Калиостро в пасквилях современников. Сборник мемуаров

О его пребывании на севере я ничего не имею вам сказать, а что с ним происходило в Стразбурге, о том знаю я следующее. Несколько времени жил он в трактире, потом несколько недель у Фохта, в горнице покойнаго братца вашего, ежели я не ошибаюсь. Он еще тогда совсем не выдавал себя за врача. Да никто не мог и ожидать того от Графа (которое Графское достоинство, как он и сам довольно ясно дал разуметь некоторому человеку, не на породе, но на таинственном его знании основывается). Вдруг пронесся слух, что есть здесь некоторой чужестранной благодетельствующей господин, которой безо всякой платы принимает к себе больных, и не только лекарствами, но нередко и деньгами, и другими нужными вещами их снабжает, и ето действительная правда. После чего мало—помалу начали к нему ходить, с робостию наперед, некоторые бедные люди; он принимал их ласково, давал им ессенции, еликсиры и другия лекарства, избавлял многих от лихорадки и от других припадков, а некоторых трудно болящих и сам посещал в их жилищах. Слава его час от часу возрастала, и тотчас не только его горницы, но и крыльца и весь двор наполнены были людьми, требующими от него помощи. А как он был несколько скор и благонадежен в обещаниях здоровья, то сие придавало всем страждущим больше бодрости. Правда, что из толикаго множества его лечений многия ему не удались, а особливо что касается до глухоты и слепоты; однако ж удача во многих других случаях, нечто необыкновенное и странное в его лечении, а при том еще и безденежно, зделали его даже и доныне предметом всех разговоров, а для иных уже зделался он предметом величайшаго удивления. Любопытство влекло к нему безчисленное множество людей: ученых, офицеров, лекарей, естества испытателей и франмасонов. В числе сих последних посещали его также некоторые Принцы и другие знатнейшие господа; мало-помалу уже и в обычай вошло ходить к Калиостру, а как он жил на самом том месте, где обыкновенно выводили в развод, то около обеда большая часть гарнизону туда сбиралась, так что наконец уже как в собрание начали ходить к Калиостру. Легко можно угадать, что молодые офицеры чрез непомерное свое любопытство зделались уже и в тягость этому доброму человеку; и чтоб избавиться от таких посещений, или чтоб над ними посмеяться, рассказывал он им с весьма важным видом, что он родился на Черном море, что ему от роду 150 лет и тому подобное²⁸. Около сего времени был болен Секретарь нашего Коменданта Маркиза де ла Салль, тот, кто его пользовал, всех уверял, что ему только осталось жить 24 часа, потому что у него был антонов огонь²⁹. По неотступной прозьбе самого Коменданта, взялся лечить его Калиостр и, к великому всех удивлению, почти совершенно его вылечил. С сего—то времени начинается самая блестящая жизнь сего человека. Весь генералитет, вся наша знатность, или все те, которые с знатными любят тесниться, ежедневно посещали господина Калиостра. Великое множество збиралось людей у Калиостра, иные для него, а другие для сих господ. То же делали и дамы, оне брали его лекарства и хвалили его леченье. Везде желали иметь Калиостра, везде почитали за славу об нем говорить, вести с ним знакомство и его хвалить. Невероятное множество приезжих изо всех мест к нему стекалось; некоторые просили его, чтоб он вступил в совет с лучшими нашими врачами, от чего, однако ж, он всегда отрекался, ибо он всех лекарей не иначе как скотами называл³⁰. С другой же стороны, я не могу точно уверить, что и лекари всегда ли про него говорили правду, и ежели правду, то не примешивалась ли тут же злоба и зависть; однако ж большая часть больных, даже и чужестранных, отстали от Калиостра и возвратились в руки обыкновенных лекарей. Оные чрез одно или другое основательное примечание заставили многих нарочито опасаться принимать помощь от господина Калиостра. Например сказать, он по большой части имел обыкновение писать в рецептах своих Extrait de Saturne³¹, в чрезмерно большем количестве (да и вообще в его лечении приемы были всегда велики); известно, что сей свинцовой сахар в мгновение ока начинает уже действовать, например, в ранах и в других случаях, где весьма скорая помощь потребна; однако и то также известно, что он часто оставляет по себе некоторое в членах разслабление, а будучи принят внутрь, нередко бывает причиною нестерпимаго колотья. В разных ведомостях и объявлениях, в нашей округе выпускаемых, вышли на него весьма ядовитыя сатиры. Слава его действительно умалилась, он уже ныне получает посещения только три раза в неделю, да и то в некоторые часы. Множество приезжих, кои нарочно для него сюда приехали, он оставил лечить в самой половине, а за других и вовсе не взялся; к некоторым он чрезмерно благосклонен, а к иным ужасно груб и сердит, да и в простом обхождении он иногда чрезвычайно вступится за кого—нибудь, а иногда, напротив, опрокинется, и сие часто при первом взгляде случается.

