Колодец

Я не мог объяснить этого чувства, ведь в тоннеле я совершенно точно был один – плотно закрытая тяжелая крышка колодца подтверждала это – однако я чувствовал, что он был наполнен страхом. Самым настоящим, осязаемым. И он все больше овладевал мной.

Через некоторое время я достиг еще одного поворота, поднял фонарь и пригляделся – так и есть, здесь дорога расходилась по двум направлениям. Я убедил себя, что это знак прекратить на сегодня мои исследования подземного хода, и повернул назад.

С того дня я десятки раз спускался в подземный лабиринт. Каждый раз я заходил чуть дальше, чем в предыдущий, исследовал новые переходы и ответвления. Когда развилок и поворотов стало так много, что я не мог удержать их все в голове, я стал брать с собой начерченную мной карту и пунктиром наносил на ней подземные тоннели. Несколько раз я обнаруживал ступени, которые опускали путь все ниже и ниже под толщу земли. Я был уверен, что однажды лабиринт приведет меня к тому, что он так надежно охранял.

В одно из моих подземных путешествий, месяц спустя после первого спуска в колодец, произошло то, чего я так боялся. Я углубился в тоннели уже довольно далеко, когда неожиданно зацепил ногой каменный выступ и выпустил фонарь из рук. Послышался треск разбитого стекла, свет сжался в точку и через долю секунды совсем пропал. Я несколько минут постоял в темноте, пытаясь вспомнить последние повороты, нащупал рукой холодную стену и двинулся вдоль нее. Я преодолевал развилку за развилкой, рисуя в голове карту, которую изучал часами. Мне казалось, что вот-вот должен показаться свет, но его все не было. Через час я уже был уверен, что сбился с пути, возможно, пропустил нужный поворот или ошибся в одном направлений. Меня беспокоило то, что до сих пор на пути мне не попалось ни одной лестницы, а это означало, что я совершил ошибку еще в самом начале движения.

Не было никакого смысла оставаться на месте, поэтому я повернул назад. На этот раз я решил считать шаги до всех поворотов и коридоров. Я запоминал количество и возвращался на развилки, проверяя все возможные варианты. Я старался не думать о том, что будет, если я не смогу найти выход, но после нескольких часов блуждания во тьме от этих мыслей было сложно избавиться. И когда отчаяние почти полностью поглотило меня, я ощутил рукой необычную поверхность, совершенно точно не являющуюся каменной кладкой. Это было железо, более того, я совершенно ясно понял, что нашел дверь, сокрытую в жутком подземном лабиринте. Это обстоятельство нисколько не приблизило меня к спасению из мрачного плена, однако дало возможность занять мысли и немного успокоиться. Я начал вновь считать шаги, на этот раз более сосредоточенно. Один дьявол знает, сколько времени я провел там, внизу, в полном одиночестве. Но вот я ощутил руками воду, стекающую по стенам и почти сразу под ногой раздался всплеск. Возможно, это был тот самый отрезок в самом начале лабиринта, и действительно, за несколькими поворотами я увидел тусклый свет, пробивающийся на дно колодец. Много раз я задумался над тем, как сильно мне повезло. Буквально через несколько минут после того, как я выбрался на поверхность, наступили сумерки. Я не смог бы заметить в тоннеле столь тусклом свете и непременно повернул бы назад, навсегда углубившись во мрак.

Когда я немного пришел в себя и обдумал правила безопасности, которых следовало придерживаться во время моих прогулок в тоннеле, мои мысли вернулись к металлической двери. Было ясно, что лабиринт построен не просто так, но найти на другом конце нечто подобное было для меня полной неожиданностью. Я бросился к карте и начал наносить на нее цифры – количество шагов, повороты и проемы.

Мне хватило двух дней, чтобы вновь отыскать железную дверь. Она была совсем небольшой, сделанной из черного металла, с небольшой замочной скважиной, которую увидишь не сразу. Неясный серебристый силуэт призрачного лица, а сама скважина – темный провал рта, принадлежавший этому лицу.

Я часами просиживал перед дверью, размышляя, что могу найти за ней и хочу ли я этого. Как говорится, некоторые двери лучше не открывать. Но эти размышления были пустыми, пока у меня не было способа проникнуть внутрь. Однажды я принес с собой топор, но не воспользовался им, в последний момент осознав всю бессмысленность этой затеи. Я даже изучил несколько книг по химии, пытаясь выяснить, смогу ли приготовить кислоту, способную прожечь толстый слой металла.

