Глава четвертая. Вскрытие право-троцкистского заговора в РККА
Искусство военного переворота
История знает немало примеров успешных государственных переворотов, так и много провальных попыток осуществить что-то подобное. Слишком многие факторы в совокупности играли роль и чем больше было поставлено на карту, тем сложнее было это сделать. Как правильно делать военные путчи можно посмотреть на примере переворота в Чили 1973 г., когда группа военных во главе с Августо Пиночетом свергла режим легитимного президента Чили Сальвадора Альенде. Путчисты убедили президента Чили в своей лояльности, они даже подавили один путч, чтобы усыпить бдительность Альенде и добились отставки министра обороны Карла Пратса, сторонника конституционного строя. Сам глава заговора Пиночет был хитрым, осторожным и законспирированным главарем, уходя в отставку Пратс рекомендовал Альенде сделать новым министром именно Пиночета. Ни Пратс, ни Альенде не подозревали, что этим подписали себе смертный приговор и обрекли Чили на годы фашистской тирании. Предательство Пиночета показывает, что в подобных делах не знаешь от кого можно ожидать удар в спину, ведь изменником может быть каждый.
Классический пример попытки переворота с отрицательным итогом это неудачная попытка убить лидера германского нацизма Адольфа Гитлера и последовавший за этим провальный военный путч. Заговорщики могли бы свергнуть режим Гитлера даже после провала покушения, но их подвела одна вещь: нерешительность.
Нерешительность в первую очередь была связана с одним крайне важным фактором – Гитлером. Узнав, что он не умер в результате взрыва бомбы в его ставке 20 июля 1944 года, ряд заговорщиков отказались принимать участие в дальнейшем военном путче. Среди них был командующий группой армий «Д» (Западный фронт) Гюнтер Фон Клюге, который узнав, что Гитлер выжил, на предложения поднять военный путч лишь ответил: «Я пошел бы дальше, будь эта свинья мертва. Тогда другое дело.»
Командующий армией резерва генерал Фридрих Фромм тоже узнав, что Гитлер выжил отказался принимать участие в дальнейших мероприятиях по плану операция "Валькирия" и это полностью предопределило неминуемый провал заговора. Более того, он, стремясь, доказать Гитлеру свою верность сам стал преследовать заговорщиков, попутно избавляясь от неудобных свидетелей, коТорые могли его сдать. Для заговорщиков личность Гитлера значила чрезвычайно много, он просто подавлял их. Наверное, это часть внутреннего мира человека, диктаторы, праведные и неправедные удерживают власть силой своей личности.
Титаном был Иосиф Сталин, сам масштаб его личности был препятствием для заговорщиков в деле осуществления их замыслов. Но даже он не мог читать мысли людей и знать, от кого ему ждать удар? От военных? От чекистов? От товарищей по партии? От кого именно? И ждать ли вообще? Как и для Гитлера, Альенде готовившийся переворот должен был быть и стал бы для него неожиданностью. Однако в этом заговоре все карты легли так, что одни заговорщики стали мешать другим. Как я хорошо показал в «Заговор врагов» у заговора не было сплоченности, одни группы заговорщиков препятствовали другим. Предатели в НКВД боялись военной хунты и мешали им прийти к власти, а иностранные державы и их шпионы тоже стремились отсрочить свержение Сталина до лучших для них времен, когда Германия и ее союзники напали бы на СССР. Заговорщики начинали сами пожирать друг друга и эта ситуация все более усугублялась.
Сталин кое-что знал об оппозиционных группах, но он и понятия не имел, что заговорщики к 1936 г. контролировали буквально всю страну, за редкими исключениями: почти все республики, обкомы, крайкомы, военные округа, штаб армии, региональные отделения НКВД и центральный аппарат ведомства. Они создали колоссальный механизм вредительства по всей стране, что тормозило развитие. Гниение достигло ошеломляющих размахов, когда собирался очередной пленум, на него съезжались заговорщики и Сталин оставался в подавляющем меньшинстве, сам не зная этого.