Он весьма сам на себя надежен, и для того о Принцах и с Принцами говорит с таким видом, как будто бы они до него имели нужду, а не он до них. Он говорит худым языком Италиянским, изломанным Французским, а по—Арабски он не мог ни единаго слова сказать с Упсальским профессором Норберхом, приехавшим сюда из Константинополя. Он нашем Спасителе говорит он с пренебрежением, а о духовенстве – то же, что и о лекарях. Надобно думать, что этот человек имеет какие—нибудь дальнейшие замыслы, к исполнению которых Стразбург находит он малым для себя театром. Стразбург лежит на границах Государства; то, может быть, хочет он тем удобнее славу свою вдаль распространить, и дожидается, чтоб Король сам вздумал его к себе призвать; сверх того он много говорит о своем знакомстве, которое имел он с Лудовиком XV, также и с Российскою Государынею³². Примечено, что он здесь ни по векселям, ни чистыми деньгами ни от кого ничего не получал, однако ж всегда платил исправно, щедро, да еще и деньги вперед, не имея здесь никаких доходов, по крайней мере, известных³³. Сие вложило некоторым в голову, что он должен быть подослан от изгнанных Езуитов и т. д.

Все сие не что иное есть, как догадки; и следующее также выдаю вам за догадку, только за такую, которая, по крайней мере, мне и многим другим весьма вероятна кажется: то есть что К. большую часть своего времени и славы своей уже действительно у нас прожил. А куда отсюда думает он обратиться, етова, я думаю, никто не знает. Некоторые из величайших его почитателей от него отпали: они весьма друг на друга взаимно жалуются. С некотораго времени отправляет он многих своих больных весьма наскоро, с помощью обыкновенных взваров и тому подобнаго. Наш господин Маршал, возвратившийся недавно из Парижа в нашу провинцию, господина Калиостра принял весьма милостиво и тем воспрепятствовал, что его еще и до сих пор как шатающегося без всякаго виду бродягу из Государства не выгнали.

Вот все то, что я, по прилежном изследовании и по сличении разных известий, мог вам представить наидостойнейшаго вероятия и многими свидетельствами от здравосудящих людей доказанного. Примите сие в знак моего удовольствия, с которым я стараюсь оказать мою глубочайшую и всегда во мне пребывающую к вам преданность при сем случае, которой вы мне сами подали, удостоя меня вашей доверенности. Я, без сумнения, не могу за это ручаться, чтоб в сем моем письме, хотя против воли моей, не было каких недостатков. Ежели я со временем их примечу, то за долг почту вас тотчас о том уведомить. В исторических делах труднее познать истину, нежели в нравственных. А сие считаю я для всех нас за несказанное счастие, что лекарство для души тому, кто прямо того хочет, сыскать весьма нетрудно. Кто ищет, тот и обретает, кто толкует, тому и отверзается. В какое, по вашему примечанию, должен прийти восхищение такой искренний и светом разума озаренной испытатель истины тогда, когда он, снедаем будучи на песчаных степях долговременною жаждою, незапно источник истины увидит пред собою! Ублажи Господи! дни тех, которые действительно вкушают из сего источника, и тех, которые прямо к нему стопы свои направляют!».

