Czytaj książkę: «Хроники несуществующего», strona 2
– И тем не менее, это было, – твёрдо сказал Ландау. – Я сам там присутствовал. Был среди демонстрантов. Видел, как избивают людей, как стреляют резиновыми пулями. Слышал крики. Чувствовал запах слезоточивого газа.
– Но почему никто этого не помнит? – Дмитрий перевернул ещё одну страницу и увидел фотографию памятника. Простая стела с надписью: "В память о жертвах Московского восстания 1983 года". – И где этот памятник? Я никогда его не видел.
– Его снесли после "перезагрузки", – ответил Ландау. – Он стоял на Пушкинской площади всего три года, с 1990 по 1993. После того, как история была изменена, его просто не стало, как и воспоминаний о нём у большинства людей.
– Вы говорите о каком-то массовом стирании памяти? – недоверчиво спросил Дмитрий. – Это невозможно.
– Невозможно с точки зрения известной нам науки, – согласился Ландау. – Но факты говорят об обратном. События исчезают из истории, из памяти, из документов. Остаются только фрагменты, артефакты, не поддающиеся "перезагрузке". И люди с особым типом памяти, такие как я… и, возможно, вы.
– Я? При чём тут я?
– Вы нашли документ 17-А и осознали его значимость. Вы почувствовали несоответствие между официальной историей и свидетельством, которое держали в руках. Большинство людей просто проигнорировали бы это противоречие, списали бы на ошибку, подделку, сбой в системе каталогизации. Но не вы, – Ландау внимательно посмотрел на Дмитрия. – Что вы почувствовали, когда стояли вчера на Пушкинской площади?
Дмитрий вздрогнул. Откуда профессор знал, что он был там?
– Я… у меня было странное ощущение. Как будто дежавю. Словно я вспоминал что-то, чего никогда не видел.
– Именно, – кивнул Ландау. – Это память, которая пробивается через барьеры "перезагрузки". У некоторых людей она сильнее, чем у других. Таких называют "Неподдающимися" или "Хранителями". Они сохраняют фрагменты воспоминаний о стёртых событиях.
Дмитрий покачал головой.
– Всё это звучит как научная фантастика. Или как теория заговора.
– Я понимаю ваш скептицизм, – спокойно сказал Ландау. – На вашем месте я бы тоже не поверил. Но факты остаются фактами. Документ, который вы нашли, существует. Эти фотографии существуют. И есть ещё кое-что…
Он снова подошёл к коробке и достал оттуда старый блокнот.
– Это мой дневник тех лет. Я записывал всё, что происходило, сразу после событий. Даты, имена, места. Факты, которые теперь противоречат официальной истории.
Дмитрий взял блокнот и пролистал его. Записи были сделаны мелким, аккуратным почерком. Они подробно описывали события, предшествовавшие восстанию, сам протест и его подавление, последующие аресты и суды.
– И вы считаете, что кто-то намеренно стёр эти события из истории? – спросил Дмитрий. – Кто и зачем?
– Орден Хронографов, – ответил Ландау. – Тайная организация, существующая веками, задача которой – контролировать историю России путём периодических "перезагрузок" коллективной памяти.
Теперь Дмитрий был уверен, что разговаривает с сумасшедшим. Но логика событий последних двух дней подсказывала, что в словах старика может быть доля истины.
– И как, по-вашему, работают эти "перезагрузки"? – спросил он.
– Комбинация технологических средств и древних ритуалов, – ответил Ландау. – Я не знаю точного механизма. Знаю только, что они используют специальный артефакт, называемый Хрономироном, который находится на Соловецких островах. И что перезагрузки случаются в ключевые моменты истории. 1917, 1937, 1953, 1991… и, судя по всему, совсем недавно.
– Почему вы так считаете?
– Потому что появляются несоответствия. Артефакты памяти становятся более заметными. Люди начинают вспоминать обрывки "стёртых" событий. Реальность… нестабильна, – Ландау посмотрел Дмитрию прямо в глаза. – Вы сами заметили это, не так ли? Человек, который должен быть мёртв, вдруг оказывается жив. Документы появляются и исчезают. Воспоминания не соответствуют фактам.
