На пруду в далеком мире…
На пруду в далеком мире
Лилия живет.
На пруду в далеком мире
Лебедем плывет.
А за ней как с-под венца
Отражение дворца
С коронованной главой.
Там в заморской стороне
Россыпи цветов!
На звенящей на листве
Ветра блюз без слов.
Звезды с неба падают
В пруд, который стерегут
Леший с Бабою Ягой.
Там «источник красоты»
Прячется в тиши.
Со зверятами на «ты»
Можно там дружить.
И с графиней важный граф
Объезжает на конях
Днем и ночью замок свой.
На пруду в далеком мире
Лилия живет.
На пруду в далеком мире
Лебедем плывет,
А за нею там, в нигде,
По волшебной по воде
Дух таинственный, лесной.
Не плачь, свеча, бессонной ночью в склянке…
Не плачь, свеча, бессонной ночью в склянке,
Не плачь, свеча, не плачь, свеча, не плачь!..
Не вывернуться сердцу на изнанку
И не сыграть, как в детстве, в круглый мяч!
Не плачь, свеча, не плачь, свеча, не плачь…
По капле капля льется воск из раны —
Звезда огня, зачем так больно жечь?
Смерть на костре безумства невозбранна,
Но оставляет пепел чувств и желчь!..
Звезда огня, зачем так больно жечь…
Чужая боль смешна порой и только…
Свети, печаль, свети, печаль, свети!
Мои мечты – лишь бренные осколки
Кометы разорвавшейся в ночи!..
Свети, печаль, свети, печаль, свети…
Вот миг зари, как вспыхнувший огарок!..
Не плачь, свеча, перед последним сном…
На пепелище, звавшемся поджаром,
Мы искрами последними умрем!
Не плачь, свеча, сгорели мы вдвоем!..
По моей России день-деньской гульба!.
По моей России день-деньской гульба!
У моей России странная судьба!
Для моей России горечь весела!
По моей России церквам нет числа!
Эх, эх, эх, эх, нам живется лучше всех!
Ох-ох, есть над нами только Бог.
Да, Рассеюшка-страна,
Что со всех концов видна…
Ищет праведности в нас,
Хочет, чтоб взрослели враз,
Ждет, как милость, счастья в дом
Исстрадавшимся горбом!..
Ех, ех, ех, ех, праздник праздновать не грех!
Ух-ух-ух, разошелся жуткий слух,
Что Рассея, мать-страна,
На фигнюшки роздана!..
Льет-польет слезой народ
Да канючит цельный год,
Чтобы мы любовь-гонца
С Богом приняли в сердца!..
Поля, как два крыла, по обе стороны…
Поля, как два крыла, по обе стороны
Моей души невидимой лежат, —
Я мчу по автостраде прямо к городу,
Что сердцем наречен как город-сад!
Я мчу по автостраде по накатанной
И слышу над собою глас Богов:
«Твой град любимый – нам кусочек лакомый,
И мы его храним, как отчий кров!»
Моя Москва, далекая и близкая,
Моя Москва дорог и куполов,
Ты в золоте раскинулась как истина, —
И я тебя века любить готов!
Поля как крылья и дороги-ленточки,
И ветра бубенцы звенят, звенят…
Я просто прислан к вам с небесной весточкой,
И путь мой прямо в райский город-сад.
Привет тебе, столица златотканая!
Царица силы древней и живой…
Слетаются к тебе, как я, незваные,
Гостями, а находят дом родной!
Прошибает слезой серебристую крону…
Прошибает слезой серебристую крону, —
Значит, лету конец, скоро будет сентябрь…
Вот в таких же слезах скоро все здесь потонет,
Оставляя мечтам рек холодную рябь…
С листопадом на «ты» скоро буду я грустным,
И вечерних огней станет жальче во мгле…
Передайте дождям, передайте изустно:
«Отыграйтесь, друзья, отыграйтесь на мне!»
