Ежов. Вообще, т. Ягода, его только походному чекистскому стажу уже нельзя было держать на работе, потому что он воспитывался в бандах, которые шли все время против нас.

Ягода. Я не знал и не знаю в каких бандах он был, так как такие вещи раскрываются при следствии или агентурой. Потом он перешел в наш центральный аппарат.

Голос с места. Сам пришел?

Ягода. Перевели его в центральный аппарат в 1930 году.

Рындин. Кто-то переводил?

Ягода. Конечно, кто-то переводил, не сам же он перелетел.»

Нарком НКВД должен был знать все о своем главном следователе, откуда, связи, где служил и как стал большим начальником. Нелепые объяснения Ягоды только все больше убеждали слушателей в его причастности к преступлениям. Ягода сумел перевести дух, заговорив снова о раскрытых им делах, но спустя какое-то время все вернулось опять к Молчанову. Он признал, что несет ответственность за Молчанова с 1932 г., рассказал, что ничего не знал об этом и продолжал все валить на своего бывшего подчиненного. На этом заседание 2 марта закончилось.

Утром 3 марта настала пора выслушать других чекистских руководителей, которые не собирались выгораживать своего бывшего начальника, стремясь всячески противопоставить себя ему. Первым выступал глава ленинградского УНКВД Леонид Заковский, опасный правый заговорщик, шпион и участник латышской националистической организации. Из всех крупных руководителей НКВД был вероятно самым жестоким из всех.

Он почти с ходу заявил: «Заковский. Мы заслушали, я бы сказал, очень невразумительное выступление бывшего нашего наркома внутренних дел т. Ягода, и я думаю, что его выступление пленум ЦК партии удовлетворить никак не может. Во-первых, в выступлении т. Ягоды было много неправильностей, неточностей и, я бы сказал, никакой политики. Неверно, что у Ягоды были связаны руки и он не мог управлять аппаратом государственной безопасности.

Ягода. Я этого не говорил.

Заковский. Именно это вы говорили.

Ягода. Я сказал, что не сконцентрировал в своих руках оперативного руководства.

Заковский. Вы это руководство в своих руках сконцентрировали. Нам всем хорошо известно, что войсками НКВД получше нас с вами управляет т. Фриновский, всем известно также, что т. Вельский занимался милицией, т. Прокофьев занимался административными вопросами, а Берман неплохо строит канал, так что оперативное руководство находилось в ваших руках.

Ягода. А что Агранов делал?

Андреев. Тов. Ягода, не мешайте оратору, я вас запишу.

Заковский. Оперативное руководство находилось в ваших руках и если вы этого не видели, то это тоже минус для вас. Как известно, мало руки иметь. Руки имеют такое свойство, что для того, чтобы ими управлять, надо уметь хорошо работать головой.»

Он продолжал нападать на Ягоду, заявляя, что тот насаждал на ответственные посты своих подхалимов, а неугодных вышибал: «Заковский. В нашем аппарате в течение нескольких лет отсутствовала партийность, большевистские принципы и на этой почве создавались интриги, склоки, подбор своих людей.

Ягода. Какие склоки, каких людей? Скажите, какие интриги?

Заковский. А как вы вышибали т. Евдокимова, Акулова?

Ягода. Это не я вышиб, его сняли по директиве ЦК.

Заковский. Вы очень часто, т. Ягода, в своих директивах ссылаетесь на директивы ЦК.

Ягода. И не без оснований

Заковский. Иногда без оснований. Проводя свои директивы, вы всегда подкрепляли это тем, что они согласованы с ЦК. И поэтому, т. Ягода, вам постепенно мало-помалу удалось создать аппарат, подобрать в управление государственной безопасности своих людей, по существу не самокритичных, так что и формы управления при наличии такого аппарата были не совсем партийные. А что касается руководства периферией, то здесь дело было особенно плохо, здесь осуществлялся своеобразный феодализм.»

Заковский обвинил Ягоду в провале работы агентуры, косвенно в смерти Кирова, о игнорировании поступавших к нему материалов, по правым: «Когда Карев дал показания на Бухарина и вообще на правых, я сообщаю Ягоде, что Карев дал показания на Бухарина. Ягода отвечает: «Какие там показания, какие там у вас правые».

Ягода. Неверно! Я считал все время Каменева и Зиновьева виновными в убийстве.

