Вавилонские книги. Книга 1. Восхождение Сенлина

Глава шестая

Носовой платок – универсальный инструмент опытного путешественника. Он может стать средством дезинфекции, покрытием для стула, пылевой маской, гарротой, бинтом, кляпом или белым флагом. Можно чувствовать себя хорошо подготовленным, имея в кармане этот скромный матерчатый квадратик.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, Приложение, I.IV

Помолвка с Марией была недолгой. Прошло две недели после того, как Сенлин преклонил колено в зарослях клевера и взял Марию за белую, словно мука, руку – и они поженились.

Жители Исо знали лишь одну причину для такой поспешной свадьбы.

Скандал разразился невероятный. Не потому, что это было необычно – многие женщины мчались к алтарю, спеша предъявить свадебную фигуру, прежде чем та сделается материнской. Скорее, это было невообразимо из-за главного действующего лица. Они с трудом верили, что Осетр способен на такое. Матросы, капитаны и торговцы рыбой сочли это великолепным достижением, по крайней мере для Сенлина. Городские дамы посчитали его не таким уж великолепным, они почувствовали себя в некотором смысле ограбленными; им нравились настоящие публичные ухаживания, а здесь обошлось без таковых. Дети считали брак своего учителя природной аномалией, вроде молнии зимой или двуглавой змеи. Правдоподобно, но маловероятно.

Нельзя сказать, что их директор школы – ненормальный. Просто он был слишком уж чопорным и сдержанным – и эти черты, казалось, соответствовали профессии. Горожане любили Сенлина, потому что его ученики – их дети – обычно вырастали трудолюбивыми работягами и стоиками.

Но все-таки он был с причудами.

Мария работала в «Универсальном магазине Беркс». Она раскладывала на полках товары и выдавала их в кредит так неторопливо, словно разматывала рыболовную леску, что вызывало терпеливое негодование мисс Оливет Беркс. «Наши клиенты – не рыбы, – однажды заметила мисс Беркс. – Чем длиннее кредитная линия, тем дольше ждать улова».

Мисс Оливет Беркс, добродушная, никем не отвергнутая старая дева, была второй, старшей кузиной Марии. Они жили в комнатах над магазином, редко ругались и часто навещали паб «Синяя татуировка». Оливет Беркс была там завсегдатаем, потому как любила сплетни и сливовый бренди, а Мария ее сопровождала, потому что в пабе на то время имелось единственное пианино в городе.

Мария барабанила по черно-желтым клавишам инструмента четыре-пять вечеров каждую неделю. Она играла и пела одну популярную песню за другой – сильным и странным голосом, словно птица-пересмешник. Это считалось лучшим развлечением в округе.

Мария была очаровательна с мужчинами и откровенна с женщинами. Все ее обожали. Но какие бы нежные чувства ни питал город к Марии, никто не распознал ее тайный роман с Сенлином, хотя тот, как все считали, продолжался уже несколько месяцев. Даже Оливет ни о чем не подозревала.

Мария наконец-то рассказала Оливет о помолвке, когда они делили пятидесятифунтовый мешок риса на мешочки по одному фунту. Мария взвешивала и рассыпала рис, а Оливет зашивала мешочки.

– Но почему он? Почему сейчас? У тебя какие-то проблемы? Зачем такая спешка? Почему бы не подождать до следующей зимы? Говорят, зимние браки надежнее.

– Он попросил меня выйти за него, я его люблю, и он подарил мне замечательный подарок. – Мария посмотрела на мерную ложку, которой черпала рис, и уголки ее губ приподнялись в непостижимой улыбке.

Оливет откусила нитку зубами и поморщилась:

– О, не надо ходить вокруг да около, называя это «подарком», Мария. Люди подумают, что ты такая же наивная, как он.

Сенлин уронил, но не отпустил рвущегося на свободу вора. Боль пронзила его, как трещина пронзает стекло, распространяясь и разветвляясь по ногам и вдоль позвоночника.