Прежде нежели я сообщу мои записки 1779 года, должна я предупредить моих читателей, что в то время, когда я их писала, имела совершенную веру к Калиостровой чудесной силе и писала их с тем намерением, чтобы оставить их в архиве ложи союза (d’adoption) отчасти для того, что в них заключается учение магии, а отчасти будто бы в доказательство того, сколь высоко даже и в наши времена могут восходить силы человеческия, ежели мы захотим себя посвятить сообщению с высшими духами и ежели мы все наши силы напряжем к достижению сей цели.

Я оставляю сии записки точно такими, каковы оне были писаны, ибо я надеюсь, что тому, кто друг истине и кто знает людей, весьма приятно будет видеть верное изображение души, которая ложь принимала за истину, которая на сем заблуждении основывала собственную свою систему и которая чрез то от коварнаго мошенника до такой степени обманывалась, что истина и права разума сокрыты были для нее в непроницаемом мраке.

На одной стороне велела я напечатать записки сии 1779 года, а на другой – теперешнее мое изобличение с некоторыми зделанными на сей случай открытиями, чтоб тем удобнее можно было вдруг обозреть Калиострово расположение и последование его обманов. Я советую читателям тотчас начинать читать означенныя числами примечания 1787 года, по прочтении отвечающаго оным места в записках 1779 года, особливо же прошу тех, которые еще имеют некоторую склонность к чудотворию, самих с собою подумать, сколь легко в таком случае человек с наилучшими намерениями от грубых обманщиков может быть уловлен. Всякой знающий нынешнюю слабость к чудесам должен почувствовать, сколь бы вредно было сие для рода человеческаго, ежели бы мои 1779 года записки, яко событное дело и историческая истина, в тайных обществах зделались известными, прежде нежели в примечаниях успела я открыть, что Калиостр – обманщик. Благодарю Творца моего, что я научилась знать мои прежния предразсудки.

Записки 1779 года
О Калиостровых магических опытах, в Митаве учиненных.

Имея благое намерение на всяком пути распространять мои познания, и твердо предприяв со всяким безпристрастием описать некоторые опыты, которые я со времени моего почти ежедневнаго с Графом Калиостром обхождения зделала, я не хочу ничего здесь включать, кроме настоящей правды и кроме того, что я сама видела и слышала.

Я хочу описать некоторые магические опыты Графа и те случаи, которые подали причину их перед нами делать, с некоторыми разговорами о магии (чернокнижии) или, как Калиостр называет, о высших силах природы, которыя некоторым людям даются от провидения, дабы они так же, как Христос, Мосией и Илия, для многих тысяч могли делать добро.

Чрез несколько дней после своего прибытия приехал он к дяде моему, так как франмасон, которой для некоторых важнейших дел от своих старших отправлен на север (1) и коему велено явиться у него, у брата моего и у Г. Камергера фон дер Говена³⁴.

В доме дяди моего случилось мне некогда с Калиостром разговаривать: я нашла в нем весьма отменнаго человека, какого еще в жизнь мою со мною не встречалось. Он и жена его заставили нас – тетку мою, двоюродную сестру и меня – весьма высоко думать о ложе союза; сверх того, он уверял нас, что оную ложу здесь из дружбы к нам хочет он возстановить, ибо он думал, что мы можем быть достойными сочленами сего тайнаго общества, которое ведет к высочайшему блаженству тех, кои с чистым сердцем ищут истины и которые из любви к общему благу познания свои распространить стараются. Ета мысль нам весьма понравилась, и мы твердо предприяли под руководством Калиостра в нашем отечестве, быть возстановительницами сего общества, с тем, однако ж, условием, чтобы в сие общество те только могли вступать и быть онаго сочленами, коих мы сами изберем.