Тем не менее Сталин по-прежнему был Сталиным, у него были верные соратники: Л. Каганович, В. Молотов. У него был мощнейший рычаг власти – партийный аппарат и его сотрудники: Г Маленков, М. Шкирятов, Л, Мехлис, Б. Двинский, М. Владимирский, Е. Ярославский. Последним редутом его крепости была личная охрана во главе с Н. Власиком и личный кабинет с секретарем А. Поскребышевым. На всех этих людей он мог твердо положиться.
Информация приходит из-за границы
К концу 1936 года военная группа в РККА «зашевелилась» предложив право-троцкистскому блоку ускорить осуществление военного переворота. Военные заговорщики ощущали, что после разгрома троцкистско-зиновьевской группы, раскрытия параллельного троцкистского центра и разоблачения заговора правых, рано или поздно могут выйти и на них.
На Чрезвычайном VIII съезде советов проходившим в декабре 1936 года заговорили о форсировании переворота. Крестинский свидетельствовал:
«На Чрезвычайном VIII съезде советов, Тухачевский поставил передо мной вопрос о необходимости ускорения переворота. Дело заключалось в том, что переворот увязывался с нашей пораженческой ориентацией и приурочивался к началу войны, к нападению Германии на Советский Союз, и поскольку это нападение откладывалось, постольку откладывалось и практическое осуществление переворота.»65
С конца января и до 15 марта Тухачевский отдыхал на курорте в Сочи. После чего появилось свидетельство санитарки местного госпиталя, где он делился впечатлениями о расстреле осужденных троцкистов:
«Я зашла в 30 палату, там были Овсянников и Тухачевский. Они меня не заметили. Тухачевский говорит Овсянникову: «Вот видишь, их расстреляли, я говорил, что надо давно было убрать – здесь Тухачевский нецензурно обругал товарища Сталина, – тогда бы мы в 24 часа переизбрали все правительство».66
Это определенно не устраивало Германию. Во-первых военно-политическое руководство Германии рассчитывало на свою пятую колонну в СССР, они должны были сыграть важную роль в поражении СССР в войне. Во вторых их не устраивало возможность прихода к власти бонапартиста Михаила Тухачевского, который мог вполне попытаться реализовать свои амбиции. Об его наполеоновских замашках было известно давно и за пределами СССР, он мог и двинуть советские танки в Европу. Так по край не мере считали некоторые люди в правящих кругах запада. Это опасение было и у правых в СССР, Николай Бухарин рассказывал об этом страхе: «Поскольку речь идет о военном перевороте, то в силу самой логики вещей будет необычайно велик удельный вес именно военной группы заговорщиков… и отсюда может возникнуть своеобразная бонапартистская опасность, а бонапартисты, я в частности имел в виду Тухачевского, первым делом расправятся со своими союзниками, так называемыми вдохновителями, по наполеоновскому образцу. Я всегда в разговорах называл Тухачевского «потенциальным Наполеончиком», а известно, как Наполеон расправлялся с так называемыми идеологами.»67
Всплывал и фактор Британии, речь о том, что военные заговорщики РККА были настроены в основном про-германски и хотели избавиться еще от одного персонажа – наркома иностранных дел Литвинова, большого англофила. В недрах системы власти и огромного заговорщического спрута происходила схватка германофилов и англофилов.
Глава нацистской пропаганды Йозеф Геббельс оставил некоторые записи в своем дневнике, проливающие свет на происходившее противостояние. Неизвестно, насколько Гитлер посвящал его в международные дела и комбинации спецслужб, но кое-что Геббелс знал. Он писал 25 января 1937 года, комментируя второй московский процесс: «Сталин прижимает евреев. Военные, должно быть, тоже настроены против евреев. Надо следить и ждать. С нетерпением они ждут падения и ареста Литвинова.»68
В тексте нет более конкретных деталей, ни имен. В РККА были англофилы и германофилы. Репутацию англофила и германофоба имел Михаил Тухачевский, что, конечно же, не мешало ему вступать с немцами в союз против Сталина. Напротив, германофилом был Иероним Уборевич, судя по всему эти симпатии, в конечном счете, не играли определяющей роли в последовавших событиях. Куда важнее было деление военных на заговорщические группы, их было судя по всему три: троцкистская (Гамарник, Якир, Уборевич), право-бонапартистская (Тухачевский, Фельдман) и правая егоровская (Егоров, Федько, Белов, Каширин, Дыбенко). Отдельно на Дальнем Востоке сплел заговор маршал Блюхер. Все они конкурировали друг с другом и взаимодействовали в одном большом заговоре против Сталина. К этим группам примыкало еще около 500 высокопоставленных военноначальников в центральном аппарате армии и военных округах.
