Колодец

На второй день грозы мне показалось, что начался мелкий град – таким сильным был стук по стеклу. Я подошел к окну и внимательно пригляделся, молния осветила двор, и я в ужасе попятился и осел на пол – с другой стороны стекла на меня смотрело мертвенное лицо в капюшоне. Лишь через минуту я осознал, что произошло, и поспешил открыть входную дверь. Как только я поднял засов, в дом ввалился человек, невероятно худой и высокий, кожа плотно обтягивала его лицо, он был молод, не больше двадцати шести лет. В глазах читалась некоторая болезненность, однако движения его были уверенными и спокойными. Вода струями стекала с его черного плаща, смешиваясь с грязью, налипшей на высокие сапоги. Под сопротивлением ветра он закрыл дверь и обернулся ко мне: «Меня зовут Аллен. Я живу в старом доме за оврагом. Позвольте я объясню, почему вломился к вам». Он повесил плащ в коридоре и снял обувь. При худобе лица он оказался довольно хорошо сложен. Я сделал вывод, что он проходил военную подготовку или даже принимал непосредственное участие в боевых действиях. Из его рассказа следовало, что он решил добраться до города, когда буря немного утихла, но шторм разразился с новой силой и полностью затопил овраг. Аллен побоялся искать обходной путь в темноте, и решил зайти ко мне, так как часто в последнее время видел свет в моем доме. К счастью, он не пытался навязать разговор, лишь попросил стул, на котором он сможет дождаться утра – от дивана он отказался.

Я находился в некотором замешательстве. Следовало ли мне подняться к себе или остаться сидеть с ним? Я уже был не рад, что впустил его, но что мне оставалось делать – он совершенно точно знал, что я нахожусь дома. Не мог же я просто не открыть дверь. Я не хотел оставлять его здесь одного, но и сидеть с ним всю ночь не собирался. Ситуацию осложняла подозрительная молчаливость Аллена. Я сам был неразговорчив, но не в такой степени. Его пристальный взгляд с каждой минутой казался все подозрительней. Неужели он ждал, когда я уйду? Я пытался смотреть в окно, но боковым зрением постоянно видел, как он, абсолютно не шевелясь, смотрит прямо на меня. Наконец я решил, что чрезмерно волнуюсь и поднялся в свою комнату. Я лежал пытался расслышать в ночной тишине какой-нибудь шум, доносящийся снизу, но в доме было мертвенно тихо. Это должно было немного меня успокоить, но на деле лишь добавило сомнений и заставило нервничать еще больше. Я вновь попытался отвлечься от тревожных мыслей, но через некоторое время чувство скрытой подозрительности заставило меня вновь спуститься к ночному гостю. Я не смог бы уснуть, зная, что в доме находится незнакомый мне человек, к тому же со столь угрюмым поведением и характером. Тем более, что я не до конца поверил в его историю, – я не помнил, чтобы буря затихала хоть на минуту за последние сутки. В какой же тогда момент он решил выбраться в город? И все же попросить его уйти я не мог, теперь уже из чувства страха перед его реакцией.

Я спустился и сел в кресло напротив Аллена. Он по-прежнему не пытался заговорить, лишь смотрел на меня или в окно. Кажется, он сам понимал, что пугает меня. Дождь за окном пошел со страшной силой, крупные капли дробью обрушивались на стекло. Теперь вместо фигур за окном я видел лишь смутные тени и самые общие очертания ландшафта. Вспышки молний не освещали сад, а только погружали его в белое марево, будто дым окутал все вокруг. Обычно, мне хорошо спится в такую погоду, но сейчас я был возбужден, словно пробежал несколько километров. Один раз Аллен не смог сохранить спокойствие на невозмутимом лице. Я встал, чтобы пройтись и немного размять ноги, и тут же в комнате на другом конце дома раздался неопределенный шум, частично заглушенный бурей, но достаточно отчетливый. Мой гость резко обернулся, а затем посмотрел на меня и спросил, есть ли кто-то еще в доме. Я объяснил ему хитрую систему, которая создавала неприятное ощущение присутствия. Я сразу понял, что Аллен не поверил мне. Он повернулся на кресле в пол оборота. Надо думать, чтобы следить за происходящим в коридоре, его глаза начали настороженно и даже с некоторым беспокойством обшаривать комнату. Я почувствовал себя увереннее. Казалось, будто мы поменялись с ним ролями. Раньше у меня создавалось впечатление, что я впустил к себе в дом маньяка. Теперь же он чувствовал, что оказался в доме, в котором творится нечто странное. С этого момента напряжение в комнате стало предельным.

