Я вытряхнул ему в грязную ладошку полпачки, задумался на секунду и отдал остальное.
– Спасибо, дяденька! – хором крикнули они и хотели было ретироваться, но я остановил их вопросом:
– Ребята… У вас нет желания заработать?
Они насторожились, нахохлились, посмотрели на меня с опаской, – как выяснится потом, различные предложения заработать уже поступали им неоднократно от очень «добрых» дядечек, питающих особо нежную любовь к детям, – но желание подрезать лёгких денег победило их природную осторожность.
– А что надо делать? – спросил Олежка; это был красивый мальчик с открытым пионерским лицом и проникновенным взором; если такой малыш жалобным голоском попросит денежку на хлебушек, ему отдашь последние крохи.
– Ребята, это дело государственной важности, – ответил я, сделав очень строгое лицо. – Вы будите работать на ФСБ. Задание очень ответственное и требует от вас полной собранности.
Они затихли и слушали меня с широко открытыми глазами, и у меня было такое чувство, словно они ждали это предложение всю свою жизнь.
– Следить нужно за женщиной, – продолжил я голосом майора Пронина, – но она приведёт вас к мужчине. Вот этот крендель мне и нужен. Следить нужно будет круглосуточно и находится нужно будет в районе её дома. Если она куда-то пошла, вы идёте за ней. Если она села в трамвай или в автобус, вы должны запрыгнуть туда же. Если она зашла в подъезд, вы должны выяснить в какую квартиру и всё записать: номер дома, номер квартиры. Если она встретиться с мужиком, то вы должны следовать за ними неотступно и запоминать всё, что они делают. Если она уедет с ним на машине, записать номер. Задача понятна?
– А у вас какое звание? – заикаясь спросил Володька.
– Называйте меня – товарищ майор. А вообще-то меня зовут Эдуард Юрьевич.
– Да чё тут непонятного? – сказал деловито Олежка. – А сколько будете платить?
– Двадцатку в день и двадцатку ещё на текущие расходы, то есть на трамвай, автобус и прочее.
– Каждый день? – поразился Володька.
– Каждый день, но за добросовестную работу. Если будете халтурить, ни то что денег не получите, а получите от меня такого леща, что мало не покажется.
– А кто эти люди? Ну-у-у, эта женщина? Мужик этот, которого мы должны вычислить? Кто они такие? – спросил Володя.
– Это враги народа, – ответил я с придыханием и даже сделал осторожную паузу, когда мимо проходила какая-то парочка. – Эти люди работают на американские спецслужбы. Теперь вы понимаете, какое серьёзное дело вам доверили?
– Понимаем, – ответили они хором, и вид у них был, как у комсомольцев из «Молодой гвардии».
Каждый день они звонили мне на работу и отчитывались о проделанной работе. Примерно один раз в два дня я забивал им «стрелку» в районе Учительской и передавал деньги. Работали они слаженно, красиво, как настоящие специалисты наружного наблюдения, но интересной информации не было: по всем адресам, где она появлялась, оказывались её родственники или подружки.
Прошло две недели, а «резидент» так и не появился. Я был в полном отчаянии, но даже не допускал мысли, что его просто не существует и я гоняюсь за собственным хвостом. Я не знал, что ещё можно предпринять, и потихонечку собирал чемоданы. Если раньше я панически боялся измены: ревновал, ночами не спал, работать не мог, – то в августе, особенно ближе к середине, я уже хотел, чтобы это наконец-то случилось.
С гримасой разочарования я слушал тоненький голосок в телефонной трубке:
– Вчера на улице Ленина, на трамвайной остановке, к ним подъехала крутая чёрная иномарка. Там сидели молодые пацаны. Её подруга хотела с ними потрещать, но ваша шпионка вела себя очень осторожно, и они отошли подальше от этой тачки.
– Шифруется, дрянь, – прошелестел я в трубку. – Ох, лиса-а-а-а-а… Хитрожопая лисица… Ещё какие-то контакты были?
– На набережной подкатили двое фраеров, – продолжала пищать телефонная трубка. – Они немного поболтали и пацаны ушли. Я так и не понял, это были их знакомые или какие-то левые.
– Ладно, молодцы… Работайте дальше.