Бесчисленное количество часов потратил я в попытках определить местонахождение двери, перемещаясь по поверхности: измерив все расстояния в тоннелях, я стал отмечать повороты и переходы, оставляя знаки на деревьях. Не стало сюрпризом, что отрезок пути с подтеками воды находился под рекой. Отдельной сложностью оказалось перебраться на другой берег – как я указывал ранее в своих записях, мост был давно разрушен. Имелись и другие мосты – выше и ниже по течению, но я не мог позволить себе каждый день тратить часы на преодоление лишних миль. Таким образом я был вынужден арендовать на лодку.

Лодочная станция находилась в устье реки, недалеко от восточного шоссе на Бэкуотер. По всей видимости, дела у владельца шли не лучшим образом. Все лодки находились на своих местах, нагруженные хламом, и явно использовались не по назначению. Небольшой трактир, установленный для путешествующих на пароходах и баржах, был заколочен. Да вся обстановка внушала состояние обветшалости и глубокой запущенности. Тем удивительнее было то, с каким спокойствием и добродушием ко мне отнесся лодочник, которого я нашел спящим в кресле-качалке на веранде. Он носил черную шляпу, которую он надвинул на лицо, защищаясь от солнца. Под ней обнаружилось скукоженное лицо, будто подгнивший перележавший фрукт, и седые патлы. Но голос его звучал относительно молодо, совсем не как у старика. Он любезно предложил мне стакан бренди и осведомился, откуда я прибыл. Когда я рассказал ему о доме на болотах, лодочник неожиданно спросил меня о прежнем владельце. Он сказал, что тот уехал довольно внезапно, не попрощавшись. По его тону мне прказалось, что в прошлом их связывала какая-то неприятная история. Еще больше меня поразила реакция лодочника на цель моего прибытия. Он искренне удивился, что я пришел к нему арендовать лодку, поинтересовался, с какой целью она мне нужна и рассказал, что у него уже очень давно не было клиентов. Мне показалось, что его интерес ко мне по какой-то причине угас, настроение лодочника резко переменилось. Он выписал необходимые бумаги и освободил для меня одну из лодчонок с потрескавшейся краской. На этом мы распрощались.

Левый берег реки разительно отличался от того, на котором располагалась моя земля. Если на болотах природа казалась опасной и угрожающей, то здесь пейзаж был скорее угрюмым и приводил путника в уныние. Пожухлая трава и бурелом – вот, пожалуй, все, что можно было найти тут. Глаз мой замечал ящериц и других гадов, скрывающихся на бледно-желтом и сером фоне от любопытного гостя. Небольшие болотистые участки на этой стороне скорее напоминали большие лужи и канавы, заросшие камышом, и не представляли никакой опасности. Местность хорошо просматривалась во все стороны на несколько миль. Под ногами непрерывно трещали иссохшие ветви и растения. Достопримечательностью этих мест, в некотором роде, были заброшенные железнодорожные пути, протянувшиеся с юга на север вдоль реки с некоторыми изломами. Они проходили по невысокой насыпи и заканчивались тупиком на юге, в семи или восьми милях от моего дома. Тупик представлял собой каменистый холм, у подножия которого дорога обрывалась, и располагалась вывеска «конец пути». В камне уже начали пробивать путь, по некоторым деталям я догадался, что даже применяли слабую взрывчатку, однако строительство прекратили. Нехватка финансирования или другие причины – я этого не знал. Рельсы значительно помогли мне в поисках ориентиров: теперь я мог помечать расстояния, основываясь на измеренном промежутке между шпалами. Однако погрешность моих расчетов была слишком высока, чтобы с достаточной точностью указать на карте расположение железной двери и попробовать преодолеть ее с помощью лопаты. К тому же я полагал, что сил одного человека не хватит, чтобы прорыть столько глубокий ход, если только помещение за железной дверью не имеет достаточно высокие потолки.

В один из дней я спустился к реке, чтобы переправиться на левый берег и продолжить свои исследования, и заметил нечто странное. Моя лодка будто бы была привязана не совсем на том месте, где я оставлял ее накануне. Я не мог поклясться в этом – берег реки был достаточно извилистым, чтобы ошибиться и принять один выступ за совсем иной, тем более, что в те дни мои мысли постоянно были заняты глубокими размышлениями, и часто я совершал действия автоматически, теряя воспоминания о проведенных часах или даже днях. И все же мне показалось важным проверить мою догадку.

