Moje książki
MojeКoszykListy
Wszystkie 345 kategorii

Оружие и правила дуэлей

Tekst
Książka w języku rosyjskim
Autor:
0
Recenzje
Przeczytaj fragment
Zarejestruj się
i czytaj za darmo:
00:00
Kup za 34,99 zł i gratis 2 książki do wyboru
Oznacz jako przeczytane
Jak czytać książkę po zakupie
Smartfon,
tabletKomputer,
laptopE-czytnik
Nie masz czasu na czytanie?
Posłuchaj fragmentu
Оружие и правила дуэлей
Оружие и правила дуэлей
− 20%
Otrzymaj 20% rabat na e-booki i audiobooki
Kup zestaw za 5,47 zł 4,38 zł
Czcionka:Mniejsze АаWiększe Aa

LIV

Противники должны стоять на месте и стрелять одновременно, по предварительно обговоренному сигналу, не медля с прицеливанием, или же они будут лишены права выстрела; всегда надо избегать стрельбы по команде, потому что в таком случае возникает ненужная опасность, ибо глаз получает возможность присмотреться к своей цели.

LV

После каждого обмена выстрелами секунданты должны в устном порядке ревностно добиваться примирения между сторонами, но это всегда является обязательной обязанностью секунданта того, кто получил вызов[15].

LVI

Ни зачинщик дуэли, ни его секундант не могут быть оправданы, если подвергают опасности жизнь джентльмена путем физического насилия, ранения или оскорбления[16].

LVII

Ни дуэлянт, ни секундант не заслуживают оправдания, если оставляют джентльмена, который, возможно, ранен, не обеспечив для него возможность покинуть место дуэли, ибо отступление храброго человека всегда столь же достойно, как и его победа.

LVIII

Когда ссора завершена, секунданты должны напомнить друзьям и родственникам участников дуэли, что малейшая нескромность или неосторожность в их разговорах на эту тему может привести к возобновлению конфликта и фатальному исходу второй дуэли.

LIX

Когда примирение будет достигнуто или дуэль завершена, дуэлянты должны очень старательно избегать разговоров на эту тему, в случае необходимости всегда ссылаясь на секундантов или их письменные свидетельства.

LX

И наконец, по завершении ссоры или окончании дуэли каждая сторона должна пользоваться равным уважением со стороны другой; ни дуэлянты, ни их секунданты не могут хвастаться каким-либо триумфом или достигнутым преимуществом; это ведет к умалению их благородного поведения, которые обязательно должны присутствовать в делах, касающихся чести. Автор «Дугласа» утверждает:

Самое благородное в мести – это благородство.

А другой умный писатель заметил:

Трусы всегда жестоки; но храбрец

ценит добро и счастлив спасать.

И пусть каждый джентльмен, который ревностно относится к своей чести, заботится, чтобы не опорочить ее, и всеми силами поддерживает ее; пусть он скажет вместе с Шериданом: «Чтобы судить о действии, я должен знать его причины» или с Аддисоном:

Священные узы чести, законы королей,

Благородный ум стремится к совершенству

И укрепляется в нем при встрече.

Джозеф Гамильтон

Аннадейл-коттедж,

близ Дублина

НЕСКОЛЬКО КОРОТКИХ И ПОЛЕЗНЫХ РАЗМЫШЛЕНИЙ О ДУЭЛЯХ

Усвой, смертный, из моих заповедей,

Как укрощать ярость страстей, что тревожат душу.


Так как я не знаю, в какой момент могу получить вызов или оскорбление, и так как все время готов к такому повороту событий, это должно давать мне преимущество перед моим противником, и я могу поделиться бесстрастными соображениями о теме дуэлей, приведя и моменты гневных вспышек, и полезные советы, как усмирять их.

Адвокаты этого обычая приводят в его защиту утверждение, что оба джентльмена находятся в равном положении и что в соответствии с понятиями о чести, принятыми в свете, нельзя ни отказываться от вызова, ни спускать оскорбление[17].

 

Я убежден, что никто из них не осмелится предположить, что такой подход совместим с законом, моралью и религией; наоборот, он противоречит им всем, так же как здравому смыслу и понятию подлинной чести, и об этом надо говорить неустанно.

Дуэль решительно противоречит здравому смыслу по следующим причинам:

Во-первых, она не может представить соперникам равные возможности, потому что у людей разные нервные системы, зрение и внешний вид. Кто-то может всадить дюжину пуль в лезвие шпаги или вогнать их в замочную скважину, а другой и с сотни попыток не попадет в слона.