Несколько раз они её «просохатили» (как они сами выразились), но каждый раз она уже в одиннадцать возвращалась домой одна. Её родители всё лето жили на даче, но каждую ночь она спала либо со мной, либо одна.
В один прекрасный день они не вышли на связь, и я поехал на Учительскую, там я их не нашёл и забеспокоился, но на следующий день зазвонил телефон и в трубке послышался эдакий официальный баритончик:
– Эдуард Юрьевич?
– Да, это я.
– Здравствуйте. Это вас беспокоят из милиции. Старший лейтенант Лаврененко. Я бы хотел узнать… Э-э-э, как бы это выразиться? – перекладывал он слова из одной тональности в другую. – По поводу-у-у Ваших подопечных…
– А в чём, собственно, дело?! – спросил я с лёгким раздражением.
– Ваши подопечные Володя Козинцев и Олег Петренко утверждают, что они работают на ФСБ и что Вы их начальник. Они дали Ваш номер телефона и потребовали, чтобы мы срочно с Вами связались, иначе у нас будут большие проблемы… И что мы, типа, срываем серьёзную операцию по захвату изменников родины.
Я молчал в трубку, не зная, что сказать и как себя вести в данной ситуации.
– Эдуард Юрьевич, как Вы можете это прокомментировать? Вы меня слышите?
– Да-да, конечно, всё так и есть… Это мои ребята, и они работают на нас… И надо признать, хорошо работают. М-м-м-м, а на каком основании вы их задержали? Они что-то натворили?
– Нам поступил сигнал из дома № 26 по улице Учительской, что у них в доме постоянно трутся какие-то беспризорники… Ночуют на площадке последнего этажа либо в подвале. Целыми днями слоняются по двору. Мы приехали и задержали пацанов. Короче, история банальная: родители пьют, а они в который раз уже сбегают из детского дома в городе Ирбит Свердловской области. В Тагил, говорят, приехали лично к Вам. Петренко утверждает, что Вы его родственник… вроде как… дядя по материнской линии.
Я улыбнулся после этих слов: вот чертенята!
– А скажите, пожалуйста, из какой квартиры поступил сигнал?
– Это так важно? – спросил он.
– Крайне важно, – ответил я, давясь от смеха.
– Ну тогда придётся подождать. Я сейчас это выясню. Когда поступает сигнал, дежурный обычно записывает имя и адрес источника.
– Будьте так добры. Это очень важно, – вежливо попросил я.
Он положил трубку на стол и вышел из кабинета – я услышал, как хлопнула дверь.
«Чёрт бы побрал этих ментов! Вечно они вторгаются в мои планы», – подумал я со злостью, но меня тут же разобрал смех: – «Ну, Танька! Вот же пройда! Интересно, когда она их срисовала?»
Хлопнула дверь, послышались шаги, и в телефонной трубке снова возник приятный баритон старшего лейтенанта Лавриненко:
– Итак, Учительская, 26, квартира № 6… Шалимова Татьяна Владимировна. Вам это имя о чём-то говорит?
– Нет, – ответил я, еле сдерживая хохот.
– Товарищ майор, – обратился он ко мне, – если Вы хотите забрать пацанов, приходите сегодня по адресу улица Красная, дом 10, с документами. Напишите заявление и забирайте их под свою ответственность.
– Нет уж, спасибо, оставьте их себе. Это ваша компетенция, – сказал я и повесил трубку; после этого я не сдерживался и хохотал от души, долго ещё не мог успокоиться.
Этот смех согрел меня ненадолго – промокшего до нитки, измученного абстиненцией, голодного и несчастного, сидящего в какой-то обшарпанной беседке, в каком-то далёком Небуге. Как меня сюда занесло? Насколько я помню, всё началось с того, что я похлопал по попе великую грузинскую певицу. Ущипните меня – неужели этот сон никогда не закончится? А ведь моя жизнь – это действительно сон, потому что только сон может быть настолько нелепым.
За всё время, что я просидел возле дома, из углового подъезда никто не выходил и никто не заходил в него. В левом крыле было какое-то движение: приехала чёрная «волга», высадила кого-то у третьего подъезда и сразу же уехала. Из первого подъезда выходила женщина, а через полчаса вернулась с белым пакетом в руках. «Всё под контролем. Всё под контролем. Первый. Первый. Я второй. Приём», – бормотал я, распластавшись на лавке и проваливаясь в глубокий сон.