Припев:
Станцуем, вьюга, белый вальс,
Станцуем вместе, как бывало!
Поверь в мою былую страсть,
Мне так тебя не доставало!..
Догорит и листва на деревьях по склонам,
Не сокрыть обнаженностью раны ветвей, —
Ускользающих призраков в рамах оконных,
Так похожих на брошенных старых друзей!
Я склонюсь пред тобой, моя тихая осень,
Словно в детстве прильнув к материнской щеке…
Если спросят ветра: «Ну-тко, граждане, что с ним?»
Им отвечу с улыбкой: «Я просто в тоске!»
Припев:
Станцуем, вьюга, белый вальс,
Станцуем вместе, как бывало!
Поверь в мою былую страсть,
Мне так тебя не доставало!..
Снова буду бродить я по травам осенним,
Снова буду искать твой приснившийся смех…
А вокруг, а вокруг буйных красок смятеньем
Распахнет этот мир нам приволье утех!..
Прошибай же слезой мое сердце сентябрьской,
Значит, лету придется опять уходить!
И «Прощай!» – все такой же изысканной сказкой
Отзовется печаль на желанье любить!..
Припев:
Станцуем, вьюга, белый вальс,
Станцуем вместе, как бывало!
Поверь в мою былую страсть,
Мне так тебя не доставало!..
Я случаен, как белая чайка…
Я случаен, как белая чайка,
Что резвится над пропастью вод.
Небывалого бала хозяйка,
Мне судьба посулила развод!
Что мне делать, как быть – я не знаю.
Все стоим на нетвердой стезе…
Но неловкость улыбкой скрывая
На «зеро» я поставил себе!
Припев:
О, душа – белокрылая чайка,
Ты в полете меня раствори!
Не нужна ни слуга, ни хозяйка
Этой самой счастливой любви!
А рулетка по кругу, по кругу
Разбежалась, куда уж быстрей…
Я доверил все карты, как другу,
Этой странной игре без «мастей».
И теперь провалился безбожно,
Прямо в дебри, на самое дно…
Вот такой я бессменный картежник!
И теперь мне на все, – все равно!..
Припев:
О, душа – белокрылая чайка,
Ты в полете меня раствори!
Не нужна ни слуга, ни хозяйка
Этой самой счастливой любви!
И теперь я как белая чайка,
И душа моя рвет неспроста, —
На балу у Любви у хозяйки
Перебрал я… и чаша пуста…
Я печален, о да, я печален!..
Словно Демон над пропастью вод…
На Судьбе – на Разлуке венчаясь,
В новый мир я открыл себе ход!..
Припев:
О, душа – белокрылая чайка,
Ты в полете меня раствори!
Не нужна ни слуга, ни хозяйка
Этой самой счастливой любви!
Свет, подаренный другим…
Свет, подаренный другим…
Пусть ты скуп и нелюдим,
Своенравен, нехорош:
Что ж с такого-то возьмешь?
Или сказочно красив,
Добр, приятен, незлобив,
Может, бомж,
А вдруг – король,
Совершенство или моль…
Сложен, как крутой кроссворд,
Прост и прям – наоборот.
Свет, подаренный другим, —
Он лишь важен, хоть незрим…
Будь любым: играй, вертись,
Пробуй, жги, вгрызайся в жизнь,
Яства лучшие вкушай
И в «рулетку» не плошай!
Хочешь – выбери уют,
Скромный быт, усердный труд,
Или творчества стезя
Вдруг собой прельстит тебя:
Муки ночью, слава днем
С Музой бой и рай вдвоем!..
Но всегда Добром храним
Тот, кто свет дарил другим…
Будут ветры бушевать
В судьбах снова и опять,
Грозы грозные грозить –
Страх, и зло, и тлен плодить!
Рок вздымая над тобой,
Будет Смерть пугать косой!..
Иль затем мечтами всласть
Вдруг Любви окатит страсть,
Медных труб хвалы волной,
Иль удачи крутизной!..