Во-вторых, весьма неблагоразумно дать человеку, который уже оскорбил меня, возможность снова причинить мне урон. Это то же самое, что доверить тысячу фунтов человеку, который уже скрылся с десятью.

В-третьих, если мой соперник никчемный человек, я подвергну унижению собственную личность, встав перед дулом его пистолета; если же, наоборот, он достойный человек, я не хочу мелочно соблюдать все формальности по отношению к нему, когда он поддался воздействию гневной вспышки.

Дуэль из-за какой-то приватной ссоры настолько противна здравому смыслу, что ее не было ни у греков, ни у римлян, ни у других цивилизованных народов Античности[18]. До правления Генриха VIII о дуэлях на Британских островах не знали. Хотя до этого времени порой случались публичные бои, которые происходили с разрешения суда.

Англичане позаимствовали этот обычай у французов, но было бы смешно сохранять его подобно тому, как продолжать пользоваться подвязками, кринолинами или другими несообразными уродствами прошлых веков.

На самом деле, если я принимаю участие в дуэли, у меня весьма мало шансов сохранить свою жизнь. Мистер Гилхрист, современный писатель, упоминает сто семьдесят две дуэли, в которых шестьдесят три человека были убиты, а девяносто шесть ранены. В трех случаях погибли оба соперника, а восемнадцать из выживших были приговорены за то, что преступили закон. В этой отчаянной лотерее опасности подвергается репутация человека, здоровье или жизнь. Без сомнения, в тех ста семидесяти двух дуэлях, о которых шла речь, немало прекрасных молодых людей из-за какой-то порочной женщины или пьяной ссоры расстались с жизнью, разрушили счастье своих семей.

Пусть даже законы и обычаи открыты для корректировки, не стоит постоянно исправлять их каждый раз, когда приходится иметь дело с грубостью или оскорбительным поведением какого-либо лица, – это то же самое, что, пачкая руки, бросаться грязью в каких-то дурно воспитанных мальчишек, которые отвечают тебе тем же самым, или прерывать прогулку на хорошем коне, чтобы наказать дворняжку, которая гавкает на тебя.

Если бы даже я считал, что общество состоит из дураков и сумасшедших или полно грубых и невоспитанных личностей, я должен был бы снисходительно отнестись к ним и не давать воли своему темпераменту. «Лучшая месть, – говорит Марк Аврелий Антоний, – это не быть таким, как они». Возражения, оскорбительные слова, грубые обращения, которые в основном и служат причиной вызова, бывают или заслуженными, или нет. Если они заслужены, я должен обижаться на самого себя, допустившего глупость; я должен признать ошибку и постараться изменить свое поведение, потому что признание своей оплошности и готовность загладить нанесенную обиду никого не может унизить, а стремление лишить жизни того, кого я уже оскорбил, – это предельное варварство[19].

 

Поскольку такое положение возникает из-за ошибочного понимания ложной и подлинной чести, имеет смысл разобраться, где берет начало настоящая честь.

Она проистекает из благочестивых и патриотических действий, в ней сказывается мудрость и мужество тех граждан, чье поведение находит отражение в законах, морали и религии их страны. Цицерон говорит: «Это общее одобрение порядочных людей и беспристрастное свидетельство тех, кто умеет правильно понимать, что такое подлинная добродетель». Платон: «Честь – это поиск и следование тому, что считается наилучшим, и умение претворять самые плохие вещи в самые лучшие».

Римляне возвели храм чести в пределах храма добродетели, давая понять, что никто не может войти в первый, если предварительно не войдет в последний.

Интриги или случайность могут лишить хорошего человека полагающегося ему воздаяния в этом мире, но после кончины от него останется привлекательный аромат его памяти, и, когда интриган исчезнет с лица земли или случайность получит исчерпывающее объяснение, будущие поколения воздадут дань уважения его имени.

Подлинная честь остается неизменной во все времена и не зависит от переменчивой моды или людского мнения.

Дуэль несовместима с подлинной честью, поскольку противоречит мнениям мудрой и достойной части человечества, а также законам и религии всех христианских государств.