Я проснулся как от толчка… Почувствовал сильное давление внизу живота и выскочил из беседки… За шесть часов, проведённых в засаде, я трижды выходил наружу, чтобы отлить. Это был четвёртый раз.
Меня трясло от холода. По земле стелился бледный туман, пронизывающий до самой простаты. Я мельком глянул на окна второго и третьего этажа – пусто, темно. Пристроился возле пирамидального тополя, и мощная струя ударила в землю. Меня аж передёрнуло от облегчения, и вдруг, словно гром среди ясного неба, за спиной раздался знакомый голос:
– Ну здравствуй, Эдуард.
Я резко обернулся, поспешно застёгивая ширинку. В пяти метрах от меня, у самой веранды, стоял широкоплечий коренастый мужичок. Его лицо я не видел, но этот хрипловатый голос, придавленный тяжёлым неповоротливым языком, я бы узнал из тысячи голосов.
– Ты, наверно, меня ждёшь?
Я приближался к нему с опаской, вглядываясь в его очертания… И вот между нами – два метра. Я вижу широкое скуластое лицо с тёмными провалами вместо глаз, – он добродушно скалился, глядя на меня в упор. На этот раз он был без кепки, и я увидел его лысый череп с торчащими ушами. Узкий лоб, мощные челюсти и плоский, вбитый в башку нос подчёркивали его несомненное сходство с приматами. Он стоял, широко расставив ноги. Правая рука его задубела в кармане, а левая висела, словно пришитая ниткой к плечу. Образ дополняли чёрная куртка, чёрные штаны и чёрные ботинки.
– Здравствуй, Бурега, – сказал я, криво ухмыляясь и вплетая в интонацию голоса нотку удивления.
Моя рука медленно опустилась в карман, но выкидного ножа там не было. Я чуть тронул другой карман, но и там было пусто. По спине пробежал легкий холодок. Я был слегка деморализован этой ситуацией, а если быть более точным, то я натуральным образом сдулся.
«Может, он выпал, когда Марго снимала ветровку? А может, я обронил его в беседке? Проклятие! А если этот отморозок вооружён?» – путались мысли в голове, и вот уже предательская слабость ударила по ногам, мелкая дрожь охватила всё моё тело, а во рту от волнения начала скапливаться слюна, мешая говорить.
– Ты удивлён? – спросил Бурега.
– Удивлён, – ответил я, сглатывая липкую слюну.
Он стоял как вкопанный, широко расставив ноги и слегка покачиваясь, словно кобра перед броском. Он находился на взводе, в полной боевой готовности, хотя создавал видимость непринуждённого общения.
«Что у него там? – подумал я. – Перо? Ствол? Ну ни пачка же сигарет».
– Как ты меня вычислил? – спросил я, делая маленький шажок ему навстречу.
В тот момент я ещё планировал вероломное нападение, а начинал я всегда одинаково: короткий хук слева в челюсть и сразу же двойной удар правой, как отбойником, потом неожиданная подсечка, если ещё не упал, а всё остальное – уже в партере, когда превращаешь лицо противника локтями и кулаками в отбивную. Мне нужно было всего лишь подобраться к нему поближе, но он просчитал мои намеренья и в течение всего разговора держал дистанцию, не подпуская меня ближе, чем на два метра.
– Ты знаешь, – насмешливо прошелестел он сквозь тонкие губы, – трудно не заметить такую двухметровую оглоблю у себя во дворе. Тем более ты постоянно пялился в мои окна. Когда ты просидел несколько часов, я понял, что ты отсюда уже не уйдешь. Я почувствовал твою заводку, и мне стало тебя жалко… Я-то в тепле чифирок гоняю, а ты маешься как бездомная собака. Мне гасится причин нет, и бегать от тебя я не собираюсь. Говори, что хотел.
– А ты, Санёк, круглый день у окна сидишь, чифирь гоняешь? – спросил я, лукаво улыбнувшись. – У тебя что, телевизора нет?