Но на все – ответ един:
Свет, подаренный другим,
С умыслом ли, невзначай,
От души или за «чай»,
Во спасение ли, в дар,
Не для пользы, не в навар…
И когда в последний час,
Строго глядя прямо в нас,
Стражи Кармы
нас на суд
Властной дланью призовут,
Вот тогда ответит им,
Свет, подаренный другим.
Тебе 35 (Миг)
Когда тебе будет побольше в два раза,
Ты снова проснёшься и вспомнишь про то,
Что было сегодня в твой радостный праздник,
Когда каждый миг приводил счастье в дом…
Как славно с тобой мы бродили по свету, —
Встречали рассветы, закаты, года, —
Как знали мы мало, но знали что где-то
Нас ждёт обязательно НАША звезда!
Как, взявшись за руки мы нежно, так нежно
Подолгу глядели друг другу в глаза,
И миг проживали, как космос безбрежный,
В котором для нас есть чудес череда…
И прошлое вспомнишь, моя молодая,
Бесценно любимая мать и жена…
А сын улыбнётся и скажет: «Родная!
Ты также как раньше, безумно нужна!»
И я, потихоньку затронув за плечи
Чего-нибудь тоже о главном скажу…
Спасибо скажу за бессмертную встречу,
«Спасибо!», и щёку на грудь положу…
Вот так и пройдёт твой тогда день рожденья.
Без помпы великой прекрасен и тих,
А этот… Пусть будет сплошным наслажденьем,
В твой самый святой и удачливый МИГ!
Он, Она, Гермес и та почти миниатюрная сумасшедшая
(драма-исследование всей фантасмагории любви)
Действующие лица и исполнители
Он (Алекс), мужчина тридцати пяти лет, симпатичный, стройный, изящный блондин без предрассудков, с известным чувством юмора, главный редактор глянцевого журнала
Она (Марго), красивая, умная, очень женственная особа, с многочисленными достоинствами тридцатилетняя телеведущая
Гермес, двадцатилетний рыжий молодой человек с модельной внешностью и многочисленными претензиями на всеобщее внимание, сотрудник Алекса, журналист
«Та почти миниатюрная сумасшедшая», неопределённого возраста миловидная, с внешними данными и лицом подростка женщина, почти фея.
«Огненные» люди из файер-шоу.
Действие 1
Картина 1
Сцена представляет открытое пустое пространство с возвышающимся подиумом из неокрашенных досок посередине. На нём стоит высокое из грубого деревянного бруса кресло, напоминающее стиль шекспировских постановок, с факелами вместо спинки. У края авансцены расположен также небольшой бассейн с водой в нём. Во всём остальном абсолютную аскетичность декораций подчёркивает минимализм атрибутики спектакля. Желательно в противовес оформлению использовать яркие костюмы для персонажей и сочную мажорную музыкальную канву. «Спинка кресла» вовсю полыхает настоящим живым огнём, который готов сожрать и само кресло, и сцену, и всё остальное…
Алекс (В центре авансцены, держа Маргариту одной рукой за загривок, другой сжимая её горло железной хваткой, сквозь зубы): Да, я обычный мужчина, самец, каких сотни… И это не преступление, дорогая… Быть таким же, как сотни других в мире… Это не преступление… Я знаю, ты сердишься, ты очень сердишься и это твоё право, твоё святое право, моя дорогая…
Марго (пытаясь избавиться от его цепкой хватки): Я не хочу слышать твою оправдательную трепотню, твой паршивый голос! И не называй меня «моя дорогая», урод…
Алекс (резко, безапелляционно): А… Ты просто не хочешь быть неправой. Ты ищешь возможность оскорбить моё мужское самолюбие. Тебе важно быть правой, быть правой, быть правой, моя дорогая… Сука!… Ах, прости, прости… Ты, наконец, видишь во мне… врага?!.