Заковский. Я не знаю, что вы считали, а говорю как было дело. Вы спрашивали: «Какие там правые?» Я ответил: «Бухарин». Тогда вы сказали: «Вечно у вас такие дела». Я должен сказать, что очень убедительные показания давал Карев о контрреволюционной о работе правых.»

Упомянутый Николай Карев был философом, работал в Президиуме Академии наук, был исключен из ВКП (б) за антисоветскую деятельность. Примерно тогда же арестован и дал те самые показания на Бухарина, которые проигнорировал Ягода. После этого Заковский закончил и передал слово главе ГУГБ Якову Агранову, еще одному правому. Тот тоже признал плохое положение дел в органах, поспешив обвинить Ягоду в отвратительной работе с кадрами. Ворошилов спросил Агранова, почему он не занял должность главы ГУГБ, как ему было приказано в Политбюро в конце 1935 г? Агранов сослался, что не было постановления ЦК на этот счет, и Ягода лично руководил ГУГБ, никого не пуская к управлению. Агранов говорил, что он и другие чекисты были «поражены» назначением Молчанова, свои ошибки он объяснил болезнью и отлучением от дел. В это время Молчанов разваливал следствие, затирал следы преступников, он вообще препятствовал раскрытию дел по поручению Сталина. Агранов в своей речи особенно подчеркивал отрыв органов от партии: «Я особо хочу подчеркнуть, что чекистам, в том числе и руководящему составу, упорно прививалась мысль о том, что чека это свой дом, свое хозяйство, куда, стало быть, не может проникнуть луч партийного света».

Далее выступал глава УНВКД Украинской ССР Всеволод Балицкий, один из лидеров группы правых на Украине. Он говорил недолго, прямо обвинял Ягоду в провале следственной работы. Он раскритиковал его выступление: «сказать, поскольку речь идет о нашем аппарате, если ты член ЦК, ты должен принять меры, придти в ЦК и сказать. Но субординация в нашем аппарате обязательна. Это не приходится доказывать. Что касается Ягоды, то у него получилась беспомощная, странная речь. Я думаю, что т. Ягода, хотя теперь после выступления Николая Ивановича в отношении того, что было проделано, должен был понять одно, что он наделал кучу политических ошибок, очень много ошибок. Что он оторвался от ЦК и что, наконец, он совсем не оперативный руководитель. Это он должен понять. А он выходит на трибуну и говорит следующее: я виноват в том, что я всех связей не держал у себя в руках. Я думаю, что было бы еще хуже, если бы эти связи он один держал, это было бы еще хуже. Тов. Ягода хотел себя сделать оперативным руководителем, он и сейчас мечтает об этом, как бы он занялся оперативной работой.»

После него говорил Григорий Каминский, нарком здравоохранения СССР и заговорщик. Он рассказывал о троцкистах. Близких к минздраву и о том, как органы их не трогали. Он набросился с критикой на речь Ягоды: «Вчерашнее выступление т. Ягоды лишний раз подтверждает это. Вчерашнее выступление т. Ягоды не было большевистским политическим выступлением, он признавался и каялся, но все доказывал, что он не при чем – «моя хата с краю». Это все стоило нам такой горестной потери, как смерть благородного сына партии С. М. Кирова.» Следом досталось и Агранову: «Товарищи, только что выступал здесь т. Агранов. Что он говорил? Мы были отгорожены от ЦК, луч партийного света не проникал в органы Наркомвнудела. Где же вы были раньше? Как вы смели молчать о таких делах? Что это такое? Член Центрального Комитета. Знаете, то признание виновности, которое было в выступлениях тт. Ягоды и Агранова – было сделано не по-большевистски».

Следом говорил Станислав Реденс, некогда ближайший помошник Феликса Джезржинского, теперь глава УНКВД по Московской области и свояк Сталина. Даже последнее не помешало ему войти в состав группы заговорщиков, работать на Польшу. Он снова заговорил о деле Зафрана и ему было что добавить, по его словам Ягода поставил жизнь Сталина под угрозу: «Реденс. У Хрусталева была явка и главная квартира по слежке, как ходит машина т. Сталина, чтобы отсюда сделать покушение. И он делает вид, что центральный аппарат, Молчанов, выручил московский аппарат, который попал в руки провокаторов и попал в неудобное положение, что мы это дело замяли, а агента осудили. Он говорил, что об этом деле он не знал тогда. Не верно, вы знали об этом деле тогда же.