Германия в этом раскладе делала ставку на третью группу маршала А. Егорова, главному стратегическому активу Германии в СССР Николаю Ежову предстояло предотвратить потенциальный военный переворот, сделав это так, чтобы егоровская группа осталась целой. Германская разведка уже проводила в жизнь комбинацию по сбросу компрометирующих материалов на Михаила Тухачевского и его группу. Эта операция проводилась политической полицией Германии: начальником гестапо Райнхардом Гейдрихом, его подчиненным Вальтером Шелленбергом и шефом уголовной полиции Генрихом Небе. Они были осведомлены, что в военных архивах находились документы, дискредитирующие советских военных.
При этом Гитлер явно не доверял военным, у которых была сильна скрытая оппозиция. Они могли предупредить маршала об грядущих арестах. Шелленберг пишет в «Лабиринте»:
«В соответствии со строгим распоряжением Гитлера дело Тухачевского надлежало держать в тайне от немецкого командования, чтобы заранее не предупредить маршала о грозящей ему опасности. В силу этого должна была и впредь поддерживаться версия о тайных связях Тухачевского с командованием вермахта; его как предателя необходимо было выдать Сталину. Поскольку не существовало письменных доказательств таких тайных сношений в целях заговора, по приказу Гитлера (а не Гейдриха) были произведены налеты на архив вермахта и на служебное помещение военной разведки. К группам захвата шеф уголовной полиции Генрих Небе прикомандировал специалистов из соответствующего отдела своего ведомства. На самом деле, были обнаружены кое-какие подлинные документы о сотрудничестве немецкого вермахта с Красной Армией. Чтобы замести следы ночного вторжения, на месте взлома зажгли бумагу, а когда команды покинули здание, в целях дезинформации была дана пожарная тревога.»69
В этом отрывке очень важно то, что Шелленберг признает главное – документы реально были, они позволяли утверждать, что заговор был и крупные советские военноначальники изменили родине. Шелленберг работу с документами описывал кратко так: «Теперь полученный материал следовало надлежащим образом обработать. Для этого не потребовалось производить грубых фальсификаций, как это утверждали позже; достаточно было лишь ликвидировать «пробелы» в беспорядочно собранных воедино документах. Уже через четыре дня Гиммлер смог предъявить Гитлеру объемистую кипу материалов.»
К сожалению, он так и не рассказал, что это были за документы, но скорее всего в них были также секретные военные документы, в частности генеральный план РККА. Да, получив такие документы и сличив их с оригиналами в НКО и Генштабе, Сталин мог получить абсолютное доказательство большой измены. Но в приготовленном досье должны были быть материалы, которые указывали, что именно определенные военные совершили измену.
Советское руководство ране получало информацию из Германии по своим каналам, так 16 января 1937 года главред «Правды» Лев Мехлис прислал Сталину сообщение корреспондента издания в Берлине Климова, где было в частности сказано:
«IV. Мне стало известно, что среди высших офицерских кругов здесь довольно упорно говорят о связях и работе германских фашистов в верхушке командного состава Красной Армии в Москве.
Этим делом по личному поручению Гитлера занимается будто бы Розенберг. Речь идет о кружках в Кр[асной] Ар[мии], объединяющих антисемитски и религиозно настроенных людей. В этой связи называлось даже имя Тухачевского. Агитация идет по линии освобождения русского народа от «еврейского ига».