Марго (сдерживая тихую ярость): Я не хочу видеть в тебе никого… я не хочу видеть тебя в принципе. Но пока ты будешь торчать рядом, я не хочу ни видеть тебя, ни слышать, понял?.. А теперь отпусти меня, мне пора на телестудию, подонок!
Алекс (кричит): А! Так тебе нужно на телестудию, тварь, дрянь… (дразнит)… «мне пора на телестудию, поддонок!» Так дрянь? Так тварь? А я не пущу тебя никуда пока не задушу! Ты поняла, поняла меня, сука… Стерва!!!
Марго: Сам ты стерва, подонок! Отпусти, отпусти меня! Я сама убью тебя! Отпусти!
Алекс (успокаиваясь): Вот же сука… Я никуда не отпущу тебя, не надейся, пока не поставлю на колени и не убью… (Швыряет её на пол). Тварь! Дрянь…
Марго (кричит): Да, пошёл ты, пошёл ты, козёл! Урод!! Урод!!! (Убегает.)
Алекс (Он пробегает за ней несколько метров, останавливается, хватает факелы и с разбегу суёт их в бассейн с водой. Они шипят и гаснут. Устало присаживаясь на авансцену): Значит, всё. Всё. Какое безобразное слово. Какой ужасный финал… Я не мог сопротивляться, пойми (кричит)… ты никогда не могла понять мою тягу к настоящей свободе чувств! Никогда не хотела услышать моего зова плоти… Ты причина всей этой безнадёжности между нами, между мной и тобой!!! (Медленно ходит по краю авансцены, успокаиваясь. Возвращается к креслу, садится в него долго с лёгкой улыбкой смотрит в зал, улыбается своим внутренним видениям…): Отчётливо помню ленту городской улицы… Люди струятся почти парящим потоком, колышутся лица спешащей толпы, летний полдень обжигающе бодр и элегантен, как огромный шар с горячим воздухом. Ты – по-королевски спокойна и лучезарна, я – почти уверен в себе и в том, что не буду отвергнут сразу и бесповоротно… Да, слегка взволнован, чуть экстравагантен в своей летней соломенной шляпе, потешных мокасинах на босу ногу и майке и шортах от Кардена… Жаркий, жаркий полдень роскошного мегаполиса.
Картина 2
Алекс: Девушка! Я – художник и я в Вас влюблён… Разрешите пригласить Вас на танец!.. Можно?! (Шёпотом, страстно, про себя): Долгий испытующий взгляд. О, эти взгляды! Какие оценивающие, пронзительные, вбирающие мужчину до центра, до самой сердцевины, затягивающие в себя, точно оценивая Вашу мужскую стать и примеряя к своей женской плоти… О как же хочется поиметь тебя прямо здесь! Хочу тебя… О эти женские, мучительно сладкие взгляды… (Повторяет): Можно?
Марго (улыбаясь): Прямо здесь? Посреди толпы?
Алекс (медленно и даже как-то изящно, словно танцуя, поднимается с кресла и снова выходит на авансцену, страстно шепчет): Вот они твои улыбающиеся губы, твоя осиная талию, этот твой пьянящий взгляд, взгляд молодой красивой незнакомки… Хочу тебя… прямо сейчас, здесь. Мы будем по-настоящему счастливы. Смею надеяться, смею надеяться, смею надеяться… (Ей): Да… Здесь.
Марго: Ну, тогда отойдём, хотя бы в сторонку.
Алекс (по-мальчишески азартно, радостно): Да, конечно, немедленно!.. (Себе): О, спасибо, спасибо, спасибо, Господи! (Опять ей): Да, да, отойдём, отойдём в сторонку, моя дорогая, моя бесценная и прекрасная незнакомка… (Он берёт её за руку и они отбегают к краю сцены, начиная неистово совокупляться).