Ягода. Это совершеннейшая ложь, а почему же вы его не освободили, ведь он у вас сидел. Это преступление.

Реденс. Когда Ягоде говорила центральная агентура совершенно точно и ясно о троцкистах, он говорил, что таких вещей у троцкистов быть не может». Просто убийственные аргументы против Ягоды. Он приводил иные свидетельства того, что Ягода и Молчанов разваливали дела против троцкистов. Реденс не выгораживал Ягоду, а прямо говорил, что он причастен к грязным делам Молчанова, хотя в злом умысле прямо не обвинял. Он делал выводы: «А почему же вы нас, чекистов, всех подводите под удар. Почему вы такой паршивый руководитель?» После был краткий перерыв, после чего выступил Ефим Евдокимов, второй раз уже и причина была в том, что он был авторитетным чекистом. Еще он имел старые счеты с Ягодойц. Едвокимов с ходу говорил: «Здесь выступил Ягода. Как воспринимается его речь? Как гнилая, непартийная речь. Он говорит: «Я, видите ли, виноват, опоздал раскрыть эти дела – и вот жертвы». О каких жертвах говоришь? Эти люди, о которых говорили здесь по первому вопросу,– они жертвы, о них сожалеешь? Душа с них вон… Об одном надо жалеть, что поздно раскрыли их контрреволюционные дела и что потеряли С. М. Кирова. Вот о чем нам нужно жалеть. Не так нужно было выступать, т. Ягода. Нужно было сказать нам о том, как ты руководил органами НКВД, как и почему получились провалы в работе органов НКВД, а не изображать из себя ягненка. Знаем мы, что ты не ягненок. При чем тут разговоры об органах НКВД как о какой-то замкнутой организации и что они-де варились в собственном соку и прочее? Зачем клеветать на эти органы? Они были тесно связаны с партией.»

Эта речь превратилась уже в полное избиение Ягоды. Евдокимов бросал другие обвинения, развале кадровой и агентурной работы, отрыве от партии. ОН прямо обвинил Ягоду в насаждении вражеских кадров: «Евдокимов. Я Ягоду, слава богу, хорошо знаю. Именно он, Ягода, культивировал ведомственную замкнутость в аппарате. Именно он, Ягода, производил специфический подбор людей.

Ягода. Кого я подбирал?

Евдокимов. Да вот взять хотя бы того же Молчанова— откуда он взялся?

Ягода. Еще кто?

Евдокимов. Сосновский.

Ягода. Это не мой.

Евдокимов. А чей же? Сосновский в аппарате работал с 1920 года. Ты же всегда выставлял себя основоположником органов.»

Он сказал, что Ягода присвоил чужие заслуги (Шахтинское дело). Он выступал недолго, но эта речь была самой разрушительной для Ягоды, потому что Евдокимов прямо указал на его связь с правыми: «Евдокимов. А вы, т. Ягода, с Рыковым тогда, что называется, в одной постели спали, и его влияние на вас сказывалось. Вот, в чем дело, и вот, к чему речь моя клонится.

Ягода. Да что вы думаете, что я в этом деле участвовал?

Евдокимов. Товарищи, из того, что мы слышали здесь, на пленуме, о делах НКВД, из доклада т. Ежова и из выступлений товарищей совершенно ясно, что обстановка, создавшаяся за последние годы в органах НКВД, никуда не годится, и главным виновником этого является Ягода. Я думаю, что дело не кончится одним Молчановым.

Ягода. Что вы, с ума сошли?

Евдокимов. Я в этом особенно убежден. Я думаю, что за это дело экс-руководитель НКВД должен отвечать по всем строгостям закона, как привыкли мы, работая в ЧК, отвечать за все то, что нам было поручено. Надо привлечь Ягоду к ответственности. И надо крепко подумать о возможности его пребывания в составе ЦК. Снять с него звание генерального комиссара Государственной безопасности, хотя бы в отставке. Он его не оправдал.»

