Когда я слышу эту песню Виктора Цоя, мне хочется слегка изменить в ней слова, ибо для нас новый день начинается несколько по-иному. Каждое утро, включив компьютер, я открываю бухгалтерскую программу, чтобы посмотреть последние проводки. И первое, что вижу на экране – это сообщение: «НОВЫЙ ОПЕРДЕНЬ».

Один мой восточный знакомый часто восклицал: «Клянус!» Так вот, я «клянус», что неподготовленный человек, увидев перед глазами подобное, как минимум вздрогнет. Да и как иначе? Ибо даже мы, зная, что «НОВЫЙ ОПЕРДЕНЬ», это просто «новый операционный день», до сих пор не можем привыкнуть и каждое утро, включив компьютер и вглядываясь в экран, испытываем тревогу за то, что предстоит нам сегодня.

Доброе утро, дорогие Григорьевы!

А я, просматривая, чем завершилось моё предыдущее письмо, обнаруживаю, что завершилось оно золотой осенью.

Да, пора была чудесная – золотая осень, бабье лето! Я вообще люблю осень, потому что в это время года я родился. А бабье лето, кто ж его не любит? Жаль, что после осени прекрасной, золотой, настала осень ужасная и… Что-то не могу подобрать слова, противоположного по значению эпитету «золотой», или, как сказал бы филолог, не могу подобрать антонима.

Сын моего знакомого, Евгения Архипыча, проходил с классом тему «Антонимы». (Когда я учился, отец шутил: «Люди изучают, а ты проходишь»). И вот задала учительница классу домашнее задание по учебнику: найти антонимы к словам «добро», «зима», «чёрный» и… «фиолетовый».

С первыми тремя сын справился быстро: «добро» – «зло», «зима» – «лето», «чёрный» – «белый». А к четвёртому, «фиолетовый», думал-думал – не смог антонима подобрать. Пошёл к Архипычу. Тот думал-думал – не смог подобрать. Но сам заинтересовался. Позвонил родителям других учеников. Те к нему навстречу: та же проблема, давайте что-то решать! Устроили заочное родительское собрание. Кто-то предложил вариант «бесцветный», кто-то «не фиолетовый». Но большинство засомневалось.

– Ладно, – сказал наконец Архипыч, – русский язык только через день, а у меня есть знакомые журналисты (это он нас с Олей имел ввиду), я у них завтра спрошу – успеем.

И на следующий день обратился к нам.

– Как? – переспросили мы. – «Фиолетовый»? Нет, Евгений Архипыч, у этого слова антонима.

– Как нет, если в учебнике просят подобрать?

– В учебнике, очевидно, хотят, чтобы дети проявили сообразительность. У слова «чёрный» антоним есть – «белый», а у слова «фиолетовый» нет. Вот и всё.

– Во-от, – протянул Архипыч.

Он когда чему-то не верит, тянет неопределённое: «Во-от».

– Ну, хорошо, Евгений Архипыч, не веришь нам, пожалуйста: «Словарь антонимов». Видишь, у слова «чёрный» антоним есть: «белый», а слова «фиолетовый» в словаре нет вообще.

– Во-от, – повторил Архипыч.

– В «Словаре антонимов» содержатся практически все антонимы русского языка. Словарь специально для того и создан. И раз нет в словаре, то такого антонима не существует. Пусть ваш сын так на уроке и скажет. И увидите, за такой ответ учитель его похвалит.

– Что ж, спасибо что помогли, – сказал Архипыч, стараясь не смотреть на нас, – так сыну и посоветую. Во-от.

На другой день был русский язык, а ещё через день Архипыч пришёл на работу, сияя, как именинник.

– Помните, я вас спрашивал про антоним к слову «фиолетовый»?

– Конечно.

– Так знаете, что это за слово?

– Ну?

– «Оранжевый»!

– Что?!

– Учительница на уроке сказала: «оранжевый»!

Он победно на меня посмотрел.

– А мы с родителями думаем, какое слово, что за слово?