Марго: Давай, милый. Я так этого ждала. Мне мало, мало. Глубже, прошу тебя. Еще, еще, еще… (Яростный танец секса по-возможности должен быть настолько же символически-условен, как обезоруживающе и шокирующее достоверен. Наконец, как будто выныривая из безудержного водопада ласк и страсти. В зал): Я задыхался. Я хотел ее еще и еще, но сил не оставалось, безумие хлестало из меня тугой струей безудержного и горячего потока: спермой, страстью, потом, нежностью и… безысходностью. Я не знал и не думал, чем все это может закончиться. Но одно знал хорошо, – если я потеряю ее, то потеряю смысл не только будущего, но и теперешнего, настоящего, жгучего момента времени. Наши тела безвольно отпрянули друг от друга расслабленными, истощенными детенышами, которые пытались поделить кусок пищи, брошенный им заботливой матерью-Природой… (Из пустоты и темноты вдруг знакомо и тоскливо врывается к зрителям гнусавая и томная мелодия саксофона.)
Марго (как бы подхватывая и продолжая тему): Мы шли медленно. Вальсирующий свет вечерних огней задевал нам руки, лица, одежду, и падал, падал, как падают звезды – стремительно и таинственно, со стремительной и таинственной же высоты. Пространство и листья, вечерняя даль, и опять – пространство и листья… И эти вальсирующие вокруг нас огни… Мы шли по пространству Тверского бульвара, и свет вечерних огней создавал ощущение театрального действия из пьесы какого-нибудь ностальгирующего автора. (Ему): Я замужем. И я счастлива в браке. Вернее, мы так условились. Называться мужем и женой. А для любви ведь не обязательно быть мужем и женой. Для любви… надо любить. Вот уже третий вечер мы гуляем с тобой. Мы гуляем по тихим улочкам, заходим в бары, кино… И опять гуляем… Вот уже третий вечер ты слушаешь, как я счастлива в любви. И ты – рядом. И мы гуляем… (Молчание). Он ждет меня. Я говорю, что я иду к подруге, что помогаю разобраться ей со своими делами. Ведь она просит помочь ей… И я не могу отказать. Но вот я опять с тобой. А моя бедная подруга, я уж не знаю, существует ли моя подруга… Я уже не знаю, существует ли какая-либо реальность, кроме этих улочек, улочек и вечерних огней… Но меня ждут. Мне пора.
Алекс (сухо): Мы увидимся завтра? Я буду ждать на том же месте.
Марго: Не знаю. Наверное, нет. У меня много дел.
Алекс: С подругой?
Марго: С мужем… (Молчание).
Алекс (жёстко): Которого нет.
Марго: Который меня ждет.
Алекс: А что делать нам?
Марго: Я – женщина! Женщина… Понимаешь? Какой совет ещё тебе нужен?.. (Следует непродолжительная борьба. Они снова совокупляются.)
Алекс: Ты придешь завтра?
Марго: Зачем? Чтобы опять гулять?
Алекс: А ты бы хотела…
Марго: Я ничего бы не хотела. Ладно. Я приду. На то же место. Бедный мой муж. О-о-о… Бедный, бедный муж. (Выскальзывает из его объятий.) Мне пора.
Алекс: Я буду ждать. По-моему, ты зря думаешь в такие моменты, что слова могут заменить суть. Иди к своему мужу. А завтра я буду ждать тебя на том же месте. И мы снова будем гулять, снова, снова и снова будем гулять.
Марго: Мне пора… (Уходит.)
Алекс: (Продолжая уже наедине с собой): Мы поцеловались. Затем она медленно удалялась, растворяясь в сумерках вечерней туманной улочки. Я стоял, и смотрел ей в след. Еще долго смотрел ей в след, затем повернулся и пошёл в противоположную сторону. Плотный как сметана туман густел. Ни души… Так все это начиналось. А теперь мне 35… И я абсолютно счастлив с ней, с Маргаритой. Я люблю её. Теперь я – главный редактор модного глянцевого журнала. Состоявшийся успешный бизнесмен, эстет, который может себе многое позволить… Мне смешно временами от осознания того, каким же я был безнадёжным лохом и романтиком в молодости… Какой прикол! (Затемнение.)