Так мы и просидели до самого рассвета, не сказав друг другу больше ни слова. А затем он поднялся, пожал мне руку и вышел из дома. Гроза еще продолжалась, но при дневном свете он мог обойти овраг по болотистой местности.

Дождь закончился также внезапно, как и начался. Я выждал несколько дней, пока просохнет почва и начал готовиться к спуску в колодец. Я не боялся спускаться в него – нахлынувший на меня в первый раз страх был не более чем игрой больного воображения, я это понимал. Боялся я того, что, спустившись, мне не хватит сил выбраться обратно. Я представил, как в изнеможении зову на помощь, как мое тело от голода начинает медленно пожирать само себя. Несколько дней я потратил, чтобы разобраться с хитроумными узлами и научиться крепко вязать их. Наконец я решился.

Веревка была закреплена за прочную сосну, я натянул ее, удобнее перехватил фонарь и начал спускаться. Стены колодца оказались сильно выщерблены, поэтому ноги не скользили. Я делал шаги осторожно, стараясь не наступить в мерзкую живность, скрывающуюся в мхе и побегах, всякий раз подсвечивая выступы фонарем. Я спустился уже футов на восемьдесят, мышцы становились твердыми и неподатливыми. Я пытался разглядеть дно в электрическом свете фонаря, но раз за разом мне это не удавалось. Осторожный шаг, еще, еще. Какого же было мое изумление, когда веревка закончилась, а я так и не смог достать дна. Теперь у меня не было возможности передохнуть и расслабить мышцы рук, я поочередно давал им отдохнуть, удерживая фонарь и веревку второй рукой, но времени оставалось все меньше – необходимо было сейчас же ползти вверх. Я бросил фонарь, в смятении даже не посмотрев, как долго он будет падать. Руки были словно чужие, зажмурившись, я по инерции подтягивался, зная: если хоть на секунду остановлюсь, то уже не смогу продолжить путь. Веревка обжигала ладонь. Наконец я уцепился пальцами за холодный камень и, подтянув в последний раз свое тело, перевалился за край.

Я лежал на спине, а ладони опустил на прохладную траву, серые неподвижные облака плыли надо мной. Сам дьявол потащил меня в эту яму. Второй раз за осень я чуть не погиб, но уже тогда навязчивая идея поселилась у меня в голове – я захотел во что бы то ни стало узнать, как глубока чертова нора.

Тем не менее, дальнейшие действия мне пришлось отложить почти до середины весны. Пасмурным ноябрьским утром я проснулся и увидел за окном клочья мокрого снега, что несколько смешало мои планы. Зимой я был занят судебным процессом, детали которого я не хотел бы разглашать на этих страницах, но смею вас заверить – ничего ужасного я не совершил. Скажу лишь, что мой отъезд из Лондона был отчасти связан с этим запутанным делом. Мне пришлось несколько раз съездить в столицу, чтобы присутствовать на судебных заседаниях. В середине февраля дело завершилось моей победой, впрочем, у меня не было никаких сомнений в подобном исходе.