– Не люблю телевизор, братэлла, – ответил он и тоже осклабился, обнажив свою щербатую пасть с заклёпками железных зубов. – Там одно фуфло толкают. Я книжки люблю. Вот уже в который раз перечитываю «Капитал» Карла Маркса. Картинки пропускаю, а пролетарскую суть улавливаю.
– Издеваешься?
– Нет, – на полном серьёзе ответил он. – Чехова люблю… Достоевского… Толстого… Гоголя просто обожаю… Все его произведения знаю наизусть.
– Неожиданные откровения, – заметил я.
– Так ты зачем меня искал? – ласково спросил он, при этом лицо его стало ровным и гладким, как могильная плита.
Мне показалось, что этот вопрос был для него риторическим, – я не знал, что ему ответить, и к тому же совершенно растерялся.
В тот момент, наверно, нужно было развернуться и уйти. Продолжать разговор было бессмысленно: всё было и так ясно. Ко всему прочему, моя энергия совершенно иссякла за пару минут общения с этим монстром, и я из последних сил держался на ногах. Мне очень захотелось домой, к маме. Мне очень захотелось на тёплый толчок с рулоном мягкой туалетной бумаги. Мне очень захотелось кушать – аж холодный пот проступил между лопаток. Меня всего трясло, и он не мог этого не видеть. А ещё мне очень захотелось жить, и я окончательно осознал всю опрометчивость своего поступка. Морально и физически я был не готов к тому, что задумал.
– Чё ты молчишь?
Я не знал, что ответить Сашке, и начал мямлить какую-то хрень:
– Я просто хотел с тобой поговорить… Просто хотел понять, что случилось на трассе… За что вы меня так? Я же вам ничего плохого не сделал…
Короче, разговор пошёл не в то русло: вместо лихой предъявы – ненужный разбор полётов.
– Ладно, – сказал он решительно и повёл плечами, словно разминая шею перед дракой, – я объясню тебе, что случилось на трассе. Никто не собирался тебя убивать. Просто мы хотели дать тебе урок, потому что ты вёл себя очень нагло, развязано. Сел в тачку такой борзый фраер, а у самого в кармане не гроша. Я ведь тоже, на секундочку, не какой-то там халдей, чтобы меня просто так тыкать… Слышь, денег нет – вези бесплатно, закурить дай, музла навали. Это что за обращение?
– Ну согласен, что перебрал в тот день, – начал я оправдываться, – выпал из реальности… Но зачем так-то? К чему такие жестокие шутки? Я же не Буратино, могли бы и на словах объяснить. А после таких уроков на всю жизнь останешься заикой. Мягче надо с людьми, мягче.
– Нет, братан, человек – это такая тварь, которая понимает только насилие. На словах ты бы уже через пятнадцать минут всё забыл, а так ты на всю жизнь запомнишь. Пойми, братан, с людьми нужно разговаривать уважительно, со всеми без исключения, а ты во мне лоха увидел и разговаривал со мной, как с лохом. Обидно, знаешь ли.
– Слушай, Бурега, – начал я потихоньку заводиться, – не убивать же человека за то, что он попал в непонятку! Вы меня зачем пытались завалить? Просто так, от скуки? Дело было вечером – делать было нечего. Попугать хотели, говоришь? А ломик в спину кинули? Мне это тоже расценивать как подарок? Спасибо! Он у меня в номере стоит. Может, вернуть?
– Послушай сам, – молвил он со змеиным шипением; казалось, его терпение заканчивается. – Мы вату не катаем, и ты не с лохами дело имеешь. Хотели бы убить – убили бы. Даже не сомневайся. Просто цели такой не было. Ты пьяный был, на ногах еле держался. Ты думаешь, мы тебя просто так отпустили бы?
Он замолчал, и я тоже не знал, что сказать: в принципе он был прав. Мы молча смотрели друг другу в глаза, и было уже понятно, что ничего не произойдёт. Сашка расслабился и вытащил правую руку из кармана. «Если через минуту всё это не закончится, я просто упаду в обморок», – подумал я, сглатывая горькую жирную слюну. В течение этого разговора выделилось столько адреналина, что он буквально разъедал меня изнутри, как соляная кислота.
– Ещё один вопрос – и я уйду, – попросил я.