Было ошибкой вступать в драку. Он никогда не дрался, никогда не поднимал руку на учеников. Он избегал потасовок в пабе и поддерживал порядок в классной комнате исключительно благодаря своему суровому нраву. Потребовался карлик, пинающийся как мул, чтобы преподать Сенлину урок: самообладание не защитит его в кольцевых уделах башни.

Превозмогая желание свернуться клубочком от боли, полыхающей внизу живота, Сенлин спросил:

– Откуда у вас мой багаж?

– Ваш багаж? Я купил этот портфель два часа назад, – сказал вор на удивление звучным голосом с певучим акцентом, незнакомым Сенлину. – Я дал парню за него четыре шекеля.

– Где он сейчас?

– Ушел за ветром, насколько я знаю. Отпустите меня! – Его воротник вырывался из руки Сенлина.

Сенлин сорвал свой портфель с плеча карлика и отпустил его. Застежки болтались. Внутри было пусто. Далеко наверху участок трубы задребезжал и изверг короткий душ. Дождь пригасил их пыл.

– Как ваше имя?

– Финн Голл.

– Мистер Фингол, где мои вещи?

– Меня зовут Финн Голл. – Карлик произнес имя более четко. – А вещи, если они ваши, проданы. – Он помахал узлом женских шелковых принадлежностей. – Разве что вы и это хотите забрать?

– Да, благодарю вас. – Сенлин схватил узел. По правде говоря, тряпки были ему не нужны, он про них и забыл уже. От разочарования он занервничал. – Здесь что, все воры?

Голл с некоторым возмущением поправил рубашку и пригладил фиолетовый жилет, приведя себя в порядок.

– Сэр, я не вор. Не больше вашего – а вы-то меня только что ограбили.

– Меня зовут Томас Сенлин. И какие инициалы мы найдем на внутренней стороне портфеля? – Сенлин продемонстрировал Голлу вензель на краю.

– Вот так угораздило! – Охваченный жалостью к себе, Голл запустил руку в черные космы, взлохматив их еще сильнее. Похоже, коротышка любил драматизировать. – Забирай все, Том. Просто забирай! Честное слово, я ошибся. Мне стоило догадаться, что парень нечист на руку. Страусам нельзя доверять!

– Страусам?

– Страусам, страусам!^[1] – повторил карлик, словно желая, чтобы Сенлин лучше запомнил. – Тем, кого вышвырнули из Салона. Изгнали, подвергли остракизму, выкинули обратно в Цоколь. Им ставят клеймо на руку, чтобы снова не пробрались туда. – Сенлин вспомнил круглый шрам на предплечье Адамоса. – Если они все-таки это делают и их ловят во второй раз, – продолжил Голл и сделал такой жест, словно хотел вытащить глаз из орбиты, – лишают глаза. Тем, кто возвращается в третий раз… – он поцокал языком, – вырывают и второй глаз. Если увидишь кого-то без глаз – значит он плохо учился. Тот мерзавец, что ограбил тебя, скоро будет бродить по окрестностям с палкой и миской для подаяния.

– Мне не верится, что здесь обитают варвары, способные вырывать у людей глаза. – Сенлин хотел пренебрежительно хохотнуть, но закашлялся – пересохшее горло горело.

– Послушай, если мы собираемся спорить, давай поищем выпивку, пока кто-то из нас не задохнулся, – сказал Финн Голл.

Вскоре Сенлин оказался на бугристом сиденье того, что Финн Голл называл «пивной каруселью» или «пивоселью». Это была копия работающего на мускульной силе фонтана, за которым он наблюдал ранее, вплоть до желтовато-белых соломинок и педалей с накладками. Согласно Голлу, в Цоколе работали десятки таких «пивоселей», равномерно распределенных. Сенлин никогда не любил пиво, и лишь настойчивость Голла убедила его, что этот напиток чище и безопаснее, чем вода из водопровода. Пивные были многочисленными и заурядными, как фонарные столбы, и у всех, похоже, дела шли неплохо – но «пивосели» обладали заметным преимуществом, поскольку были бесплатными для тех, кто не возражал немного поработать.