Только один человек мог сделать это. Я решил действовать быстро: первым делом оставил все вещи в доме, затем переправился на другой берег, привязал лодку и быстрым шагом, иногда переходя на бег, направился к ближайшему функционирующему мосту. Уже через час я был в овраге, возле дома Аллена. Жилище его было выстроено из камня и напоминало небольшой замок, по сравнению с ним мой собственный дом больше походил на рыбацкую лачугу. Плющ густо опутал стены со всех сторон, создавая ощущение угнетенности и полного бессилия перед природой. Мне не пришлось ждать долго: Аллен вышел из дома и сразу направился к берегу. Я не ожидал, что моя догадка подтвердится так быстро, но уже через несколько минут стало ясно, что этот человек по неизвестной пока причине действительно следит за моими перемещениями. Как только он увидел, что лодка находится на другом берегу, то сразу направился обратно, взял из дома продолговатый заплечный мешок и двинулся в сторону болот.

Около часа я шел за ним, скрываясь за поваленными деревьями и кустами, почва и настил, присущие болотистым местам, позволяли мне перемещаться практически бесшумно. Аллен сильно забирал вправо, смещаясь от троп, которые я хорошо знал. Это не было похоже на обычные прогулки, которые я сам совершал в первые месяцы после переезда – вскоре стало понятно, что он ищет что-то. Несколько раз он останавливался и предельно внимательно исследовал землю, обычно это происходило на наиболее сухих участках пути. Подобные места Аллен помечал на карте или в блокноте – я находился довольно далеко, чтобы подробно разглядеть его действия. Вскоре мы и вовсе выбрались из леса и прошли около полумили вдоль старой дороги, следы которой практически стерлись. На всем пути я замечал изрядное количество насыпей и перекопанной земли, которая черными клочками выделялась на фоне сухой травы. Я решил, что следовать за Алленом на столь открытом пространстве опасно, поэтому через некоторое время повернул назад к болотам. Здесь я затаился и ждал его возвращения, но, по всей видимости, Аллен добрался назад иным путем.

Всю следующую неделю я провел в попытках узнать, чем на самом деле занимается мой сосед. Однако он вел себя в крайне степени осторожно. В один из вечеров я увидел, как он зашел в небольшую каменную хижину, расположенную возле его дома, и подобрался к ней столько близко, что мог разглядеть происходящее за окном. Аллен в приступе сильнейшего смятения расхаживал из одного конца комнаты в другой, иногда склоняясь над массивным дубовым столом и делая пометки на карте. Я не мог не отметить, что все это имело колоссальное сходство с тем, чем занимался и я. На секунду промелькнула мысль, что Аллен знает о лабиринте, но была тут же отвергнута. Вероятность того, что мы до сих пор не встретились в лабиринте, где любой звук слышен за многими поворотами была ничтожна, к тому же было неясно, почему в таком он ведет раскопки в противоположной стороне от той, в которую уводили тоннели. Я чувствовал, что наши действия связаны, но пока не мог понять, каким именно образом. В последующие дни Аллен вел себя точно так же, как в первый день: заходил далеко в болота и исследовал местность, иногда доставал из мешка лопату и принимался раскапывать землю. Чаще ему хватало нескольких минут, но порой он мог трудиться на одном месте целый день.

Затем произошло событие, которое отвлекло меня от Аллена и перевернуло мое представление о лабиринте. Решив еще раз осмотреть дверь, я пробирался по знакомому пути в тоннеле, но, задумавшись, сделал несколько неверных поворотов и вернулся назад. Выбравшись на поверхность, я нанес новые данные на карту, а затем отправился на левый берег. Немного пройдя вдоль железной дороги, я остановился у путевой развилки. Я смотрел на нее, и мне в голову пришла неожиданная мысль. Я еще раз взглянул на только что нанесенные на бумагу повороты тоннеля и убедился в реальности своей догадки. Что, если я зря решил, будто брожу именно по лабиринту? Что, если железная дверь – это вовсе не то, что скрывал во тьме подземный тоннель? Я заметил, что проходы на плане со временем расходятся все дальше друг от друга, теперь это больше напоминало мне равнозначные разветвления, чем многочисленные ходы, назначение которых – запутать попавшего в тоннель.