Я отправился в город, чтобы заказать на заводе лестницу специальной конструкции. Я полагал, что по ней можно будет безопасно спуститься вниз. Впервые мне удалось осмотреть город – предприятие располагалось на другой стороне, поэтому добираться до него пришлось по десяткам улиц и улочек, по мостам и через тоннели. В центре располагалось несколько правительственных зданий, суд и множество пабов. Постройки теснились, будто нависали друг над другом, оставляя для проулков между ними не больше ярда. Здесь преобладали трехэтажные дома. Здания под светом осеннего дождливого неба приобретали серо-голубой оттенок, мостовые были усыпаны красными и бурыми листьями. Не было почти никаких звуков, кроме завываний ветра. Я услышал, как бьют часы на башне. У меня вдруг возникло тревожное ощущение, что они не отбивают час, а отсчитывают оставшееся время. Черные силуэты птиц закружились и закричали над замолкшей башней. Я на минуту закрыл глаза, чтобы освободиться от неприятного чувства. Городок был наводнен мелкими магазинчиками и лавками. Одна из таких лавчонок на главной улице привлекла мое внимание, точнее, внимание привлек торговец, а уже после я обратил внимание на товар. Человек за стеклом, уже не молодой, сидел за прилавком и держал в руках нож с необычным лезвием, имеющим множественные зазубрины различного размера. Я заметил недобрый блеск в глазах старика. Он был полностью поглощен работой и не замечал меня. С краю от прилавка, в тени, стояли еще люди, по всей видимости, смотрели за работой мастера. Когда я вошел, он лишь мельком взглянул на меня и продолжил свое дело. Я подошел ближе. Торговец вырезал из дерева небольшую фигурку. Это было изображение существа, самого необычного из всех, что мне доводилось видеть. Оно было отвратительно толстым и непропорциональным. Огромный живот почти полностью скрывал короткие ноги, руки едва доставали до груди и вместо пальцев имели безобразные отростки. Голова и шея были вроде бы человеческими, но лицо полностью сглаживало это впечатление: у существа не было глаз, носа и ушей, рот был расположен выше, чем у человека, почти в центре головы, и был полностью лишен зубов и губ – лишь черный провал и мерзкий язык. Я с отвращением отстранился и повернулся, ища поддержки у стоящих в углу людей, и вздрогнул от неожиданности. Это были вовсе не люди, а фигуры из дерева, выполненные в человеческий рост, такие же отвратительные и пугающие. Я осмотрелся. Лавка была наполнена статуэтками самых разных форм и размеров. Их черты были выточены с потрясающей точностью, каждый изгиб был тщательно продуман и исполнен великолепно. Но невероятного вида конечности и лица заставляли думать только о внутреннем уродстве создателя этих идолов. Я поспешил покинуть лавку, старик не обратил на мою реакцию и уход никакого внимания.

Не смотря на обилие общественных заведений, людей на улице было немного, а те, кого я встречал, были глубоко погружены в себя и имели внешность самую невыразительную, в их лицах было привычное осеннее уныние. Сонный город. Сколько таких можно встретить в северной части Англии. Жизнь здесь течет так медленно, что хочется спать, один день в точности похож на другой. Однако я заметил и нечто иное в выражении их лиц и вообще в чертах города. Будто неясная тревога нависла над городом, когда ничего произойти не должно, но все же ты всегда ожидаешь чего-то, всегда чувствуешь далекую угрозу из забытого сна.

Пройдя еще несколько кварталов, я решил узнать дорогу у кого-нибудь из прохожих, но, похоже, пронизывающий ветер разогнал всех жителей по домам. Я прошел через несколько арок, скрытых стволами деревьев, повернул на северо-восток и преодолел еще несколько вытянутых домов. В конце улицы обнаружилась вывеска, которую я искал.