Здесь появились некоторыя затруднения, о которых я, дабы не быть продолжительною, не хочу входить в подробность. А скажу только, что отец мой, господин фон Говен, дядя мой и господин Майор Корф, которые приняты были от Калиостра, сперва не хотели приступить к учреждению ложи союза, а для той же причины и мы просили Калиостра оставить свое намерение; но он говорил, что он еще никогда ничего такого не предпринимал, чего бы не произвел в действо, и что он будет пребесчестнейший человек, ежели ложу сию не поставит здесь на высочайшую степень славы. Противники же его зделаются наконец самыми лучшими его последователями, и будут его сами ободрять в его намерении. (2)

Потом делал он некоторые химические опыты в доме отца моего в присутствии его и господина Камергера фон дер Говена, дал им обещание, что учреждающейся вновь ложе он сообщит несколько сих тайностей, и в доказательство, что высшие силы состоят в его власти, хотел он день спустя в присутствии сих господ зделать магической опыт с одним шестилетним мальчиком. День настал. Отец мой и дядя приехали к Г. фон Говену, а младший сын³⁵ покойнаго дяди моего для сего опыта был назначен. Каким образом точно при сем случае поступил Калиостр, етова я уверительно сказать не могу, потому что я сама при оном не была; а господа сии рассказывали нам о сем деле следующим образом. Калиостр на левую руку и на голову дитяти взлил (по Калиострову выражению) елея премудрости, и потом, проговоря некоторый псалом, посвятил мальчика к будущему видению. Робенок при сем действии почувствовал некоторой жар и пот³⁶; на сие Калиостр сказал, вот верной знак, что ето дитя духам нравится. Потом на руке и на голове мальчика написал некоторыя слова, велел ему не спуская глаз смотреть на намазанную руку, и в сем положении начал он свои заклинания. Наперед спросил он у дяди моего, так, чтоб ребенок не слыхал, какое явление хочет он, чтобы сыну его представилось. Дядя просил Калиостра, чтоб он представил робенку мать его и сестру, которыя были дома, для того, чтоб робенок не испугался, ежели видение начнет ему казаться. Около десяти минут после заклинаний робенок закричал, что он видит мать свою и сестру; тогда Калиостр спросил у него, что делает сестра? На что робенок отвечал, что она держит руку у сердца, как будто бы у ней там что болело. Спустя несколько времени дитя опять закричал: сестра моя целует брата моего, которой теперь лишь домой приехал. Здесь должно мне сказать, что когда господа сии из дому дяди моего поехали в дом Г. фон Говена, которой чрез несколько улиц от дядина дому отстоял, чтобы зделать в нем первый магической опыт, в то время сего брата двоюродной моей сестры в городе не было; да мы и не ждали его в тот день, а считали его еще в семи милях от города. Но в самой тот час, когда деланы были сии заклинания, вошел к нам сверх чаяния нашего двоюродной мой брат, а сестра моя незадолго перед тем чувствовала такое сильное биение сердца, что ей весьма худо зделалось. (3) Вскоре по окончании заклинаний Калиостр с дядею моим, с господином фон Говеном и с отцом моим пришли к нам. Все они, кроме Калиостра, немало ужаснулись, увидя пред собою моего двоюроднаго брата и узнав, что сестра моя имела некоторый припадок. Тогда они сами начали просить о установлении ложи союза. Следующие братья были еще к тому избраны. (4)

Двадцать девятаго Марта с помощию сих братьев основана была наша ложа от Калиостра, и тетка моя, двоюродная сестра и я наречены были сестрами. Из любви к общему благу и из ревности распространить наши познания оставили мы в покое различные толки здешняго общества. Мысль сия, что мы полезнее можем быть для рода человеческаго, вложила в нас такое спокойство и бодрость духа, что мы всякия насмешки могли сносить с терпением. До учреждения ложи нашей Калиостр разговаривал с нами только весьма редко, с таинственною важностию, о сокровенных силах природы, и для объяснения оных приводил некоторыя места из священнаго писания; но сколь скоро я моими вопросами желала далее во глубину таинства проникнуть, то он обыкновенно говаривал: о сих вещах могут судить лишь только те, кои уже посвящены, да и то по степеням. (5)

Со дня учреждения нашей ложи имел он с нами всякой день разговоры о магии и о чернокнижии. Хотя он и предписал нам, что бы мы по его отъезде никогда, кроме ложных дней, о сих вещах не говорили, да и то при весьма малом числе просвещенных, однако каждой из нас безпрестанно должен сам с собою размышлять и все свои силы напрягать, чтобы приблизиться к вечному источнику всех благ³⁷.