Если бы завсегдатаи «Синей татуировки», которые считали метлу в уголке более жизнерадостной, чем директор школы, увидели, как Сенлин занимает место на механическом пивном фонтане посреди общественной площади, они бы принялись тереть глаза, хлопать себя по щекам и заказывать по три устрицы, чтобы протрезветь.

Оставшиеся десять тронутых ржавчиной сидений заполнились быстро, и началась работа. Уложив узел с женским бельем на колени так, чтобы он не упал, Сенлин схватился за изогнутый край пустого желоба и принялся крутить педали. Голл стоял на педалях, потому что маленький рост не позволял ему крутить их сидя. Он двигался рывками, и это казалось Сенлину неуклюжим, но Голлу было вполне удобно.

Они как будто пытались въехать на велосипеде вверх по склону в грязи, и лишь через несколько секунд их напряженные усилия позволили с трудом привести огромное колесо в движение.

– Почему шестерни такие упрямые? – пожаловался Сенлин. – Такого усердия даже бармен к бочонку не применяет!

Он пыхтел от натуги, и от этого горло еще сильнее пересохло.

– Ты что, инженер? Какая разница! Это же бесплатное пиво, – громко сказал Голл, и другие ездоки встретили его слова радостными возгласами.

Человек справа от Голла был в кожаном фартуке с грязными отпечатками лошадиных подков. Он заорал на них, словно бригадир, чтобы крутили живей. В раструбе фонтана забулькало.

Взгляд Сенлина упал на медную табличку, позеленевшую от времени и постоянной влаги, прикрученную к коническому водосбору перед ним. Он громко прочитал написанное на табличке:

– «Двенадцатиместный мускульный насос Сфинкса».

– А, так ты грамотный, – сказал Голл.

Его темные волосы намокли от пота и липли ко лбу.

– Конечно. Я же директор школы, – ответил Сенлин с непроизвольной гордостью. Когда Голл спросил, какие предметы он преподает, Сенлин едва не засиял. – Письмо, искусство, географию, физику…

– Математику?

– Ну а как бы я мог преподавать физику без математики?

Цепное колесо под ним задребезжало. На миг Сенлин подумал, что цепь сейчас слетит, но она снова встала на место.

– Уверен, ты должен вести записи. Оценки, посещаемость, школьные налоги и сборы, правильно? Может, иной раз приходится подыскивать домик для шекеля, который плохо лежит. – Голл отпустил желоб ненадолго и жестом заговорщика похлопал себя по карманам жилета.

Сенлин собирался возмутиться и сказать что-то добродетельное, когда из фонтана хлынула пена, словно лава из вулкана, и по конусу потекло пиво, с плеском заполняя желоба. Ездоки вытянули шею, напрягаясь, чтобы схватиться губами за желтовато-белую соломинку. Прохладное пиво коснулось саднящего горла Сенлина, словно бархат. Он никогда не пил ничего слаще. Краем глаза он видел Голла, который встал на колени на сиденье – педали он бросил, но те продолжали крутиться – и пил из соломинки, ухватив ее углом рта и ухмыляясь Сенлину. Кузнец с отпечатками подков на фартуке рявкнул на Голла, чтобы тот снова крутил педали. Голл вскинул руку в непристойном жесте, который Сенлин знал, но никогда не применял. Может, Голл и был ростом в половину Сенлина, но силы духа у него в два раза больше.

К тому времени, когда Сенлин оторвался от соломинки, хватая воздух ртом, его голова слегка закружилась от алкоголя.

Снова закрутив педали, Голл наблюдал за Сенлином почти безмятежно, как человек, который придерживает в уме шутку.

– Да ты талант. Тебе надо поучаствовать в вечерних гонках. Вот где голова идет кругом.

– Я не могу. Я спешу. Мне надо кое-кого найти.