Далее выступал нарком иностранных дел Литвинов, который рассказал истории, что НКВД запугивало дипломатов не существующей угрозой для жизни. Он быстро закончил и передал слово Льву Миронову, начальнику контрразведки ГУГБ с ноября 1936 г., до этого он руководил оперативной работой органов. Тоже опасный заговорщик. Он говорил, что виноваты в провалах Молчанов и Ягода, про попытки сокрыть следы убийц Кирова. После него говорил прокурор СССР Андрей Вышинский, верный сторонник Сталина. Он показал себя, как сторонник объективного рассмотрения дел, сбора разных доказательств и покритиковал Ягоду, хотя и не по политической части. Он сказал, что много работников прокуратуры арестовано за троцкизм: «За последнее время благодаря материалам, которые мы получили от НКВД, мы увидели, что в рядах прокуратуры имеются троцкисты, предатели, и в значительном количестве. Таковы, например, бывший генеральный прокурор Украины, бывший наркомюст Михайлин, его помощник Бенедиктов, бывший киевский прокурор Старовойтов, бывший прокурор Днепропетровской области Ахматов, зам. прокурора АЗК Петренко и другие. Это все троцкистская агентура, сидевшая в нашем аппарате. И естественно, с такими людьми не было никакой возможности правильно осуществлять надзор, правильно бороться за социалистическую законность.»

Затем выступал секретарь Президиума ЦИК Иван Акулов, тоже правый. Ранее в 1931-32 гг. он был первым заместителем председателя ОГПУ. В своем выступлении он критиковал провал работы НКВД и особенно жестко прошелся по их отрыву от партии: «Т. Ягода совершенно не интересовался партийной и политической жизнью, которой жил аппарат Центрального Управления. За год, который мне пришлось проработать в органах НКВД, выяснилось, что партийная работа, политическая работа, которая проводилась в органах НКВД, Ягоду почти совершенно не интересовала. Я ни в одном учреждении, ни у одного руководящего работника не встречал такой ведомственности и исключительности, какая была присуща Ягоде. Ягода воспитывал этот дух ведомственности, исключительности и корпоративности, и многие работники, занимавшие немалые места в аппарате, следили за ним.» Он признал, кто на самом деле выдвигал Молчанова: сам Акулов, Ягода, Балицкий и Менжинский.

Чекистскую тему завершал Николай Ежов, это его вторая речь в отличие от первой была уже направлена против Генриха Ягоды. Сначала он поддержал критику со стороны Реденса, рассказывал о проблемах дела Кирова, заявив, что это дело было раскрыто именно по настойчивости Сталина. Это была правда. Он все больше склонялся к обвинительному тону в отношении своего предшественника, указав, что Ягода ответственен за нахождение польского шпиона Сосновского на важных должностях. Он обратился к Ягоде: «Ежов. Я назову вам многих, от которых вы, конечно, открещивались, а на самом деле эти люди ваши. У вас даже существовал такой термин: «Это мои люди». А такие люди, как Сосновский, разве можно говорить: «Это мой человек, я его покровитель»

Ягода. Я его никогда не принимал.

Ежов. Позвольте вам рассказать историю Сосновского, это чрезвычайно колоритная фигура. Сосновский одно время работал в центральном аппарате на побегушках. Затем его направили в Белоруссию. Из Белоруссии снимают и направляют в Воронеж по тем соображениям, что он подозрителен по шпионажу и надо его послать во внутреннюю область. Только он туда приехал, начальнику ПП говорят: «Ты гляди за ним в оба». А когда началась драчка между Балицким, Ягодой и Аграновым, нелады, вдруг Сосновский появляется и назначается Ягодой, по просьбе Гая, заместителем начальника особого отдела ОГПУ…. Как же можно назначать Сосновского, этому человеку покровительствовать? Вы же сами говорили, что он нечист, даже с женами: что ни жена, то иностранка, что ни жена, то шпионка. Почему же этот самый заместитель начальника особого отдела ГПУ только в 1935 г. принимает русское подданство?..... Кто его поддерживал персонально? Ягода. Ягода считал его крупным большим специалистом, а разве нельзя было найти другого, более подходящего человека? При одной мысли, если бы вы, политический руководитель, по-настоящему, по-большевистски подошли бы к этому человеку, то было бы ясно. Уже одна та мысль, что сидит беспартийный человек, которого подозревают в шпионаже, и вы не могли убрать его, не могли найти для такого участка работы инженера-коммуниста!»

