Из детства на войну с японцами. Жизнь и приключения татарского юноши

Сосредоточив огонь взвода на ближнем доме, подавили его, и первое отделение броском заняло дом. Сначала правый, чуть позже левый фланги тоже со своим «Ура» ворвались за валы. Пошел жестокий уличный бой.

Это трудно запомнить. Еще трудней рассказать. Часа через 4 все кончилось.

Даже женщины и подростки не прекращали огня, пока их не пристрелишь.

Живых осталось человек 50-60 из населения гарнизона. Из них мужчин в военной форме человек 20-25. Их отделили от гражданского населения и заперли в небольшой каменный сарай с одним выбитым окном. Остальных повели куда-то для передачи в соответствующие службы.

Наших было побито человек 20-25 и чуть больше ранено.

Наш ротный спросил у комбата про военных японцев – «Что с ними?» Что ему ответили, я не слышал. Мы выносили своих на дорогу. Туда уже подали повозки.

Особо запомнился Саша Зайцев (из Москвы). Он нас всегда удивлял способностью пить горячий чай. Мог прямо из котла зачерпнуть горячий чай кружкой и пить его, дуя и обжигаясь. Ребята шутили, что ему никакая пуля не страшна.

Лежа в повозке с пулей в позвоночнике, он вспомнил эти шутки и прошептал:

– Вот ребята, вы смеялись, что пули смогу глотать, а вот «Арисаки» не проглотил! «Арисаки» – это модель японской винтовки. Мы начали утешать Сашу, что рана легкая, еще попьем чайку и т.д. Но он твердо сказал:

– Нет! Я умру.

И действительно, умер минут через 5-6.

Все погибшие в этом бою были похоронены на центральной площади г. Боли, который был занят нашей дивизией, пока мы брали гарнизон. При взятии города погибло чуть больше, чем при взятии гарнизона. Они были похоронены в той же братской могиле.

Это было 31 августа.

Второго сентября нам объявили, что война кончилась.

Многие китайцы из населения предпочитали меньше встречаться с нами. Все же действующая армия другого государства. Мало ли что на уме у каждого солдата. Но на дорогах изредка встречались одиночки мужчины. Тем более, что многие дороги такие, что на них трудно избежать встречи из-за болот и скалистых склонов. Эти встречные (или которых обгоняли) настолько рациональны и экономны, что подбирают все, что увидят, вплоть до пустых консервных банок и бутылок. У них такие особые рюкзаки с арматурой из прутьев и реек, которые в нагруженном виде поднимаются выше головы хозяина почти на метр. В последние годы наша молодежь носит такие рюкзаки, только арматура у них из дюраля и титана. Изредка встречались и на двух колесной арбе, запряженной какой-нибудь клячей (хорошую лошадь реквизируют). Сбруя у них состоит из множества медных или железных колец, связанных всевозможными кусками веревок.

Однажды встретился китаец на такой арбе с толстыми и тяжелыми колесами из досок. Когда он миновал голову колонны, ротный командир велел догнать и проверить, что он везет. Уж очень подобострастно он кланялся и улыбался. Все они такие, но уж этот – чересчур!

– Что везешь?

–Тряпока капитана.

У них все наши военные или «капитана» или «комендана».

Когда разбросали эти «тряпока», под старыми телогрейками, циновками и прочим хламом оказалось штук 6-8 винтовок «Арисаки» и несколько цинковых коробок с патронами.

Остальное было коротко, так как было некогда. Доклад комбату. Его «Добро!». Китайца за кювет и одна очередь. Винтовки и цинки в болото, телегу туда же, а кляче – полная свобода.

В одном гарнизоне почти без боя сдалась целая рота японцев. Их согнали в противотанковый ров, вырытый ими на подступах к гарнизону.

Наших солдат заинтересовали так быстро сдавшиеся вояки. Многие подходили ко рву и разглядывали их.

Комбат тоже был там. Он подозвал командира первой роты и приказал этапировать пленных до идущего за нами батальона одного из полков нашей дивизии. Фамилия того офицера была Стреляев. Когда комбат дал приказ ротному:

– Организуйте отправку пленных к Стреляеву!