Дмитрий вспомнил о Бреславском, о пропавшей папке, о странном дежавю на площади.
– Если всё, что вы говорите, правда… то что мне делать? – спросил он.
– Быть осторожным, – серьёзно ответил Ландау. – Они уже знают, что вы видели документ 17-А. Они будут следить за вами, пытаться понять, насколько много вы знаете и помните. Возможно, попытаются нейтрализовать вас.
– Нейтрализовать? Вы имеете в виду…
– Не обязательно физически, – покачал головой Ландау. – Скорее, дискредитировать, отстранить от работы, изолировать. Или провести локальную "перезагрузку" – заставить вас забыть о находке.
Дмитрий задумался. Всё это звучало как бред, но объясняло странности последних дней.
– Что вы предлагаете?
– Продолжайте работать как обычно, – сказал Ландау. – Не показывайте, что вы что-то знаете или подозреваете. Но будьте внимательны к несоответствиям – документам, которых не должно быть, воспоминаниям, которые противоречат фактам, людям, которые ведут себя странно. И документируйте всё, что найдёте, – он протянул Дмитрию небольшой предмет. – Вот, возьмите.
Это был старинный компас в латунном корпусе. Когда Дмитрий открыл его, стрелка начала беспорядочно вращаться, не указывая ни на север, ни на какое-либо другое направление.
– Он сломан? – спросил Дмитрий.
– Нет, он работает именно так, как должен, – улыбнулся Ландау. – Это особый компас. Он реагирует не на магнитные поля, а на… скажем так, на искажения в ткани реальности. Когда вы будете рядом с артефактом памяти или в месте, где происходила "перезагрузка", стрелка укажет вам путь.
Дмитрий скептически посмотрел на компас, но всё же положил его в карман.
– Я свяжусь с вами, когда будет нужно, – сказал Ландау, поднимаясь. – А теперь вам лучше идти. Не стоит оставаться в одном месте слишком долго.
– Как вы со мной свяжетесь? – спросил Дмитрий.
– Найду способ, – уклончиво ответил профессор. – И ещё кое-что… Будьте осторожны с новой сотрудницей, Анной Вырубовой. Я не уверен, на чьей она стороне.
Дмитрий вздрогнул.
– Откуда вы знаете про Анну?
– У меня свои источники, – повторил Ландау. – Идите. И помните – история не высечена в камне. Она написана на песке, и любая волна может смыть её и оставить новый узор.
Следующее утро началось для Дмитрия с тревожного сна, в котором он бродил по бесконечным архивным залам, пытаясь найти документ, название которого постоянно забывал. Он проснулся с ощущением неправильности мира, которое не покидало его с момента обнаружения странной папки.
В архив он пришёл раньше обычного, надеясь поработать до появления Анны. Но она уже была там – сидела за соседним столом, который раньше пустовал, и что-то сосредоточенно печатала на компьютере.
– Доброе утро, Дмитрий Алексеевич, – улыбнулась она. – Я решила прийти пораньше, чтобы освоиться.
– Доброе утро, – ответил он, незаметно изучая её. После предупреждения Ландау он не мог не задаваться вопросом, кем на самом деле была эта девушка.
Анна выглядела совершенно обычно – молодой специалист, начинающий карьеру. Никаких признаков того, что она может быть агентом какой-то тайной организации. Но если профессор прав, и существует группа людей, контролирующих историю, они вряд ли будут носить специальные значки или вести себя подозрительно.
– Сергей Петрович сказал, что я должна помогать вам с рассекреченными документами, – сказала Анна. – С чего начнём?
Дмитрий решил проверить её реакцию.
– Вообще-то у меня пропала одна из папок, которую я обрабатывал, – сказал он, наблюдая за выражением её лица. – С маркировкой 17-А. Не видели случайно?
Анна покачала головой.
– Нет, я только сегодня начала работать с документами. А что в этой папке?