В антисоветской газетной кампании фашистской печати эта нота особенно сильна.
Источник, на который сослался мой информатор: полковник воздушного министерства Линднер. Он монархически настроенный человек, не симпатизирует национал-социалистам]», был близок к Секту и принадлежит к тем кругам военных, которые стояли и стоят за соглашение с СССР».70
Упоминание личности Розенберга было очень похоже на правду, он родился в России, хорошо знал страну и был русофобом. ОН хорошо подходил на роль организатора злодейского заговора.
Информация о заговоре поступала не только из Германии, но и из других внешних источников. Советское диппредставительство в Париже тоже кое-что узнало. Политбюро получило сообщение от НКИД 17 марта 1937 г., где полпред Потемкин сообщал о своем разговоре с премьером Франции Далалье: «Даладье, пригласивший меня к себе, сообщил следующее:
1) из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии. После смены режима в СССР Германия заключит с Россией военный союз против Франции.
Об этих планах знает и Муссолини, сочувственно относящийся к такому замыслу, сулящему поражение Франции и возможность расширения владений итальянской империи за счет бывших французских земель.
Даладье добавил, что те же сведения о замыслах Германии получены военным министерством из русских эмигрантских кругов, в которых-де имеются по данному вопросу две позиции.
Непримиримые белогвардейцы готовы поддержать германский план, оборонцы же резко высказываются против.
Даладье пояснил, что более конкретными сведениями он пока не располагает, но что он считал «долгом дружбы» передать нам свою информацию, которая быть может для нас небесполезна.
Я, конечно, поблагодарил Даладье, но выразил решительное сомнение в серьезности его источника, сообщающего сведения об участии представителей командования Красной Армии в германском заговоре против СССР и в дальнейшем против Франции.
При этом я отметил, что недостаточная конкретность полученных сообщений лишь подтверждает мои сомнения.
Даладье ответил, что, если получит более точные данные, он немедленно мне их сообщит. Он-де все же не исключает возможности, что в Красной Армии имеются остатки троцкистов. Эта часть разговора произвела на меня двойственное впечатление.
Во-первых, Даладье явно заинтересован в том, чтобы своими «дружественными» сообщениями внушить нам большее доверие к нему самому.
Во-вторых, он невольно выдает привычный страх французов, как бы мы не сговорились против них с немцами. Думаю, что в конце концов и то, и другое не так уже вредно для нас».71
Третий отдел ГУГБ НКВД получил сообщение от источника из Японии, где говорилось о скрытом контакте Тухачевского с японцами. 20 апреля донесение легло на стол Сталина и следом наркома обороны Ворошилова, с пометкой «Доложено. Решения приняты, проследить. К. В.». В документе было сказано:
«СПЕЦСООБЩЕНИЕ
3-м отделом ГУГБ сфотографирован документ на японском языке, идущий транзитом из Польши в Японию диппочтой и исходящий от японского военного атташе в Польше – Савада Сигеру, в адрес лично начальника Главного управления Генерального штаба Японии Накадзима Тецудзо. Письмо написано почерком помощника военного атташе в Польше Арао.
Текст документа следующий:
«Об установлении связи с видным советским деятелем.
12 апреля 1937 года.
Военный атташе в Польше Саваду Сигеру.
По вопросу, указанному в заголовке, удалось установить связь с тайным посланцем маршала Красной Армии Тухачевского.
Суть беседы заключалась в том, чтобы обсудить (2 иероглифа и один знак непонятны) относительно известного Вам тайного посланца от Красной Армии № 304».72
Были ли у Сталина внутренние источники? Да, это прежде всего показания арестованных заговорщиков, начиная с бывшего зам. Наркома НКВД Г. Прокофьева. Сталин получив информацию из-за границы о вероятном заговоре военных, чаше слышал именно фамилию Тухачевского. В показаниях Прокофьева он тоже видел эту фамилию, а еще подозрение падало на Уборевича и Корка. Еще один внутренний источник это показания арестованных 11 марта командующего Уральского военного округа комкора И. Гарькавого и его заместителя комкора М. Василенко. Протоколы их допросов недоступны, но они все же дали признательные показания.