Я со всех ног бросился к колодцу. Я понял, что зря прекратил поиски, наткнувшись на дверь. Голова кружилась от мыслей о том, что еще я могу обнаружить под землей. Мое воображение захватывали все более мрачные и ирреальные образы по мере того, как я продолжал свои исследования. За несколько следующих дней, в течении которых я практически не спал, в тоннелях мною были найдены еще четыре двери. А затем я обнаружил то, что фактически открыло путь ко всем тем ужасам, что произошли со мной.

Я наткнулся на один из тоннелей, который заканчивался тупиком. Раньше мне такого не встречалось. Свет фонаря выхватил из темноты глухую стену, и я уже было повернул назад, озадаченный бессмысленностью этого хода, однако вовремя остановился и подошел к стене. Она была вовсе не сплошной. В неглубокой нише располагалось нечто похожее на несгораемый шкаф, который практически сливался с черной каменной кладкой. Я вскрыл его при помощи топора и увидел несколько рядов ключей. Моя догадка оказалась верна. Тоннели были призваны не запутать меня, а разделить в пространстве несколько входов, образуя нечто на подобие подземного хранилища. Один из ключей подошел к той двери, которую я нашел первой. Я приоткрыл ее, но остановился. Здраво рассудив, что долгие часы без сна уже начинают влиять на мою сенсорику, я решил отложить этот шаг в неизвестность по крайней мере до завтрашнего утра, некоторая нервозность в моих движениях и мыслях настораживала – никто не знает, что я встречу за железной дверью, в любом случае мое тело должно быть готово к этому умственно и физически.

Уснуть мне удалось не сразу. Меня посещали мысли самого странного содержания, а уже во сне – пугающие видения, заставлявшие ежечасно просыпаться. Однако к утру мой организм отдохнул в достаточной мере, и я чувствовал, что на этот раз готов к неизвестности. В тоннеле я размышлял о том, почему не открыл дверь вчера – действительно ли это была усталость, или я сам убедил себя в этом? Не был ли страх настоящей причиной моего возвращения? Но возле двери все мои сомнения отпали. Когда я ощутил рукой холодный металл, то почувствовал уверенность и потянул дверь на себя.       Несколько секунд я стоял в недоумении – сперва мне показалось, что за дверью абсолютно ничего нет, но затем я понял, что это была оптическая иллюзия: сумрак был настолько плотным, что казался сплошной стеной. За дверью обнаружился узкий лаз, который вел к ступеням, ведущим вниз. Я перемещался крайне осторожно, осматривая стены и потолок. Мне не хотелось производить лишнего шума, хоть никто и не мог услышать его. Чем дальше я спускался, тем шире становились ступени. Вскоре из узкой лестницы, на которой сложно было развернуться, путь превратился в широкий проход, по бокам которого высилось некоторое подобие колонн. Колонны были покрыты рельефом, который изображал толпу людей, пытающихся взобраться наверх. Они толпились вокруг и старались сбросить друг друга вниз. Я осветил фонарем потолок, и у меня перехватило дыхание от продолжения скульптур: люди добрались до самого потолка и теперь ползли по нему, как пауки, со взглядами, обращенными на меня, и высунутыми наружу неестественно длинными языками. Их глаза казались настоящими, изучающими меня, а некоторые смотрели с явным отвращением и жаждой. Я не мог точно сказать, насколько глубоко спустился, весь путь занял у меня около пяти минут. Я оказался перед еще одной дверью, которая не имела ни замков, ни ручек. Я подошел ближе, чтобы осмотреть ее, и в следующую секунду попятился назад. Дверь с шипением открылась сама, переместившись в толщу стены. Очевидно, здесь использовался некий хитрый механизм. Я перевел дыхание и вошел в темноту, прокладывая путь фонарем.

Я сделал несколько шагов, после чего начал различать очертания довольно большого предмета перед собой. Я обошел вокруг неясной конструкции, внимательно рассматривая каждую деталь, а затем осветил пространство слева и справа. Через несколько минут, когда я пришел в себя, то смог составить относительно полную картину и понял, где именно нахожусь.