Картина 3
Алекс (стоит с бокалом вина, глядя в зал, и потягивает терпкую красную жидкость медленными глотками): Итак, мне 35 и… я счастлив в семейной жизни.
Марго (Появляясь из-за кулисы, подходит к креслу в центре подиума и тихонько стучит по его спинке.)
Алекс (резко оборачиваясь на стук): Ну, ты поздно, малыш. Что-то случилось?
Марго: Ничего, милый. Случилось то, что ты знаешь… Сегодня первый день в эфире моей новой программы. Я летела к тебе со всех ног, боялась опоздать на нашу вечеринку.
Алекс: А я волновался…
Марго: А я знаю, я летела на крыльях, боялась опоздать. Знаю, что ты переживаешь, когда меня нет долго. Но меня проводили. Вернее…
Алекс: Кто? Почему ты не прислала SMS? И почему не отвечала на звонки? Почему? (настойчиво): Я звонил, я волновался.
Марго: Ничего значащего. Профессор, выступавший сегодня в премьер-программе любезно предложил подбросить меня до дома…
Алекс (ещё настойчивее): У тебя что, сломалась машина? Что случилось?
Марго (примиряюще): Да всё нормально, милый.
Алекс (наступая на неё, почти крича): Что происходит, Марго? Что происходит? Я могу знать, чёрт возьми!
Марго: Милый, ну, не превращай это в пустую семейную дрязгу. Меня просто довез до дому случайный провожатый. Я согласилась на его любезное предложение, тем более он – прекрасный собеседник, и мне не было скучно. Ты же не хочешь, милый, чтобы мне было скучно. Я ведь люблю поболтать.
Алекс: А мобильник?!
Марго: Был отключён во время записи передачи. Ты зря так горячишься!
Алекс (более миролюбиво): Ну, ты ведь знаешь, к чему иногда приводит подобная трепотня. Тем более я ревнив, как мавр… Кто-то смотрит на мою жену, болтает с ней, говорит разные словечки, ухаживает…
Марго: Ты хочешь испортить нам вечер? Не будь скучным.
Алекс: Скучным? Ты сделала все возможное, чтобы я тут, как лев в клетке, метался в ожидании тебя. Наверное, все соседи всполошились от моей беготни по комнатам. А ты… ты называешь это "быть скучным"?!
(Она подходит к нему, обнимает за плечи. Он шутливо сопротивляется.)
Алекс (шутливо): Нет, нет, изменщица… Я не прощаю измен. Я подам в суд… на развод, раздел имущества. Я подниму персонал на своей работе, людей с твоего телецентра… Я вручу им плакаты с призывом искоренить ложь в наших отношениях… Я устрою бунт… революцию… гражданскую войну, наконец… Я разбужу город. Я… я… И я тебя люблю. Не покидай меня, пожалуйста, ни на секунду… Никогда. Не давай мне повода к ревности. Я ревную, когда тебя долго нет. Я волнуюсь, и ты знаешь это. Я люблю тебя.
Марго: И я люблю тебя, милый. (Они целуются.) – Ну, а теперь будь умницей. Ты купил вина?
Алекс (показывая и поднимая бокал над головой): Я даже нарезал хлеб, в мучительном ожидании тебя. Ты опоздала на целых полчаса.
Марго: Ну, не шуми, не шуми. Я твоя… Я здесь…
Алекс: Ну, тогда пировать. Я согласен на перемирие.