Если человеку довелось оказаться среди головорезов (бандитов и тому подобных мерзавцев), он должен быть готов, что столкнется с их презрением за отказ драться с соратником, с которым поссорился, но если он предпочитает быть в цивилизованном обществе, то уважительное и почтительное отношение к законам и религии его страны не смогут не вызвать иного отношения, кроме как всеобщего доброго мнения о его поведении.

Великодушие, верность, справедливость и благородство всегда сопутствуют подлинной чести. Римлянка Лукреция совершила известный поступок (покончила с собой) после того, как была обесчещена, так и дуэлянт, чтобы избежать обвинения в трусости, которым его может наделить лишь ничтожная личность, на самом деле ведет себя именно так, отказываясь отвергнуть предрассудок, столь позорный для времени, в котором мы живем. Непорочная Сусанна отвергла гнусные домогательства двух стариков, позже оговоривших ее, но была спасена от смерти Даниилом.

Некоторые из отважнейших военачальников, которых только знало христианство, явили примеры поведения для тех, кто может оказаться в сходных ситуациях. Маршал Тюренн, один из самых знаменитых полководцев, которые только являлись на свет, зная, что только страна может оценивать и награждать его мужество, скрыл от своего суверена полученный им вызов. А ответ полковника Гардинера, данный в сходном случае, завоевал его имени больше чести, чем, возможно, дало бы взятие ста городов.

Моя страна призывает меня служить ей, но нет закона,

Что заставил бы меня впустую обнажить свой меч;

Я не боюсь ни человека, ни дьявола,

Но не стыжусь признаться, что боюсь Господа.

Достойные восхищения слова обоих этих воинов поистине написаны мудрейшими представителями человечества. Человек, который может избежать прегрешения, увенчан славой. Тот, кто может смирить свой гнев, лучше могущественного, и достойнее смирять свои страсти, чем править городом[20].

Уверен, что смелость Наполеона никогда не подвергалась сомнению, но тем не менее когда он получил вызов на дуэль, то со спокойным юмором отверг его:

«Если бы было позволительно таким образом карать агрессора, то было бы несправедливо и неблагородно возлагать на него тяжелейшее из наказаний за столь ничтожное оскорбление, и мне пришлось бы утроить количество судей и палачей. Конечно, должно быть какое-то разумное соотношение между преступлением и наказанием за него».

Если человек совершил убийство, то единственной карой для него должна быть смерть, но не стоит платить жизнью за оскорбительное выражение, которое вырвалось у человека, разгоряченного вином, или же под влиянием ошибки, или вспышки страстей.

Когда по Моисееву закону назначалось бичевание, Бог запрещал, чтобы какой-нибудь человек получал больше сорока плетей; евреи же, щадя наказанного соплеменника, никогда не превышали тридцати девяти ударов; дуэлянт же может жесточайшим образом наказать своего несчастного противника, виновного в пустячном оскорблении.

Позор незаслуженного использования грубого языка и недостойных выражений ляжет только на того, кто позволил себе их, потому что любой человек, обладающий здравым смыслом, ценит другую личность за ее заслуги и не будет осуждать ее из-за невоспитанности, плохого характера или злобы какого-то человека. Также нельзя ожидать, что он будет учить хорошим манерам того, кто нуждается в них, и общество не возлагает на него такую обязанность. Оскорбленный человек может защитить себя с помощью свидетельств или показаний об этом случае; но скорее всего, он не сможет сделать этого, вызвав обидчика на дуэль, потому что виновник всегда более готов драться на дуэли, чем невиновный.

Дуэль противоречит интересам меня, моей семьи, моей страны, ее морали и религии.

Я могу получить рану, после которой жизнь станет для меня тяжкой ношей, или же лишу родителей, брата, сестру, жену или ребенка своей поддержки и защиты. Как ни печально, но я могу тяжело ранить или убить моего несчастного противника, покарав его ни в чем не повинных родителей, жену или ребенка; и кто даст мне утешение, когда я задумаюсь о судьбе своего противника.

История хранит много примеров, когда своевременная энергия одного человека спасала его страну от неминуемого разрушения, и, может быть, я проживу еще достаточно долго, чтобы принести какую-то пользу. Если Вашингтон или Нельсон в молодости пали бы жертвами этого зла, как велика была бы потеря для Америки или Англии!

