Ребенок как субъект права: актуальные цивилистические аспекты

Данные запреты продолжают действовать и по достижении ребенком совершеннолетия. Хотя, по мнению И.Г. Король, даже при современном состоянии законодательства для получения ребенком информации о своих родителях в рассматриваемых выше случаях нормативных препятствий не существует, поскольку ни в СК РФ, ни в ином законе ничего не говориться о тайне генетического (биологического) происхождения⁴⁰. Однако данная позиция представляется нам весьма спорной. Вопервых, отсутствие в законодательстве общего запрета в виде тайны биологического (генетического) происхождения не исключает возможности установления отдельных отраслевых запретов в виде тайны донорства и тайны усыновления. Вовторых, с точки зрения медицины вспомогательные репродуктивные технологии (донорство и суррогатное материнство) представляют собой не что иное, как дополнительные (наряду с основным, «природным») способы биологического воспроизводства человека, а соответственно и тайна донорства в широком смысле суть тайна биологического (генетического) происхождения.

Применительно к рассматриваемым выше случаям критерием ограничения права ребенка знать своих родителей должны выступать интересы самого ребенка, под которыми, на наш взгляд, следует понимать потребность в условиях для нормального физического и психического развития, надлежащих материально-бытовых условий. По этой причине мы разделяем позицию авторов, обосновывающих необходимость закрепления в законе возможности получения ребенком информации о своих родителях на основании решения суда (с учетом мотивированного заключения органов опеки и попечительства)⁴¹, например, в случаях смерти воспитывавшей его одинокой матери, родившей ребенка с использованием донорского материала, или суррогатной матери, а также возможности открывать такую информацию с 18 лет либо в 16 (14) лет для лиц, ставших дееспособными по семейно-правовым основаниям⁴². Тем более что в современном зарубежном законодательстве уже имеются примеры разумных исключений из существующих в медицинском и семейном праве запретов, препятствующих получению ребенком информации о своем генетическом происхождении. В частности, в ряде европейских государств (Великобритания, Швейцария, Нидерланды, Германии и др.), Австралии, законодатель отказался от принципа анонимности донора и при этом предусмотрел возможность получения ребенком, зачатым с помощью донорской спермы, информации о своем биологическом отце по достижении 18 лет (в Нидерландах – с 16 лет); юридические конструкции суррогатного материнства в некоторых штатах США допускают предоставление статуса материвизитера⁴³.

Кроме того, для случаев отказа генетических родителей от регистрации своего родительства в отношении рожденного для них суррогатной матерью ребенка, на наш взгляд, следует предусмотреть в СК РФ и в Федеральном законе «Об актах гражданского состояния»⁴⁴ специальные правила о регистрации в качестве родителей супругов-заказчиков, отказавшихся от фиксации своего родительства после рождения суррогатной матерью их ребенка, на основании заявления органа опеки и попечительства. Полагаем, что наличие такого правила соответствует не только нравственным, но и юридическим конструкциям родительства, поскольку в данном случае именно их желание произвести на свет ребенка с помощью суррогатного материнства явилось пусть и не единственной (необходимо также согласие суррогатной матери, успешность соответствующей медицинской процедуры и т.п.), но на наш взгляд, главной предпосылкой его рождения.

Следует также отметить, что в действующем российском законодательстве уже обозначена тенденция к отказу от тайны усыновления. В частности, в Разделе V Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012 – 2017 годы Президентом РФ рекомендован переход к системе открытого усыновления. Полагаем необходимым согласиться с А.М. Нечаевой в том, что сохранение данной тайны целесообразно только для отдельных ситуаций, например, в случае имитации усыновителем беременности, создающей полную иллюзию, что усыновитель – биологический родитель ребенка⁴⁵.

К числу основных прав ребенка, предусмотренных семейным законодательством, относится также право на воспитание, обеспечение его интересов, всестороннее развитие (п. 1 ст. 54 СК РФ), при этом процесс воспитания осуществляется, прежде всего, через общение ребенка со своими родителями. Особое внимание уделяется законодателем праву ребенка на общение с родителями в условиях экстремальных ситуаций (п. 2 ст. 55 СК РФ). В части применения к ребенку таких уголовнопроцессуальных процедур как арест, задержание реализация ребенком этого права опосредуется нормами уголовнопроцессуального законодательства (ст. 423 УПК РФ). А в случае помещения ребенка в лечебное учреждение предусмотренное п. 2 ст. 55 СК РФ право ребенка взаимодействует с его медицинскими правами и обеспечивается дополнительными гарантиями, предусмотренными медицинским законодательством. В частности, согласно ч. 3 ст. 51 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в РФ» одному из родителей, другому законному представителю или иному члену семьи предоставляется право в интересах лечения ребенка находиться вместе с ним в условиях стационара в течение всего времени его пребывания. Закон в целом не ограничивает прав родителей на совместное пребывание с ребенком ни видом больничного учреждения, ни возрастом ребенка⁴⁶. Однако по установившейся практике в силу недостаточной информированности о существовании таких прав вместе с ребенком в стационар допускаются только родители детей дошкольного и младшего школьного возраста.

