезть за ней не хочется. Кролик подсаживается ближе и прижимается ко мне спиной, как тогда, в кинотеатре. Я ем свой суп, он горячий, соленый и, кажется, самый вкусный из всего, что я ел в своей жизни.
– Дорожная еда всегда вкуснее, замечал? – будто слышит мои мысли Кролик.
– Тебе наверное тысячу раз говорили, что ты необычная, – невпопад отвечаю я.
– Говорили, – кивает Кролик, – но это не так. Я делаю, что хочу, и только. А хочу я вполне обычных вещей. Все дело в том, что так форма начинает соответствовать содержанию. Это ты и чувствуешь.
– Дело явно не только в этом. Тот мерс, – я киваю на соседнюю машину, – из него никто не вышел за все время, что он тут стоит.
– Не беспокойся о нём пока.
Я не спрашиваю, знает ли Кролик, что это за мерс. И так вижу: знает. Видимо, считает, что я не пойму. Или я где-то упускаю мужика в костюме пчелы?
В два часа дня мы подъезжаем к дому, где я родился и вырос. Я силюсь узнать двор, скамейки, качели, но они для меня оказываются не роднее любого другого двора. Я бы и не нашел, если бы не вбил точный адрес в навигаторе. Мы подходим к двери в подъезд, я жду, что Кролик откроет ее или наберет хитрый код на домофоне, но она просто ждет, пока кто-нибудь выйдет.
– А ты уверена, что он не переехал? – спрашиваю я, когда мы уже звоним в дверь Майлса.
В этот момент дверь нам открывает какой-то старик. А я же…
– Кролик! – это, все-таки, Майлс. Ему должно быть что-то около сорока пяти, но выглядит он на все шестьдесят. Волосы поседели, лицо заросло неопрятной, тоже седой бородой. Он все еще носит костюм и, кажется, так и не начал мыться. Он не замечает меня, смотрит только на Кролика и, что? Плачет? – Кролик? Ты? Как ты? Ты вообще не изменилась? Как?
– Делаю, что хочу, Майлс, ты же помнишь. Пригласишь войти? – Майлс отступает в сторону, Кролик заходит в квартиру, я – за ней, на меня они оба не обращают внимания. Мы проходим на кухню, Кролик садится на стул, Майлс плюхается прямо у ее ног, я же остаюсь стоять так, чтобы мне были видны лица обоих.
У Майлса во взгляде, тут уж не ошибешься, любовь, тоска, надежда. У Кролика – печаль и, я снова ощущаю укол ревности, нежность. Она протягивает руку, ту, на которой спрятана татуировка, и легко касается щеки Майлса. А он знает про татуировку? Майлс накрывает ее руку своей и я со всей очевидностью осознаю, что о теле Кролика Майлс знает куда больше моего.
– Я ждал тебя. Я снова видел кошку. Почему ты не пришла?
– Ты не справился и в первый раз. Я приходила к другим.
– И он?..
– Она. Нет, как и ты.
– И все повторялось снова?
– Плюс-минус. В этот раз никого не осталось. Так что, все же, очень удачно, что ты видел ту кошку.
Тут Майлс поворачивает голову ко мне, впервые замечает, изучает мое лицо.
– Какой-то из тех пацанов, да? Уж точно не признаю, кто, я и имен не помню. Считали меня психом, слушали, потому что один хрен, больше делать нехрен, – он отворачивается, – как же так вышло, что я ничего не помню, Кролик? Как вышло, что они все стерли?
– Я же говорила тебе. Про мужика в костюме пчелы, помнишь? Дело не в мире, а в способе наблюдения. Не с миром что-то не так. Сломался наш способ смотреть на него, понимаешь?
Кому она это говорит? Майлсу или мне? Я слышу, как к дому подъезжает машина, останавливается, кажется, прямо под окном Майлса.
– Ерунда, Кролик. Ты же помнишь, что они устроили? Просто из-за способа наблюдения, а? Это была почти что война!
– И об этом я тоже тебе говорила. Это не порабощение, это симбиоз. Взаимовыгодный. И защищающий себя.
Окно у Майлса открыто, и мы все хорошо слышим звук открывающихся и закрывающихся автомобильных дверей, шаги по асфальту.
– Это за мной, Кролик, да?
Кролик кивает.
– Кролик, нет! – Майлс хватает её за руку – Кролик, ты… – он осекается на полуслове, силится продолжить фразу, но не может, словно невидимая рука затыкает ему рот.