– О, грязь-шмазь. – Голл, похоже, выругался, хотя Сенлин не был знаком с таким выражением. – Опять эта старая, грустная песня! Дай угадаю: ты потерял кого-то, кто страсть как дорог твоему сердцу. Тобой движет чистейшая преданность этому человеку. Ты не остановишься ни перед чем, чтобы найти мать-брата-тетю-ребенка-или-подружку, и я не хочу знать, кто…

– Она моя жена. Мария Сенлин. Она носила красный шлем.

Голл сжал руку в кулак и бил по краю желоба, пока тот не зазвенел.

– И зачем я трачу слова? – Он утешился, надолго присосавшись к соломинке.

Сенлин улыбнулся театральному поведению карлика. Когда Голлу понадобилось перевести дух, он сказал:

– Никому не говори, что ищешь жену.

– Тогда как я смогу ее найти? – спросил Сенлин недоверчиво, почти снисходительно. Он глотнул из собственной соломинки, продолжая крутить педали.

– Пустив в ход глаза, соображалку и без посторонней помощи. Скорее всего, ты ее вообще не найдешь. Женщин засасывает в башню, как угли в дымоход. – Он похлопал по желобу и хрипло присвистнул. – Что угодно взлетит, если оно в юбке! Ты рассказал парню, который тебя ограбил, о своей дорогой старушке?

– Да.

– И как прошло? Держу пари, он говорил добрые слова, обнадеживающие слова. Убаюкал тебя, словно младенца. Ты заснул, и тогда он тебя ограбил. – Голл затряс головой так, что с его темных волос полетели капли пота. – Ни одна живая душа не поможет тебе здесь. Добрым душам не хватит на это средств или ума, а злые попросту выдоят тебя досуха. Тебе продадут слухи, карты, путеводители и всякое такое, чтобы рыбу заворачивать, а не жен искать! Тебе так помогут, что ни шекеля не останется. Это если ты уже не обеднел, как ход… – И карлик рыгнул.

– Допустим, – уклончиво сказал Сенлин. Пусть Голл и выглядел сомнительно, его предупреждения звучали разумно. Чтобы путешествовать по башне, понадобится нечто большее, чем путеводитель и носовой платок. – А что такое «ход»?

– Не сомневаюсь, ты их видел. Лысые, худые как щепки, голые по пояс бедолаги с железными украшениями. Рабы. Ходы – это рабы. Они таскают мешки с песком, углем и камнями – вверх, вверх, вверх! Строительство продолжается. Башня еще с нами не покончила. А, грязь-шмазь, я болтаю, словно какой-нибудь мистик!

Пару минут назад Сенлин чувствовал свое превосходство над этим неотесанным, беспринципным человеком. Теперь он подумал, что было бы полезно заручиться поддержкой карлика.

– Послушайте, мистер Голл, я приношу свои извинения за то, как обращался с вами ранее. И я ценю услышанное. Может, вы поразмыслите о том, чтобы поработать на меня в качестве гида…

– Зачем я трачу слова? – перебил карлик, вскинув руки. – Может, ты их и ценишь, но не слышишь. Тебе никто не поможет. Ты должен все сделать сам.

Внезапно педали у них под ногами перестали вращаться. Остановка была такой резкой, что по ногам Сенлина прошла волна, и коленные чашечки болезненно щелкнули. Он ахнул, стиснув зубы. Оглядевшись, Сенлин понял, что случившееся не только его застало врасплох. Они достигли незримой вершины, для подъема на которую крутили педали. «Пивная карусель» подошла к пределу могучей внутренней пружины, которая лежала в центре большого колеса, свернутая туже гадюки перед лицом угрозы.