– Ничего особенного, – пожал плечами Дмитрий. – Просто не хочется терять часть порученных материалов.
Он не заметил никакой особой реакции – ни нервозности, ни излишнего интереса. Либо Анна действительно не знала о документе, либо была очень хорошей актрисой.
– Давайте я помогу вам искать, – предложила она. – Четыре глаза лучше, чем два.
Они провели следующий час, просматривая стеллажи и ящики в поисках пропавшей папки. Дмитрий не ожидал, что они найдут её, но это был хороший способ понаблюдать за Анной в неформальной обстановке.
– Странно, – сказала она наконец. – Как будто папка просто испарилась. Может быть, её взял кто-то из руководства для проверки?
– Может быть, – согласился Дмитрий. – Хотя обычно они оставляют расписку.
В этот момент в зал вошёл Махов в сопровождении двух незнакомых мужчин в строгих костюмах. Один из них был примерно того же возраста, что и директор архива, другой – значительно моложе, с военной выправкой и холодным взглядом.
– А, Черновик, ты уже на месте, – сказал Махов, подходя к их столу. – Познакомься, это товарищи из… – он запнулся, – из министерства. Они интересуются теми же фондами, с которыми ты работаешь.
– Фёдор Игнатьевич Колесников, – представился старший, протягивая руку. – А это мой коллега, Антон.
Антон просто кивнул, не называя фамилии.
– Очень приятно, – сказал Дмитрий, пожимая руку Колесникова. – Дмитрий Алексеевич Черновик.
– Мы знаем, – улыбнулся Колесников. – Сергей Петрович много рассказывал о вас. Один из лучших специалистов архива, если я правильно понял.
– Он преувеличивает, – скромно ответил Дмитрий.
– Товарищи хотели бы ознакомиться с теми же документами, которые ты обрабатываешь, – сказал Махов. – Выдели им, пожалуйста, рабочее место и помоги с доступом к базам данных.
– Конечно, – кивнул Дмитрий. – А могу я поинтересоваться, какой именно период или тема вас интересует?
– Начало восьмидесятых, – ответил Колесников. – В частности, 1983 год. Август.
Дмитрий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Они искали то же самое, что и он. Документ о несуществующем восстании.
– Понятно, – сказал он спокойно. – У нас есть несколько фондов по этому периоду. Что именно вас интересует – экономика, культура, политика?
– Внутренняя политика, – уточнил Колесников. – Особенно всё, что касается общественных волнений, протестов, неофициальных организаций.
– Я могу помочь, – неожиданно вмешалась Анна. – Это была тема моей дипломной работы. Неформальные объединения позднего СССР.
Колесников внимательно посмотрел на неё.
– А вы…?
– Анна Сергеевна Вырубова, новый сотрудник архива, – представилась она. – Только вчера приступила к работе.
– Очень кстати, – улыбнулся Колесников, но его глаза остались холодными. – Будем рады вашей помощи.
– Ну, я вас оставлю, – сказал Махов. – Дмитрий Алексеевич, ты обеспечь товарищам всё необходимое.
Следующие несколько часов Дмитрий и Анна помогали "товарищам из министерства" с поиском документов. Колесников был вежлив, задавал конкретные вопросы, держался как профессиональный исследователь. Антон молчал, изредка делая заметки в небольшом блокноте.
Они просматривали те же фонды, с которыми работал Дмитрий, изучали те же каталоги. Но никто из них ни словом не упомянул папку 17-А или Московское восстание. Они искали что-то, не говоря прямо, что именно.
В обеденный перерыв Колесников и Антон ушли, сказав, что вернутся после обеда. Дмитрий и Анна остались одни.
– Странные эти товарищи из "министерства", – заметила Анна, когда они сидели в маленькой кухне для сотрудников. – Вы заметили, что у них нет никаких документов? Ни удостоверений, ни официальных запросов на доступ к архивам.
Дмитрий удивлённо посмотрел на неё.
– Вы правы. Я как-то не обратил внимания.