Применительно к праву ребенка на общение с родителями в литературе предлагается предусмотреть на уровне закона возможность ребенка общаться с родителями, лишенными родительских прав⁴⁷. Следует отметить, что идея эта не нова, поскольку в соответствии со ст. 62 КоБС РСФСР органами опеки и попечительства по просьбе родителей могли быть разрешены свидания с ребенком, если такое общение не окажет на детей вредного влияния. По нашему мнению, необходимость закрепления в СК РФ аналогичного правила вполне обоснованна. Это объясняется тем, что лишение родительских прав – процесс обратимый. Согласно ст. 72 СК РФ возможно восстановление родителей в родительских правах, если они изменят свое поведение, образ жизни и (или) отношение к воспитанию ребенка, однако проверить последнее вряд ли возможно в условиях отсутствия встреч с ребенком.

Содержанием права ребенка на воспитание охватывается также и возможность ребенка общаться с другими родственниками. Применительно к регламентации данного правомочия ребенка следует сделать два практически значимых замечания: во-первых, о том, что, оперируя понятием «близкие родственники», содержание которого должно, видимо, определяться по аналогии со ст. 14 СК РФ, законодатель тем самым значительно ограничил круг лиц, с кем право ребенка на общение охраняется законом (вне нормативного обеспечения, таким образом, оказалось право ребенка общаться с родственниками далее 1-ой степени родства, а также с лицами, хотя не являющимися родственниками, но в силу определенных жизненных обстоятельств ставших привычным семейным кругом его общения, например, мачеха, отчим, «сводные» братья и сестры); а вовторых, об отсутствии в законе прямого правила о возможности ограничения или исключении такого общения, если оно не отвечает интересам ребенка, хотя прямая аналогия с ч. 2. п. 1 ст. 65 СК РФ в данном случае напрашивается.

Право ребенка на имя, закрепленное в ст. 58 СК РФ относится к правам, обеспечивающим индивидуализацию ребенка. По нашему мнению, это право носит межотраслевой характер, поскольку порядок присвоения и изменения имени регулируется совместно семейным (СК РФ) и административным (Федеральный закон «Об актах гражданского состояния») законодательством, а вопросы «использования» имени (приобретения и осуществления прав и обязанностей под своим именем), и механизмы его защиты сосредоточены в гражданском праве. Регистрация имени ребенка осуществляется одновременно с регистрацией его рождения (ст. 17, ст. 18 Закона «Об актах гражданского состояния»). Однако если вопрос об избрании родителями отчества и фамилии ребенку достаточно детально урегулирован законом (ст. 51, 58, 59 СК РФ и ст. 17, ст. 18 Федерального закона «Об актах гражданского состояния»), то «фантазия» родителей в определении собственно имени ребенка ничем не ограничена. Так, например, по данным Управления записи актов гражданского состояния г. Москвы, опубликованным на официальном сайте, зарегистрированы такие имена, как Ветер, Ангел, Луна, Россия, Вишня, Индия, Дельфин а также еще более «оригинальные» многосложные: Заря-Зарница, Каспер Ненаглядный, Николай-Никита-Нил, Лука-Счастье Саммерсет Оушен, Алена-Цветочек⁴⁸. Формально орган ЗАГС не вправе отказать родителям в регистрации любого, пусть даже весьма экстравагантного имени. Вместе с тем надо понимать, что ребенку придется общаться со сверстниками, выстраивать разнообразные социальные связи с другими людьми, приобретать и осуществлять под этим именем права и обязанности. В этой связи своеобразными гарантиями обеспечения интересов ребенка в данном случае являются согласие ребенка, достигшего 10-летнего возраста, на изменение его имени и (или) фамилии, инициированное его родителями, а также право ребенка с 14 лет самому инициировать такое изменение (ч. 1 ст. 58 Федерального закона «Об актах гражданского состояния»). Применительно к последнему нельзя не отметить непоследовательность законодателя в регулировании семейной дееспособности ребенка: предоставление таких существенных с точки зрения правовых последствий их реализации прав, как права на судебное установление отцовства, на самостоятельное обращение в суд, требовать отмены усыновления с 14 лет – с одной стороны, и связанность права 14-летнего на изменение имени и (или) фамилии согласием родителей – с другой. Однако несогласие родителей на изменение 14-летним своего имени и (или) фамилии в данном случае, на наш взгляд, вполне преодолимо в контексте предусмотренного ст. 56 СК РФ права несовершеннолетнего с 14 лет на обращение в суд за защитой.