Включился новый механизм, звякнув точно колокол под водой, и педали под ногами потеряли всякое сопротивление. Финн Голл завопил и крикнул: «Держись!» – но его слова затерялись в стремительном полете «пивосели», когда сжатая пружина начала раскручиваться. Теперь вся конструкция вращалась против часовой стрелки, все быстрее и быстрее, и Сенлин почувствовал себя так, словно несется камнем вниз по склону той самой горы, которую только что покорил. Площадь превратилась в размытое пятно мокрого камня и мигающих газовых фонарей; лица людей в толпе растянулись, как ириски. Сенлин сосредоточил взгляд на неподвижной вершине конуса в центре колеса и прижался к желобу, пусть даже тот обдал лицо волной пива.

В этот миг тошноты и дезориентации он вспомнил слова Марии о том, каково было играть на пианино в «Синей татуировке». Она сказала: «Я играю, и мы поем, пока комната не завертится. Приятно находиться в центре веселого маленького круга».

«Но, моя дорогая, – ответил он, ошибочно приняв это за подходящее время для урока геометрии, – центр круга – это бесконечно малая точка. Его вообще почти не существует».

«Ну и хорошо. Я предпочитаю быть ничем в центре, чем надутым кем-то на краю». Она сказала это обычным небрежным тоном. И, сама того не зная, в точности описала его: надутый «кто-то» на краю всего.

Узел женского нижнего белья, который лежал у него на коленях, развязался. Чулки, панталоны и кофточки полетели в толпу на площади, приземляясь тут и там, как голуби в парке.

Глава седьмая

Вновь прибывшим может показаться, что кольцевые уделы башни похожи на слои торта и каждый следующий неотличим от предыдущего. Но это не так. Совсем не так. Каждый кольцевой удел уникален и изумителен. У кольцевых уделов башни есть лишь две общие черты: приблизительно круглые очертания наружных стен и возмутительно высокая цена на говядину. Остальное – своеобычное.

Популярный путеводитель по Вавилонской башне, I.X

Сенлин промокнул шею влажным платком. Два охранника в запачканных сажей красных мундирах с рваными золотыми эполетами стояли у подножия мраморной колонны. У них за спиной стеклянная дверь в колонне излучала притягательный золотой свет.

Охранники выглядели подозрительно потрепанными. Ножны на бедрах не соответствовали друг другу, чего можно было ожидать от стандартного оружия, и они, похоже, не совсем отвечали рукояткам сабель, которые из них торчали. Пуговицы мундира одного охранника натянулись на животе, а манжеты брюк другого морщинились внизу, как будто штанины были слишком длинными. Сенлин решил, что они мошенники, опасные оппортунисты вроде тех, о ком предупреждал Адам, какая бы ирония в этом ни звучала.

Но другого пути в Салон не было. Если Мария продолжила их маршрут, она прошла здесь…

Что еще она могла делать, кроме как продолжать? Что еще он мог делать, кроме как предполагать?

Он потерял след Финна Голла после того, как слез с «пивной карусели». Мир вертелся перед глазами. Сенлин прошел, шатаясь, через толпу, которую отвлекло разлетевшееся во все стороны нижнее белье. Он завернул в первый же переулок, где его настигла ужасная, неистовая рвота. Едва желудок и голова достаточно очистились, он вышел из переулка и разыскал водопроводную колонку с ручным насосом. Намочил платок и попытался привести себя в чувство.

Когда к нему вернулась способность держаться на ногах достаточно твердо, он, чувствуя себя немного подавленным, пустился в путь к белой колонне. Он держался за портфель, как потерпевший кораблекрушение в открытом море держится за кусок доски. Он не мог допустить, чтобы его снова ограбили.

Самозваные привратники в это время изводили нищего монаха в сером одеянии. Взволнованный старый монах пытался проповедовать стражам, твердя: «башня должна быть спасена! Она больна от корня. Мы гниль! С нею надо покончить, прежде чем человеческая зараза распространится до облаков и звезд!» В его голосе звучали пронзительные нотки безумия. Сенлин немного читал о мистиках, исповедовавших божественность башни, хотя в книгах писали, что орден почти вымер.