(Мой одноклассник поступал в технический вуз. На экзамене по физике сзади сидел абитуриент, которому достался «Закон Бойля-Мариотта», и громко стенал:

– Какая Мариотта, что за Мариотта? Ну, блин, вопросы задают!).

– Евгений Архипыч…

– …Какое слово, что за слово? А оно вон, значит: «оранжевый»!

– Евгений Архипыч, у слова «фиолетовый» нет антонима, неправильно учительница детям сказала.

– Во-от, а мы с родителями думаем, какое слово, что за слово?

Надо бы ту учительницу, применительно к упомянутой осени, попросить найти антоним к слову «золотая». Вдруг бы она что-то предложила и, возможно, более приличное, чем крутится у меня на языке. Ибо то, что началось вокруг нашего дома с первыми осенними дождями, приличными словами трудно описать…

Прошу прощения. Конечно, я помню, что не закончил рассказ о прошедшем лете. И к этому лету в будущих письмах ещё, безусловно, вернусь. Но сейчас хочется поделиться с вами свежими впечатлениями. И, разумеется, некоторыми воспоминаниями (прошу меня извинить за эту преждевременно открывшуюся старческую слабость). Но посмотрим, как получится.

Так вот, что началось вокруг нашего дома с первыми осенними дождями! Они же отняли у меня мою осень! Не дожди, конечно. А те, которые рыли ямы, у самого, можно сказать, подъезда.

Рядом с нашим домом, у самого, можно сказать, подъезда прокладывают дорогу. Наверное, это неплохо. По дорогам ездят машины, на машинах ездят люди. Это неплохо. Пусть неплохо не для нас, жильцов дома, пусть для других людей. Пусть. Но зачем они её ТАК прокладывают?

У основания дороги стоит сбоковский мэр Виноградов (не натурально, разумеется, стоит, а фигурально), который однажды пообещал проложить здесь дорогу. А что обещает, он делает – хорошая черта характера. И порывался мэр Виноградов проложить наш участок ещё два года назад. Но город задолжал страшно большую сумму энергетической компании, и та начала долги с города трясти. И так начала, что пришлось строительство отложить, а долги отдавать.

И не могу тут же не рассказать, как упомянутые долги, ну, может, некоторые из них, получились.

Мы с бывшим моим партнёром по бизнесу торговали тогда горюче-смазочными материалами, в том числе углём. И всё думали, как бы продать нам угля самым крупным потребителям в регионе: областному и городскому правительству? Мы уж вокруг чиновников и так ходили, и эдак: возьмите у нас хоть пяток вагонов, хоть десяточек. И всеми местами подмигивали: мол, мы в долгу не останемся.

– Что вы, – вздыхали они, – у нас и денег нет, вон с энергетиками рассчитаться нечем.

– Что вы, – засмеялся один наш знакомый, близкий к этому делу. – Они же только в фирме «Север-Уголь» берут, у угольщика Парамонова. И знаете почём? Я бумаги видел.

И когда он нам рассказал, почём правительство берёт уголь у некоего «угольщика» Парамонова, достаточно молодого ещё человека, из открытых ртов у нас потекла слюна зависти.

– И если они по такой высокой цене покупают уголь (кстати, с чего покупают, если вокруг выгодных предложений полно?), – продолжал знакомый, – то им никаких денег ни на одних энергетиков не хватит.

Прошу учесть, сам я бумаги не видел и в случае чего скажу, что угольщика Парамонова оклеветали. Зато всё изложенное ниже – чистая правда, об этом даже газеты писали.

А газеты писали, что угольщик Парамонов практически единолично снабжал Сбоковскую область углём. Что означало одно: он был в администрации своим человеком и доверенным поставщиком. Руководители шахт республики Коми, где угольщик Парамонов уголь закупал, считали так же и поэтому безбоязненно отпускали земляку (угольщик Парамонов родом из тех же краёв) продукцию без предоплаты на многие миллионы. Отпускали и отпускали, отпускали и отпускали. А потом однажды, сами смущаясь, – потревожили солидного человека – попросили:

– Нам бы немного денег. Мы, конечно, извиняемся, но шахтёры зарплату просят. Несознательные люди, не понимают важности налаженного с вами сотрудничества, но приходится с ними считаться.

