Лев Святого Марка. Варфоломеевская ночь (сборник)

Обе стороны, естественно, желали мира. Начались переговоры, и мир был заключен на следующих условиях: владетельным князьям-протестантам были возвращены их владения и все права; дворянам разрешалось совершать богослужение у себя на дому, а прочим протестантам – в предместьях и в двух местах в стенах каждого из тех городов, которые в момент подписания договора находились в их власти. Последствием этого соглашения было то, что король издал «Амбуазский эдикт», обеспечивший Франции мир на четыре с лишком года.

Глава II. Важное решение

Однажды в июне 1567 года Гаспар Вальян и его жена посетили ферму Флетчера.

– Я пришел, Джон, поговорить с тобой о Филиппе, – сказал Гаспар. – Через несколько месяцев ему исполнится шестнадцать лет, а ростом он уже выше меня. Его учителя Рене и Гюстав сообщили мне, что он не хуже их владеет мечом и рапирой, а оба они, как ты сам знаешь, искусные бойцы. Они уверяют, что Филипп уже может состязаться не только с любым французским дворянином его лет, но даже с несколькими. Пора нам подумать о его будущности.

– Я уже много думал об этом, Гаспар, – ответил Джон. – Хотя мальчик вырос у меня на глазах, я все-таки не всегда понимаю его. Когда он смеется или шутит с кем-нибудь, мне кажется, что я узнаю в нем самого себя, и вспоминаю то время, когда я участвовал с товарищами в играх и брал призы. Когда же он говорит со мной или с матерью или отдает от ее имени приказания рабочим, он слишком серьезен и спокоен и походит скорее на знатного дворянина. Мне кажется, Гаспар, что мы ошиблись, дав ему такое воспитание, и для него было бы лучше, если бы мы сделали из него простого фермера.

– Нет, нет, – прервал Гаспар Вальян, – мы сделали из него хорошего человека, и мне кажется, что он унаследовал лучшие качества англичанина и француза. Но главное, Джон, он хороший христианин и ненавидит всех гонителей Вашей веры, будь они французы или испанцы. Мне кажется, ему следует дать побольше свободы. Недурно было бы послать его к нашим родственникам во Францию; пусть людей посмотрит и себя покажет.

– Того самого желает и Люси, и я уже решил исполнить ее желание.

– Я давно уже собирался высказать тебе свои намерения, – продолжал Гаспар. – Богу не угодно было благословить нас детьми, и потому Филипп, которого мы считаем как бы своим сыном, будет нашим единственным наследником. Несмотря на то, что я много помогал и помогаю моим бедным соотечественникам, я с Божией помощью скопил за последние двадцать лет значительное состояние и, кроме того, купил по соседству два больших участка земли. Правда, Филипп не выказывает желания ехать во Францию; но когда он слушает письма наших друзей или рассказы беглецов, покинувших свои разрушенные жилища, то, как я заметил, краска негодования выступает на его лице, и пальцы его судорожно сжимаются. Очевидно, он готов присоединиться к протестантам против их жестоких притеснителей. Не менее сочувствует он и успехам голландцев в борьбе их с испанцами, в которой принимают участие многие из наших соотечественников. Теперь во Франции перемирие, и Филиппу представляется благоприятный случай посетить своих родных. Как ты знаешь, с нами в родстве известный вождь гугенотов граф де Ла Ну; он приходится Филиппу по матери двоюродным братом, и с его помощью нам, может быть, удастся получить обратно наши земли, конфискованные после нашего бегства. Итак, отпусти его, Джон. Я, со своей стороны, снабжу его достаточными средствами, чтобы он мог не только с честью явиться к своим родственникам, но в случае войны и собрать человек пятьдесят под знамена Конде и протестантов.

– Благодарю тебя, Гаспар, за твое щедрое предложение, но я должен сначала переговорить об этом с Люси. Я, со своей стороны, вполне разделяю твое мнение и охотно отпущу сына сражаться за свободу совести.