В то же время законодателю следует подумать не только о совершенствовании механизма защиты ребенком права на имя «задним числом», но и о закреплении на уровне закона определенных ограничений свободного выбора родителями имени для своего чада (например, таких критериев как благозвучность, распространенность, соответствие национальным традициям и т.п.).

Важным достижением российского семейного законодательства является закрепленное в ст. 57 СК РФ право ребенка выражать свое мнение. Статья 3 Конвенция ООН о правах ребенка требует, чтобы государством ребенку предоставлялось право на выражение своих взглядов, которым, в свою очередь, необходимо уделять внимание в соответствии с его возрастом и зрелостью. Рекомендуемый Конвенцией возраст – 10 лет – был взят за основу российским законодателем в регулировании права ребенка выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы, а также быть заслушанным в ходе любого судебного или административного разбирательства. «Это право дифференцировано по двум критериям, действующим как порознь, так и совместно – возрасту, и значимости семейно-правового акта»⁴⁹. В частности, до достижения ребенком возраста 10-ти лет указанное право предполагает учет мнения ребенка при решении родителями, органами опеки и попечительства, судом и другими компетентными органами любого вопроса, затрагивающего его интересы. С 10-летнего возраста совершение определенных в законе семейно-правовых актов возможно исключительно с согласия ребенка (ст. 59, 72, 132, 134, 136, 143, 154 СК РФ).

Анализируя положения ст. 57 СК РФ, нетрудно заметить, что если выяснение согласия ребенка урегулировано как с точки зрения возраста, так и по кругу вопросов, то решение законодателя относительно собственно мнения ребенка лишено четкости. В частности, установив, по сути, обязанность родителей, суда, органов опеки и попечительства выяснять и учитывать мнение ребенка во всех случаях, затрагивающих его интересы независимо от возраста, законодатель далее использовал весьма неопределенную в контексте этой обязанности формулировку: «учет мнения ребенка, достигшего возраста десяти лет, обязателен…». Отсутствие четкости в законе является одной из причин (наряду с традиционно отрицательным отношением российских судов к участию ребенка в судебном процессе, отсутствием устоявшейся судебной практики в этом вопросе, пассивной ролью родителей или иных законных представителей, а также органов опеки и попечительства, неоказание ими необходимого содействия ребенку в реализации своих прав⁵⁰) сложностей в осуществлении ребенком права на выражение мнения в правоприменительной практике.

Вместе с тем реализация ребенком закрепленного в ст. 57 СК РФ права на выражение своего мнения выходит далеко за пределы семейно-правовых отношений (таких как выбор имени ребенка, места жительства и порядка общения с родителями при их раздельном проживании, лишение и ограничение родительских прав, усыновления, установление опеки или попечительства и т.п.). Так, по смыслу абз. 2 п. 2 ст. 63, п. 2 ст. 65 СК РФ вопросы воспитания и образования ребенка, включая выбор образовательного учреждения и формы получения образования, решаются родителями с учетом мнения ребенка. Соответственно, осуществление родителями, как законными представителями, в порядке ч. 3 ст. 44 Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации» № 273-ФЗ от 29.12.2012 г.⁵¹ в рамках правоотношений сфере образования таких прав несовершеннолетних обучающихся, как выбор организации, осуществляющей образовательную деятельность, обучение по индивидуальному плану, изучение факультативных учебных предметов, дисциплин, курсов (модулей), перевод в другое образовательное учреждение, получение дошкольного, начального общего, основное общего, среднего общего образования в семье и т.п. (ч. 1 ст. 34 Федерального закона «Об образовании в Российской Федерации») предполагает необходимость выяснения мнения ребенка по этим вопросам.