Более крупный охранник, чья темная борода разрослась до самых глаз, уперся сапогом во впалую грудь монаха и опрокинул его на спину:

– Прочь с дороги, чокнутый, пока я тебе уши не открутил.

Этого оказалось достаточно, чтобы лишить мистика силы духа, и он побрел прочь, что-то бормоча и потирая ушибленный зад.

Не успел Сенлин подойти, как его обогнал энергично раскачивающийся жесткий кринолин. Турнюр крепился к молодой женщине с зарумянившимися щеками и бойкими светлыми локонами. Она была достаточно хороша собой, но казалась холодной и самодовольной. Завидев ее, самозванцы отступили от двери, поклонившись и шаркнув ногой с сомнительной грацией. Сенлин вспомнил слова Финна Голла: «Что угодно взлетит, если оно в юбке!»

Вскоре после того, как симпатичная барышня прошла через тепло светящиеся стеклянные двери, Сенлин предпринял, как он надеялся, уверенную и решительную попытку пройти между охранниками, задрав нос, как лорд. Но стоило ему приблизиться, просвет закрылся, и в конце концов он вынужден был остановиться и обратить внимание на самозванцев, которые мешали пройти.

– Не так быстро, мистер Голенастый, – сухо проговорил крупный охранник. – Чтобы без проблем попасть в Салон, надо заплатить таксу в два шекеля.

Сенлин ответил самым здравомыслящим тоном:

– Я заметил, что дама впереди меня ничего не платила. По-моему, вряд ли можно считать справедливым, что ради нее делают исключение, в то время как я… – Доводам Сенлина был положен конец: охранник помельче ткнул его кулаком в живот. Сенлин сложился пополам, и за первым быстрым ударом последовал второй.

Он наивно полагал, что откровенные головорезы окажутся восприимчивы к доводам рассудка. Ничего не оставалось, как выучить урок, заплатить два шекеля и продолжить путь.

– Чтобы без проблем проследовать в Салон, надо заплатить таксу в четыре шекеля, – сказал крупный охранник, мрачный как машина.

Второй жадно улыбнулся Сенлину, надеясь на новый протест.

Сенлин выпрямился и сунул руку в карман. В тот миг он был готов опустошить ботинки, будь это необходимо, чтобы покинуть сырой, пропитанный пивом и насилием нижний этаж. Над ним простиралась вся башня, а он застрял в сенях, увяз в нечистотах с ворами и попрошайками. Ну в самом деле грязь-шмазь.

Стеклянные двери колонны открывались в коридор с ковровым покрытием, который спиралью уходил вверх. Это напоминало переход из ночи в день. Чистый и пустой проход ограждали латунные перила и хорошо освещали мигающие газовые лампы. Похоже на лестницу в оперном театре, который Сенлин однажды посетил еще студентом. В сладко пахнущем воздухе откуда-то доносился глубокий, размеренный гул, – словом, здесь было уютно, как в материнской утробе.

Через несколько минут подъема по ковровой спирали Сенлин услышал шум приближающейся толпы. Обогнув излучину, он внезапно оказался в хвосте очереди путешественников, которая медленно продвигалась. Они были лучше и чище одеты, чем большинство людей, с которыми он столкнулся внизу и снаружи. Он обрадовался, что ему хватило здравомыслия купить новый костюм.

Он отметил, что женщины в кринолине нигде не видно, и озвучил это наблюдение мужчине, стоявшему впереди в очереди. Мужчина, от природы общительный, не промедлил с ответом: ей позволили пройти вперед.

– По-видимому, – объяснил мужчина, – имеется нехватка женщин для запланированной пьесы.

Сенлин не совсем понял, что к чему, но решил притвориться, будто понял; ни к чему демонстрировать свое невежество.

Новый знакомец Сенлина был одет в строгий костюм-тройку темно-синего цвета. Тонкие усики – хорошо ухожены и навощены. Окажись он на улицах Исо, его бы признали записным модником. Он представился как мистер Эдсел Пининг. Сенлин принял его за мелкого аристократа.