– Мне бы самому немного денег, – развёл руками угольщик Парамонов, – так Сбоковская область не платит! (Как выяснилось позже, угольщик Парамонов говорил землякам неправду, брал грех на душу). Они не то что со мной – с энергетиками не рассчитываются. (А вот это было правдой чистой воды). Давайте так. Вы мне сейчас уголь, а я для ваших работников квартиры в Сбокове. Потом.

Подумали-подумали руководители шахт республики Коми и согласились. Каждый некоренной житель севера мечтает в будущем перебраться на юг, в данном случае в Сбоков, а тут уже и квартиры готовы.

Вообще-то, город Сбоков, где среднегодовая температура воздуха равняется всего трём градусам Цельсия, югом назвать сложно. Жителям нашим платят северные надбавки, а в их садах и огородах не так уж много чего растёт. В моём понимании юг – это солнце, тепло и щедрость природы: воткнёшь палку в землю, польёшь её разок-другой, и вот уж она, палка, и зацвела, вот и заколосилась. А у нас палки тычь-не тычь, поливай-не поливай – ни в какую, стерви, колоситься не желают, разве только мхом порастут. Но и ото мха, если подумать, польза имеется, ибо по нему можно определить, с какой стороны от нас находятся те суровые регионы, для которых город Сбоков является югом.

А что касается условности понятий «север» и «юг», то по-настоящему я это понял, съездив однажды на Чукотку. Как-то раз мы полетели там на вертолёте в колхоз на берегу Северного Ледовитого океана, чтобы забрать мясо моржа, которое местные жители заготовляли несколько последних месяцев. Вышел я из вертолёта и в то же мгновение осознал всю глубину любви к своей малой родине, которую по недомыслию временно покинул. Точнее, не ко всей родине, а к её умеренному, и временами даже ласковому, климату.

За бортом творилось нечто невообразимое: мороз пятьдесят градусов и ветер! Любой другой на моём месте тут же заскочил бы в вертолёт обратно. Но не таков был я: всем известен мой неуступчивый сильный характер! Поэтому, сойдя на землю, я лишь стиснул покрепче зубы и, бросив вызов стихии, остался стоять на смертоносном безжалостном ветру, наблюдая за местными колхозниками, которые в этих далёких краях являются одновременно чукчами.

Местные чукчи-колхозники, люди тёмные, не знали, что для борьбы со стихией нужен неуступчивый сильный характер. Они, как я понял, вообще не знали, что вокруг бушует стихия и с ней необходимо бороться. Как самые обычные колхозники они грузили вилами подтухшее мясо на наш борт, и многие из них работали без головных уборов.

Я позавидовал стойкости местных жителей. К сожалению, моя голова, даже укутанная в пух и мех, не выдержала суровых испытаний: промёрзнув насквозь, она погибала. В затухающем сознании возникло видение, будто рядом в воде (а океан не застывает) плещутся какие-то птички, уточки, что ли. Я понял, что это конец.

– На птиц любуетесь? – неожиданно раздался за моей спиной голос.

Я обернулся. Сзади стояла распоряжавшаяся погрузкой колхозная председательша, энергичная русская женщина. Может, её слова мне тоже померещились?

– Вы про них? – указывая в сторону океана, с надеждой спросил (точнее, из-за сильного ветра, прокричал) я. – Вы их тоже видите?

– Конечно! – прокричала она. – Вон какие шустрые.

– Да-да, шустрые, – вырвался у меня вздох облегчения, сознание пока было в порядке. – А что они у вас тут делают?

– Они к нам с севера зимовать прилетают.

Я понял, что обрадовался преждевременно.

– Извините, не расслышал, откуда прилетают?

– С севера… Так, не стоим, загружаем новую партию!..

В общем, денег угольщик Парамонов землякам не дал, а пообещал рассчитаться квартирами. И руководители шахт продолжили отпускать ему уголь. Но наконец заволновались.

– Да отдам я, чего пристали, – начал раздражаться угольщик Парамонов.

