– Тот, кто несчастен во тьме – не стоит несчастного на солнце.
О самопосвящённых и непосвящающихся.
Песнью своей лечил меня Заратустра. Чудом своего духа спас он мой разум. Оклемавшись, встал я и пошли мы дальше в путь. Но я чувствовал боль в сердце – отголосок той боли, что предстоит только познать Заратустре.
Пришли мы в маленький город. Было там немного людей, но все они были похожи. У одних в глазах кричала печаль, у других же очи молчали.
Видел это Заратустра, и не мог терпеть он этого. Встал на скамейку и так говорил он:
–Почему вы считаете познаньем боль свою? За что вы так ненавидите человека в себе?
Стал собираться вокруг скамьи народ, и слышал он речи Заратустры-
–Но почему вы же боитесь боли? Зачем не хотите вы, чтоб людьми вы стали?
Все больше и больше людей окружало скамью. Всё громче звучали слова Заратустры. И те, что были позади собравшихся кричали в ответ-
–Не слышим тебя мы, Заратустра! Кричи во все горло нам свои истины, мы тоже хотим услышать твои слова.
И после слов этих помрачнел мудрец на скамейке, и сказал он еле слышно-
–Истину слушают шепотом. А коль вам не слышно – так боритесь за место слушающего. Истина не достаётся тем, кто стоит в конце слушающих.
И пол толпы разошлось. Не хотели их широкие уши внимать своей узкой душе.
Тогда стали вопить с передних рядов слушающих:
–Лишь статусом первых вы заняли это место. Но его тоже надо завоевать, дабы было оно ваше, а не просто занятым вами. Вот только почему никто не противится вашему праву первых?
И первым это не понравилось – ушли и они. Остались лишь те, кто стояли посередине.
–Теперь вы – и первые, и последние. Так скажите, по своему или по общему интересу открыты ваши уши? И, открыв уши, открыли ль вы душу? Готова она внимать моим речам?
Поглядели друг на друга средние, и тоже ушли. Остались только я и Заратустра.
–Люди стали слишком скоро видеть непобедимое в полумёртвом. Словами я смог их ранить, но разве клинок – слова мои?
Так говорил мне Заратустра, на что отвечал ему я:
–Слишком быстро теряют они внимание к затухающим кострам. Каждую секунду приходится поджигать поля, чтоб на дым и копоть собирались любопытные. Мало теперь человеку простого знания, что есть огонь.
О сером и чёрном.
–Откуда берется враг? – так спросил меня Заратустра.
–Враг появляется из двух цветов – черного и белого. И встретив серое – находим мы врага, смешивая и свои душевные краски.
Враг – это звание, враг – это честь. Без врага – ты станешь смиренным, смиренный ты станешь скоро – увядающим. Увядание твоё приведет к увяданию души, отчего ты станешь не человеком, а лишь смиренным.
Похвалил мой ответ Заратустра. Тогда он меня спросил так:
–Много ли сейчас серых, смешанных, сомневающихся душ? Много ли из них смогут свою серость превратить в светящуюся бесконечность?
Не знал я ответ на этот вопрос, вогнал меня он в размышления. И предложил я Заратустре спросить государей об этом. Ведь кто должен знать больше обо всех, нежели Государь.
Добравшись до кошерных хором, встретили мы Государя.
–Государь, скажи нам с мудрым Заратустрой, много ли серых душ в государстве?
Ответил на то нам Государь:
–Все нынче – серые. Запретил я Белых и Чёрных – грозятся они быть врагами моими. Мне власть дана, так значит она – моя жена и рабыня. Так пусть её мужьями и рабами будут люди.
–Ошибаешься ты – и серых уже нет, – говорил Заратустра, – ты убил серость. Каждый серый твой – светло-розовый; как гордиться такой может сотворенной тобой серостью?
Устав от всех красок людских, решил и я побросаться словами:
–Раз боишься ты цвета, так сгинь! Коль жена и рабыня твоя – подарок, то не твои они, не боролся ты за это. А если уж и твои они, то почему боишься ты, что отберут этот дар?
Не понравилось это Государю, стал от слов этих он за бумагой тянуться.
–Нужны фонари блуждающим во тьме, а нынче, блуждающие – весь народ. Ты – фонарь у болота, не в горы ведёшь ты потерянных. Нужны фонари блуждающим во тьме, но раз ты – фонарь у болота, так погасни.
Пока говорил это я, на бумаге Государя появился указ -
–Запретил я и Заратустру, и Номена. Вы – не любите людей и опасны. Не хочу я опасностей себе и народу.
И вывели нас на темную улицу из кошерных хором.
Об иссохших и тихих.
На улице темной, подняв тело и дух, пошли мы по мрачным закоулкам. Вдруг разверзлись небеса и зарыдали, роняя слёзы свои на нас и землю. Быстро залились морщины дорог, стали зеркалами все пути – сколько звезд было в них!