Фемистокл, великий афинянин, которого справедливо называли любимцем всей страны, когда на общественном совете едва не получил удар от Эврибиада, предпочел интересы общества своему желанию ответить на оскорбление; Аристид, хотя и был изгнан афинянами, узнав, что греки у острова Саламин испытывают давление персидского флота, великодушно обратился к Фемистоклу и, дав понять, что не считает его врагом, предложил свои ценные советы ради общественного блага и сказал, что спорить они должны лишь о том, кто лучше послужит своей стране.

Цезарь приводит другой интересный случай. Тит Пулфио и Люций Варенус, два центуриона его армии, серьезно поссорились; но вместо того чтобы стремиться к мести на дуэли, они стали прилагать усилия, чтобы превзойти друг друга в отваге в ходе войны против галлов, и, когда им обоим угрожала серьезная опасность, каждый спешил спасти жизнь другого.

Благородный патриот не ставит предела своим достоинствам; он думает не о том, что равняет его с другими, а о том, что делает его выше и благороднее.

Поведение отдельной личности оказывает влияние на мораль всей нации, и если я уважаю ее, то не позволю, чтобы мой пример нанес ей урон.

Но если дуэль представляет собой оскорбление здравого смысла, интересов меня, моей семьи, моей страны и ее морали – какое еще оскорбление можно нанести моему святому Создателю, чье божественное присутствие я так грубо нарушу.

Тот, кто убивает другого, являет собой умаление образа Всемогущего, лишает его облика, уничтожает его труд и умаляет воздаваемые ему почести. Убийство было первым запрещенным насилием, когда Ною были даны семь заповедей вместе со строгим требованием дословно передать их потомкам патриарха; запреты часто повторялись, и все действия, которые вели к нарушению их, объявлялись преступлениями, подлежащими наказанию по Моисееву закону. Убийство – это предел святотатства, ибо человек представляет собой храм Божий. Оно называется вопиющим грехом, потому что вопиет к Небу о воздаянии. Случались странные и чудесные явления крови, что свидетельствовало: «Убийство, хотя и не имеет языка, заговорит самым сверхъестественным органом».

Убийца не сможет возместить свой грех никакими жертвами; не будет ни укрытия, ни места, куда бы мог скрыться убийца. Даже у Моисея или Иеговы нет власти простить его, или избавить от части предписанного наказания, или какой-то жертвой возместить жизнь убийцы. «И не берите выкупа за душу убийцы, который повинен смерти, но его должно предать смерти» (Числа, 35: 31). Если даже городские власти откажутся выносить наказание, говорится, что «земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее». Когда кого-то убивают, город должен провести торжественное очищение. Никакое убийство не имеет оправдания, кроме, во-первых, по приговору суда после беспристрастного процесса, во-вторых, на войне и, в-третьих, во время неизбежной самозащиты. Во времена Давида три голодных года стали наказанием за кровь Гедеона, которую его предшественник Саул неправедно пролил, и кара не была отменена, пока семь отпрысков Саула не были казнены (повешены).

Давиду было запрещено строить Иерусалимский храм, потому что на нем была кровь, и Иаков проклял жестокость и гнев своих сыновей, Леви и Симеона, потому что, разгневавшись, они убили человека.

Философ говорит: «Если кто-то выходит против другого с мечом в руках, намереваясь убить его, то он повинен в убийстве, пусть даже не преуспел в своем намерении; он не достоин прощения, пусть даже его попытка была пресечена, и должен понести такое же наказание. Если же кто-то осмеливается на открытое нападение и ждет в засаде, чтобы коварно причинить смерть другому человеку, он гнусный бандит с грязными мозгами. Если мы считаем врагами не только тех, чьи армии воюют против нас на суше, а флоты на море, но и тех, кто лишь готовится к нападению, и тех, кто подводит свои осадные машины к нашим стенам и воротам, пусть даже нападения пока не происходит, то не только они должны считаться доподлинными убийцами, но и те, кто втайне или открыто делает все, чтобы лишить жизни другого человека, даже если их попытка не увенчалась успехом».

Если я дерусь на дуэли, то тем самым нарушаю завет, который был дан мне при крещении, – что я должен отвергать дьявола и его искушения, а также пышность и тщеславие порочного мира; тем самым я оскорбляю Священное Писание, которое запрещает месть и строго предписывает прощать оскорбления и снисходительно относиться к порочным действиям; оно говорит, что такие действия имеют истоком наши недостойные страсти и что дьявол с самого начала был убийцей, я же не должен давать место гневу и обязан жить в мире со всеми.