– И ещё кое-что, – продолжила она, понизив голос. – Младший, Антон, всё время смотрит на вас. Не просто так, а… изучающе. Как будто ждёт, что вы сделаете что-то определённое.
– Вы очень наблюдательны, – сказал Дмитрий.
– Профессиональная привычка, – пожала плечами Анна. – Когда изучаешь неофициальную культуру СССР, учишься замечать детали. Кто с кем разговаривает, кто кого избегает, кто нервничает при определённых темах.
Дмитрий решил рискнуть.
– И что вы заметили ещё?
Анна огляделась, убедилась, что они одни, и наклонилась ближе.
– Они ищут что-то конкретное. Что-то, о чём не хотят говорить прямо. И они знают, что вы имели с этим дело.
– С чего вы взяли?
– По тому, как Колесников отреагировал, когда вы спросили о конкретной теме. Он сразу уточнил про общественные волнения. И по тому, как этот Антон наблюдает за вашей реакцией на определённые документы.
Дмитрий задумался. Может быть, Анна действительно просто наблюдательный человек. Или она играет в какую-то свою игру.
– И что вы думаете об этом? – спросил он.
– Думаю, что происходит что-то странное, – ответила она. – И, похоже, вы знаете, что именно.
Он встретился с ней взглядом. В её глазах читался искренний интерес, но не угроза.
– Возможно, – уклончиво ответил Дмитрий. – Но сначала я должен во всём разобраться сам.
– Я могла бы помочь, – предложила Анна. – У меня есть опыт работы с неофициальными источниками. И я умею хранить секреты.
Дмитрий колебался. Довериться ей было рискованно. Но вести расследование в одиночку, когда за ним следят люди из загадочного "министерства", было ещё рискованнее.
– Возможно, – повторил он. – Но давайте вернёмся к работе. Наши "товарищи" скоро вернутся.
После обеда Колесников и Антон действительно вернулись, но вели себя немного иначе. Они меньше просматривали документы и больше наблюдали за работой Дмитрия и Анны. Несколько раз Дмитрий ловил на себе изучающий взгляд Антона, как и предупреждала Анна.
К концу рабочего дня Колесников объявил, что они закончили на сегодня, поблагодарил за помощь и сказал, что вернутся завтра для продолжения работы.
Когда они ушли, Анна повернулась к Дмитрию.
– Что вы делаете после работы? – спросила она.
– Обычно иду домой, – ответил он. – А что?
– Я подумала, может быть, мы могли бы выпить кофе и поговорить, – сказала она. – Не здесь, конечно. Где-нибудь, где нас никто не услышит.
Дмитрий задумался. С одной стороны, Ландау предупреждал его быть осторожным с Анной. С другой – она явно что-то подозревала и могла оказаться полезным союзником. Или она пыталась втереться в доверие по заданию тех самых людей, о которых говорил профессор.
– Хорошо, – решился он наконец. – Знаете кафе "Хронос" на Малой Бронной? Через час там?
– Договорились, – кивнула Анна. – Только давайте пойдём разными дорогами. На всякий случай.
Это укрепило подозрения Дмитрия. Либо она действительно понимала серьёзность ситуации, либо очень хорошо играла свою роль.
Кафе "Хронос" было маленьким, уютным заведением, спрятанным в полуподвале старинного дома. Дмитрий выбрал его не случайно – название показалось символичным, учитывая разговоры о манипуляциях со временем. К тому же, он знал, что там есть дальний зал, где можно поговорить без лишних ушей.
Он пришёл первым, выбрал столик в углу и заказал кофе. Через десять минут появилась Анна – она выглядела немного запыхавшейся, словно быстро шла или даже бежала.
– Извините за опоздание, – сказала она, садясь напротив. – Пришлось сделать крюк, чтобы убедиться, что за мной не следят.
– И как, следили? – спросил Дмитрий.
– Не уверена, – она покачала головой. – Был один подозрительный мужчина, который вышел из архива сразу после меня, но я потеряла его в метро.
Дмитрий кивнул официанту, и тот принёс второй кофе.