 Когда я изложил свою просьбу, меня пригласили пройти внутрь и подождать некоего мистера Форда. С ним я обсудил все детали моего необычного заказа и сроки изготовления. Форд хотел узнать, для чего мне требуется лестница подобной конструкции, но видя мое явное нежелание разглашать детали, оставил свои расспросы. Он сразу понял, что я не местный. Мы немного поговорили о городе и людях, населяющих его, я рассказал ему о своей жизни в Лондоне. Я с сожалением заметил, что непогода за окном перерастает в настоящий шторм и расспросил инженера о возможностях для ночлега. Он указал на карте несколько гостиниц, расположенных по большей части в центре города, и отметил лучшие, на его взгляд. Я поблагодарил Форда и отправился в центр. Дождь перерастал в настоящий ливень, усиливаясь с каждой минутой.

Я искал гостиницу "Старый вяз". Я запросил номер на одного и заполнил карточку у стойки, указав имя и место проживания. Номер на третьем этаже был прибран, однако его ни в коем случае нельзя было назвать уютным или комфортным. Комната была оформлена в серых тонах, но при этом на полу обнаружился ковер нелепой яркой расцветки. Расстояние между кроватью и стеной было невообразимо узким. Я хотел передвинуть кровать, но она оказалась прикручена к полу, как и вся остальная мебель в помещении, даже кружка крепилась к столу на цепочке. Меня неприятно удивило еще одно обстоятельство: по неизвестной причине смежная дверь в соседний номер располагалась в моей ванной комнате. Это не имело особого значения, ведь я не собирался принимать здесь душ, но выглядело довольно странно и наводило на неприятные мысли. На стенах возле труб виднелись пятна грязных потеков, в некоторых местах перераставших в плесневые очаги, обои съеживались полосами от многократных затоплений с верхнего этажа. В довершении всего этого беспорядка стена соседнего здания была расположена так близко к окну, что я мог бы дотянуться до нее, не прилагая никаких усилий.

      Я не хотел оставаться в этом номере, поэтому спустился вниз и отправился в бар, расположенный напротив через несколько проулков от гостиницы, несколько раньше обычного для меня времени ужина. На улице бушевал ураган, ветер ударил мне в лицо, а затем сразу в спину, вращающиеся в потоках ветра струи дождя заливали как снизу, так и сверху.  За несколько минут, проведенных под открытым небом, я вымок практически насквозь. Дверную ручку я нащупал уже вслепую.

Я занял столик в углу, с меня ручьями стекала мутная вода. В заведении уже собирался народ. Через несколько минут после моего прибытия посетители стали слишком уж часто поглядывать на меня. Я ловил их взгляды, но не мог понять, что они выражали. Однако это было не обычное любопытство. Вскоре один из них подошел к барной стойке и перекинулся парой слов с барменом, вернулся на место и о чем-то в пол голоса заговорил с товарищами. Мне принесли мой заказ: жареные свиные ребра с картофелем и стакан воды. Я понял, что не могу съесть ни кусочка, когда за мной пристально наблюдают столько людей. Я хотел подойти к ним и открыто спросить, в чем дело, но слишком боялся. В конце концов я встал и удалился в уборную.  Когда я выходил, то услышал разговор на повышенных тонах. Я немедленно спрятался за углом и прислушался. Говорили обо мне, точнее, в большей степени о месте, в котором я поселился. Я понял, что местные жители боятся земель, расположенных у болот. Один из голосов уговаривал остальных подойти ко мне и узнать, зачем я явился, другой отговаривал, но не слишком убедительно. Когда первый заговорил о том, что можно наведаться ко мне в гостиничный номер, чтобы обсудить все без свидетелей, я решил, что это становится действительно опасным. В сложившейся обстановке я не хотел бы отвечать на вопросы о цели моего прибытия. Я чувствовал, что местные могут повести себя неадекватно, услышав о необычном колодце, найденном на "нехорошей земле". Решение следовало принять быстро. Вместо общего зала я проскользнул в боковое помещение, в котором увидел прямоугольник окна. Через минуту я уже был снаружи. За ужин я расплатился заранее, поэтому не было причины беспокоиться. А вот в гостиницу придется возвращаться. Я оставил в номере некоторые свои вещи. Когда я огибал здание паба, то увидел в окно, что народ столпился у двери в уборную. Через несколько мгновений недоумение на их лицах сменилось озлобленностью и яростью. Я не стал дожидаться, когда они начнут действовать, и побежал к гостинице. В шуме дождя я услышал за спиной многократный стук двери паба. Я решил сразу бежать домой, как только заберу свои вещи.