Каждый аргумент против войны или самоубийства может быть применим к преступлению дуэли; а что, если я, не в силах противостоять этому порочному обычаю, неумышленно причиню вред моему противнику, моим друзьям, своему телу и своей душе, а также своей стране, ее морали, ее религии и ее Господу? Прости, милость Господня! Прости, любовь к стране! Прости, человечность! Подлинная честь заключается скорее в противостоянии этой порочной практике, а не в убийстве сотни противников во многих боях, и пока я придерживаюсь этого мудрого и благочестивого мнения, то бесстрашно следую примеру отважных Тюренна и Гардинера. Я буду сознательно избегать общества тех, кому свойственны оскорбительный язык и поведение, и приложу все способности, чтобы добиться создания суда чести и антидуэльного общества, подобного тому, которое уже существует в Нью-Йорке.

Джозеф Гамильтон

Аннадейл-коттедж,

близ Дублина

15. Хирурги, которые, как покойный Джон Адриен и его сын, хорошо знакомы и с ситуациями, где затронута честь, и с ранами от пистолетных пуль, могут при посещении разумных джентльменов внести свои примирительные предложения. Мистер Хьюи пошел еще дальше – он даже заряжал пистолеты для лорда Веллингтона и Уинчисли. Как люди со стороны, которых в какой-то степени можно считать представителями общества и в чьих глазах любой джентльмен хочет выглядеть достойно, они менее вовлечены в конфликт, чем дуэлянты и секунданты, и своим своевременным вмешательством могут оказать воздействие на счастливое завершение ссоры.
16. Джентльмен, который немедленно приносит извинения, когда к нему обращаются за ними, должен испытывать немалое удовлетворение при воспоминании о том, что друзья и родственники обеих сторон были избавлены от больших тревог и волнений, которые обычно возникают, когда становится известно о ссоре и возможности поединка. Такая линия поведения куда предпочтительнее, чем стоять в ожидании выстрела, а потом разряжать пистолет в воздух. Конечно, если требуют извинений, их нельзя приносить слишком быстро.
17. Друг и родственник мистера Хануэя был вызван на дуэль человеком, которого он никогда не видел и не слышал. Тем не менее, как человек мужественный, он принял вызов, и исход был в его пользу – он заставил противника просить о милосердии; позднее тот признался, что у него не было иных мотивов для дуэли, кроме плохого настроения. Раны, которые он получил, вызвали к нему большое сочувствие; такое экстравагантное мероприятие закончилось для него благополучно лишь благодаря благородству человека, которого он спровоцировал показать свое искусство. Доктор Додд дал такой ответ на вызов: «Сэр, Ваше поведение прошлым вечером убедило меня в том, что Вы подлец, а полученное утром Ваше письмо – в том, что Вы дурак. Прими я Ваш вызов, я буду и тем и другим. У меня есть обязательства перед Богом и моей страной, и нарушать их было бы бесчестием для меня. Я наделен жизнью и не могу не думать, что ставить ее на кон против Вашей было бы верхом глупости. Я считаю Вас недостойной личностью, но унизить меня Вам не удастся. Возможно, ухмыляясь этому письму, Вы будете втайне восторгаться своей грубостью, но помните: чтобы предотвратить убийство, у меня есть шпага, а чтобы наказать за оскорбление – трость». Маркиз Гастон де Ренти, блестящий аристократ, был солдатом и христианином; к тому же он обладал счастливой способностью примирять обе эти стороны своего характера. Он был командиром во французской армии, и ему не повезло получить вызов от лица, находящегося на той же службе. Маркиз ответил, что готов убедить автора вызова в ошибочности его действий; если же он не сможет убедить его, то готов попросить у него прощения. Тот, не будучи удовлетворенным этими словами, продолжал настаивать на встрече со шпагами в руках, на что маркиз отправил ему следующее послание: «Он принял решение не отвечать на это требование, поскольку на то существует запрет от Господа и его суверена; с другой стороны, он готов незамедлительно убедить противника, что все старания умиротворить его проистекают отнюдь не от страха перед дуэлью. Он должен каждый день заниматься своими привычными делами и готов защитить себя против любого нападения, которое может его ждать». Вскоре обе стороны встретились, и маркиз, а также его слуга были вынуждены защищаться; по