Марго (подходит вплотную): Миротворец ты мой любимый. Подожди, я только сменю свой дневной костюм на вечернее платье. И мы устроим, наконец, долгожданный сабантуй. (Кокетливо через голову снимает пиджак, расстёгивает боковую молнию на узкой, в талию, юбке, и, игриво поболтав бедрами, сбрасывает её с себя на пол. Он любовно разглядывает её стройную, подтянутую фигуру, чмокает губами и, изображая гурмана, дурашливо вздыхает и делает недвусмысленные жесты в предвкушении чего-то чрезвычайно занимательного. Она вешает костюм на специальную вешалку для него и, обернувшись к мужу, медленно, томительно медленно начинает стягивать с себя легкую прозрачную комбинацию): Ну, и как у нас дела с желаниями? Все в порядке? Проблем нет?..
Алекс (задумчиво, почти не слушая): Все хорошо, если бы не одно пикантное обстоятельство… (В зал): У меня на работе появился некий субъект, который чрезвычайно напоминает ее в молодости. И этот субъект – один презанимательнейший молодой человек. Его зовут Гермес… (Затемнение.)
Картина 4
Алекс (В зал): Странно, но я признал его еще тогда, в первый раз. Когда он заскакивал для принятия на работу в редакцию, и, уходя, лишь мельком одарил меня легким, быстрым взглядом, выпорхнул… и растаял, словно и не было. Помню, он выделялся какой-то одному ему присущей грацией, особым исходившим от него ароматом молодости и сексапильности. Хотя больше всего меня поразила, конечно же, его безукоризненная манера одеваться и выглядеть щёголем и франтом, казалось, за счёт одних лишь смелости и вкуса. Всё это живо напомнило мне меня самого лет пятнадцать назад… и я потерялся… Лишь изредка приходили кое-какие мысли, бессвязные обрывки неких картинок, образов, оттенков мысли… Я и не придавал этому особого значения, но все же старался иногда возвращать эти ощущения, следить, как прозрачно, почти не касаясь моего душевного склада, скользит это призрачное, но колкое, ломаное видение по всем лабиринтам моего ума. Дым, легкий дым остается от этого присутствия, и медленно испаряясь, исчезает в небытие… Но что-то глубокое, темное, слегка шевельнувшись, обдает внутренности жаром и холодом неизмеримого пространства… Томительным желанием узнать что-то еще об этом человеке, вглядеться и определить в закоулках сердца крохотный, но безраздельно живой огонек… Потом он заходил еще и еще, и еще. Он как бы и не замечал меня, – никаких поползновений и с моей стороны, никаких… Да и что могло быть для него особенного в обычном бизнесмене, пусть и вице-президенте компании… Но однажды, столкнувшись с ним в полутемной, насквозь продымленной «курилке» на втором этаже, я буквально наткнулся на сочную влагу его проницательного взгляда и ощутил – о, господи – что-то резко поднявшееся из глубины его существа призывом к моему существу, глубоко спрятанной жажде обладать и быть любимым… Нет, никогда во мне не возникал опасный импульс раскрутить на стороне, в тайне от Марго, интимную историю. И вместе с тем всегда хочется окунуться в другой мир, ощутить соль чужой кожи, мимолетную ласку иного бытия, другой реальности, другой жизни… но в том случае, конечно, если нет настоящего домашнего очага… А тут… Тут дело в другом, хотя, может быть, все это похоже на обычные отговорки… (Они остаются на прежних местах, и появившийся Гермес, невольно мизансценически выстраивает с ними подобие треугольника. После «немой» сцены-зарисовки Марго уходит в ближайшую кулису, не глядя на других действующих лиц).
Алекс и Гермес раздеваются и садятся вдвоём в бассейн. Во время их приготовлений люди с огнями зажигают факелы на спинке кресла и устраивают на авансцене файер-шоу. Затем в самом начале сцены заканчивая «огненную» интермедию медленно исчезают, оставляя зажженные факелы.
Алекс: Я могу Вам задать вопрос… интимный?..
Гермес: Можешь. Только почему именно интимный?