Еще один источник это командир и военком 8-го стрелкового корпуса в Украинском военном округе Максим Антонюк, он в апреле написал донос на своего начальника, командующего округа Иону Якира. Тогда доносу не придали необходимого значения. Интересный факт состоит в том, что заграницей знали, что скоро грядет падение маршала Тухачевского. 25 мая 1937 г. тогдашний начальник Разведывательного управления РККА С. Урицкий переда наркому обороны Ворошилову сообщение от военного атташе в Таллине (Эстония), датируемое 18 января. Полковника Тупиков разговорился с начальником эстонской военной разведки Маазингом, который имел связи с немцами и англичанами. Где-то там протекло о том, что будут аресты военных в СССР. Тупиков сообщал:
«Месяца два назад (март 1937 года.) в разговоре со мной Маазинг сказал, что он думает, что по его данным, история с Ягодой и троцкистские процессы должны в скором времени коснуться и армии. Персонально он ни на кого не напирал, но назвал маршала Тухачевского.
Вследствие того, что эта фамилия склонялась многократно в зарубежной прессе, я тогда этому не придал значения.
Но в конце апреля разговор на эту тему возник вновь, и Маазинг сказал, что у него имеются проверенные данные, что маршала Тухачевского снимут тотчас после поездки на коронацию в Лондон… Маазинг мне ответил, что его сведения абсолютно достоверны, что ему известно, что маршала допрашивали на Лубянке, а это уже почти решающий признак… На мое замечание, что из всего этого меня больше всего могло бы интересовать, откуда к нему идут эти сведения, Маазинг ответил, что я его подстрекаю испортить отношения с друзьями…»73
В Берлине и Лондоне знали об арестах до того, как об этом узнал Сталин. Но они уже знали, что Сталин это сделает. Несложно догадаться, что план зачистки части военной оппозиции передал в Лондон-Берлин Николай Ежов, который взаимодействовал с зарубежными разведками в этом процессе. В этом деле ничего не было спонтанно и случайно, все было тщательно продумано от А до Я, все играли свои роли и вытаскивали козыри в нужный момент.
Сорванная попытка военного переворота
Военные заговорщики, не могли не чувствовать, что их загоняют в угол, они могут стать следующими, за кем придут. Они не доверяли, своим сообщникам чекистам и больше всех нервничал именно Тухачевский. 9 апреля его на квартире посетили Якир и Корк, где он требовал ускорения переворота: «По показаниям еще одного заговорщика, на секретной сходке Тухачевский стучал кулаком по столу и кричал: Я не могу больше ждать. Вы что хотите, чтобы нас арестовали, как Пятакова и Зиновьева, и поставили к стенке?»74 Переворот вскорости должен был состоятся и наиболее подходящая дата была 1 мая, прямо во время парада, когда вожди были открыты на Мавзолее.
Но кто же мог осуществить переворот практически? Сразу приходит на ум командующий Московским военным округом Иван Белов, но с ним все не так просто. Белов примыкал к егоровской заговорщической группе в РККА, которая в союзе с НКВД и Германией, как раз намеревалась одним махом спалить две конкурирующие группы и захватить все стратегические посты в РККА. Вероятно, на Белова полагаться им было нельзя. Переворот, скорее всего, должна была осуществить практически должна была 8-я механизированная бригада Киевского военного округа, которая, что очень важно, присутствовала на параде 1-го мая 1937. Сталин позже на военном совете прямо назовет ее гвардией Якира, она должна была произвести переворот.