прошествии небольшого времени и противник и его секундант были ранены и обезоружены. Затем маркиз доставил противников в свою собственную палатку, где, подкрепив их сердечными средствами и позаботившись перевязать их раны, вернул им шпаги, которых они лишились после схватки, и отпустил их с заверением, что, будучи христианином и джентльменом, он никогда впредь не будет упоминать о несущественных обстоятельствах, связанных с его триумфом. Этому отважному аристократу часто приходилось наблюдать, что «подлинная смелость и благородство связаны с умением терпеть и прощать ради любви к Богу, а не сводить счеты; со страданием, а не с отмщением – потому что на самом деле это гораздо труднее». И добавляет: «У быков и медведей хватает смелости, но это смелость жестокости; сомнительно, чтобы человек, разумное существо, должен был бы вести себя подобным образом». Некая рукопись Джонаса Хануэя, тайно похищенная и представленная в ложном свете, рассказывает о тревоге, которой был охвачен джентльмен, склонный к дуэлям, от которого мистер Хануэй получил письмо следующего содержания: «Сэр, насколько я понимаю, Вы автор бумаги подписанной......., в которой есть заглавные буквы, имеющие в виду, как я предполагаю, именно меня. Поскольку я всегда противостою попыткам нанести мне оскорбление, жажду, чтобы Вы встретились со мной в ****** и прихватили с собой шпагу. Ваш… и т. д.» На каковое письмо поступил следующий ответ: «Сэр, отвечая на Ваше послание, смысл которого, насколько я предполагаю, заключается в вызове на дуэль с Вами, я не понимаю, в силу каких причин Вы призываете меня к ответу. Я не собираюсь говорить Вам, являюсь ли я автором упоминаемой Вами бумаги или нет; но думаю, что мое представление о чести вынуждает сказать Вам, что я никогда не имел намерения причинить урон кому-либо; если же оскорбление все-таки нанесено, та же честь требует от меня искупить его, не впутывая своих друзей в сложности, связанные с дуэлью; со своей стороны, я всегда считал необходимым не спускать оскорблений, оставаясь в границах, которые требуют здравый смысл и религия. Что же до встречи с Вами в ******, у меня нет никакого желания прогуливаться по такой погоде, еще менее я расположен драться из-за ничего; но шпага всегда при мне, готовая к использованию при каждом подходящем случае. Остаюсь Ваш и т. д.». «В данном случае, – говорит мистер Хануэй, – мой противник был удовлетворен и, без сомнения, рад, что избавился от дуэли, как любой человек, кроме тех, кто отравлен вином или, что то же самое, гневом или же совершенно лишен способности к пониманию. Я могу предположить, что такие же чувства испытывал и мой противник; встретившись, как он хотел, с моей шпагой, он бы скончался, за что, не сомневаюсь, мне был бы предъявлен счет – а что я мог бы сказать в свою защиту? Что я боюсь не Бога, а фантома общественного мнения. А что, если бы я убил своего противника и ситуация, представленная в лучшем свете, получила бы прощение со стороны человеческих законов? Могли бы все мои слезы раскаяния смыть с рук следы этого честного убийства?» Сэру Ричарду Стилу, по его собственным словам, приходилось драться с несколькими тупоголовыми гениями, которые пытались «проверить на нем свое мужество», предполагая, что святой обязательно будет трусоват. Когда этот герой христианства убедился, что его разболтанный компаньон пренебрег своими обязанностями, он сел, чувствуя себя героем какой-то идиотской комедии. Известный литератор поссорился с одним из своих знакомых; последний нашел повод для ссоры в следующем выражении из записки: «Моя жизнь к Вашим услугам, если Вы рискнете взять ее». На что тот ответил: «Вы сказали, что Ваша жизнь к моим услугам, если я рискну взять ее. Должен признаться, что не стану рисковать и брать ее. Благодарю Бога, что у меня не хватит на это смелости. Но хотя мне свойственна боязнь лишить Вас жизни, разрешите мне заверить Вас, сэр, что я в той же мере благодарен Высшему Существу, которое милостиво наделило меня достаточной решимостью нападать, чтобы защищать свою». Этот вдохновенный ответ достиг желаемого результата: резоны были услышаны, вмешались друзья, и примирение было достигнуто. Некий американский джентльмен послал следующий юмористический ответ на вызов: «У меня есть два возражения по поводу дуэли: первый заключается в том, что я могу причинить Вам вред, а другой – в том, что Вы можете причинить вред мне. Я не вижу никакой пользы в том, что прострелю пулей какую-то часть Вашего тела; когда Вы будете мертвы, от вас не будет никакой пользы для целей кулинарии, какую мне могли бы принести кролик или индюшка. Я не каннибал, чтобы питаться человеческой плотью! Тогда чего ради я должен стрелять в человеческое существо, которое я никак не смогу использовать? У буйвола куда лучшее мясо, и хотя Ваша плоть может быть деликатной и изысканной, все же, чтобы она стала съедобной, потребуется слишком много соли. Во всяком случае, для долгой дороги она не годится. Правда, из Вас можно сделать хорошее барбекю, потому что по природе своей Вы енот или опоссум, но вот пока у людей нет привычки делать барбекю из человечины. Что же до Вашей кожи, то сдирать ее не имеет смысла, ибо она лишь чуть лучше, чем у годовалого жеребенка. Что же до меня, у меня совершенно нет желания становиться на путь, который может плохо кончиться для кого-то; я испытываю опасение, что Вы можете попасть в меня, и поэтому я думаю, что куда полезнее держаться от Вас на расстоянии. Если Вы хотите опробовать Ваш пистолет, то выберите какой-нибудь предмет, дерево или дверь амбара примерно моих размеров. Если попадете, пришлите весточку, и я охотно признаю, что, будь я на том месте, Вы бы попали в меня». Когда Октавиан (будущий Август) получил вызов от Антония на поединок, он очень спокойно ответил: «Если Антоний устал от жизни, скажите ему, что есть и другие пути к смерти, кроме острия моего меча». Отважный сэр Сидни Смит во время осады Акры отправил подобное послание Наполеону, который ответил, что, если отважный рыцарь хочет повеселиться, он прикажет отметить несколько ярдов на нейтральной полосе и прислать к нему гренадера, габариты которого повышают шансы поразить его, добавив, что, если сэр Сидни попадет в его представителя, он честно предоставит ему все преимущества победы; но у него лично в настоящее время так много дел на руках, он тратит столько физических сил на эту страну, что не может позволить себе развлечения, приличествующие школьникам. Таков был отчет генерала об этой переписке, но в разделе «Из истории дуэлей» мы приводим подлинное описание Наполеоном этого случая. Джонас Хануэй рассказывает, что его друг знал о случае, когда вызванный на дуэль закричал в кофейне: «Ты, ............ , чем ты думал, посылая мне вызов? Ты что, считаешь, я такой дурак, что в отпущенное мне время жизни буду драться на дуэли?» На встрече комиссии по банкротству в Андовере между мистером Флитом и мистером Манном, уважаемыми в городе адвокатами, возник спор, который кончился тем, что первый послал второму вызов и получил на него следующий поэтический ответ (вольный перевод): В этот день, сэр, я имел честь получить два вызова. Первый от приятеля Лэнгдона, второй от вас; Если один приглашает драться, то другой обедать. Я принял его предложение, а ваше должен отвергнуть. И теперь, сделав сей выбор, я верю, вы признаете, Что действовал я благоразумно и делал что должно, Потому что при встрече, имея оружием лишь нож, У меня мало шансов сохранить свою жизнь, Ибо ваша пуля, сэр, может унести ее, А вы знаете, что жить надо, пока живется. Если же вы считаете, что я унижаю вас, Решительно отвергнув вызов на встречу, Уделите мне минутку, и я растолкую вам Убедительные причины моего поведения.
18. Мистер Роллин говорит: «Никогда в истории греков или римлян, которые покорили так много народов и которые конечно же отлично разбирались в вопросах чести, прекрасно понимая, где идет речь о подлинной славе, за все века не встречалось ни одного примера такой приватной дуэли. Этот варварский обычай перерезать глотки друг другу, смывая выдуманное оскорбление кровью лучшего друга, который в наши дни называется благородством и величием души, был незнаком этим знаменитым завоевателям. «Они сохраняли, – говорит Саллюстий, – свои ненависть и отвращение для своих врагов и соперничали со своими соотечественниками лишь в чести и славе».