В целом следует также отметить, что права ребенка в сфере получения образования являются одной из форм реализации его права на воспитание (п. 2 ст. 54 СК РФ), которому корреспондируют обязанности родителей, имеющие конституционную природу (ст. 38, ст.43 Конституции РФ), заботится о развитии своих детей, обеспечить получение детьми основного общего образования (ст. 63 СК РФ).

Особого внимания в контексте исследования права на выражение мнения заслуживает сфера отношений, в рамках которых ребенком реализуются права, связанные с таким неотъемлемым, жизненно важным благом человека, как здоровье. Субъективное право ребенка на охрану его здоровья, является сложным образованием и включает в себя правомочия получать соответствующую медицинскую и профилактическую помощь (диспансерное наблюдение), информацию о состоянии его здоровья, включая сведения о результатах обследования, диагнозе, возможных вариантах медицинского вмешательства или последствиях отказа от него, давать согласие на медицинское вмешательство (ст. 20, 22, 54 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации») и другие, а также обеспечивается системой гарантий, направленных на его реализацию. Таким образом, как справедливо отмечается в литературе, с точки зрения круга общественных отношений, в которых данное право реализуется, оно охватывает практически все отрасли права, как частные, так и публичные⁵², являясь объектом регулирования находящейся в настоящее время в стадии формирования комплексной отрасли законодательства – медицинского права⁵³. Помимо прав, непосредственно связанных с оказанием медицинской помощи, несовершеннолетним гарантированы также права на прохождение медицинских осмотров (в том числе и для определения профпригодности), обучение и труд в условиях, соответствующих их функциональным особенностям и состоянию здоровья. В семейно-правовой сфере в контексте права на воспитание (абз. 2 п. 2 ст. 54 СК РФ) справедливо признается правомочие ребенка на физическое воспитание и развитие здоровой личности⁵⁴, обеспечиваемое обязанностью родителей «заботится о здоровье, физическом … развитии своих детей» (п. 1 ст. 63 СК РФ).

Согласно ч. 1 ст. 20 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» необходимым предварительным условием медицинского вмешательства является информированное добровольное согласие. По смыслу ч. 2 ст. 54 данного закона несовершеннолетние, достигшие возраста 15 лет, а больные наркоманией – с 16 лет реализуют указанное выше правомочие, самостоятельно. До достижения ими указанного возраста необходимая информация должна предоставляться законным представителям, именно они дают согласие и на медицинское вмешательство в отношении ребенка. Оценивая обоснованность установленных ст. 54 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» правил, следует отметить явное несоответствие возрастных градаций получения согласия несовершеннолетнего на медицинское вмешательство возрасту частичной дееспособности, установленному гражданским, семейным и иным отраслевым законодательством. Так, в соответствии со ст. 26 ГК РФ частично дееспособными признаются несовершеннолетние с 14 лет, именно с этого возраста законодатель признает за ребенком определенную самостоятельность в совершении семейноправовых актов: согласно положениям п. 2. ст. 56, п. 3 ст. 62, ст. 141 СК РФ с 14-летнего возраста ребенок вправе сам обращаться в суд с исками в защиту своих прав, об установлении отцовства в отношении своих детей, об отмене усыновления. Вместе с тем в соответствии со ст. 57 СК РФ совершение определенных правовых актов, затрагивающих права и интересы ребенка, требует согласия последнего с 10-летнего возраста. Обозначенное выше противоречие присутствовало и в ранее действовавшем законодательстве (ст. 24 Основ законодательства об охране здоровья граждан⁵⁵), однако по необъяснимым причинам не было устранено при принятии нового закона. По этой причине мы разделяем мнение авторов, предлагающих закрепление возрастной границы на уровне 14 лет с сохранением существующих ограничений для несовершеннолетних, страдающих наркоманией – в 16 лет⁵⁶.

Установленные в Федеральном законе «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» правила о возрастных границах для оформления согласия на медицинское вмешательство должны применяться и при проведении профилактических прививок в отношении несовершеннолетних. Статья 11 Федерального закона «Об иммунопрофилактике инфекционных болезней» № 157-ФЗ от 7 мая 1998 года⁵⁷ устанавливает лишь необходимость получения согласия на профилактические прививки в общем виде, поэтому норма ст. 54 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» в таком случае должна применяться как общее правило для проведения любого медицинского вмешательства.