– Итак, – начал Дмитрий, когда они остались одни. – Что вы хотели обсудить?
– То, что происходит в архиве, – прямо сказала Анна. – Эти люди из "министерства", пропавшая папка, ваша явная настороженность… Что-то здесь не так, и я хочу знать, что именно.
– Почему вас это интересует? – спросил Дмитрий. – Вы только начали работу. Почему не просто делать своё дело и не задавать вопросов?
– Потому что я историк, – ответила она. – Настоящий историк, а не просто архивный работник. И если кто-то пытается что-то скрыть или изменить в нашем прошлом, я хочу знать об этом.
Дмитрий внимательно изучал её. В её словах чувствовалась искренность, но он всё ещё не был готов полностью довериться.
– Что если я скажу вам, что нашёл документ, описывающий событие, которого никогда не было? – осторожно начал он. – Событие, которое должно было перевернуть историю страны, но о котором никто не помнит и не знает?
– Я спрошу, какое именно событие, – ответила Анна.
– Московское восстание 1983 года, – сказал Дмитрий, наблюдая за её реакцией. – Массовые протесты на Пушкинской площади, их жестокое подавление, десятки погибших, сотни раненых.
Анна нахмурилась.
– Ничего подобного не было. Я изучала этот период очень подробно. В 1983 году не было никаких массовых протестов в Москве.
– Именно, – кивнул Дмитрий. – И тем не менее, я держал в руках официальный документ КГБ с грифом "Совершенно секретно", в котором подробно описывались меры по ликвидации последствий этого несуществующего восстания. С именами, датами, цифрами.
– Это могла быть фальшивка, – предположила Анна. – Или документ из какого-то сценария, игры, литературного проекта.
– Я профессиональный архивариус с пятнадцатилетним стажем, – напомнил Дмитрий. – Я могу отличить подлинный документ от подделки. Бумага, шрифт, печати, подписи – всё было настоящим. К тому же, – он достал из кармана телефон, – у меня есть ещё кое-что.
Он показал ей фотографии листовки, которую нашёл в своей коллекции самиздата.
– Это подлинная листовка августа 1983 года, рассказывающая о тех же событиях, но с точки зрения протестующих.
Анна внимательно изучала фотографии, её лицо становилось всё более озадаченным.
– Если это подделка, то невероятно качественная, – сказала она наконец. – Стиль, лексика, даже шрифт – всё соответствует самиздату того периода. Но как такое возможно? Как может существовать документальное свидетельство события, которого не было?
– Есть две возможности, – сказал Дмитрий. – Либо оно было, но каким-то образом исчезло из коллективной памяти и большинства документов. Либо… – он запнулся.
– Либо что?
– Либо это свидетельство из другой версии истории, – закончил он. – Из реальности, где это восстание действительно произошло.
Анна откинулась на спинку стула, осмысливая услышанное.
– Звучит как сюжет научно-фантастического романа, – сказала она. – Но… – она замолчала, словно вспомнив что-то.
– Но? – подтолкнул её Дмитрий.
– В моей исследовательской работе я сталкивалась с некоторыми… странностями, – медленно сказала Анна. – Несоответствиями в документах. Свидетельствами о событиях, которые противоречили официальной истории. Я списывала это на ошибки, фальсификации, искажения памяти. Но теперь…
– Что именно вы находили? – заинтересовался Дмитрий.
– Например, упоминания о встрече Горбачёва с диссидентами в 1985 году, которой официально не было. Или документы о массовых арестах в Ленинграде в 1981-м, о которых нигде больше не упоминается. Мелочи, несоответствия… но их было много, слишком много для простых ошибок.
Дмитрий кивнул.
– Вчера я встретился с человеком, который утверждает, что существует тайная организация, контролирующая историю России путём "перезагрузок" коллективной памяти. Что они каким-то образом стирают определённые события из истории и из сознания людей, оставляя только ту версию прошлого, которая им выгодна.
– И вы верите в это? – спросила Анна.