Пининг спросил, первый ли это визит Сенлина в Салон. Попытавшись ответить, Сенлин сглотнул невпопад, и слова прозвучали тихо и невнятно. Он всегда делался особенно неловким в светском обществе. Умение аристократов беззаботно общаться лишь выбивало Сенлина из колеи: их уверенность в себе подрывала его собственную.

– Я спрашиваю только потому, что вы выглядите слишком невозмутимым, – добродушно сказал Пининг. – Как будто вас ничто не тревожит. И тут я, такой взволнованный, что хочется бегать по стенам. – Он наклонился вперед, сцепив руки за спиной.

– Я думал, новички нервничают сильнее, чем ветераны, – сказал Сенлин, вновь обретая дар речи.

– Нисколько. Вы понятия не имеете, что вас ожидает. Для вас это просто слово: Салон. Параграф в путеводителе. Точка на карте. Но стоит один раз посетить Салон, и всю оставшуюся жизнь будете планировать возвращение. – Пининг провел рукой по смазанным маслом темным волосам на виске. Сенлин предположил, что они с Пинингом примерно одного возраста, хотя их зрелость и выражалась по-разному. – Взгляните на меня. Я витаю в облаках! Мне такое не свойственно. Дома я неучтивый, угрюмый инвалид. Я бухгалтер. У меня на пальцах мозоли от костяшек на счетах и пера. Нет, вы не представляете себе, как Салон вас преображает или позволяет преобразиться самим. Это мой четвертый визит.

Разговор, сердечный и беззаботный, сбил Сенлина с толку. Он противоречил всему, что произошло раньше: бедолагам у стены Бюро находок, крушению корабля, предательству Адама и зловещим предупреждениям Финна Голла про аппетиты башни и легкость, с которой та поглощала женщин. У него все еще болел живот от недавнего подлого удара. Но вот он здесь, ведет светскую беседу с денди.

– Разве это не надоедает?

– Обещаю, мистер Сенлин, это никогда не надоест. Сюжеты переписываются каждый месяц, комнаты заново обставляются, и игроки, конечно, меняются местами. Я мог бы посетить Салон сто раз и никогда не насытиться. Нужно лишь немного воображения. Острый ум, конечно, не помешает, но даже фермер сможет здесь развлечься. Жаль только, что представления такие короткие – как правило, неделя. Потом спектакль заканчивается, и мы должны снова стать собой. – Казалось, он сейчас расплачется.

Сенлин не совсем понял, о чем говорит Пининг. «Популярный путеводитель» отзывался о втором уровне башни, Салоне, как о театральном районе, который за много лет произвел на свет массу прекрасных действующих трупп. Они с Марией планировали посмотреть представление перед тем, как отправиться на отдых в Купальни с их доступными номерами и многочисленными минеральными источниками. «Путеводитель» содержал кое-какие предложения по анализу пьес и указания по зрительскому этикету, но в нем не было ничего относительно расписаний или конкретных деталей, потому что все это очень быстро устаревало. Уже не в первый раз после прибытия в башню Сенлин почувствовал себя неподготовленным. И все же, вспомнив совет Голла: «Сливаться с окружением и вести поиски, не вызывая подозрений», он решил приложить все усилия к тому, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

Впрочем, он не мог представить себе пьесу, даже самую масштабную эпопею, которая шла бы неделю. Несомненно, это преувеличение.

Очередь медленно продвигалась. Пининг без умолку болтал, выдавая весь репертуар юмористических наблюдений и бесцветной философии, а Сенлин, обрадованный тем, что собеседнику для поддержания светского разговора помощи не требовалось, лишь время от времени улыбался и поддакивал. Вскоре устремленная вверх спираль превратилась в площадку у занавешенного арочного входа, за которым обнаружилась комната, напомнившая Сенлину театральный вестибюль. Перед ними были четыре кассы, украшенные богатой резьбой, а за каждой стоял сверкающий турникет. В кассах, которые размерами немного превосходили гробы, сидели мужчины в белых ливреях и пепельно-серых жилетах. Их лица – восково-бледные, как у трупов, – лишь усиливали сравнение.