Два дня спустя Джон Флетчер имел продолжительный разговор с сыном. Филипп был в восторге от предстоящего путешествия и радовался при мысли, что ему, может быть, придется сражаться за гугенотов под начальством тех славных полководцев, с именами и подвигами которых он был уже давно знаком.

– Мне жаль расстаться с тобой, Филипп, – сказал в заключение отец, – но я, к сожалению, не могу сопровождать тебя. Если во Франции снова вспыхнет война, то сражайся за правое дело и не опозорь имени своих славных предков. Помни это, сын мой. Ступай теперь к своему дяде и поблагодари его за все, что он для тебя делает.

В тот же вечер Джон Флетчер узнал, что жена Гаспара поедет с Филиппом.

– Мария давно желала повидаться с родными, – сказал ему Гаспар. – Графиня де Лаваль, сестра твоей жены и Марии, уже несколько раз приглашала нас навестить ее. Филипп, кстати, проводит туда свою тетку, погостит там и познакомится со своим кузеном Франсуа. Я сам хотел было ехать с ними, но не решаюсь оставить на произвол судьбы фабрику. Филиппу будет лучше выйти в свет вместе с кузеном Франсуа, а в случае войны они могут вместе же поступить под начальство отважного де Ла Ну. Я закажу Филиппу необходимое платье и выпишу из Лондона хорошее оружие. Вчера я уже писал моим корреспондентам в Лондоне и в Саутгемптоне, чтобы они подыскали судно, отправляющееся в Ла-Рошель. В настоящее время протестантам небезопасно путешествовать по Франции без вооруженных провожатых; все дороги кишат распущенными солдатами и разбойниками, а в деревнях происходят постоянные волнения; поэтому я напишу своему клиенту в Ла-Рошели, чтобы он подыскал для Филиппа четырех надежных молодцов и купил бы необходимых для дальнейшего путешествия лошадей.

Шесть недель спустя Филипп Флетчер высадился в Ла-Рошели с теткой и ее служанкой. Когда судно вошло в гавань, приказчик купца, с которым списался Гаспар Вальян, явился на борт и просил госпожу Вальян и ее племянника остановиться в доме его хозяина. Они пошли в сопровождении носильщиков, несших их багаж. Ла-Рошель был вполне протестантский город, жители его с виду мало чем отличались от горожан Кентербери, и путники наши не привлекли к себе особенного внимания, так как Филиппа легко было принять по костюму за джентльмена-гугенота, а его тетку – за богатую купчиху.

Купец встретил наших путников на пороге дома.

– Как я рад видеть вас снова, госпожа Вальян, – сказал он. – Ведь уж двадцать лет прошло с тех пор, как вы с сестрой и своим добрым мужем провели у меня несколько дней, пока вам наконец удалось бежать отсюда на английском судне. Да, плохие были времена, а после наступили и того хуже! Но с тех пор как мы наконец поднялись на наших притеснителей, дела наши пошли лучше, и вот уже за последние пять лет у нас не было ни резни, ни убийств. Вы мало изменились, сударыня, с тех пор как я вас видел в последний раз.

– Я жила спокойно и счастливо, господин Бертрам, и за все это время не испытывала таких ужасов, какие случались здесь с вами. Не понимаю, почему бы католикам и протестантам не жить в мире между собой. Ведь живут же они мирно в Англии.

– Мы ничего лучшего не желали бы, сударыня.

Купец провел гостью в верхний этаж, в большую, прекрасно обставленную комнату и предупредительно снял плащ с госпожи Вальян.

Когда Филипп, рассчитавшись с носильщиками, вошел в комнату, госпожа Вальян представила его хозяину:

– Вот мой племянник, – сказала она. – Муж мой уже писал вам о нем.

– Добро пожаловать, молодой человек, – приветствовал Филиппа купец.

– Удалось вам добыть лошадей и нанять нам четырех провожатых? – спросил его Филипп.

– Да, все готово. Завтра вы можете отправиться в путь. Для вас, сударыня, я достал дамское седло, а служанка ваша может поместиться на одном коне с кем-нибудь из провожатых. А для вас, молодой человек, я купил такого коня, которым вы, надеюсь, останетесь довольны.