Я несколько заплутал в непривычной обстановке, поэтому сделал лишний крюк по косым улочкам. Если мои преследователи двинулись сразу к гостинице, то у них был шанс перехватить меня уже у входа. Я уже жалел, что победал от них. В конце концов, я не престуник, чтобы скрываться. Мне всего лишь не хотелось отвечать на неудобные вопросы. Однако останавливаться было поздно: для этих людей бегство означало признание вины. Вход был свободен. Я проскользнул внутрь и постарался как можно спокойнее пройти мимо стойки смотрителя. Он попросил меня не пачкать полы, поэтому я вынужден был потратить несколько секунд, чтобы вытереть ноги и отряхнуть воду с плаща. Шум снизу я услышал, уже когда открыл дверь в свою комнату. На сбор вещей хватило десяти секунд. Около десятка ног застучали по лестнице в коридоре. Я запер дверь и бросился к окну. Спрыгнуть с третьего этажа, не сломав ноги, было вполне реально, но стена соседнего здания находилась так близко, что во время падения я непременно задел бы ее и и непременно упал бы не так, как расчитывал. Оставалось только осторожно спускаться по мокрой стене, держась руками за обе стороны. Я забрался на подоконник и уже готов был вылезти наружу, когда в голову мне пришла сумасшедшая мысль. Я бросился в ванную, окрыл задвижку со своей стороны и толкнул смежную дверь. Она оказалась закрыта. Возвращаться к окну уже не было времени – в дверь моего номера уже стучали – поэтому я ударил дверь поечом. Послышался тихий стук: петля с той стороны вылетела и и упала на пол. Я прошел в чужую ванную и плотно прикрыл за собой дверь. В номере кто-то был, я сразу услышал в соседней комнате приглушенные голоса. Походе, за шумом дождя они не слышали криков в холле. Мне оставалось лишь осторожно выбраться из номера, чтобы меня не услышали. Я приоткрыл дверь и, убедившись, что в коридоре пусто, проскользнул туда. Мне показалось, что голоса приближаются, поэтому я сразу двинулся к выходу в холл. Я накинул плащ как можно выше на голову,скрыл лицо за высокими отворотами и быстрым шагом двинулся к лестнице. У меня было сильное желание обернуться и посмотреть, что происходит возле моей двери, но я переборол себя, ни разу даже не подняв голову. Я не знал, двинулисся ли кто-то за мной вниз. Выбравшись на улицу, я побежал в том направлении, куда не выходили окна гостиницы.