– Валяй.
– Калугин имеет к этому отношение?
– А это кто? – спросил он даже без секундной задержки; лицо его осталось совершенно невозмутимым.
Я тихонько засмеялся, скромно потупив глаза, и всем своим видом демонстрировал недоверие.
– Ну хорошо, а откуда ты знаешь моё имя?
Он криво ухмыльнулся, и, перед тем как ответить, о чём-то долго размышлял, а потом произнёс фразу, которая меня удивила:
– Из того же источника, из которого ты узнал моё.
– Что?
Я задумался, совершенно не понимая, о ком идёт речь, но уже через несколько секунд в моей голове сложился пасьянс: Марго я сразу же отмёл как вариант, и тогда остался Петрович. Но как он меня вычислил? И тут меня окончательно прорубило: он увидел меня из кухонного окна со всеми вытекающими отсюда последствиями.
«Скорее всего, он увидел меня на выходе. В противном случае он бы вообще ничего не сказал. Смотри-ка, такие люди никогда не теряют бдительности, даже в пьяном угаре. Вот ведь мерзавец!» – подумал я и саркастически усмехнулся.
Бурега поймал мою улыбку и спросил с довольным видом:
– Ну что, вопросов больше нет?
– Он тебе по телефону позвонил?
– Конечно. По земле он бы не успел.
– Вот же хмырь болотный! – возмутился я и начал громко хохотать. – Я ему сегодня бутылку водки споил, вчера опохмелял, а он мне такую свинью подложил. Как после этого людям верить?!
– О чём ты говоришь, Эдуард? – Бурега щерился всеми своими железными зубами. – Я его каждый день опохмеляю… уже вторую неделю.
– Ну тогда он правильно выставляет приоритеты, – согласился я.
Мы еще немного посмеялись, и я собрался домой.
– Ладно! – весело воскликнул я. – Будем прощаться.
Натянутые сухожилия, одеревеневшие мышцы, дрожащие синапсы – попустило, и по всему телу побежала тёплая волна, наполняющая меня жизненной энергией. Мне стало легко и спокойно. В тот момент я опять вспомнил своего тренера по боксу. «Самое страшное – это недооценить противника, опираясь лишь на его антропологические данные и внешность, – любил повторять он. – Ребятушки, не пытайтесь в бою одержать быструю и красивую победу, а попробуйте хотя бы не проиграть. Главное – это защита и уважение к своему противнику».
Хороший он был мужик – Сулейманов Рашид Александрович. Он был очень терпим к людям – эдакий мудрый зен-буддист. Он никогда и никому не сказал грубого слова и, по-моему, даже ни разу не дрался на улице, но его сгубила банальная водка. Вот так – на всякого мудреца довольно простоты.
Последний раз я видел его живым в давке у винного магазина где-то в 1989 году. Он был, как всегда, аккуратно подстрижен, тщательно выбрит, неплохо одет (поражали идеальные стрелки на его брюках), но при этом у него были фиолетовые круги под глазами и багровый цвет лица. А потом были похороны, и он лежал в гробу, совершенно неузнаваемый, маленький, жёлтый, как мумия.
В тот момент, когда я выяснял отношения с Бурегой, фантом бывшего тренера как будто стоял у меня за спиной и пытался сделать всё возможное и невозможное, чтобы предотвратить кровопролитие. Он словно нашёптывал мне оттуда: «Остановись. Не вздумай. Этот человек гораздо сильнее… Он уделает тебя как пароход баржу».
– Ну хорошо, Александр, – молвил я уставшим голосом, как будто выдохнул последнюю злость, – ты убедил меня в том, что я был неправ… И даже убедил меня в том, что я был неправ задолго до встречи с тобой… Куролесил, отжигал, к людям относился с презрением, считал себя исключительным.
– Так ты чё, пришёл, чтобы от меня это услышать? – с иронией спросил Бурега.
– Нет. Я пришёл, чтобы убить… но я услышал тебя, – ответил я с серьёзным видом. – Если бы люди слушали друг друга, а не говорили бы на разных языках, то в мире вообще не было бы войн. Всегда можно договориться. Нам ведь для этого дана речь.
От этих слов у Саши слегка вытянулось лицо, и он одобрительно покачал головой.