Десятаго Апреля, то есть в тот день, когда нашей ложе дан был последний степень, сказал Калиостр дяде моему и мне, выходя от нас на полчаса и нечто в отдаленной горнице наедине писавши, что он имел весьма важные переговоры с своими начальниками³⁸, которые еще ближе показали ему дорогу в разсуждении производства здешних дел и означили место, где лежат зарыты важнейшия магическия писания. А именно в деревне Вилцен, принадлежащей дяде моему, шестьсот лет назад жил великий магик, которой там (для того что преемник его предан был чернокнижию) зарыл в лесу важныя магическия орудия с превеличайшими сокровищами; а их—то теперь и ищут последователи злаго начала, или, яснее сказать, чернокнижники.

Один из сих чернокнижников (6) с некотораго времени уже здесь, в Курландии, только служащие ему духи не могут найти сего места, где оный великий магик (которой теперь в других странах составляет счастие совершеннейших существ) зарыл сии столь полезныя для блага человечества вещи. Он надеется, что великий зиждитель миров благословит труды его и зделает его столь счастливым, что он достанет сии спасительныя для человечества сокровища. Надобно признаться, продолжал он, что сие предприятие есть дело наопаснейшее в сем свете, ибо тогда все злые духи взбунтуют и пристанут к нему, дабы и его к чернокнижию обратить, чтобы чрез то злое начало могло верх одержать. А когда сии магическия сокровища попадутся в руки черномагиков, тогда наиплачевнейших следствий для света сего ожидать должно, и наш земной шар чрез множество веков едва ли избавится от тех казней, которыя с переворотом оным сопряжены. Итак, по его словам, мы должны были с его молитвами наши соединить, и у вечнаго Творца всех благ со слезами просить ему крепости, дабы он мог устоять противу искушений сих злых духов и в вере пребыть непоколебимым. После сего зделанного нам откровения назначил он на бумаге то урочище, где вещи сии были зарыты, и точно на словах описал положение леса, хотя он никогда в деревне Вилцен сам не бывал. Дядя мой немало тому удивился, что Калиостр столь твердо знал сие место, где и нога его никогда не бывала. После сего Калиостр нам сказал, что в оные полчаса, в которые он был один, и объявлял о себе, будто он писал, силою своего духа и по повелению великаго Кофты перенесен он был в Вилцен, все пересмотрел своими глазами, и то, что он недавно нам вверил, сведал он от одного духа, которой стережет там оныя сокровища и магическия вещи. (7) Он дал дяде моему обещание, что сокровища, которыя он оттуда вынет, принадлежат ему, а магическия вещи останутся для него самого, или, лучше сказать, для его начальников. День спустя после того в присутствии моего дяди, супруги его, своей жены и Камергера фон дер Говена делал он магической опыт. Все, что я об нем сказать могу, есть то, что робенок видел етот лес, в коем лежало сокровище, ибо оному робенку явился другой робенок, которой в лесу вскрыл землю и показал там множество золота, серебра, бумаги, магических инструментов и ящичек с красным порошком. Потом госпоже Графине Калиостр захотелось иметь известие об отце ея; и когда Калиостр представил робенку своего тестя, то робенок немедленно заговорил: «Теперь смотрю я на высокаго ростом и сухощаваго человека, которой весьма похож на Графиню, имеет орден, и кажется здоров и весел». Калиостр велел ему у него спросить, в деревне он или в городе и получил ли он некоторое письмо. Робенок отвечал: «Он находится в деревне и письмо получено». (8)