В потоках ливня я с трудом различал местность перед собой, поэтому несколько раз оказывался в тупиках или на задворках чужих садов. Я боялся повредить конечности, споткнувшись или упав в овраг, и вскоре перешел на шаг. Холодная мокрая одежда прилипла к телу, но я этого не замечал – сердце все еще колотилось, больше от страха, чем от бега. Пару раз я будто бы слышал крики, но даже не мог определить, доносятся они сзади или спереди, поэтому лишь озирался, вглядываясь во мглу. Я прошел мимо церкви, нескольких пабов, повернул к жилым домам. Вокзал должен был быть совсем рядом, но я не мог отыскать его в непроглядной темноте. Тем не менее, я считал, что принял верное решение, сбежав от не в меру назойливых жителей города. Я не мог объяснить их страх перед болотами, и не думал, что хочу знать всю правду. Мне показалось, что я выбрался на нужную мне площадь, но затем узнал дома, мимо которых уже проходил минут двадцать назад. На ближайшем повороте я направился немного севернее. Преодолев несколько старых ангаров, я вышел к городскому кладбищу и обогнул его по Северной и восточной стороне, чтобы не пробираться в ливень по разрыхленной земле среди надгробий. Минут через десять я наконец увидел вокзал – отсюда я знал дорогу на много лучше. Вскоре я уже пересек знакомые мне поля и вышел к берегу реки. Гроза на открытом пространстве ощущалась гораздо ближе. Среди каменных строений вспышки кажутся чем-то чужим и далеким, здесь же молнии сверкали над самой головой и несли опасность. Я был перепачкан в глине и грязи, в промокшие ботинки забивался песок. Я изгибе реки я попытался срезать путь через заросли, но сильно ободрал лицо и своевременно решил вернуться назад. В белом свете молний рыбацкая деревня выглядела по истине ужасающе и вселяла какой-то первобытный страх своими темными очертаниями и зловещей геометрией. Наконец я забрался на склон, разделявший мою землю и берег. Я вскарабкался на него, загребая руками грязь и увязая в глине. Перед тем, как войти в дом, я снял с себя всю одежду и бросил у входа. Несколько дней после моего путешествия мне нездоровилось – я непрерывно чувствовал слабость и озноб – а ночью снились кошмары. Мне снилось, что я тону в реке или озере, нечто тяжелое тянуло меня вниз, а на поверхности я видел тени людей, стоящих над водой и наблюдающих за тем, как я опускаюсь все ниже, на самую глубину. А затем, когда я уже был почти у дна, их очертания расплылись и приобрели вид невероятных чудовищ, вид которых сложно передать человеческим языком.

Зимой я не имел возможности наблюдать за причудливой живностью, населяющей здешние места, поэтому мой интерес временно обратился к чтению.

Я взял в городе газеты за несколько предыдущих лет, чтобы читать перед сном. В основном писали о войне, хотя она уже несколько лет как закончилась. Сейчас все, так или иначе, сводилось к войне. На ее последствия списывали все, что угодно, и люди охотно принимали это на веру. До сих пор толпы демобилизованных не могли найти работу, эти люди, ушедшие на фронт еще юными, не могли психологически приспособиться к мирной жизни. Лига Наций утрясала суматоху, вызванную переделом земель и последствиями разрушений. Эта паршивая организация не может договориться о едином флаге или символе, хотя это обсуждается чуть ли не на каждом заседании. Что уж говорить об объединении народов, массовом разоружении и правах граждан. Тем не менее с 1920го года в нее вступило уже несколько десятков стран, а совсем недавно присоединились Эфиопия и Ирландия. Сложно было поверить, что эта война была последней, и скоро нас ждет вечный мир. Скорее уж это только начало настоящей бойни, первое звено в чудовищной цепи. Крупные войны начинаются через одно-два поколения, и ни один человек или организация не в силах это остановить.

В больший степени меня интересовали происшествия, такие как землетрясение, случившееся первого сентября в Японии. Я давно не следил за новостями, поэтому ничего не знал о нем. Писали о сотнях тысяч погибших, Токио и Йокагама были полностью разрушены. Похоже, эпицентр находился в море, возле острова Осима. Волны цунами уничтожили все прибрежные поселения, а затем подземные толчки и многочисленные пожары стерли с лица планеты города вместе с населением. На фоне прочитанных недавно статей о новых цифрах, характеризующих военные потери в мировой войне, я невольно задумался, насколько слаб человек. Люди умирали на полях сражений четыре долгих выматывающих года. Землетрясение убило всех за двое суток. Однажды, когда человек станет равносилен природе, мир погрузится в хаос.

В США уже несколько лет действовал "сухой закон". Сложно даже представить степень беспорядка, который теперь там творится. Число преступных организаций росло с каждым днем, коррупция среди полиции превысила все допустимые нормы.