– Так отдайте.

– Отдам… наверное.

– Наверное? – побледнели руководители шахт и бросились за разъяснением в сбоковскую администрацию.

– Ах, вы ещё жаловаться, ябеды? – возмутился угольщик Парамонов. – Так вы с меня вообще ничего не получите.

– Как, не получите?!

– Так. Закрываю фирму. Нет больше такой, всё. Вы меня оскорбили.

– А квартиры?

– И квартиры не получите!

– Родной, – упали руководители шахт на колени. – У нас шахтёры голодовку объявили, требуют рассчитаться за работу.

– А я при чём? – отодвинул ногой руководителей шахт угольщик Парамонов. – Ваши шахтёры, вы и рассчитывайтесь.

А что же сбоковская администрация? А сбоковская администрация сказала:

– Мы за частные фирмы ответственности не несём. Как, говорите, фамилия? Ну, привозил тут какой-то Парамонов уголь, да мало ли их по России, парамоновых? Знать ничего не знаем и ведать тем более не ведаем.

Руководители шахт – в прокуратуру. И услышали в ответ:

– А как мы докажем, что он специально? А может, он не специально. У вас спор, извините за выражение, хозяйствующих субъектов. Подавайте в арбитражный суд.

А арбитражный суд ну их укорять:

– Раз такой фирмы «Север-Уголь» больше нет, то подумайте сами, как можно взять деньги с того, чего нет? Зачем вы у нас время отнимаете? В следующий раз сначала думайте, а потом отнимайте.

Те проскрипели зубами что-то по поводу следующего раза и ушли несолоно хлебавши. И, на мой взгляд, правильно сделали, безопасней будет, потому как был тут один адвокат, собирался в интересах своего клиента отсудить часть собственности у угольщика Парамонова, так того адвоката возле дома ножичком и зарезали, прямо на глазах жены и малолетнего сынки.

Эти происшествия подробно освещала местная газета «Сбоковский обозреватель», редактора которой тоже однажды чуть не зарезали, да он, обливаясь кровью, сумел убежать.

А его сотрудницу, журналистку, женщину молодую, но не в меру активную, депутата городской Думы – всё чего-то добивалась, да обличала – однажды так в подъезде избили, что она тоже убежала, вернее, уползла, но ещё дальше, в Америку. Обиделась, понимаешь, на Родину. А на Родину обижаться нельзя, она нас вырастила, образование дала, в люди вывела. И если ты перед ней провинился – она укажет. Пусть иногда сурово, но справедливо. А потом простит, ты повинись, и она простит. А теперь кто эта самая бывшая журналистка и депутат городской Думы в Америке? Теперь она там в Америке за бездомными кошками и собаками ухаживает. Ну так и поделом, им, бездомным, общая крыша.

А недавно приезжала из Америки другая бывшая сотрудница «Сбоковского обозревателя». У той-то всё хорошо, она по Интернету с американцем познакомилась, с таким же «ботаником» в очках, как сама, и замуж за него вышла. Но любовь у неё есть, а работы по специальности нет, поэтому собирается бывшая заместитель редактора тоже ухаживать за животными.

Помните, я рассказывал, как добровольцы в Америке зверей спасают, бегают за ними, руками-ногами рискуя? Так там, похоже, по большей части бывшие наши бегают и бывшими нашими членами рискуют. И если оно в том же ключе и дальше пойдёт, на всех бывших наших там скоро животных не хватит, и всяк выезжающий должен будет минимум двух паршивых собак с собой прихватить.

А мы, ничего, не обеднеем, мы этого добра ещё более заведём. Но лично от меня предложение: – и прошу учесть скромные усилия по наполнению государственного бюджета! – обкладывать вывозимых кошек и собак тройною пошлиной, чтоб покидающим Родину расставание мёдом не казалось, чтоб они своими кровными рассчитались за то, что нам стоило таких усилий вырастить.