Я оказался в помещении гигантских размеров, заполненное рядами узких стеклянных "аквариумов", расположенных на стеллажах. Никто не ответил мне, когда я крикнул, и эхо пронеслось по залу. Выждав несколько минут и успокоив сердцебиение, я двинулся вдоль стеклянных коробов, разглядывая их содержимое. Насколько я мог судить, все они скрывали одни и те же предметы. Книги. Сотни книг находились на полках за стеклом толщиной в несколько дюймов. "Аквариумы" не имели открывающихся створок, поэтому я не смог бы достать книги, однако видел их отчетливо. По всей видимости, тут были собраны сочинения самых разных типов – от богато украшенных золотом томов до потрепанных тетрадей. Это было похоже на чудовищных размеров библиотеку. Похоже, мне выпала возможность прикоснуться к тому, что не в силах осмыслить ни один человек на планете. При всех своих отличиях книги имели одну общую черту – все они выглядели, у меня не находится иного слова, потусторонними. Обложки притягивали к себе нестандартными цветовыми гаммами и изображениями, которые были ни на что не похожи, некоторые из них одновременно притягивали, заставляя смотреть неотрывно, и отталкивали, создавая мрачные и безумные ощущения. Дойдя до конца залы, я так и не смог найти способа добраться до самих книг.

Я был потрясен мыслью, что обнаружил нечто неизмеримо важное. При всем желании я не смог бы объяснить, откуда пришло это чувство, но стоя там, на глубине, в давящей тишине, я был совершенно уверен – то, что я увидел, не принадлежит нашему миру.

Передо мной все еще стояла реальная угроза существования стороннего наблюдателя, хозяина этого поражающего воображение зала. Если предположить, что он находится здесь и каким-то образом может следить за моими перемещениями, то я мог быть попросту заперт в подземной тюрьме или гробнице, в зависимости от того, как будет складываться ситуация. Также я отметил некоторую странность в обстановке, на которую по началу не обратил внимания: в помещении совершенно не было пыли.

Я внимательно осмотрел стены и потолок. Похоже, они были выполнены из неизвестного мне материала, гладкого и не имеющего ни единого шва на стыках. Пол состоял из большого числа квадратных белых пластин. Складывалось впечатление, что этот зал существовал изначально сам по себе, а лабиринт и двери были построены уже позже, чтобы проложить дорогу к нему. Даже колонны, которые встретились при входе, по всей видимости, были выстроены не создателем этого помещения. Его очертания и контуры отличались от всего, что я видел раньше. Здесь присутствовали обычные решения и формы, но они были выполнены в странной манере, похоже, с применением технологий, о которых мне было неизвестно. Подземные тоннели предполагали обнаружить нечто древнее, скрытое временем от глаз человека. Однако этот зал, как и все, что находилось в нем, выглядело совершенно новым. Я уже упомянул, что нигде не было видно пыли. Я также не обнаружил результатов биологического воздействия или сырости. Казалось, это место технически идеально защищено от внешнего мира. Также мне на глаза попалось несколько предметов, назначение которых я не мог понять. Не представлялось возможным даже описать, какой области применения они принадлежат. Здесь совершенно не ощущалось присутствия людей, будто после создания владелец ни разу не заходил в зал. Еще большие вопросы вызывало содержимое тех самых «аквариумов». Кому и для чего понадобилось прятать под землю целую библиотеку? Спустя час я все еще продолжал бродить по залу, не в силах поверить в происходящее. Покинуть зал меня заставило лишь нараставшее чувство усталости и некоторой подавленности совершенно невероятными масштабами моей находки.

Тем вечером я лежал в постели у себя дома и размышлял над тем, что увидел. Заснуть мне так и не удалось. Когда я обнаружил лабиринт, а за тем и дверь, то решил, что непременно заберу себе то, что скрывается за ней. Но теперь я был не уверен в этом решении – неясное чувство опасности наполняло меня вот уже несколько часов, моя находка выходила за рамки не только привычного мира, но и реальности в целом. Я убедил себя в том, что место, в котором я побывал невозможно даже представить в воображении психически здорового человека, однако я знал, что не болен, – но разве не так становятся сумасшедшими? Уже утром я решил, что загляну в содержание книг, а затем непременно вызову полицию и расскажу им историю тоннелей от начала и до конца.