Разрасталась автомобильная промышленность, люди перебирались в большие города, развивалась индустрия цветного и звукового кино, в мире стал чрезвычайно популярен спорт.

Газеты быстро наскучили, и меня захватили статьи из новейших областей физики, которые, надо признать, порой приводили меня в оцепенение. Страх совсем иного свойства, чем тот, который человек чувствует, оказавшись во мраке посреди смертельных болот.

Математические формулы всегда вызывали во мне тревожные настроения. Возможно, я полагал, что в мире существует нечто неосязаемое и темное. Оно терпеливо ждет своего часа, а ученые своими научными изысканиями приоткрывают дверь к этому "нечто", не осознавая, что творят на самом деле. Каждая открытая формула или метод будто приближает нас к самому краю пропасти, за которым скрывает правда вместе с концом всего. Открытия в области физики пугают больше всего, всякий раз завершая виток спирали времени и неуклонно поднимая нас, людей, к самой ее вершине. В каждую эпоху у людей появлялись дикие фантазии, граничащие с безумием, но через столетие или два гениальный ученый воплощал их в жизнь, а затем они уходили в прошлое, забытые всеми на свете. Так повторяется из раза в раз. Невольно возникает вопрос: открываем ли мы будущее, потому что оно возможно, или мы сами выбираем то, что возможно во вселенной, а что нет? Что будет, когда мы поднимемся на самую вершину спирали или научимся как подниматься, так и спускаться? А если у спирали нет конца? ЗАМЕНИТЬ СПИРАЛЬ НА ПРЯМУЮ ВРЕМЕНИ

Если отвлечься от смысла, который несут формулы, и рассматривать их только как запись на другом языке, то математические символы и знаки всегда, алфавит этого языка, кажутся в некотором смысле устрашающими. Создается ощущение, что язык этот древний, как сама вселенная, и пришел явно не из нашего мира. За каждой формулой стоит своя история, обычно не самая светлая, однако внушающая трепет и уважение. Я впитывал информацию, которую упустил за несколько последних лет. В смысл формулировок и формул я мне вникнуть не удавалось, но я воспринимал общую картину. Физика двигалась к объединению, к общим для всех разделов теориям и описаниям. Теперь можно было неразрывно друг от друга рассматривать такие понятия, как гравитация и геометрия, масса и энергия, вещества и излучения, пространства и времени. О знаменитой теории Эйнштейна слышал даже такой дремучий в этом направлении человек, как я. Стало известно, что существует возможность ускорить или замедлить само время. Одно дело услышать об этом за случайным разговором в баре и совсем другое – прочитать самому и осознать всю глубину и непостижимость этого явления. Резерфорд показал, что атом более не является мельчайшей частицей, а немного позже обнаружилась связь электронов с химическими элементами. Планк и Комптон выдвинули свои теории и доказали, что свет является одновременно волной и потоком частиц. Будущее надвигалось стремительно. Писали о материалах, способных проводить электричество без потерь, так называемых "сверхпроводниках". Гениальные теории, но с другой стороны – лишь домыслы человека о том, что реально представляет из себя мир. Может быть мы лишь окунули пальцы в океан с истиной, а возможно – топчемся около лужи за много миль от большой воды. Научные открытия и появление новых теорий заставляют почувствовать ничтожность собственного существования. Я читал о звездах и планетах, а затем выходил ночью в поле и смотрел на небо совсем иным взглядом. Вместо созвездий и планет я наблюдал числа и траектории. И это не было плохо, просто по-другому. Ужас перед бездонностью пространства лишь изменял форму, но сохранял свою суть. Интересно, испытывают ли те же чувства ученые, сделавшие открытия.