Ещё про кошек и собак, раз заговорили. У нашего бухгалтера, Эллы, мама всех жалеет и по любому поводу расстраивается. Соседка про кого-то расскажет – мама пожалеет и расстроится. По телевизору новости плохие – мама опять до невозможности переживает. Приходит как-то Элла с работы, а мама ей говорит:

– Вот смотрю из окна на мусорные баки и не могу, расстраиваюсь.

– Мама, как можно, глядя на мусорные баки, расстраиваться?

– Конечно. Только мусор кто-нибудь выбросит – бессовестные бомжи тут же налетают и себе берут.

– И что?

– А вдруг потом придут собачки и кошечки, и им ничего не останется!..

Ещё про жалость Эллиной мамы.

У мамы долгое время был гражданский муж: двухметровый детина, который нигде не работал, жил на её деньги, и вообще, жил у них. Элле, которая была ещё школьницей, он очень не нравился.

– Выгони ты этого бездельника, – говорила она.

– Жалко его, – вздыхала мать.

Но время от времени он ей всё же так надоедал, что она его действительно выгоняла, причём буквально: просто выставляла за дверь. И каждый раз повторялось одно и то же. Предчувствуя грозу, мужик успевал спрятать в квартире свой свитер, а если не успевал, то, выбежав на улицу, быстро снимал и забрасывал его в форточку, а потом кричал на всю улицу:

– Пустите меня! У вас мои вещи остались! Мне холодно!

Сердце матери сжималось от жалости, и она пускала его обратно.

Наконец Элла подросла, и так ей надоела эта бесконечная история, что она попросила двух своих друзей поговорить с мужиком. Те отвели его за угол и, перебарывая страх, – здоровый кабан, зашибёт! – сказали:

– Мужик, если ещё раз здесь появишься…

Мужик оглядел их и как… побежал. Больше его никто не видел. А у Эллы с матерью на память о нём остался свитер, который он перед этим, как выяснилось, успел спрятать в квартире.

Слышу, жена зовёт помочь на кухне, а я всё не иду. Слышу, уже ругается! Сейчас, сейчас! Только письмо закончу. (И свитер на всякий случай спрячу, раз такое дело).

Всё, пока, продолжу после.

Ваш

Э. Сребницкий.

Глава 15

Здравствуйте, дорогие Григорьевы!

Спешу сообщить, что история с кухней для меня закончилась благополучно, а посему хочу рассказать вам ещё немного про поездку на Чукотку, о которой вскользь упомянул в предыдущем письме. Ибо если тема нашего разговора малый бизнес, то самый малый из них должен был состояться именно в то путешествие.

Летел я на Чукотку, вообще-то, не за бизнесом, а совершенно по другим делам: готовить почву для автопробега между Россией и Америкой, который планировался компанией «Альтон», где я тогда работал. Планировался, планировался, да не выпланировался, то есть так и не был осуществлён. Но когда работа по подготовке автопробега только начиналась, мы вылетели на Чукотку вместе с моим непосредственным руководителем – начальником отдела.

За несколько месяцев до нашей поездки там уже побывал один из сотрудников компании. Он сообщил нам, что в настоящий момент на Чукотском полуострове ощущается острый дефицит алкогольной продукции. А потому местные готовы платить за неё неплохие деньги. Но продавать за деньги не имеет смысла: гораздо выгоднее обменять алкоголь у коренного населения на пушнину, а потом продать её на Большой земле с большой же выгодой. И если бы сам сотрудник знал это заранее, то уже сменил бы свою отечественную машину на подержанную, но иномарку.

Разумеется, мы с начальником тут же захотели провернуть озвученную операцию. В качестве алкогольного продукта был выбран дешёвый, но вполне качественный спирт «Роял» в литровых бутылках, производимый не то в Голландии, не то в Германии, который в описываемые мной времена буквально заполонил алкогольный рынок России. Хотя летели мы из Москвы, покупать спирт решено было в Сбокове, так как по имевшимся сведениям в Москве «Роял», или, как все его называли – «Рояль», стоил несколько дороже, а нам хотелось максимально уменьшить себестоимость продукции.