Я часто говорила с Калиостром о союзе духов с телами, о явлениях, о силе молитвы, о благодати Апостолов творить чудеса и всегда чудной ответ от него получала; я также ему и в том призналась, что после смерти брата моего свет сей мало для меня имеет лестнаго, а ежели и стала для меня жизнь опять приятна, так единственно для того, чтоб быть многим полезной. Я сказала ему откровенно, что я всякую минуту помышляла о соединении с прославленными духами и множество ночей в глубоком размышлении и в молитве на кладбищах проводила, дабы удостоиться счастия видеть тень покойнаго брата моего; но провидению было еще не угодно ниспослать на меня сего счастия. Чрез него, говорила я ему, надеюсь я достигнуть до сего моего желания; я почту сие за величайшее доказательство его добраго ко мне расположения, ежели он мне покажет покойнаго брата моего. На сие Калиостр отвечал, что на умерших он никакой власти не имеет, а подчиненны ему только одни средние духи творения, которые, как говорит священное писание, посланы на службу человекам. С помощию оных может он, которой уже давно посвящен в святой таинственной науке, наслаждаться душеспасительным обхождением с высшими духами: однако ж он не имеет силы взрослым людям явления представлять³⁹, сверх же того, он не осмелится никогда для единой шутки делать явления; такое предприятие лишь важными причинами может быть оправдано пред его повелителями; в противном же случае служащие ему духи на него вознегодуют. Ежели он для удовольствования любопытства других или из единой гордости, чтоб показать свое величество, вздумает делать свои духопризвания, тогда между служащими ему духами тотчас могут вселиться и злые, о которых говорит священное писание, что они всегда ищут людей соблазнять, и наконец, могло бы и с ним тоже случиться, что с Шрепфером, которой за то, что он во зло употребил свое дарование, до тех пор был мучим злыми духами, которые его до того довели, пока он наконец принужден был сам себя застрелить. Когда же я ему на ето сказала, что господа черти не весьма хитро в сем случае поступили; они бы могли такого человека, каков Шрепфер, навсегда себе присвоить и употреблять его для дальнейших исполнений злых своих намерений, а не доводить его до самоубивства, ибо они чрез то лишили себя столь достойнаго помощника, – то Калиостр, взглянув на меня быстрыми очами, с важным видом сказал: «Ежели ето неумышленная насмешка, которая за вас говорит, то вы недостойны никакого ответа; а ежели ето замысловатая искусительница, которая мне вопрос сей предлагает, то я вам на ето скажу: берегитесь, ежели меня не будет с вами, всегда на причину причины искать!⁴⁰ Христос уже сказал своим ученикам, – еще много имам глаголати вам, но не можете носити ныне! Ева, которая чрез укушение яблока сама зделалась преступницею, да и весь род человеческий под гнев Божий привела, не что иное есть, как таинственная притча, что любопытство, суета и властолюбие в роды родов пагубою угрожают. Путь, ведущий к магии, которой вы предприемлете и к коему вы теперь, прияв на себя орден сестры, посвящены, наполнен величайшими опасностями. Ежели вы не из одного желания к добру впускаетесь в таинственную науку, то не ходите лучше далее, в противном же случае временное и вечное несчастие будет ваш жребий». Я клялася пред ним, что я не для чего инаго сей путь предприяла, как только для того, чтоб быть совершеннее и исполнить, ежели возможно, мое желание, которое в том состоит, чтоб по примеру Иисуса Христа посвятить себя блаженству рода человеческаго. «Хорошо, – сказал он, – теперь в сие мгновение ока я еще не совершенно уверен о чистоте и о истине ваших помышлений, однако ж по нескольких часах от моих начальников узнаю я, как вы мыслите, и тогда опять с вами буду говорить». На другой день сказал мне Калиостр, что его начальники уверили его, что мое намерение посвятить себя магии честно и благородно, и что я весьма далеко могу простираться в сей высокой науке, ежели я всегда с таким же усердием и с такою же верностию буду повиноваться моим начальникам. И для того он бы желал во время его здесь пребывания преимущественно на меня обратить свое внимание, только я должна ему вновь дать обещание неограниченно следовать его предписаниям. Слово неограниченно, сказала я ему, должно еще иметь некоторыя границы, то есть что я ему обязана следовать во всяком том случае, когда разум мой мне скажет, что нет ничего противнаго священным для меня должностям; впрочем, сам Бог не властен меня довести до того, чтобы я, не уверясь наперед о правде или о неправде, к чему—нибудь приступила.