За одетыми в форму людьми располагались четыре двери: первую отмечала латунная буква «К», вторую – «Ш», третью – «Э», а последнюю – «И».

– Это капельдинеры Салона. Они скажут, какую роль вы будете играть, и объяснят правила поведения на сцене. Обратите внимание на правила, мистер Сенлин. Эти вещи утомительны, но у каждой шестеренки есть свое предназначение, верно? – сказал Пининг без малейшего намека на серьезность.

Он поправил концы воротника, и тут капельдинер вызвал его вперед. Пининг рассмеялся – сердечно, но беспричинно. Таков был его способ смазывать шестерни, впрочем без особого эффекта. Капельдинер остался мрачен, как судебный пристав. Несмотря на весь энтузиазм, с которым Пининг говорил о прелестях Салона, во всей этой сцене было маловато гостеприимства.

Сенлину махнул другой капельдинер, у которого была яйцеобразная голова с морщинами, начинающимися от лысой макушки, окруженной ухоженным «бордюром» белых волос.

Капельдинер вручил ему карманного размера печатный буклет. Книжка напомнила Сенлину буквари его учеников: потрепанная, с грубым переплетом и неровным передним краем.

– Вы будете играть дворецкого, сэр, – объявил капельдинер, и морщины на его лице не дрогнули.

На обложке сенлиновского буклета красовался штамп с именем персонажа: «Исаак».

– Я ничего не понимаю. Я не актер. Я бы хотел присесть, может быть, где-то сзади… – начал Сенлин.

Взгляд капельдинера был настолько пустым, что Сенлин не понимал, выражает ли длинная пауза неверие или отвращение. Мужчина выглядел невыразительным, как дверной молоток. Сенлин шумно сглотнул.

– Вы и актер, и зритель, сэр, – сказал капельдинер. – Вы можете присесть, если хотите. Правила Салона перечислены на обороте программы; я предлагаю вам ознакомиться с ними. Самое важное, сэр, чтобы вы проходили только через двери, помеченные буквой «И». «И» – от Исаак. Вход в дверь другого персонажа приведет к удалению из Салона.

– А нельзя меня удалить прямо сейчас? Я спешу в Купальни. – Он не собирался посещать театр, каким бы оригинальным и современным тот ни был, пока Мария неизвестно где. Должен ведь существовать коридор для туристов, которые идут дальше…

– Никого не удаляют на верхние этажи, сэр, только в Цоколь. Если вы хотели обойти наши развлечения, вы должны были взять билет на корабль, – сухо сказал капельдинер. – Во-вторых, мы просим вас разжечь огонь в каждой комнате, куда вы войдете. Топливо предоставлено, и я могу заверить вас, что всем персонажам положено заботиться о каминах, а не только тем, кто играет роль дворецкого. Отказ поддерживать огонь в очагах приведет к удалению.

Билетер попросил двенадцать шекелей, которых хватило бы, чтобы заплатить за гостиничный номер на три ночи. Сенлин был удивлен и недоволен суммой, но не увидел иного выбора. Он недавно узнал, к чему приводит торг из-за вступительного взноса. Он мог вернуться в Цоколь – или заплатить и пойти дальше.

Для оплаты пришлось снять ботинок. Он бы смутился сильнее, если бы не заметил краем глаза, как новый знакомый, Пининг, снимает тщательно отполированную туфлю по той же причине. Похоже, Сенлин не первый, кто ходит по собственным сбережениям. Открытие заставило его почувствовать себя менее умным.

Сенлин прошел через отполированный турникет, но прежде, чем он открыл дверь, украшенную латунной «И», Пининг коснулся его руки и сказал:

– Через неделю вас вытащат из приключения, и это будет похоже на будильник, прерывающий прекрасный сон!