– Согласен… А ты откуда, братишка?
– С Нижнего Тагила, – ответил я.
– Да ладно! – воскликнул он с таким восторгом, как будто вновь обрёл своего брата, потерянного ещё в далёком детстве. – У меня дружок чалится на строгом, а письма от него приходят со штемпелем «Нижний Тагил, ИК – 12». Знаешь такую зону?
– Ну, а как не знать? – сухо ответил я. – Это же главная достопримечательность нашего города. В России, наверно, каждый пятый посещал этот памятник криминальной субкультуры. Я даже не удивляюсь, когда меня за это спрашивают люди с Кубани.
Он подошёл очень близко и внимательно посмотрел в глаза, словно пытаясь прочитать мои мысли. Я ответил ему прямым немигающим взором, и он протянул мне ладонь, – она была твёрдой, как автомобильная покрышка, мозолистой, с грубыми крючковатыми пальцами. Рукопожатие его было по-настоящему мужественным, если учитывать, что в мою руку чаще кладут какую-то «дохлую мышь» и даже в глаза при этом не смотрят. У него была железная клешня – чуть пальцы мне не сломал. Когда я почувствовал неимоверную силу этого человека, то усомнился в победном исходе возможной драки. Вынимая ладонь из этих шероховатых «тисков» и слегка скривившись от боли, я подумал: «Такого бычка даже двадцатью ножевыми не завалишь. Его – только кувалдой по голове».
– Ты, Эдуард, зла не держи, – промямлил Бурега, пытаясь сложить губки в самую простодушную улыбку, но этот фокус у него получился не очень убедительно, поскольку улыбка в большей степени напоминала волчий оскал. – Гадом буду, если мы хотели причинить тебе зло. Просто хотели попугать немножко, чтобы вернуть тебя на рельсы. Понимаю, это была неудачная шутка. Ну что с нас взять? Бычье комолое. С малолеток по зонам. Прости ты нас, дураков. – И он очень мягонько похлопал меня по плечу.
– Я понимаю, Саша… А можно тебя ещё спросить?
– Ох, неугомонный ты, Эдуард! – воскликнул он и даже махнул рукой. – Ну спрашивай!
– А что у тебя там? – Я чуть дотронулся до его правого кармана, почувствовав под тонкой плащёвкой металлический предмет.
– А это так… страховка… на всякий случай, – ответил он, слегка смутившись.
– Ствол?
– Вопрос неделикатный.
– Ну, ладно, поехал я.
– В «Югру»?
– Ага.
– Тачку будешь ловить?
– Ну а как ещё? Трамваи уже не ходят.
– Гроши нужны?
– Обижаешь, Саня.
– Ну давай, Эдька! Удачи!
– И тебе.
Мы еще раз обменялись рукопожатием, и я побрёл от него прочь. Под ногами хлюпала грязь, и снова пошёл дождь, поливая моё лицо тугими холодными струями. Я бежал прочь от этого места, от дьявольского искушения вернуться, от всех призраков прошлого, а из самого пекла моей неистовой души вопили бесы: «Вернись!!! Придумай что-нибудь!!! Обмани!!! Убей этого хитрого волка!!! Как легко, как дёшево он тебя развёл!!! Слабак!!! Трус!!! Говна кусок!!! Алкаш конченный!!! Вернись, падла!!!» – но я только улыбался в ответ и бежал всё быстрее и быстрее… Как можно быстрее хотел выбраться из этого липкого тумана, в котором заблудился и пропал на несколько часов.
«Как научиться прощать людей, – размышлял я, – чтобы больше не попадать в подобные ситуации, чтобы жить в гармонии с этим миром и самим собой? Господь учит меня, учит, учит, а я всё дурак дураком. Всё никак не могу выбраться из духовной нищеты».
Бурные ручьи с водоворотами и порогами наполняли улицы – в них не хватало только корабликов с бумажными парусами. Я брёл по щиколотку в воде. В кроссовках хлюпало, джинсы промокли до колена, в карманах расползались денежные купюры. В тот момент меня спасала только ветровка, специально предназначенная для парусного спорта.