Я тратил умственные силы на то, чтобы проникнуть в суть описываемых явлений и свойств, но мне это не удавалось. Я не мог бы сказать, из чего сделан тот или иной вывод, как возникла подобная догадка и как позже вылилась в доказанную теорию. Со мной непрестанно присутствовало чувство чего-то грандиозного, когда я читал статьи на сухом языке науки. Этот язык, как и сами формулы, создавал то беспокойство и напряженность, о котором я говорил.

Декабрь и январь прошли быстро, но в феврале настроение мое переменилось. Я часто лежал на кровати, уставившись в стену или потолок. Я постоянно чувствовал себя отдохнувшим, поэтому засыпал с огромным трудом, обычно уже на рассвете. С темнотой приходили мысли. Я размышлял о том, что прочитал сегодня, но затем мысли перескакивали с одного на другое, и в какой-то момент я уже не мог сказать, как оказался здесь, в самой чаще моих фантазий. За окном непрестанно сыпал снег, я не мог сделать и нескольких шагов за дверь. Дорога до города теперь занимала несколько часов. Я всякий раз чувствовал, как кровь течет по телу все медленнее, когда мороз сжимал меня, сердце замедляло свой ход.

И все же я продолжал свои прогулки, правда, не такие длительные. Постепенно я составил подробную карту местности с одному мне понятными обозначениями и символами. Заходить глубоко в болота без нее было опасно, особенно теперь, когда снег тщательно замаскировал узнаваемый ландшафт.

В начале апреля я получил на городской фабрике свой заказ – десятки фрагментов легкой и узкой лестницы, имеющих возможность цепляться друг за друга. Головной фрагмент я надежно закрепил за борт колодца, а затем многократно спускался, добавляя с каждым разом по десятку ступеней. На этот раз мне удалось разглядеть дно. Я в последний раз поднялся на поверхность, и, взяв фонарь, вновь оказался внутри колодца.

В этот раз спуск был безопасным, но не менее жутким – я дрожал перед неизвестностью того, что найду дне. Наконец мои ноги оказались на твердой поверхности, я вытянул вперед дрожащую руку с фонарем и осмотрелся. Все мои даже смелые догадки не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидел. Дно колодца оказалось совершенно пустым, зато фонарь явственно выхватил из сжимающейся темноты очертания готической арки, ведущей в тоннель.

Несколько минут я стоял на месте, одолеваемый самыми разными чувствами, а затем медленно двинулся в черный провал. Потолок был достаточно высок, чтобы я мог идти в полный рост, каменная кладка резко отличалась от той, что служила основой ствола колодца, – между этими постройками лежали столетия. Я продвигался медленно, более из боязни оступиться. Шум, создаваемый моим собственным движением, был единственным в мертвой тишине коридора, а эхо создавало неприятную иллюзию, будто кто-то следует за мной шаг в шаг и останавливается всякий раз, когда останавливаюсь я. Неприятное ощущение заставляло поминутно оглядываться, что еще больше замедляло мое продвижение.

Тоннель шел под небольшим уклоном вниз, а через несколько минут повернул направо. Мысль, что за поворотом поджидает нечто, заставила меня остановиться. Прижавшись к дальней стене, я осторожно посмотрел за угол – ничего. Видно, я болен тяжелой формой безумия, если все еще продолжаю свой путь через мрак. Я прошел уже около четырех сот ярдов. тоннель, изгибаясь, продолжал уходить в темноту. На одном из отрезков пути вода буквально просачивалась сквозь стены. Холодные капли падали с потолка, попадая на шею и вызывая дрожь по всему телу.

По ходу движения за мной по стене неотрывно следовала моя тень, создаваемая светом фонаря. Она то удлинялась, то сжималась в комок или точку. В какой-то момент мне показалось, что кроме мой тени на стене присутствует еще одна, совсем рядом – прямо над моей головой. Я обернулся и поднял фонарь. Руки мои напряглись, а через секунду задрожали. Похоже, это была всего лишь тень от ворота моего плаща, причудливо изогнувшаяся на неровной поверхности тоннеля.