Алекс (скрывая волнение): Да просто, как Вам сказать… Для человека, которого мало знаешь… В общем, мне нравится Ваш пирсинг на лице… А в нашей редакции так мало сотрудников у кого он есть. Да и то не по делу. Так что я и подумал обратиться за советом. К Вам. Проконсультируете?
Гермес: Да легко, папик… Чем могу-помогу.
Алекс: В смысле? (смущаясь): А ну да, да… Я просто хочу получше узнать своего нового, судя по всему неординарного сотрудника… Вот и намерен поближе познакомиться, благо Вы не отказались пойти со своим начальством в сауну… на вечеринку…
Гермес: А ты не парься, папик, подумаешь… Так что давай, не стесняйся, спрашивай…
Алекс: Вот я и говорю. Раз уж мы на тусовке в одном, что называется «корыте» пересеклись… Я и решил воспользоваться Вашими познаниями в этом вопросе… (смелее): Идёт? Так как насчёт пирсинга? Где его лучше присобачить? Я смотрю Вы себе его и на яички тоже… Вам идёт.
Гермес: Тема тонкая, её с бухты-барахты не провернёшь. Нужно точно знать – что хочешь. Куда хочешь. И всё такое… А может тоже на яйца? Будет круто. Прикольно! Ха-ха-ха… Вообще-то, если по-серьёзному, то сперва надо решить на кой тебе это грузилово? По идейным соображениям, или «вспомнить молодость»? Вы же, папики, все за молодёжью гонитесь… Я прав?
Алекс (иронично): Ну что ж! Будьте уж поснисходительней к моим «сединам»… Да и другим лучше не говорить… Я ведь только учусь… Ладно?
Гермес: А ведь ты мне понравился, папик. Есть в тебе свобода… (тихо): Не боишься экспериментов…
Алекс (тоже тихо и серьёзно): Я боюсь немножечко Вас, Гермес. Вы так молоды… Хороши собой… Талантливы… Мне даже страшно, насколько мы похожи, я – в молодости, и Вы сейчас… (смеётся взволнованно): Знаете, есть у Омара Хайяма, древнеперсидского поэта такие строки:
Утверждаю: вершина творения – мы,
Светоч разума, вспышка прозрения – мы.
Если с перстнем сравнить этот круг мирозданья,
Лучший камень его, без сомнения, – мы.
Гермес (подхватывая):
О, не растите дерево печали…
Ищите мудрость в солнечном начале!
Ласкайте милых и вино любите,
Ведь не навек нас с жизнью обвенчали.
(Пауза, пьют шампанское): Может, поцелуемся на брудершафт?
Алекс: На брудершафт?
Гермес: Да… (Смеются. Придвигается к Алексу и целует его взасос. Алекс не сопротивляется.)
Алекс (После поцелуя. Как бы извиняясь, обречённо): Это хорошо… (пауза): Это хорошо, что так всё складывается… Вы, Гермес, очень мою жену в молодости напоминаете.
Гермес: Здорово! Только не говори мне Вы, пожалуйста. (Один из «огненных людей» подливает им шампанского. Уходит и тушит факелы на спинке кресла. В очередной раз Гермес заключает Алекса в объятия. Затемнение.)
Алекс (В полнейшей темноте проговаривая каждый свой шаг): Я, почти торопясь, плавно, с легким нажимом, провел языком по оголенному пространству его удивительно белого бедра, и только затем уже, как долго ожидаемую точку в конце длинного предложения, завершая священное действие поцелуем, поставил едва заметную отметину легким засосом на внутренней поверхности ближе к колену. Потом пошел ещё дальше. Казалось, от одного петтинга можно сойти с ума… Но, искусный капитан всегда знает, когда нужно бросить якорь, а когда, что называется, поддать пару… И Гермес изнемогал, раскрываясь, как утренний юный цветок каждой порой своего животного "я", подспудного, темного, полнокровного источника инстинктов, берущих свое начало от самого корня жизни, – ее величества Страсти!..