Я шёл, не разбирая дороги, с неприкаянным упрямством, и вскоре вышел на трассу А-147. В тот момент дождь опять прекратился, и я услышал шум прибоя: море ворочалось и дышало в темноте, словно огромное чудовище, пожирающее землю. Ничего не было видно – тёмное ненастье поглотило пространство за обочиной дороги, и только размытые жёлтые фонари тянули в эту непроглядную мглу свои тонкие изогнутые шеи.
Я не стал ждать милости божьей и двинулся вдоль трассы пешком. Как говорится, бешеной собаке семь вёрст не крюк. Чтобы хоть как-то взбодрить себя в пути, я размышлял на следующую тему: «До чего изнежился современный человек. Сломался лифт, а у него – истерика… Как на пятый этаж пешком подниматься? Поезд у каждого столба останавливается – опять переживаем. Самолет задержали на час – все на ушах стоят. Машина сломалась – как на работу утром поеду? Своим ходом пойдёшь, твою мать! А как же наши предки такие расстояния пешком покоряли? Ганнибал Барка из Испании в Италию шёл полгода. В Пиренейских горах и в Альпах оставил две трети своей армии и двадцать слонов похоронил. А наши деды гнали фашистов от самой Москвы до Берлина – тысячи километров прошли с боями, по горло в грязи, в снегу, под дождём. Четыре года в окопах кормили вшей. Повсюду – смерть, ужас, лежбища трупов и горы искорёженного металла. Это не укладывается в моём сознании. Мы – современные люди – деградируем только потому, что нам не хватает настоящих испытаний. Я часто задумываюсь о том, смог бы я пройти всё ужасы войны и после этого остаться нормальным человеком. Я – избалованный пижон, куртуазный подонок, пресыщенный павлин – смог бы положить свою жизнь на алтарь войны? Смог бы пройти в полной боевой выкладке сотню километров, по колено в грязи, крепя сердце измотанное болью, смоля ядрёную махорку, засыпая на марше, да ещё какую-нибудь грёбанную «сорокапятку» переть за спиной? Наверно, я бы упал где-нибудь под Вязьмой на обочине и попросил бы меня пристрелить. А хотя кто его знает, на что способен человек, если поставить его на раскорячку? Вот поэтому я и говорю: война всегда была необходима мужчине, чтобы понять, на что он способен по жизни и кто он есть на самом деле. А по-другому не получится».
Я прошёл километров пять, прежде чем услышал отдалённый рокот приближающегося автотранспорта, а через несколько секунд в мою спину упёрлись столпы дальнего света. Они отбросили мою бесконечно длинную тень в пространство, насыщенное мелкой изморосью. Я не стал поднимать руку и даже оглядываться, а просто сошёл с дороги на обочину, отвернувшись от света.
Машина начала притормаживать и остановилась недалеко от меня. Сердце, измотанное тревогами и алкоголем, всколыхнулось и ударило в грудную клетку, словно в набат. По очертаниям кузова я понял, что это девятая модель «жигулей». Дальний свет выключили, и фары тускло освещали прозрачную стену дождя перед собой. Внутри шевельнулся вопрос: неужели мы всё-таки не договорились?
.28.
– Эдуард! Ты какого чёрта здесь делаешь?! – раздался голос Калугина.
У меня отлегло. В тот момент я посчитал это рукой Бога – высшим знамением.
– Да заблудился я в ваших ебенях, – ответил я, падая на пассажирское кресло.
– У-у-у-у, какой грязный… Ты всю машину уделаешь! – возмущался Андрюха, но по его лицу было понятно, что он рад меня видеть.
Мы тронулись.
– Ты где шатался? – металлическим голосом спросил Калугин. – Там вся «Югра» на ушах стоит!
– А в чём дело? – справился я с невозмутимым видом.
– Ты охренел?! – возмутился он, выпучив на меня глаза, и чуть не ударил по тормозам. – Мы тебя целый день ищем!
– А с какой целью вы меня ищете? – спросил я, широко зевнув. – Я что, иголка в стоге сена? Или может быть – серая кошка в тёмной комнате?
Я услышал, как он тоненькой струйкой выпустил воздух.