Вместе с тем совершенно очевидно, что медицина – сфера узкоспециализированная, знания в ней в меньшей степени могут приобретаться эмпирическим путем, поэтому в силу отсутствия жизненного опыта, элементарных представлений о характере отдельных видов медицинского вмешательства (отказа от такового), о их возможных последствиях ребенку даже в 14 лет в определенных случаях будет сложно адекватно оценить полученную о состоянии своего здоровья информацию и принять соответствующее решение, дав согласие на медицинские манипуляции или отказавшись от них. Учитывая важность охраняемого в данном случае блага – здоровья (а в широком смысле – и жизни) ребенка, полагаем, что при сохранении общего правила о согласии несовершеннолетнего с 14 лет на медицинское вмешательство, на наш взгляд, в законе следует предусмотреть возможность, исходя из интересов ребенка (старше 14 лет) в предусмотренных законом случаях, например, при потенциальной угрозе существенного вреда здоровью или его жизни, принимать решение об оказании ему соответствующей медицинской помощи без его согласия ⁵⁸, но с разрешения его законных представителей, а также с обязательным уведомлением органов опеки и попечительства (за исключением, безусловно, экстренной медицинской помощи).

Вопрос о получении согласия на медицинское вмешательство, а также отказа от него на практике может возникать и в связи с таким обстоятельством, как беременность несовершеннолетней женщины (девочки). По смыслу ст. 54 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» решение о продолжении беременности или ее прерывании (аборте) несовершеннолетняя женщина, достигшая 15 лет, принимает самостоятельно. Вместе с тем любой вариант развития событий (аборт или сохранение беременности) сопряжен с необходимостью взвешенной оценки юной женщиной всех последствий любого из принятых решений (состояние здоровья для продолжения беременности, наличие материальнобытовых условий для воспитания ребенка, дальнейшее продолжение образования, возможные осложнения после аборта и т.п.), к чему она при отсутствии жизненного опыта и находясь при этом в стрессовой ситуации, совершенно не готова. С одной стороны она, как и любая женщина, вправе свободно распоряжаться собственным телом, с другой – неполная дееспособность, юный возраст препятствуют принятию ею продуманного решения. В этой связи в качестве средства обеспечения интересов несовершеннолетней женщины на уровне закона следует закрепить обязанность медицинского учреждения, в которое она обратилась за соответствующей медицинской помощью, предоставить ей в доступной форме полную и необходимую информацию о вариантах медицинского вмешательства, а также психологическую помощь (возможно через создание при медицинских учреждениях специальных комиссий, состоящих из медицинских работников, психолога, представителя органа опеки и попечительства).

В отношении несовершеннолетних, не достигших 15летнего возраста, в соответствии с ч. 2 ст. 20 и ч. 2 ст. 54 Федерального закона «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации» любое медицинское вмешательство может осуществляться только с согласия законных представителей. При отсутствии законных представителей решение о медицинском вмешательстве принимает консилиум, а при невозможности собрать консилиум – непосредственно лечащий (дежурный) врач с последующим уведомлением должностных лиц лечебно-профилактического учреждения и законных представителей ребенка. Закрепление в законе необходимости получения согласия законного представителя на лечение несовершеннолетнего является средством его защиты от необоснованного медицинского вмешательства. Вместе с тем на практике встречаются случаи, когда родители по различным причинам (в силу безграмотности, по религиозным соображениям) отказываются от получения медицинской помощи. В ситуации, когда медицинское вмешательство необходимо по экстренным показаниям для устранения угрозы жизни ребенка, согласно ч. 9 ст. 20 указанного выше закона оно может быть проведено по решению консилиума врачей, а если его собрать невозможно – по решению лечащего (дежурного) врача с обязательным последующим уведомлением руководителя медицинской организации и законного представителя несовершеннолетнего. В иных случаях объективной необходимости медицинского вмешательства в отношении ребенка ч. 4 ст. 20 закона предусматривает право медицинского учреждения обратиться в суд для защиты интересов такого ребенка. Однако в судебной практике обращение медицинских учреждений с подобными исками носит единичный характер, что объясняется излишней хлопотностью для них подобного мероприятия, отсутствием необходимых юридических знаний для подготовки искового заявления и поддержания процессуальной позиции в ходе рассмотрения дела, а также в большинстве случаев нецелесообразностью, поскольку в условиях опасности для жизни и здоровья ребенка ожидание судебного решения может привести к его гибели. Вместе с тем при определенных обстоятельствах уклонение родителей от оказания квалифицированной медицинской помощи, полагаем, может рассматриваться как уклонение родителей от выполнения родительских обязанностей и являться основанием для ограничения или лишения их родительских прав в судебном порядке.