На следующий день я взял с собой кое-что из снаряжения и вновь спустился под землю. Любопытство и осторожность заставили меня вначале осмотреть зал за другой дверью. Я надеялся, что его осмотр даст некоторые ответы или полностью определит назначение помещений. Возможно, его содержимое окажется совершенно другим и заполнит пробелы в целой череде необъяснимых фактов. Конечно, у меня были догадки насчет назначения подземных залов, десятки догадок. Одним из основных было предположение о некоем музее или хранилище ценностей, которое было возведено для сохранения редчайших предметов от уничтожения человеком или природными явлениями. Эту теорию несколько сбивали технологии, примененные для постройки помещения, очевидно, это произошло в самое последнее время. Но в этом случае я не мог объяснить древние тоннели над хранилищем. Однако вскоре все эти вопросы естественным образом отпали, а теории разбила действительность – за второй железной дверью я обнаружил все то же самое. Вход в зал и его содержимое отличалось лишь в деталях – я увидел все те же бесконечные ряды книг за стеклом. Стало понятно, что это вряд ли обычное хранилище, как я предполагал и надеялся: даже если кто-то захотел спасти от неведомой опасности только книги, то откуда взялось такое бесчисленное количество ценных экземпляров. Научное сообщество всего мира не способно было собрать столь обширную коллекцию записей и материалов.

Мне не хватило терпения на еще один тщательный осмотр, и я решил добраться до книг самым очевидным в данной ситуации способом – разбить «аквариумы». Я подошел к крайнему из них, вытащил из рюкзака топор и приготовился ударить так, чтобы вовремя отойти назад, когда осколки посыплются. Включенный фонарь я положил на соседнюю стойку и направил на стекло. Я замахнулся и нанес удар страшной силы, но произошло то, чего я совершенно не ожидал: поверхность выдержала, оттолкнув лезвие назад. От неожиданности топор вылетел у меня из рук, оставив неприятную вибрацию в суставах, вызванную столь резким изменением траектории движения. Я оглядел стекло – по всей видимости, оно было изготовлено по неизвестной мне технологии. Царапины на поверхности остались, но не было никакой надежды на появление трещин, материал был крайне прочным, более напоминавшем прозрачный металл. Это заставило меня еще раз задуматься о техническом превосходстве людей, создавших это место и натолкнуло на мысль, что способ открыть «аквариумы» нужно искать в ином направлении. Я двинулся вдоль стеллажей. В проходе между двумя соседними рядами первой секции я нашел то, что искал: необычный механизм располагался на вершине тонкой подставки, завершавшейся утолщением шарообразной формы.

Я догадался, что это некоторое подобие каталога. На механизме присутствовали небольшие переключатели, а также были указаны номера секций и блоков. Я выбрал один из указателей и передвинул рычаг. Я почувствовал, как у меня под ногами что-то зашумело и залязгало. Я сел на колени и всмотрелся в пол – под пластинами работали недоступные моему взгляду механизмы. Спустя секунду переднее стекло одной из ячеек бесшумно поползло вниз. Я подошел ближе и взял книгу в руки. Обложка ее была сделана из черной кожи и не содержала ни единой надписи, посередине был закреплен металлический знак морского якоря, по всей видимости, бронзовый. Это был судовой журнал грузового корабля «», который вел некий Генри Саутгейт. Даты указывали на середину семнадцатого века. Записи прекрасно сохранились. Можно было подумать, что журнал поместили сюда только вчера. ГАЗ ДЛЯ СОХРАННОСТИ ЧЕРНИЛ. Я решил забрать рукопись с собой и внимательно изучить.

Вечером я устроился в кресле в гостиной и принялся читать. Мне предстояло понять, попал ли этот документ в таинственную библиотеку из-за своей исторической ценности или из-за самого содержания. Я предполагал, что ответ на этот вопрос будет первым, что хоть сколько-нибудь приблизит меня к разгадке происходящий событий.

В основном журнал содержал обычные для таких документов сведения: список команды, даты, курс, направление и скорость ветра, – однако на одной из последних страниц я обнаружил запись о происшествии, которое повергло Генри в состояние сильнейшего потрясения, а меня привело в глубокую задумчивость.