– Тебя последний раз на берегу видели, а потом как волной смыло, – ответил Калугин, из последних сил сдерживая разъярённого быка. – Смерч прошёл по территории, весь парк перепахал, провода посрывал, уличные фонари в узел завернул, а в итоге утомился и прилег отдохнуть на Плешке. Ну а когда ты к обеду не вернулся, твоя жена такой кипишь подняла, что мы бросились тебя искать. Всё побережье обошли. Под каждый кустик заглянули.
– А потом я позвонил Марго… – продолжал Андрюха. – Спрашиваю, мол, заходил? Она отвечает, что тебя не было, а я чувствую, что она откровенно пиздит. Я что не знаю, когда она пиздит. Крутил её и так и этак… Ни в какую не колется!
– Ну сейчас-то я понимаю, что ты был в Небуге… Какого чёрта ты тут делал? Опять искал приключения на свою жопу?
Он сделал длинную паузу в ожидании моих объяснений, но я упрямо молчал, хотя в сущности это было далеко не упрямство, а, скорее всего, безграничная усталость. У меня даже возникало ощущение, что голос его записан на старую магнитную плёнку и звучит откуда-то из динамиков – глухо и неопределённо.
– Чё молчишь, изверг? – спросил он с укоризной.
Я медленно погружался на дно тёмной реки, не в силах барахтаться и плыть.
– Я тебя сейчас высажу! – рявкнул Калугин. – Пешком пойдешь!
Мои свинцовые веки закрылись – исчезло запотевшее лобовое стекло и трудолюбивые «дворники», исчезли курсивы дождя в рассеянном свете фар, растворилась в жуткой свинцовой темноте мокрая бугристая дорога. Всё потонуло в той реке, из которой нельзя выплыть, имя которой – забвение. Её безмятежные воды приняли меня легко и ласково. А дальше была только тишина. Я даже не слышал голос Калугина, который наверняка что-то говорил.
Нет, это был не сон… Это была маленькая смерть, но без летального исхода. Я очнулся от того, что у меня горят щёки. Я чуть приоткрыл глаза и увидел мечущиеся вокруг меня тени. Я постепенно возвращался…
Кто-то опять ударил меня по лицу – я уже вздохнул полной грудью и широко открыл глаза. Незнакомые лица смотрели на меня сверху, напоминая любопытных страусов. Кто-то сунул под нос ватку с нашатырём, и после этого моё сознание окончательно вернулось.
Я валялся на кожаном диване в холле гостиницы «Югра», а вокруг меня находились следующие персонажи: Андрей Калугин, Елена Мансурова, фельдшер Ольга Петровна, администратор Виктория, два охранника, какие-то случайные зеваки и Анна Лагодская. Все с облегчением выдохнули и кто-то даже улыбнулся, когда я открыл глаза и спросил с невозмутимым видом: «По какому поводу скорбим?»
– Ну слава Богу, старичок! – воскликнул Калугин. – А я грешным делом подумал, что ты отъехал насовсем.
– Не дождетесь, – сказал я, чуть шевельнув языком; говорить было всё ещё трудно: речь словно не поспевала за мыслью.
– Если шутит, значит жив, – заметила Лена.
Она присела на краешек дивана и ласково взяла меня за руку. Она смотрела на меня взором, каким смотрит мать на своё выздоравливающее дитя: ну вот, слава богу, всё позади, и ребёночек с удовольствием уплетает кашку, – это была чёрточка умиления, и в некотором смысле – даже восторга. Всё позади. Всё будет хорошо. Всё будет просто замечательно.
– Ты не представляешь, как я за тебя испугалась, – сказала она, – когда тебя за руки и за ноги… А потом положили на этот диван. Ты и сейчас белый как полотно, а в тот момент ты был синюшным, как утопленник. Честно говоря, Эдичка, я подумала, что Калугин отыскал тебя на берегу. У нас тут смерч прошёл – деревья повалил, электрические столбы, но обошлось без человеческих жертв, и вдруг на тебе – затаскивают моего мужа… У меня чуть матка не опустилась.
– Долго откачивали? – спросил я.
– Сразу вызвали Ольгу Петровну. Она там что-то вколола, а потом давай по щекам лупить.
Все начали потихоньку расходиться. Первой ушла фельдшер, прихватив за собой белый чемоданчик с красным крестом. Остался только Калугин и Мансурова.