Ежов приводил все новые свидетельства разрушительного влияния Ягоды на кадры: отказ не то, что сажать, а даже увольнять нечистых сотрудников органов, игнорирование их провалов, отсутствие должной централизации. После этого пленум вынес резолюцию об обстановке в НКВД, резюмировав провал их работы и необходимость укрепления органов.

Выступление Сталина. Завершение пленума

Вечером 3 марта выступил Иосифы Сталин, он начал с ключевой темы вредительства, сделав выводы, что агенты врага проникли во все сферы жизни общества: партии, государства, кооперативы и общественные организации, причем некоторые заняли ответственные посты. Он заявил, что были проигнорированы многие сигналы, которые свидетельствовали о происках врага, основной тактикой которого стало двурушничество. Первым таким сигналом было убийство Кирова. Он твердил: «Судебный процесс «Зиновьевско-троцкистского блока» расширил уроки предыдущих процессов, показав воочию, что зиновьевцы и троцкисты объединяют вокруг себя все враждебные буржуазные элементы, что они превратились в шпионскую и диверсионно-террористическую агентуру германской полицейской охранки, что двурушничество и маскировка являются единственным средством зиновьевцев и троцкистов для проникновения в наши организации, что бдительность и политическая прозорливость представляют наиболее верное средство для предотвращения такого проникновения, для ликвидации зиновьевско-троцкистской шайки.»

Причину повала борьбы с врагами он счел в чрезмерной увлеченности хозяйственной работой, они забыли о борьбе с врагами. Тут Сталин был не прав, он не забыли о борьбе с врагами, они примкнули к этим врагам, основное число высших руководителей уже предало страну и дело социализма. Это окончательно станет ясно через год, но допускал ли Сталин это 3 марта 1937 года? Мы вряд ли об этом узнаем. Далее он напомнил о буржуазном окружении и раскрыл смысл этих слов. Он напомнил, что буржуазные государства враждуют друг с другом, делают подлости, засылают шпионов , задавая вопросы, а как они должны относится к СССР? Вождь говорил: «Спрашивается, почему буржуазные государства должны относиться к советскому социалистическому государству более мягко и более добрососедски, чем к однотипным буржуазным государствам? Почему они должны засылать в тылы Советского Союза меньше шпионов, вредителей, диверсантов и убийц, чем засылают их в тылы родственных им буржуазных государств? Откуда вы это взяли? Не вернее ли будет, с точки зрения марксизма, предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого буржуазного государства? Не ясно ли, что пока существует капиталистическое окружение, будут существовать у нас вредители, шпионы, диверсанты и убийцы, засылаемые в наши тылы агентами иностранных государств? Обо всем этом забыли наши партийные товарищи, и, забыв об этом, оказались застигнутыми врасплох. Вот почему шпионско-диверсионная работа троцкистских агентов японо-немецкой полицейской охранки оказалась для некоторых наших товарищей полной неожиданностью.»

Сталин говорил о существенной мутации троцкизма, от политического течения до банды часто беспринципных вредителей и шпионов, без четкой политической платформы, они действовали лишь с целью реставрации капитализма, расчленения СССР, сдачи национальных территорий иностранным державам. Он заявил, что преобладать стали агенты чистого фашизма, предостерегал от беспечности и зазнайства на фоне успехов. Тогда же он и сказал свои знаменитые слова: «Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас должна будто бы все более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы все более и более ручным. Это – не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с советской властью.

Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы как последние средства обреченных. Надо иметь в виду, что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР. Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в рамках СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств. Об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки. Так учит нас история. Так учит нас ленинизм. Необходимо помнить все это и быть начеку» .

Сегодня стремятся плохо интерпретировать его слова, но он был полностью прав, бесспорно. Он предупреждал о хитрости вредителей: « Необходимо разбить и отбросить прочь другую гнилую теорию, говорящую о том, что не может быть будто бы вредителем тот, кто не всегда вредит и кто хоть иногда показывает успехи в своей работе. Эта странная теория изобличает наивность ее авторов. Ни один вредитель не будет все время вредить, если он не хочет быть разоблаченным в самый короткий срок. Наоборот, настоящий вредитель должен время от времени показывать успехи в своей работе, ибо это – единственное средство сохраниться ему как вредителю, втереться в доверие и продолжать свою вредительскую работу. Я думаю, что вопрос этот ясен и не нуждается в дальнейших разъяснениях».