Все пленные встали на колени и завопили: «Стреляй не нада! Наша война нета!».

Хохот был всеобщий. Комбат успокоил, что их стрелять не будут.

Дорога, зажатая между двух сопок, выходит к мосту через небольшую реку. По обеим сторонам моста стоят бетонные квадратные башенки метров 6 высотой. Наш головной дозор был обстрелян из верхних амбразур этих башен. Батальон встал. Первого смельчака, высунувшегося из-за скалы, убили.

Комбат послал по два отделения с ручными пулеметами через перевалы обеих сопок, чтобы зайти с флангов. Они тоже напоролись на станковые пулеметы с нижних амбразур. Несколько касок на палках, высунутых из-за скалы, пробиваются насквозь.

Комбат вызвал две 45 мм пушки в голову колонны. За скалой их поставили рядом, зарядили и установили примерное направление ствола. Каждая пушка по своей башне. Наводчик сел, вернее приспособился, у панорамы. Остальной расчет по команде, одновременно на руках выкатил каждый свою пушку. Наводчики моментально «довели» прицел и выстрелили. Обе башни примолкли. Этого было достаточно, чтобы приготовившиеся с гранатами люди броском достигли нужной дистанции. Полтора десятка гранат полетели в амбразуры. Попали, конечно, не все.

На верхних этажах лежали прикованные за ноги самураи. Рядом полно патронов, галеты, банки с водой, несколько гранат, пулемет и винтовка. На нижних этажах было то же, но людей не было. Там или не приковывали, или смогли снять цепи и удрать.

Сразу организовалась «экскурсия» для осмотра первых на нашем пути «смертников». Комбат похвалил артиллеристов за быстроту и точность. После короткого перекура двинулись дальше. Убитого бойца похоронили на месте его гибели.

Забегая вперед, скажу, что всех похороненных не в населенных пунктах воинов на обратном пути специальные команды перезахоронили в населенных пунктах или вывезли к себе.

После капитуляции Японии несколько дней мы находились в г. Боли.

Ежедневная пища – рисовая каша с мясом, сваренная в соевом масле, нам надоела. Стали искать питание на стороне. Базары начали работать, но советские деньги отдавать категорически запрещено. Да и много ли их у солдат. Начали применять другое средство. Подбирают нужное количество продуктов (много всякой сдобы и т.п.) и спрашивают цену. Китаец чинно лопочет что-то. Солдат кивает согласно головой, поворачивается и идет своей дорогой. Если продавец умный, сразу замолкает, а если – не совсем, то кричит и вопит. Тогда солдат с улыбкой поворачивается и «нечаянно» переводит автомат из-за спины на грудь. После этого и неумный продавец замолкает.

Один весельчак даже техминимум открыл для торгашей. Вынул из автомата диск, раскрыл его и предложил пересчитать желтенькие пульки уложенных там спиралью патронов. Те покорно пересчитали. Тогда учитель мимикой и на пальцах показал им, что он один, а их 72 и все они упадут. Мгновенно ученики разбежались. Вот как убедительно объяснил. Мы с ребятами, было, захохотали, но тоже быстренько смотались во избежание недоразумений с нашими патрулями.

Наш взвод получил приказ нести службу в трофейной конной команде, созданной на окраине города нашим комбатом. В большом каменном сарае собрали 20-30 (точно не помню) трофейных коней. Наш взвод должен за ними ухаживать, охранять, кормить – поить и по возможности пополнять конский состав. Жить стало веселей. Достали несколько мешков муки, два мешка сахара, кое-что из посуды и стали жить на «хозрасчете». Добыл – поел, достал – выпил.

Коней пасли на соевых полях. Эти кони за 4-5 дней стали как звери. Соя не чета овсу.

В один прекрасный день утром двоих солдат снарядил за «чем-нибудь». В основном – мясо и выпить.

Один из них, старший, говорит, что побаивается закрепленного за ним жеребца. Больно он норовист и здоров, как слон. Я ему разрешил ехать на моей лошади. Она была молодая и очень резвая. Это немаловажно при таких охотах. Могут, и япошки встретится, могут и патрули. Уехали «кормильцы».