– Надежны ли нанятые вами люди?

– О, да! Все они гасконцы и участвовали под начальством Колиньи в последней войне. Мне рекомендовал их мой друг, на виноградниках которого они работали последние два года. Он говорил, что все они честные, расторопные молодцы и покинули его, полагая, что вскоре снова настанет смутное время, и намереваясь поступить к какому-нибудь гугеноту, чтобы выступить с ним в поход. Я нанял их с тем, что в конце месяца вы можете уволить их, если будете недовольны ими, и что они, в свою очередь, могут покинуть службу у вас, если она им не понравится. Оружие у них есть, а коней для них я купил, равно как и лишнюю лошадь для вашего багажа. Для вас же я не нанимал слуги, предоставив вам самим выбрать себе слугу по своему вкусу.

– Пока я обойдусь и без слуги, – ответил Филипп.

– Иметь хорошего слугу очень важно, – заметил купец, – только нелегко найти честного и преданного.

– Кроме того, – заметила госпожа Вальян, – необходимо, чтобы он был протестант самых строгих правил.

– Сударыня, – заметил купец, – желательно, конечно, чтобы он был гугенот и, во всяком случае, не папист; но вашему племяннику нужно прежде всего, чтобы слуга был хорошим поваром и конюхом.

После обеда Бертрам повел Филиппа в конюшню смотреть купленных коней. Когда конюх вывел его коня, Филипп пришел в восторг от прекрасного животного.

Глава III. В замке

Через два дня путники наши благополучно прибыли к замку графини де Лаваль. По дороге все поражало Филиппа своей новизной: архитектура церквей и деревень, костюмы народа, способы обработки земли, – все это сильно отличалось от того, что он привык видеть в Англии. В некоторых селениях, где католики составляли большинство, народ посматривал недружелюбно на маленький отряд; но в других им почтительно кланялись, а когда отряд останавливался, спутников Филиппа осаждали вопросами о новостях, о намерениях двора, о положении Конде, о шансах на продолжительность мира и тому подобном.

С места последней остановки госпожа Вальян послала с одним ратником письмо своей сестре, чтобы предупредить ее о своем прибытии. Раньше она уже писала ей из Ла-Рошели. На пути они встретили посланного графини, выражавшей свою радость по поводу приезда сестриц и сообщавшей, что Франсуа с нетерпением ожидает своего кузена.

Замок Лаваль был расположен на вершине небольшой горы и виден уже издали. Когда наши путники приблизились к нему на расстояние версты, из ворот замка выехал отряд всадников и быстро помчался к ним навстречу. Начальник отряда, быстро подскакав к ним и соскочив с лошади, направился к Филиппу. Филипп также соскочил с коня и помог слезть своей тетке.

– Дорогая тетя, – сказал подъехавший юноша, снимая шляпу, – я явился от имени моей матери приветствовать вас и передать, что она очень рада вашему приезду. Это, разумеется, мой кузен Филипп? Но я себе представлял тебя совсем не таким. Мама говорила мне, что ты на два года моложе меня, и я ожидал увидеть мальчика. Но, честное слово, тебе на вид столько же лет, как и мне. Ты, кажется, даже выше меня и, вероятно, сильнее! Неужели тебе только шестнадцать?

– Да, шестнадцать, Франсуа.

– Но не будем медлить, – снова обратился Франсуа к госпоже Вальян. – Мама приказала мне проводить вас к ней.

Отряд снова сел на коней и направился к замку. На дворе, на крыльце замка, их ожидала графиня, высокая красивая женщина.

Франсуа соскочил с лошади, отдал поводья слуге и помог тетке сойти с седла.

Сестры очутились в объятиях друг у друга.

– Ты, Мария, совсем такая, какой я тебя воображала; видно, что ты прожила за морем спокойно, не испытывая тревог, волновавших нашу несчастную родину, – говорила графиня после первых изъявлений радости. – А этот высокий юноша – мой племянник Филипп? Да он выше Франсуа. Хотя и моложе… Здравствуй, племянник! Не ожидала увидеть такого молодца. В тебе сказывается кровь де Муленов, а рост и силу ты, конечно, наследовал от отца-англичанина.