Судно следовало из Ливерпуля в Лиссабон. Погода на всем продолжении пути стояла благоприятная, и команда без проблем преодолела самые опасные участки пути. Если верить записи, 23 апреля 1673 года один из матросов, двадцати трехлетний Дерик Холлидэй, упал за борт и провел в воде около двадцати минут, пока товарищи не вытащили его. После спасения он потерял сознание и почти сутки провел в койке под наблюдением судового врача, который сразу же отметил состояние больного как «крайне необычное и нестабильное, представляющее высокий интерес для медицинского сообщества». Время от времени глаза пострадавшего открывались и закатывались, обнажая белки, однако по всем остальным признакам несчастный продолжал спать. В середине ночи у Холлидэя начался приступ. Он трясся и задыхался, корчась в чудовищных муках, а после обильно откашлял из легких морскую воду, хотя после его пребывания за бортом прошло уже более двенадцати часов. Это сильно насторожило врача, но то, что произошло дальше, вызвало на корабле настоящую панику. Утром Дерик очнулся и выглядел вполне здоровым, пока не заговорил. Первым страшную перемену в матросе заметил судовой кок, который принес в каюту завтрак к восьми часам. По многочисленным подтверждениями членов команды, в восемь пятнадцать кок выскочил на палубу в приступе сильнейшего смятения и испуга, не в силах что-либо объяснить и лишь указывая на каюту дрожащей рукой, гримаса на его лице выражала крайнюю душевную нестабильность. В каюту были приглашены капитан, врач и несколько человек из командного состава. Вскоре стала ясна причина столь странного поведения кока. Выяснилось, что спасенный не может произнести на английском языке ни единого слова, но зато свободно изъясняется на немецком, которого раньше никогда не знал и даже не слышал. При этом он не узнавал команду и, по-видимому, не помнил ничего из того, что с ним произошло, пытался объясниться, но никто не понимал его. На корабле не было ни одного человека, знавшего немецкий в достаточной степени, чтобы перевести слова пострадавшего. Врач удалился в свою каюту для размышлений, но было понятно, что он не в силах помочь или объяснить произошедшее. Через несколько часов доверенный Саутгейта сообщил ему, что среди матросов назревают недобрые настроения, вызванные страхом и полной необъяснимостью ситуации. Капитан распорядился выставить около каюты больного охрану из трех надежных людей, но вскоре выяснилось, что потребность в ней отпала – к полудню Дерик Холлидэй был заколот в своей каюте неизвестным. Уже после погребения тела Саутгейт записал в журнале показания матросов, которые с каждым часом становились все более путаней, начале всплывать новые подробности. Многие из них были явно надуманы или появились в результате склонности к преувеличению в стрессовой ситуации и предвзятости в отношении необычных явлений на воде, свойственной многим морякам. К вечеру люди совершенно распалились и начали нести полнейший вздор, поэтому Саутгейт был вынужден прекратить допрос. Капитан обратил внимание лишь на два обстоятельства, на которые указали доверенные люди. Сразу двое отмечали, что во время падения в воду, вокруг Холлидэя наблюдалось пятно, несколько отличавшееся по цвету от остальной части океана, оно будто имело пепельный оттенок. Еще один из офицеров заявил, что заметил в лице Дерика некоторое отличие и несколько позже решил, что у того изменился цвет глаз, хоть поклясться он в этом не мог. В одной из последних записей в журнале отмечалось, что большая часть команды, включая врача, до конца путешествия находилась в состоянии сильнейшей депрессии, а после прибытия судна в порт отказалась от продолжения плавания и сошла на берег.

Посреди ночи я все еще находился под впечатлением от прочитанного и не мог уснуть. Я накинул плащ и вышел немного пройтись вдоль берега. Меня занимал вопрос – является ли жуткое происшествие, описанное на страницах бортового журнала, причиной помещения книги в библиотеку? Необходимо было понять принцип, по которому создатель поместил в свою коллекцию именно эти рукописи. Возможная разгадка так занимала меня, что я решил немедленно спуститься вниз и взять еще несколько книг, не дожидаясь восхода солнца. К тому же документ показался мне настолько необычным, что я попросту не мог отказаться взять из библиотеки следующую книгу. Во время чтения у меня возникло странное чувство, будто теперь я знаю частицу того, что известно очень немногим людям на планте. Это чувство волновало и захватывало, пробуждая во мне доселе неведомые мне самому чувства и ощущения. История была во всех смыслах невероятной, однако журнал не создавал впечатления подделки или глупой выдумки для простаков. Это было мое мнение. Во время чтения я буквально почувствовал страх и панику капитана судна, его полное бессилие. Существовала вероятность массового помешательства или неверной интерпретации происходящего, но чувства этого человека были подлинными. Во всяком случае, записи заслуживали самого пристального внимания.