До сих пор находятся те, кто высмеивают версию о таком варианте переворота, но что в этом невероятного? Можно вспомнить про покушение на президента Египта Анвара Садата, 6 октября 1981 года, прямо на военном параде в честь годовщины арабо-израильской войны 1973 года. Уже в конце церемонии, около 11:40 из проезжавшего артиллерийского грузовика выпрыгнул террорист и метнул гранату на зрительскую трибуну, где был лидер государства, но промахнулся. Тогда еще 5 участников покушения спрыгнули с грузовика и открыли огонь по трибуне, попав Садату в шею и грудь. Эти ранения оказались смертельными. Схожий сценарий предполагался и 1 мая 1937 года. Этот план мог увенчаться успехом, однако на пути у заговорщиков встало НКВД.
Во первых Сталин знал о готовящемся перевороте и даже его дату. Вячеслав Молотов вспоминал: «Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота…»75 Несложно догадаться, что источником о заговоре и плане переворота было НКВД. Ежовским чекистам даже не надо было что-то искать или раскрывать, они сами были заговорщиками, знавшие кто, с кем. Они легко могли вызвать на допрос командира той самой 8-й мехбригады Филиппа Голикова и поставить его перед фактом: он расскажет все о подготовке заговора и о его поступке доложат Сталину или он сам пойдет под трибунал. Это объясняет, почему 8-ю мехбригаду допустили до парада 1 мая и она не предприняла ничего для совершения переворота.
Во вторых НКВД предприняло особенные меры безопасности. Сотрудник берлинской резидентуры внешней разведки НКВД Вальтер Кривицкий, который позже совершил явное предательство (не явное он мог совершить уже давно) вспоминал об этом так: «Незадолго перед праздником я побывал в управлении Карнильева, в специальном отделе, который выдает разрешение правительственным служащим на проход в огороженное место у Мавзолея Ленина, представляющее собой трибуну для наблюдения за парадом.
Он заметил: «Ну и времена! 14 дней мы ничего не делаем в специальном отделе, кроме как разрабатываем меры предосторожности на майский день». Я не получил своего пропуска до самого вечера 30 апреля, пока наконец курьер из ОГПУ не доставил его мне.»76
Все вело к тому, что заговор проваливался. Но заговорщики могли решится и вовсе на отчаянный шаг. В толпе могли находится люди с гранатами, которые должны были атаковать трибуну Мавзолея. В пользу этого говорит то, как вел себя Тухачевский в тот день. Кривицкий вспоминает: «Несколько минут спустя после того как я расположился на трибуне, знакомый, стоявший рядом со мной, подтолкнул меня локтем и прошептал: «Вот идет Тухачевский».
Маршал шел через площадь. Он был один. Его руки были в карманах. Странно было видеть генерала, профессионального военного, который шел, держа руки в карманах. Можно ли прочесть мысли человека, который непринужденно шел в солнечный майский день, зная, что он обречен?
Он на мгновение остановился, оглядел Красную площадь, наполненную толпами людей, платформами и знаменами, и проследовал к фасаду Мавзолея Ленина – традиционному месту, где находились генералы Красной Армии во время майских парадов.
Он был первым из прибывших сюда. Он занял место и продолжал стоять, держа руки в карманах. Несколько минут спустя подошел маршал Егоров. Он не отдал чести маршалу Тухачевскому и не взглянул на него, но занял место за ним, как если бы он был один. Еще через некоторое время подошел заместитель наркома Гамарник. Он также не отдал чести ни одному из командиров, но занял место в ряду, как будто бы он никого не видит.
Вскоре ряд был заполнен. Я смотрел на этих людей, которых знал как честных и преданных слуг революции и Советского правительства. Несомненно, они знали о своей судьбе. Каждый старался не иметь никакого дела с другим. Каждый знал, что он узник, обреченный на смерть, которая отсрочена благодаря милости деспотичного хозяина, и наслаждался тем немногим, что у него еще оставалось: солнечным днем и свободой, которую толпы людей и иностранные гости и делегаты ошибочно принимали за истинную свободу.
Политические лидеры правительства во главе со Сталиным стояли на ровной площадке на вершине Мавзолея. Военный парад начался.
Обычно генералы оставались на своих местах во время демонстрации трудящихся, которая следовала за военным парадом. Но на этот раз Тухачевский не остался. В перерыве между двумя парадами маршал вышел из ряда. Он все еще держал руки в карманах, шагая по Опустевшему проезду прочь с Красной площади, и скоро скрылся из виду.»