– Не знаю, – честно ответил Дмитрий. – Ещё три дня назад я бы рассмеялся, услышав такую теорию. Но теперь… Слишком много странностей, слишком много совпадений. Документ, который исчезает. Люди из "министерства", которые ищут что-то, не говоря прямо, что именно. Странные ощущения дежавю в местах, упомянутых в документе.
– И человек, который должен быть мёртв, но почему-то жив, – тихо добавила Анна.
Дмитрий резко поднял голову.
– Что вы сказали?
– Лев Иосифович Бреславский, начальник отдела кадров, – сказала Анна. – Когда я готовилась к собеседованию, то искала информацию об архиве, о его сотрудниках. И нашла некролог трёхлетней давности. "Скоропостижно скончался многолетний сотрудник архива, начальник отдела кадров Л.И. Бреславский". С фотографией, датами жизни, соболезнованиями коллег. А вчера я разговаривала с ним лично.
Дмитрий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Значит, это не его личная галлюцинация. Анна тоже заметила несоответствие.
– Вы показывали этот некролог кому-нибудь? – спросил он.
– Нет, – покачала головой Анна. – Я решила, что это какая-то ошибка, совпадение имён или устаревшая информация. Но теперь, после вашего рассказа…
Она достала свой телефон, несколько секунд искала что-то в браузере, затем показала экран Дмитрию.
– Вот, смотрите.
На экране была страница архивного сайта с сообщением: "С прискорбием сообщаем о кончине нашего коллеги, Льва Иосифовича Бреславского, последовавшей 15 марта 2022 года после продолжительной болезни".
– Я видела это три дня назад, – сказала Анна. – Сохранила ссылку.
Дмитрий взял телефон и нажал на ссылку. Страница открылась, но вместо некролога на ней было сообщение: "Страница не найдена".
– Она исчезла, – прошептал он. – Как и документ 17-А.
Они молча смотрели друг на друга, осознавая импликации того, с чем столкнулись.
– Что нам делать? – спросила наконец Анна.
– Продолжать искать, – решительно сказал Дмитрий. – Собирать доказательства. Найти больше артефактов… памяти, как их называет мой знакомый. Документы, фотографии, вещи, которые сохранили информацию о "стёртых" событиях.
– И что потом? – спросила Анна. – Предположим, мы найдём доказательства того, что история действительно меняется. Что кто-то манипулирует коллективной памятью. Что мы будем делать с этим знанием?
Дмитрий задумался. Он ещё не заглядывал так далеко.
– Не знаю, – честно признался он. – Может быть, попытаемся остановить их. Или, по крайней мере, понять, как и зачем они это делают.
– Это опасно, – заметила Анна. – Если такая организация действительно существует, они не обрадуются, когда узнают, что кто-то раскрыл их секрет.
– Уже слишком поздно беспокоиться об этом, – сказал Дмитрий. – Они уже знают, что я видел документ 17-А. Они следят за мной, посылают людей проверять, что я знаю. Я уже в опасности, хочу я того или нет.
Анна кивнула.
– Тогда мы должны быть очень осторожны. И очень умны.
– Мы? – переспросил Дмитрий. – Вы действительно хотите в этом участвовать? Вы только начали работу, у вас вся карьера впереди. Зачем вам рисковать всем ради сомнительной теории заговора?
– Потому что я историк, – повторила Анна. – И если кто-то манипулирует историей, искажает правду о нашем прошлом – это моё дело. Наше дело.
Дмитрий внимательно посмотрел на неё. В её глазах читалась решимость и искренность. Может быть, она действительно просто увлечённый историк, который не может пройти мимо исторической загадки. Или очень хорошая актриса на службе у таинственного ордена. В любом случае, сейчас она была его единственным потенциальным союзником.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Но давайте договоримся: никаких записей, никаких электронных следов. Всё, что мы обнаружим, храним только в памяти или на бумаге, которую носим с собой. И никому не доверяем, кроме друг друга.