Часов в 12 прибегает связной комбата с приказом: «Весь конский состав и наличные телеги (3-4шт.) со всем личным составом прибыть в расположение к 14-00».

Вот тебе штука! Начало похода на войну – одного солдата нет. Начало похода домой – двух солдат нет! Ситуация!

Написал донесение, что два солдата уехали за продуктами, я с одним солдатом еду их искать, всех остальных людей с конским и обозным составом отправляю в расположение под командованием сержанта такого-то к 14-00. Проследил за сборами обоза и солдат. Сказал, что и как, и все.

Сел на злого жеребца, взял солдата на кобыле и поехал в том направлении, куда уехали наши заготовители. В поисках ориентировались по наитию, чутью и по логике – где можно достать продукты. Короче говоря, поставил себя на место заготовителей, где бы я искал, то зачем они поехали. Часа через полтора увидели одного из своих солдат. Он возвращался за мной.

У них получилось следующее. Подъехали к населенному пункту. Попробовали объясниться с жителями. Но те оказались на удивление упрямыми и агрессивными. Тогда бойцы выехали в поле и застрелили пасшегося там кабанчика. Только начали взваливать тушку на седло, подъехал патруль и забрал их. Забрали в комендатуру и подопрашивали. Старший из двоих, Вдовин, не заметил, населенный пункт это железнодорожная станция. А на станциях всегда есть комендатура. Туда они и угодили. Потом одного отпустили, чтобы он привел командира.

Обоих солдат я послал немедленно догонять свою часть, а сам поехал к коменданту. Часа полтора я слушал от этого старшего лейтенанта мораль и уговаривал отпустить солдата. Только тогда, когда, я сказал, что наша часть уже вышла маршем к дому, дело к вечеру, а нам нужно их догонять, комендант счел возможным отпустить нас. Может ему самому надоело пугать и поучать нас. Бог его знает.

Поехали догонять своих. Я на своей лошади, а не состоявшийся заготовитель – на своем жеребце, который к этому времени уже подустал и был не очень капризен. Догоняли мы то рысью, то шагом, то галопом. Стало чуть смеркаться. Вдруг моя лошадь перешла на шаг, зашаталась и упала. Я едва успел высвободить ногу из стремени.

Только тут до меня с мучительной болью дошло, что с утра лошадь не поили, не кормили. Комендантские не считали нужным, а Вдовин не подумал о лошади. Она часа 3-4 стояла привязанной на солнце, а потом столько пробежала. Это вина моя, что не подумал о лошади на радостях, что вырвал солдата из комендатуры. Загубил такую умную и прелестную скотину.

До сих пор о ней вспоминаю с угрызением совести.

Но делать нечего. Война есть война. Ошибки неизбежны. Утешил себя, что она отлежится, а китайцы подберут ее. Не стал и седло снимать, ни к чему. Вероятнее всего, лошадь пала.

Стало темнеть. Уселись на жеребца вдвоем и поехали дальше. По обе стороны дороги ищем какую-нибудь замену моей лошади или селение, где можно найти эту замену.

Ехать вдвоем очень неудобно, так как круп у коня настолько широкий и выпуклый, что задний должен сидеть, как верхом на кровати. Посменно едем в седле и на крупе. Но найти коня на дороге, где прошли войска можно только мертвого.

Наконец увидели деревню. Найти лошадь и там не удалось. Прячут. Нашли двухколесную арбу. Позаимствовали ее, но упряжка была совершенно негодная. Нашли кое-какие веревки, зацепили оглобли за стремена и поехали. Теперь на тележке ехать удобнее, но один должен ехать в седле и придерживать ногами оглобли, чтобы они не били коня по бокам. Он от этого начинает брыкать. Все бы ничего, но китайцы бегут за нами и вопят. Это нам ни к чему. Ускакать при такой упряжи нельзя. Помахал автоматом, гранатой. Чертяки немного увеличили дистанцию, но не отстают.