Эта сцена намекает, что Тухачевский ожидал чего-то, но не дождался. Странное поведение Гамарника также говорит, что он чувствовал себя на грани разоблачения. В любом случае, свой шанс они упустили. Теперь очередь была за НКВД и Сталиным.
Раскрутка дела и арест военных заговорщиков
Операция по разгрому военной заговорщической организации началась 2 мая с ареста комкора Бориса Горбачева, на тот момент командующего войсками Уральского военного округа. Он был близок к Августу Корку, занимавшему видное место в иерархии заговора. 5 мая арестовали комбрига Михаила Медведева, он с 1934 г. находился в запасе, но сохранил связи с военными товарищами. Именно он вскоре начал давать показания на комкора Бориса Фельдмана, через которого можно было выйти на головку заговора. 8 мая арестовали Августа Корка, о нем уже было много компрометирующей информации. Следственные мероприятия проводил Особый отдел во главе с И. Леплевским и следователем Зиновием Ушаковым-Ушимирским.
Все же в первой половине мая, несмотря на ряд показаний бросающих подозрение на военных заговорщиков, у Сталина и следствия все еще не было достаточных оснований для ареста лидеров заговора. Но Тухачевского решили снять с занимаемой должности, причем приказ указывает, что Якир еще пользовался полным доверием власти. 9 мая Ворошилов отправил Сталину такие предложения: «Сов. Секретно. ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(Б) товарищу СТАЛИНУ И.В.
Прошу утверждения следующих назначений: 1. Первым заместителем Народного Комиссара Обороны – Маршала Советского Союза тов. Егорова А.И.
2. Начальником Генерального Штаба РККА – командующего войсками Ленинградского военного округа командарма 1 ранга тов. Шапошникова Б.М.
3. Командующим войсками Ленинградского военного округа командующего войсками Киевского военного округа командарма 1 ранга тов. Якира И.Э.
4. Командующим войсками Киевского военного округа – командующего Приморской группой войск ОКДВ А командарма 2 ранга тов Федько И.Ф.
5. Командующим Приморской группой войск ОКДВА – командира 3-го стрелкового корпуса комкора тов. Кулика Г.И.
6. Командующим войсками Уральского военного округа – командующего войсками Сибирского военного округа комкора тов. Гайлита Я.П.
7. Командующим войсками Сибирского военного округа – заместителя командующего войсками Ленинградского военного округа комкора тов. Германовича М Л.
К.ВОРОШИЛОВ»
10 мая 1937 года Тухачевский был снят с поста заместителя наркома обороны по боевой подготовке и назначен на пост командующего войсками Приволжского военного округа, где для него освобождал место Павел Дыбенко. Это можно воспринимать как то, что Сталин решил, что пока доказательств объявлять Тухачевского опасным заговорщиком нет, но лучше перестраховаться и отправить его подальше от столицы. 13 мая Тухачевский посетил кабинет Сталина, там же находились Молотов, Ежов, Ворошилов, Каганович. О чем они говорили неизвестно. На слеующий день произошла сенсация, Примаков дал показания на Якира: «Троцкистская организация считала, т о Якир наиболее подходит на пост народного комиссара вместо Ворошилова … Считали, что Якир является строжайшим образом законспирированным троцкистом и допускали, что он – Якир лично связан с Троцким и возможно он выполняет совершенно секретные нам неизвестные самостоятельные задачи».77 Это означало потерю доверия к Якиру. Забегая вперед, Якира 20 мая назначили командующим закавказским округом, Уборевича среднеазиатского. Их еще не собирались брать.
15 мая, когда Тухачевский еще находился в столице, был арестован самый близкий к нему человек, комкор Борис Фельдман. 16 мая Август Корк даст признательные показания, он расскажет, о его воистину наполеоновских планах: «В суждениях Тухачевского совершенно ясно сквозило его стремление прийти в конечном счете, через голову всех, к единоличной диктатуре. Тухачевский… говорил мне: «Наша русская революция прошла уже через свою точку зенита. Сейчас идет скат, который, кстати сказать, давно уже обозначился. Либо мы – военные будем оружием в руках у сталинской группы, оставаясь у нее на службе на тех ролях, какие нам отведут, либо власть безраздельно перейдет в наши руки».