– Согласна, – кивнула Анна. – И ещё одно. Мы должны установить какой-то сигнал безопасности. Способ узнать, что с другим всё в порядке, что это не… не подделка, не двойник, не человек с "перезагруженной" памятью.
Дмитрий задумался.
– Хорошая идея. Давайте придумаем кодовую фразу. Что-то, что будет иметь смысл только для нас двоих.
– "История написана на песке", – предложила Анна. – Вы сказали эту фразу сегодня. Если один из нас спросит: "На чём написана история?", другой должен ответить: "На песке, и любая волна может смыть её".
– Договорились, – кивнул Дмитрий. – И давайте встречаться вне архива. Там слишком много глаз и ушей.
– Где?
– Здесь, в "Хроносе", – сказал Дмитрий. – Каждый вторник и пятницу, в семь вечера. Если кто-то не приходит, другой ждёт полчаса и уходит. Никаких звонков, никаких сообщений – их можно отследить.
Анна кивнула, соглашаясь с правилами игры.
– Что будем делать завтра? – спросила она. – Эти люди из "министерства" вернутся. Они будут наблюдать за нами ещё внимательнее.
– Будем делать свою работу, – ответил Дмитрий. – И параллельно искать другие несоответствия, другие следы "перезагрузок". Только очень осторожно.
Они ещё некоторое время обсуждали детали своего негласного расследования, затем решили расходиться – слишком долгое пребывание вместе могло вызвать подозрения.
– До завтра, Дмитрий Алексеевич, – сказала Анна, вставая.
– До завтра, Анна Сергеевна, – ответил он. – И будьте осторожны.
Когда она ушла, Дмитрий ещё некоторое время сидел, размышляя о странном повороте, который приняла его жизнь. Ещё неделю назад он был обычным архивариусом, занимающимся рутинной работой. Теперь он расследовал возможный заговор по манипуляции историей, встречался с таинственными информаторами и устанавливал кодовые фразы с новой коллегой.
Он достал из кармана странный компас, подаренный Ландау. Стрелка по-прежнему беспорядочно вращалась, не указывая ни на одно конкретное направление. "Интересно, как он работает? И работает ли вообще?" – подумал Дмитрий, убирая компас обратно в карман.
Выйдя из кафе, он решил пройтись пешком, чтобы проветрить голову. Вечерняя Москва была полна огней и звуков, люди спешили по своим делам, не подозревая, что история, которую они считали незыблемой, могла быть лишь одной из многих версий, сконструированной неизвестными манипуляторами.
Проходя мимо газетного киоска, Дмитрий машинально бросил взгляд на заголовки вечерних газет. И застыл на месте. Крупный заголовок на первой полосе "Вечерней Москвы" гласил: "35 лет назад: как Москва помнит события августа 1983".
Он моргнул, и заголовок изменился: "35 лет назад: как Москва встречала олимпийских чемпионов".
Дмитрий протёр глаза, думая, что ему показалось. Но внутренний голос подсказывал: это не галлюцинация. Это ещё одно доказательство того, что реальность нестабильна, что история действительно меняется на глазах.
Он быстро купил газету и углубился в чтение, ища хоть какие-то следы той первой версии заголовка, которую увидел. Но ничего подобного там не было – только статья о достижениях советских спортсменов.
Дмитрий сложил газету и продолжил путь, чувствуя, как мир вокруг него постепенно теряет привычную твёрдость, становясь зыбким и ненадёжным, как песок под набегающей волной.
Глава 3: "Фотография"
Дмитрий вернулся домой поздно вечером, с ощущением, что за ним следят. Несколько раз по пути он останавливался, делая вид, что рассматривает витрины магазинов, а на самом деле проверяя, нет ли хвоста. Один раз ему показалось, что он заметил того самого молодого человека, Антона, который приходил в архив с Колесниковым, но фигура быстро скрылась в толпе.
Его квартира находилась в типичной московской многоэтажке, построенной в 1970-х – ничего примечательного, обычное жилье одинокого мужчины средних лет. Книжные полки, заставленные историческими монографиями и архивными справочниками, минимум мебели, несколько фотографий на стенах – в основном исторические виды Москвы разных эпох.