19. В собранных нами случаях можно найти сотни примеров, когда грубиян, оскорбивший или оклеветавший кого-то, убивает того, кого он задел своими словами или действиями. Тем не менее у нас есть описания более благородных историй; сейчас мы можем привести анекдот, полученный от Питера Пиндара: «Доктор Уолкот, несмотря на свойственную ему сатиричность характера, никогда не оказывался в затруднительном положении, которое серьезно обеспокоило бы его, если не считать случая с покойным генералом Маккормиком. «Мы вместе провели утро до полудня, – рассказывал доктор Уолкот, – когда какие-то сказанные мною необдуманные слова вызвали возмущение генерала. Он возразил. Я не пожалел ехидства, отвечая ему. Он ушел и на следующее утро прислал мне вызов. Время встречи было назначено на шесть часов, а местом поединка был выбран Грин, у Труро, где в это время пустынно. Без секундантов. Надо сказать, что окно моей комнаты выходило на Грин. Едва только встав с постели и одевшись, я отодвинул шторы и увидел генерала, который уже за полчаса до назначенного времени прогуливался по берегу реки. Солнце встало в облаках, утро было очень холодным, а зрелище генеральского пистолета и его заблаговременное появление на месте встречи конечно же имели целью подействовать мне на нервы. Пока я одевался, мне пришло в голову, что намерение двух старых друзей лишить друг друга жизни – это величайшая глупость. Решение было принято незамедлительно. Я позвал служанку: «Молли, тут же разожгите огонь в камине, сделайте несколько отменных тостов – и чтобы завтрак был готов через минуту-другую». – «Да, сэр». По моим часам до назначенного времени оставалось порядка минуты. С пистолетом в руках я вышел через заднюю дверь своего дома, которая выходила на лужайку. Я пересек ее подобно льву и подошел к Маккормику. Он сурово посмотрел на меня, но не произнес ни слова. «Доброго вам утра, генерал». Генерал поклонился. «Слишком холодное утро для дуэли». – «Есть только один выход», – отчужденно произнес генерал. «Предполагаю, тот, который вы, солдаты, называете извинением! Мой дорогой друг, я готов двадцать раз принести его за свое вчерашнее неправильное поведение – но сделаю это с одним условием». – «Я не могу говорить об условиях, сэр», – сказал генерал. «Тем не менее я прошу вас принять его. Вы зайдете ко мне и вместе со мной отдадите должное хорошему завтраку, который уже стоит на столе. Я от всей души сожалею, если вчера оскорбил ваши чувства, поскольку не имел намерения этого делать». Мы обменялись рукопожатиями, как старые друзья, и вскоре за чаем с тостами забыли наши разногласия; тем не менее я не люблю вспоминать эти пистолеты и то холодное утро. Я убежден, что много дуэлей могли бы кончиться столь же благополучно, будь у его участников такая же, как у меня, возможность увидеть из окна место дуэли в такое же холодное утро!»
20. Афинский флотоводец Фемистокл вступил в спор с командующим греческим флотом перед битвой у Саламина спартанцем еврибиадом, и тот, как человек очень бурного темперамента, поднял свой посох, чтобы ударить Фемистокла. Тот сдержал возмущение, вызванное этой вспышкой (сейчас это называется джентльменским поведением), и сказал: «Бей, но выслушай». Фемистоклу не пришло в голову перерезать лакедемонянину горло, и он счел его страстную вспышку простительной слабостью соратника, лучшие качества которого перевешивали этот недостаток. Было известно, что знаменитый актер Хендерсон редко позволял себе вспышки эмоций. Как-то в Оксфорде он поспорил с коллегой-студентом, который не смог сдержать свой темперамент и выплеснул ему в лицо стакан вина. Мистер Хендерсон вынул носовой платок, вытер лицо и спокойно сказал: «Сэр, вы отклонились от темы – а теперь приведите свои аргументы». Сэр Уолтер Рейли издавна пользовался славой дуэлянта, и как-то, убив несколько своих противников, он испытал такое потрясение варварством этого обычая, что решил впредь никогда больше не драться на дуэли. Случилось, что в кофейне он вступил в горячий спор с каким-то молодым человеком, и тот опрометчиво плюнул в лицо ветерану. Сэр Рейли, вместо того чтобы, как обычно, пустив в ход шпагу, наказать его, спокойно извлек из кармана носовой платок, вытер лицо и сказал: «Если бы я мог стереть со своей совести грех вашего убийства столь же легко, как вытереть с лица ваш плевок, вы бы не прожили и минуты». Молодой человек был настолько поражен благородством поведения сэра Уолтера, что немедленно попросил у него прощения.
To koniec darmowego fragmentu. Czy chcesz czytać dalej?