Сталин призвал прекратить недооценивать вредителей, заявив, что их хоть и мало, они могу нанести большой ущерб хозяйству и развитию страны. Он привел пример: «Чтобы выиграть сражение во время войны, для этого может потребоваться несколько корпусов красноармейцев. А для того, чтобы провалить этот выигрыш на фронте, для этого достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе армии или даже в штабе дивизии, могущих выкрасть оперативный план и передать его противнику. Чтобы построить большой железнодорожный мост, для этого требуются тысячи людей. Но чтобы его взорвать, на это достаточно всего несколько человек. Таких примеров можно было бы привести десятки и сотни. Стало быть, нельзя утешать себя тем, что нас много, а их, троцкистских вредителей, мало. Надо добиться того, чтобы их, троцкистских вредителей, не было вовсе в наших рядах».

Это следует помнить всем, кто ищет причины провалов СССР в первый период ВОВ, именно предательство в штабах и диверсии сыграли наиважнейшую роль в поражениях 1941-1942 гг. Чистки в армии были основательными, но всех предателей они не вычистили. Далее он говорил про подготовку кадров, укреплении партийной работы, закончив призывом покончить с текущими провалами.

Утром 4 марта обсуждали доклад Сталина, отмечали его правоту и делали предложения по исправлению недостатков работы, говорили о вредителях в своих регионах, это выступали заговорщики Криницкий, Прамнэк, Евдокимов, Шеболдаев, Постышев. Только Берия говорил искренне. Постышев опять оправдывался за то, что допустил троцкистов в органы киевского обкома, выглядело это все довольно глупо, люди занимали важные посты, но он их якобы плохо знал. Вечером выступления продолжали Кабаков, Яковлев, Гамарник, бросал много пыли в глаза, но в ходе выступления прижали за отсутствие критики работы политчасти: «Гамарник. Совершенно ясно каждому командиру: для того, чтобы быть полноценным командиром, авторитетным для бойцов, которые должны ему полностью и целиком доверять, потому что он поведет их в бой, где каждый боец рискует своей жизнью, он должен быть одновременно и политическим руководителем. Молотов. Тов. Гамарник, надо хотя бы один конкретный случай покритиковать насчет политработы. Вы ни одного конкретного случая не прокритиковали.

Гамарник. Я покритиковал.

Молотов. Нет, у вас все «в ряде случаев».

Гамарник. Я сказал, что все целиком к нам относится.

Смех.

Сталин. По Сибирскому округу как у вас? Ворошилов. Вот вы об этом расскажите.

Гамарник. Зам. начальника ПУОКРА…

Сталин. И по части Северо-Кавказского округа, вы читали?

Гамарник. Я последний материал не видел. Мне говорят, что есть. Товарищ Сталин, товарищ Молотов, я говорил, что нам надо очень много покопаться, что у нас есть люди арестованные, вредители, шпионы, об этом докладывал т. Ворошилов вчера и позавчера. Я тут давал ряд фактов, относящихся к политработе. То, что мы имели в Толмачевке, вскрыто не нами, а НКВД. Невзирая на то, что мы чистили Северо-Кавказский округ, там есть целый ряд вредителей.

Ворошилов. Заместитель начальника связи и начальник…

Сталин. Помощник начальника штаба.

Гамарник. Это я знаю. Молотов. Вот и скажите то, что вы знаете.

Гамарник. Я сказал, что я знаю. Дублировать т. Ворошилова вряд ли целесообразно.»

Вредитель Гамарник намеренно запустил политработу, не вел борьбу с разложением, прикрывая ужас, творившийся в армии. Затем выступил главный редактор газеты «Правда», сталинист Лев Мехлис, бывший личный секретарь Сталина. Он главным образом осуждал вездесущее подхалимство в органах власти, рассказал, что «Правда» печатала материалы о деятельности троцкистов. Он отметил, что в Азово-Черноморском крайкоме Щебодаев не предпринимал мер против троцкистов: «Тов. Шеболдаев выступил и говорил, что «Правда» в 1934 г. их критиковала. Да, мы печатали значительный материал относительно троцкистских вылазок в Ростове. Надо сказать, что краевой комитет партии и т. Шеболдаев не прислушались к голосу критики со страниц газет, послали Жалобу на нас в ЦК и не сделали необходимых выводов из тех сигналов, которые были даны нами. Пришлось ответить на эту жалобу, и мы ответили о том, что вылазки троцкистов имеют место не только в одной организации, не только имело место выступление троцкиста Владимирова на кафедре в ВКСХШ, но имеются вылазки троцкистов в Госуниверситетах. Там троцкист Крамаренко писал: партия выбрасывает троцкистов из своих рядов, и им ничего не остается, как встать на путь террора. Этот материал имел Ростовский комитет партии и Азово-Черноморский крайком.