«Эй! – сказал он, – неужели вы не согласитесь принести Бога на жертву, ежели он от вас потребует того, что мило вашему сердцу, так как и Авраам зделал, которой готов уже был жертвовать жизнию единороднаго сына своего?».

Я несколько позадумалась, сама себя испытывала, и ежели правду сказать, не могла другаго ответа найти, кроме следующаго: «Богом клянусь! Нет! Я бы на месте Авраамовом не захотела принести в жертву сына своего! Я бы сказала: Боже мой! порази молнией сына моего! ежели ето угодно святой твоей воле; требуй от меня других жертв, и я охотно исполню твое повеление; а убить я не могу ниже самаго злейшаго гонителя моего, ежели я не найду его смерти достойным».

Здесь сказал Калиостр: «Из сего ответа я заключаю, что вы при таких правилах, при такой твердости тем безопаснее можете себя посвятить священной таинственной науке, ибо вы по такому своему расположению можете устоять противу искушений всех злых духов и никогда к черной магии не предадитесь. Но я уверен, что когда вы будете стараться о снискании совершенств, так как Христос и его Апостолы, и достигнете до высших сил, тогда и вы получите крепость, так как Петр, одним словом „ты лжешь, Анания!“ поразить смертию того, кто даст вам о себе подозрение, что от него будут тысячи несчастливых, и что он идет вопреки превосходнейшему намерению великаго миров зиждителя⁴¹. Однако ж между тем я хочу, дабы вас скорее приучить к священной мистической науке, в нынешнюю ночь, ежели возможно, чрез магической сон доставить вам важную беседу о священной мистической науке с духом покойнаго брата вашего. Только вы во время сна должны твердо помнить, что ежели брат ваш во сне вам явится, то вы ни о чем больше с ним не говорите, как о магии. Я дам отцу вашему запечатанную бумагу, в ней напишется вопрос, на которой чрез ваш сон я получу объяснение. Только старайтесь, сколько можно, упомнить разговор, которой вы будете иметь во сне с братом вашим».