Начальник, как и положено начальнику, отдал мне распоряжение: затариться спиртом и везти его до места назначения. Мне не очень нравилось это распоряжение, так как бизнес предполагался совместный, а значит, и тяжести его осуществления неплохо было бы разделить на двоих. Но деваться было некуда, и я, съездив на оптовый рынок, купил четырнадцать литров «Рояля», по семь литров в каждую руку.

Деньгами на такси я не располагал, поэтому пришлось мне тащить купленный спирт до троллейбуса, оттуда в квартиру, оттуда на вокзал, оттуда в вагон, оттуда в метро и так далее. А четырнадцать литров жидкости в стеклянных бутылках это, скажу я вам, совсем не то же самое, что четырнадцать килограммов тяжести в руках: жидкость плещется, бутылки стучат, просто так сумку не перехватишь и на землю не бросишь. Я пыхтел, я потел – но я терпел. Перед моим мысленным взором проплывали горы пушнины, дающие возможность вырваться из незавидного материального положения, в котором я тогда пребывал. Но намаялся я с «Роялем» предостаточно.

И можете представить моё состояние, когда в Москве обнаружилось, что этот самый «Рояль» стоит здесь не дороже, а дешевле, чем в Сбокове, и купить его можно на каждом углу, в том числе перед самым входом в экспресс, везущий пассажиров в аэропорт! Мой начальник, который и придумал купить спирт в Сбокове, только посмеялся этому обстоятельству. А мне было не до смеха. Но не выливать же было теперь сбоковский «Рояль» на землю и покупать московский. Я потащил сумки дальше.

В аэропорту возникла новая проблема: со спиртом нас отказались пустить в самолёт – провоз легковоспламеняющихся жидкостей был запрещён. И тут в дело вступил мой начальник, внеся в осуществление бизнес-проекта свою руководящую лепту. У начальника оказалось с собой официальное письмо от руководителя Сбоковского авиаотряда к руководителю авиаотряда города Анадыря – столицы Чукотского автономного округа. В письме сбоковский руководитель просил своего далёкого коллегу оказать нам возможное содействие в подготовке автопробега, то есть в благородном деле установления дружественных связей между российским и американским народами.

Это письмо мой начальник стал предъявлять работникам московского аэропорта, призывая их пропустить четырнадцать литров спирта в самолёт и тем самым тоже оказать содействие в благородном деле установления связей с американским народом. Разбирательство от рядовых сотрудников перекочевало к руководящим, те почитали письмо, почесали затылки и, раз уж письмо было от коллег, скрепя душу, дали команду пустить не полагающийся к провозу груз на борт.

После решения этой проблемы уже не возникало вопросов, кому из нас, мне или начальнику, таскать на себе «Рояль», и, гремя бутылями, я потащил сумки в салон.

Декабрьский Анадырь встретил нас морозом в сорок пять градусов, который ощущался даже в тот короткий промежуток, пока мы шли от самолёта до аэровокзала. В зале ожидания нам предстояло провести пару часов, поскольку руководитель Анадырьского авиаотряда, как выяснилось после звонка, вылетел по делам в район и в город ещё не вернулся.

Из-за смены часовых поясов мы с начальником пребывали в заторможенном состоянии – у нас дома была глубокая ночь – и всё же почувствовали, что проголодались.

В аэровокзале имелась столовая. Мы встали к линии раздачи и увидели, что по ней между баками с котлетами и вермишелью ползёт громадный таракан.

(Всё это было ещё до того, как назначенный на Чукотку губернатором миллиардер Роман Абрамович преобразил облик Анадыря).

– Что будете кушать? – спросила меня раздатчица.

Я показал ей на таракана. Не говоря ни слова, она сбросила его на пол и снова вопросительно уставилась на меня. Пока я думал, заказывать обед или нет, на поднос выполз ещё один таракан и по-хозяйски стал обследовать лежащие на салфетках приборы.

– Здесь можно где-то ещё поесть? – спросил раздатчицу мой начальник, косясь на насекомое.

– В буфете… Что будете кушать? – обратилась она к следующему за нами человеку.