В индустриальном институте студенты писали, что отмена хлебных карточек есть реставрация нэпа. В автодорожном институте при обсуждении вопроса о троцкистах сначала предоставили слово настоящему троцкисту, а потом выступил т. Жирнов с критикой троцкизма. В […] институте Шаповалов высказывался о том, что в партии нужна свобода группировок, а весь коллектив не разоблачил Шаповалова. В этом же институте стенгазета, посвященная памяти т. Кирова, дважды срывалась неизвестными лицами. Портрет т. Кирова был однажды издевательски запачкан. А т. Шеболдаев взял под защиту и Ленинский райком партии, и Ростовский горком, и Дволайцкого, заведующего культпропом, и секретаря крайкома Малинова, которые располагали всеми этими материалами, но вместо того, чтобы разоблачить троцкистов, занялись уговариванием Владимирова, чтобы он признал свои ошибки».

Щеболдаев никак не ответил на это, понимая, что оправдываться нечем. Ему повезло, что его прямо не обвинили в причастности к право-троцкизму, что было правдой. Затем выступал глава харьковского обкома и член ЦК КП(б) Украины Кудрявцев, заговорщик. Он рассказывал о провальном руководстве в киевском обкоме, сельском хозяйстве, нарушениях внутрипартийной демократии, жалобах на хамство и неуважение со стороны руководителей. Он прямо обвинял Постышева в этих ошибках. Подверглась критике супруга Постышева Татьяна Постловская, насаждавшая антисоветские кадры. Затем кратко выступили Рындин и Осинский, закончив это заседание.

Утром 5 марта пленум выслушал А. Андреева, лоялиста, секретаря ЦК, фактически исполнявшего обязанности Ежова в ЦК, зав. Промышленного отдела аппарата ЦК. Он говорил о вредительстве и особо отметил Азово-Черноморский край, где было очень много фактов измены, которые якобы «не видел» глава крайкома Шеболдаев. Андреев заявлял: «Спрашивается, может быть, это какая напасть в Азово-Черноморском крайкоме, может быть, крайкому было трудно разоблачить? Мог ли избежать крайком такого позорного положения? Да, мог, если бы он прислушивался к тем предупреждениям и сигналам, которые, во-первых, шли со стороны ЦК. Целый ряд постановлений ЦК было не только общих для всех партийных организаций, которые перечислял т. Сталин, но специально особых, конкретных для Азово-Черноморского края. Несколько постановлений было принято в связи с проверкой и обменом партдокументов специально по городской работе. Однако крайком ограничился только принятием этого дела к сведению, а отнюдь не к исполнению, и не учел, не использовал тех предупреждений, которые давал ему ЦК и что ему давали возможность раньше, значительно раньше выправить это положение и избежать этого позорного положения.

Во-вторых, у крайкома было немало сигналов несмотря на то, что там самокритика была очень ограниченная. Но даже при такой ограниченной самокритике у крайкома было достаточное количество сигналов, идущих изнутри партийной организации, и использование этих сигналов могло бы крайкомом обезопасить от такого позорного положения. Я должен сказать, товарищи, что, помимо известных постановлений ЦК, т. Сталин лично говорил с т. Шеболдаевым, что плохо дело обстоит в Таганроге, что там оказался Варданян троцкистом, и целый ряд других указаний. Однако все это пошло не впрок. Все это принималось к сведению, но отнюдь не к исполнению. Так ли на самом деле обстояло, что враги так уж тонко работали, что не за что было зацепиться? Так ли дело обстояло? Нет, не так, товарищи. Хотя они очень хитро, очень ловко вели свою работу, однако, у крайкома имелось довольно много случаев зацепиться и разоблачить работу троцкистов, разоблачить самих троцкистов.»