Только подумал, что будет нехорошо, если начальство увидит, и дал очередь над головами китайцев, … через 2-3 минуты нас догоняет комбат на рессорной таратайке, запряженной отличным рысаком. Рядом с ним его ординарец. Остановились. Спрашивает, в чем дело, почему мы стреляем в своего комбата.

Я объяснил. Он посмеялся и сказал, чтобы я быстрей догонял, а китайцев еще раза два припугнул, но не убивал. Когда почти совсем стемнело, я дал еще одну очередь и китайцы отстали.

Часов в 12 ночи увидели костры. То был наш батальон. Впервые на марше жгли костры. Это было уже совсем весело, особенно то, что взвод оставил нам отличный ужин. Наутро улучшили упряжку и погрузили кое-какое свое имущество со всего взвода. Но так продолжалось только до того, пока комбат опять не увидел нашу телегу и не приказал ее выкинуть. Уж очень она была безобразная и позорила колонну.

Жеребца кое-чем навьючили. И то легче. Верхом ездить в общей колонне разрешалось только комбату и его связным. Даже командиры рот шли пешком.

К границе СССР, то есть к берегу р. Уссури мы вышли километров 20 ниже места форсирования в начале войны. «Солдатское радио» сообщило, что на границе будет таможенный досмотр, а лошадей трофейных вообще не пропустят. Жалко было жеребца. Теперь он был уже мой, и я к нему привык. Но не бросать же его на берегу на произвол судьбы. От нашего расположения в 2-3 километрах было какое-то селение приличных размеров. С одним сержантом поехали туда. Опять вдвоем на жеребце. Цель поездки – променять жеребца с седлом на что-нибудь проносимое на свою территорию.

Шелков и прочих тряпок нам не требовалось. У нас и платки и портянки уже были из натурального шелка. В самом начале возвращения мы нашли множество японских флагов из отличного шелка размером 60 х 60 см. Нам хотелось красивых шкатулок или оригинальных часов.

Купцов на коня найти оказалось нелегко. Или боялись, что отнимем обратно, или знали, что все равно мы оставим коня на этом берегу. Но все же мы обменяли его вместе с кавалерийским седлом на бурдюк сааки – литра 4-5. Принесли до расположения и распили, кто успел подойти к нам. Взвод – то наш был всего уже из 22 человек.

В нашей роте было несколько «стариков», которые ждали демобилизации сразу по возвращении к себе. Один из них, старший сержант Снопко, набрал целых два мешка японских подсумков. Он знал, что делал. Эти подсумки были сделаны из двух целых кусков кожи. Если один подсумок расшить, то получались две пары подошв и пара задников. Это в то время было большой ценностью. Правда, ему не вдруг удалось спрятать эти мешки в обозе минометчиков под лотками и ящиками мин. Но он этого добился.

Было и жалко и смешно смотреть на лицо этого Снопко, когда уже на пароме два пограничника залезли на подводу, вытащили эти мешки, развязали и пошарили рукой внутри, а потом изящным движением ноги сбросили мешки в воду. Это было на середине реки. Присутствовавшие фыркнули со смеха, Снопко лишился такого близкого богатства. Тогда молодежи было смешно и непонятно огорчение «старика», так как ни у кого из них не было мыслей о материальных благах.

Была модной игра «махнем, не глядя». Каждый из двоих мельком показывал свои часы и тотчас закрывал их ладонью. После взаимных «махнем!» – менялись. Многие доигрывались до единственной крышки от часов. В их числе и я вместо трех часов имел одни часы и две крышки от карманных. Крышки я выбросил, когда надоела всем эта игра, а часы нечаянно раздавил в крошево месяца через два после возвращения на свою землю.

Один взводный из нашей роты собирал набор духов для своей жены. Небольшой изящный несессер он набил флакончиками разнообразной формы и с красочными наклейками на них. Это был своеобразный и оригинальный подарок.

Дня через два после возвращения в свое расположение на своей земле, этот лейтенант все флаконы принес в казарму и, понося, чем попало капиталистических торгашей, раздал флаконы солдатам. Они оказались с шампунем и лосьоном.