Я поднял со стульев гремящие стеклом сумки, и мы пошли искать буфет. Он оказался поблизости. Войдя внутрь, я осмотрел полки с товаром – и мне стало дурно. На полках буфета тут и там высились бутыли со спиртом «Рояль». Создавалось впечатление, что непосредственно под продукты буфет выделил лишь небольшую часть своих площадей, а основные из них отдал под торговлю спиртом. У меня ещё была надежда, что цена этого «Рояля» в несколько раз выше той, что я заплатил в Сбокове, откуда проделал путь в семь тысяч километров. Увы, если цена и была выше, то всего на несколько рублей, которые можно было смело отнести за счёт наценки буфета.

Аппетит у меня начисто пропал. Пока начальник обедал, я сидел в зале ожидания, раздумывая о том, куда же теперь девать содержимое сумок, и главное – как же теперь вернуть потраченные деньги?

– Подарим спирт принимающей стороне, – сказал мой начальник, выходя из буфета и вытирая губы. – Нам предстоит встречаться с разными людьми, и каждому мы будем дарить по бутылке.

Кто будет таскать бутылки до разных людей, и как подарки смогут компенсировать материальный урон, начальник не уточнил.

Принимающая сторона вскоре появилась: за нами приехал руководитель Анадырьского авиаотряда. Память не сохранила мне его имя, я помню только отчество – Саныч. Мы познакомились, Саныч отвёз нас в гостиницу и сказал, что в такое-то время заедет на за нами, чтобы отвезти к себе домой на маленький семейный ужин. Это было весьма любезно с его стороны.

В гостинице тоже ползали тараканы: видимо, нам предстояло к ним привыкать.

Я вспомнил, как однажды мы с моим товарищем Мишей ездили в командировку в Нижний Новгород. Гостиница была претенциозная, с недешёвыми номерами, на берегу Волги. Пока мы с Мишей заполняли анкеты, на ресепшн прибежали только что заселившиеся постояльцы и сказали, что в их номере люкс находится крыса!

– Ай! – взвизгнули работницы на ресепшене. – Живая?

– Нет, – взволнованно объяснили постояльцы, – дохлая.

– А мы перепугались, – успокоились работницы. – Так просто выбросите её.

Так что тараканы, это было ещё терпимо.

В назначенный час за нами заехал авиаруководитель Саныч. Он сказал, что на семейном ужине будет также его друг – командир чукотских военных лётчиков. Почему такое внимание было уделено нашим скромным персонам, выяснилось позже. Страна переживала не лучшие экономические времена, инфляция давно съела завидные северные заработки, их-за которых люди в своё время ехали на Чукотку, а потому многие задумывались об отъезде. Саныч и его военный друг Палыч тоже задумывались и активно налаживали связи с представителями коммерческих структур на Большой земле. Мы как раз были такими представителями, да ещё и с рекомендательным письмом от коллег-авиаторов.

Раз принимающих начальников было двое, то на семейный ужин я взял не одну, а две бутылки «Рояля». Надо ли говорить, что на накрытом столе уже высился литровый «Рояль», но делать нечего, я подарил хозяевам и Палычу ещё и свой.

Мы выпили, подружились, и местные авиационные начальники пообещали нам всяческое содействие не только в прокладывании маршрута будущего автопробега, но и в налаживании деловых контактов с чукотскими зверохозяйствами, производящими шкурки пушного зверя песца.

Про дефицит алкогольной продукции они сказали, что, да, была такая проблема некоторое время назад, но сейчас проблемы нет – в каждом киоске продаётся спирт «Рояль». Тем не менее они поблагодарили за подарок и сказали, что, вот, у нас в России так заведено, русский человек не любит идти в гости с пустыми руками. А если уж принимает далёких гостей – то подарки заготовит обязательно.

Тут же Саныч поведал историю, как некоторое время назад он обменялся дружественными визитами с руководителем гражданской авиации с Аляски. В прошлое уходила «холодная война» с её недоверием и враждебностью, и обе стороны, русские и американцы, хотели возвести между своими странами и континентами неформальные мосты.