Войдя в квартиру, Дмитрий первым делом проверил, не нарушен ли его персональный "индикатор вторжения" – тонкий волос, натянутый между дверью и косяком на уровне колена. Волос был на месте – значит, никто не входил в его отсутствие. По крайней мере, не через дверь.
Он прошёл на кухню, поставил чайник и достал из холодильника остатки вчерашнего ужина. Голова гудела от информации, противоречивых теорий и вопросов без ответов. Кто такая Анна – союзник или подосланный агент? Что ищут люди из "министерства"? Действительно ли существует тайная организация, манипулирующая историей?
И самое главное – что делать с этим знанием? Если профессор Ландау прав, и история действительно подвергается "перезагрузкам", то любые доказательства могут просто исчезнуть, как папка 17-А. Любые свидетели могут внезапно "забыть" то, что знали, или даже не существовать в новой версии реальности.
После ужина Дмитрий решил ещё раз просмотреть свои личные архивы – может быть, там найдутся ещё какие-то следы "стёртых" событий. Он подошёл к книжному шкафу, за которым была небольшая потайная ниша, и достал оттуда металлическую коробку. В ней хранились самые ценные для него документы – личные письма, фотографии родителей, старые дневники.
Среди прочего там была фотография, которую он не рассматривал уже много лет. Снимок был сделан его отцом в начале 90-х годов во время поездки в Москву. На нём был запечатлён сам Дмитрий, тогда ещё студент исторического факультета, стоящий на Пушкинской площади.
Он достал фотографию и поднёс ближе к свету. И тут же почувствовал, как по спине пробежал холодок. На заднем плане, за его фигурой, виднелся памятник – не Пушкину, а какой-то современный монумент, простая гранитная стела. Дмитрий поднёс фотографию ещё ближе к лампе и с трудом разобрал надпись на стеле: "В память о жертвах Московского восстания 1983 года".
Тот самый памятник, который был на фотографиях в альбоме профессора Ландау. Памятник, которого никогда не существовало – по крайней мере, в той версии истории, которую помнил Дмитрий.
Но вот он, запечатлённый на фотографии, сделанной его собственным отцом. И Дмитрий был уверен, что раньше на этом снимке никакого памятника не было – только обычный вид Пушкинской площади с памятником поэту.
"Либо моя память играет со мной злую шутку, либо сама реальность меняется, включая материальные свидетельства прошлого," – подумал он, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Он лихорадочно начал просматривать другие фотографии из той же поездки. На большинстве из них памятника не было видно, но на одном групповом снимке, где Дмитрий стоял с однокурсниками, в углу кадра снова виднелся краешек той же стелы.
Дмитрий опустился в кресло, пытаясь осмыслить увиденное. Если верить этим фотографиям, памятник жертвам восстания 1983 года действительно существовал в начале 90-х годов. Но почему он этого не помнил? И почему памятника больше не было на Пушкинской площади?
"Перезагрузка истории", – прошептал он. Именно об этом говорил Ландау. События стираются из коллективной памяти, из документов, из самой реальности. Но некоторые артефакты – "артефакты памяти" – почему-то сохраняют информацию о "стёртых" временных линиях.
Дмитрий взял телефон и сфотографировал снимки, затем тщательно убрал оригиналы обратно в коробку. Ему нужно было больше информации, больше доказательств.
Он включил компьютер и начал поиск в интернете, используя различные комбинации ключевых слов: "памятник жертвам 1983", "стела Пушкинская площадь восстание", "монумент 1983 Москва". Результаты были разочаровывающими – никаких упоминаний о таком памятнике, ничего о восстании 1983 года.
Тогда Дмитрий решил попробовать поиск на более маргинальных ресурсах – форумах любителей истории, сайтах, посвящённых конспирологическим теориям, блогах о необъяснимых явлениях. И здесь ему повезло. На небольшом форуме "Альтернативная история России" он нашёл тему под названием "Исчезнувшие события: коллективная амнезия или манипуляция?"