Ввечеру, когда мы были вместе у моего дяди, Калиостр еще много со мною говорил о намерении магии и о различных ея отраслях⁴². Перед нашим выходом Калиостр взял за руку меня и отца моего, дал ему запечатанное треугольное письмецо и взял с него обещание, чтоб он его не распечатывал прежде, пока я не расскажу нашему просвещенному обществу в его присутствии насланного им на меня сна и разговоров, которые я буду иметь с братом моим. А меня еще увещевал он, чтобы я, прежде нежели пойду спать, хорошенько об етом подумала и, усердно помолясь, сну предалася, потом мы разошлись. Пришедши домой, я все вновь прилежно передумала, о чем мы говорили, и, с благоговением окончав мою молитву, легла на постелю; но сон бежал от глаз моих, и мысль за мыслию безпрестанно последовала. День настал, а я еще и глаз не смыкала. Поутру, рано пришедши к Калиостру, нашла уже у него некоторых наших сочленов; я тотчас ему сказала, что со мною случилось. Он на ето отвечал, что мне бы надлежало больше дать покою душе моей, и не с таким внутренним волнением предаваться желанию видеть во сне брата моего. В следующей вечер советовал он мне несколько поспокойнее ожидать сна сего. Я всеми силами старалась заснуть, чтобы увидеть столь желанный для меня сон. Но душа моя наполнена была живейшими и непрерывающимися предметами, мысль с мыслию сцеплялась, и сон весьма далек был от меня; надежда и сильное желание вступить в союз с высшими духами произвели во мне хладной ужас: я желала заснуть, но сон, бежавши прочь, почти из терпения меня выводил. Потом в молитвах паки обратилась я к Богу, душа моя успокоилась; но уснуть я никоим образом не могла. В следующее утро, приехав к Калиостру, сказала я ему откровенно, что я ни на одно мгновение ока заснуть не могла, на что он, как будто несколько с сердцем, сказал, что он большия воображал во мне способности к мистической науке, нежели какия я имею, и что бы я уже не надеялась больше сей сон увидеть. Сие хотя было мне и прискорбно, однако ж я замолчала. А отцу моему и *** сказал Калиостр, что он принужден отлучить от души моей ожидание говорить во сне с духом брата моего, дабы чрез то возвратить мне сон; что он, однако ж, надеется в следующую ночь магической сон на меня наслать. В оной день Калиостр разговаривал со мной меньше обыкновеннаго. Ввечеру, когда мы стали разъезжаться, пригласил он к себе следующаго утра в 9 часов Г. фон Говена, отца моего, Г. Майора фон Корфа, дядю моего и ***, а мне при разставанье сказал, что и я могу тут же быть, хотя Barba Jovis (9) и не касается до меня; однако ж он хочет, чтобы я все примечала и во всем могла иметь участие, дабы я, по крайней мере, о каждой части сокровеннаго знания (science occulte) некоторое сведение имела. Мы разъехались, и лишь только я, по прочтении нескольких листов из Шведенборга, легла на постелю, тотчас заснула. Около полуночи начали мне грезиться престрашные сны, почувствовала я занятие духа, жар, биение сердца и такое порывистое движение во всех моих членах, что ни рукой, ни ногой не могла поворотиться и, лишась всех сил, лежала в крайнем изнеможении. Поутру, когда хотела я встать, ощущала в себе такую слабость, что с трудом могла с одного бока на другой переворотиться. И опять, хотя не совсем заснула, однако ж пришла в забывчивость, во время которой чувствовала я жесточайшия мучения и часто с криком от полусоннаго моего состояния пробужалась. Когда прочие господа поутру собрались к Калиостру, то он им сказал, что составы тела моего настолько слабы, что он никак не мог наслать на меня магическаго сна, не подвергая жизнь мою опасности; что он было повелел важнейшим своим духам действовать на мои составы и предуготовить меня во сне к свиданию с братом моим, но сложение тела моего столь слабо, что при всяком заклинании представлялись мне страшные и прерывающиеся сны, от чего я и теперь, как он уведомился от духов своих, лежу в крайнем изнеможении; и что ежели бы он еще продолжал свое духопризвание, то бы вся связь тела моего совершенно разрушилась. Почтения достойной старик *** послан был от него ко мне с тем, чтоб меня к нему звать; а при том он ему сказал следующее: «Вы найдете ету милую барыню в крайней болезни, и как духи мои меня уверяют, в постеле в таком состоянии, что она теперь с нами видеться не может; однако ж ета болезнь ничего не значит, и около трех часов после обеда она будет опять в добром здоровье. Между тем не сказывайте ей ничего, что я с вами теперь говорю; поезжайте к ней и притворитесь, будто вы ничего об ея болезни не знаете; скажите ей, я весьма удивляюсь, что ее здесь нет, потому что она вчера обещалась сего дня в 9 часов утра здесь быть». *** приехал ко мне и нашел меня, так как Калиостр сказал, в постеле и не в состоянии ехать со двора. Из слов его я ничего приметить не могла, что говорил с ним Калиостр, а только сказал мне, что он после обеда опять меня посетит, только чтоб я была спокойна. Также и перед Калиостром обещал меня извинить, что я у него не была. После того, как я вскоре спокойно заснула, около трех часов стало мне действительно легче, и я, вставши с постели, пошла с нарочитою бодростию в мой кабинет, где я нечто писала (10).