Сначала по приглашению Саныча к нам прилетел американец, звали которого Фрэд. Наши постарались не ударить в грязь лицом. Профессиональный интерес Фрэда удовлетворять особо не стремились, ибо в Анадыре гражданская и военная инфраструктуры находятся бок о бок, а подпускать к военным объектам американца, хоть бы и дружественного, сочли излишним.

Поэтому коллеге Фрэду быстренько показали аэропорт и несколько гражданских самолётов, а всё остальное время посвятили демонстрации русского гостеприимства: возили его на упряжках, парили в бане. А уж кормили! Сибирскими пельменями, дальневосточными крабами, солёными грибами, привезёнными из последнего отпуска. Жена Саныча то стряпала пироги, то заводила блины, то создавала шедевры из парной оленины. Про красную икру и говорить не стоит: перед гостем ставили её в глубоких тарелках.

Саныч и Палыч были большими любителями пива. Они научили гостя пить пиво по-русски: с вяленой и копчёной рыбой. Раньше гость никогда не пил пиво больше двух бутылок, а тут перед ним выставили две трёхлитровые банки.

– О, это очень много! – пытался отнекиваться гость.

– У нас есть время, – успокаивали его Саныч с Палычем. – Надо пить, пока свежее.

– Но разве нельзя купить свежее потом?

– А это куда девать?

Не рассказывать же было гостю, что за свежим пивом для него пришлось сгонять в Магадан военный самолёт. Полторы тысячи километров туда, полторы тысячи обратно – расстояние, конечно, не слишком большое, но раз уж привезли, надо пить.

Уезжал гость домой пополневший, уставший, довольный. В самолёт за ним ввезли огромную телегу подарков.

– Большая тяжесть для самолёта, – показывая на подарки, смеялся гость.

– Ничего, довезёте, мы от чистого сердца.

– До свиданья! Спасиба! – по-русски кричал гость с трапа. – Com to visit! Com to Alaska!

– Приедем, если пригласите.

Спустя какое-то время последовало приглашение от американцев, и вот уже Саныч отправился с ответным визитом в Анкоридж к другу Фрэду.

Друг Фрэд встретил Саныча с широкой американской улыбкой, поселил у себя в доме, но сразу извинился, что слишком занят на работе. Впрочем, среди недели Фрэд обещал прийти пораньше, чтобы показать русскому другу город. Также предусматривалась часовая экскурсия по лётному хозяйству. Всё остальное время Саныч в доме у Фрэда изнывал от безделия, питаясь заказанной для него пиццей.

Но вот наконец у Фрэда наступил выходной. Было объявлено, что этот день они отметят грандиозной вечеринкой с пивом – так, как это любят делать в России. Все расходы на принимающей стороне, гостю надлежит только отдыхать! Фрэд с Санычем сели в машину и поехали за пивом в магазин.

В магазине продавалось несколько сортов пива. Изучив ценники, Фрэд сказал, что, по его мнению, пиво здесь дороговато, и есть смысл поискать дешевле. Они приехали в другой магазин. Цена там Фрэду тоже не понравилась. Они поехали в третий, потом в четвёртый. В пятом магазине цена Фрэда более-менее устроила. Себе Фрэд взял только одну баночку, а Санычу шесть. Также, зная вкусы русского гостя, была куплена рыба. Ну, и пицца.

Дома у Фрэда они выпили пива, вспомнили Россию, посмотрели телевизор и поели пиццу. На том грандиозная вечеринка завершилась. А через несколько дней Саныч отправился домой. Перед отъездом хозяева вручили ему сувенир с надписью «Аляска» и шарфик для жены. И Саныч, краснея, вспомнил, что захватил с собой в Америку под предполагаемые подарки две безразмерных сумки.

Так закончился этот визит, давший впоследствии повод Санычу и его друзьям рассуждать о различиях двух народов. Мы поговорили за столом о том, что они там работают не так, как мы, едят и пьют не так, как мы, а главное – тратятся не так, как мы. Моё мнение заключалось в том, что всё зависит не от народа, а от конкретного человека, и я, например, знаю американцев, мало того что не жадных, а напротив – гостеприимных и щедрых людей.