«Вы спрашиваете «майн либер Август» (он так продолжал разговор, похлопав меня по плечу), куда мы направим свои стопы? Право, надо воздать должное нашим прекрасным качествам солдата, но знайте, солдаты не всегда привлекаются к обсуждению всего стратегического плана. Одно только мы с Вами должны твердо помнить: когда претендентов на власть становится слишком много – надо, чтобы нашлась тяжелая солдатская рука, которая заставит замолчать весь многоголосый хор политиков».78
Между тем, Фельдман просидев три дня, они решил дать признательные показания, 19 мая Леплевский и Ушаков. Некоторые материалы есть в книге бывшего военного прокурора Бориса Викторова, он хотя и антисталинист, но привел ряд интересных документов, где следователь Ушаков описывал происходившее в тот день так: «Я понял, что Фельдман связан по заговору с Тухачевским, и вызвал его 19 мая рано утром на допрос. Допрос пришлось прервать, так как Леплевский И. М. вызвал меня на оперативное совещание.
Рассказав о показаниях Фельдмана и проанализировав доложенное, я начал ориентировать следователей при допросах больше внимания уделять вскрытию несомненно существующего в РККА военного заговора.
Во время моего доклада один из следователей Карелин покачивал головой и шепотом сказал, что «я поспешно делаю такие выводы и не должен так определенно говорить о Тухачевском и Якире».
А Леплевский бросил реплику: «Анализируете вы логично, а на деле еще очень далеки от таких результатов».
Я ответил: «Думаю, что сегодня получу от Фельдмана полное подтверждение своих выводов». На что Леплевский с еще большей едкостью сказал: «Ну-ну, посмотрим».79
Судя по всему потом Ушаков и Леплевский вместе закончили допрос. Фельдман рассказал им, кто сделал его государственным изменником и затем предателем родины: «В военно-троцкистский заговор я был вовлечен в начале 1932 г. в Москве ТУХАЧЕВСКИМ Михаилом Николаевичем. Вовлечению меня в эту организацию предшествовала обработка со стороны ТУХАЧЕВСКОГО, когда я был в Ленинграде в должности начальника штаба ЛВО, ТУХАЧЕВСКИЙ неоднократно в беседах со мной выказывал недовольство руководством армии – ВОРОШИЛОВЫМ. Высказывал ряд моментов о личных обидах, о недооценке его как крупного военного специалиста, о том, что в прошлые годы гражданской войны он, как командовавший фронтами, имел огромные заслуги и его ТРОЦКИЙ высоко ценил, а в теперешней обстановке его отодвигают на задний план. Эти разговоры происходили в Ленинграде и встречали с моей стороны должное сочувствие и одобрение. Приехав в конце августа 1931 года в Москву, приблизительно на месяц позже ТУХАЧЕВСКОГО, я был назначен на должность начальника Главного Управления РККА. При встречах и беседах с ТУХАЧЕВСКИМ в Москве он мне говорил, что хотя он вернулся обратно к руководству армией, все же к нему осталось прежнее отношение со стороны Наркома и руководства и что он намеревается, не ограничиваясь только разговорами, перейти к определенным действиям. Когда я спросил: какие это действия, он сказал мне, что в армии имеет много своих сторонников, у которых он пользуется большим доверием, и он намерен объединить вокруг себя этих командиров для борьбы против армейского руководства. Я, естественно, поинтересовался у него: на какой базе он сумеет этих командиров объединить, на что ТУХАЧЕВСКИЙ мне ответил, что среди высшего командного состава имеется много командиров – бывших троцкистов и вообще недовольных, которых можно объединить для борьбы против партии и правительства и назвал мне ряд таких командиров из бывших троцкистов.