Филипп почтительно поздоровался с графиней.

– Войдем, – сказала она, обратившись к сестре, – тебе не мешает отдохнуть с дороги, а потом мне надо с тобой переговорить. Ты, Франсуа, позаботься о кузене. Вам накрыт обед в твоих комнатах. А потом покажи Филиппу замок и конюшни.

Франсуа и Филипп поклонились дамам и вышли.

– Надеюсь, ты не рассердишься, – сказал молодой граф Филиппу, – а только, ожидая тебя, я немножко беспокоился; мне почему-то казалось, что англичане грубоваты и неуклюжи, хотя и храбры.

– Ты боялся, что тебе стыдно будет показать меня своим друзьям? – спросил смеясь Филипп. – Неудивительно: молодые англичане так же заблуждаются насчет французов.

– Умеешь ты ездить верхом, Филипп? – спросил Франсуа.

– Я твердо сижу на любой лошади, но более ничему не учился.

– Ну, это не важно, – заметил Франсуа, – но учили ли тебя фехтованию?

– Да, учили.

– Я так и думал. Ты, конечно, тоже умеешь танцевать? Наши гугеноты считают танцы греховной забавой; но меня учили танцам просто как гимнастике.

– Потому же учили и меня. К тому же танцы в почете при английском дворе, и наша королева отлично танцует, а ведь никто не усомнится, что она ревностная протестантка.

– Вижу, что мы будем хорошими друзьями, – сказал Франсуа. – Можно быть твердым в вере и все-таки не бегать от невинных удовольствий. Кажется, и ты так же думаешь; твое лицо серьезно, но глаза смеются.

– Меня учили вести себя серьезно в присутствии старших, – ответил Филипп с улыбкой.

После обеда новые друзья отправились смотреть конюшни.

– Я выбрал для тебя хорошего коня, – говорил Филиппу Франсуа, – но у тебя уже есть превосходный конь. Все же Виктор – так зовут коня – твой. Вторая лошадь не лишняя: пули и стрелы щадят коней так же мало, как и всадников.

Конюшни, только что расширенные ввиду предстоящей войны, содержались в большом порядке. Франсуа подвел Филиппа к прекрасному коню.

– Вот мой скакун, Ролло, – говорил он. – Он доморощенный. Когда я сижу на нем, то чувствую, что у самого короля конь не лучше. Он очень умен и послушен, только что не говорит.

– Прекрасное животное, – согласился Филипп.

Осмотрели других лошадей, и Филиппу особенно понравился подаренный ему Виктор.

– Он не так красив, как Ролло, – заметил Франсуа, – но быстр, смел и добр.

В других стойлах Филипп заметил значительное количество крепких, выносливых коней, хотя и не особенно красивых с виду. На вопрос о них Франсуа ответил:

– Мы завели их для солдат, из которых тридцать человек только что поступили к нам на службу; в случае надобности мама намерена послать их вместе с двадцатью нашими ленниками тотчас в поход. В наших владениях наберется до 300 человек, обязанных идти на войну; но из них почти треть – католики, которых грешно посылать сражаться против их единоверцев; к тому же нужно оставить кого-нибудь для охраны замка. Положим, мы всегда были добры к нашим людям, и они нас любят; но на замок могут напасть и посторонние шайки; вот почему мы наняли еще солдат. Когда я уйду в поход, то младшие сыновья наших ленников будут созваны сюда и составят вместе со слугами гарнизон замка. В наших местах еще хорошо, здесь столько же гугенотов, сколько и католиков, и потому обе партии уважают друг друга. Но в других местах католиков гораздо больше, и многие, отправляющиеся в поход, рискуют при возвращении найти свои семьи убитыми, а дома – сровненными с землей.

Выйдя из конюшен в сад, Филипп всюду замечал следы военных приготовлений.

– С этой стороны дома, – говорил ему Франсуа, – семь лет тому назад из окон открывался прекрасный вид в парк; но, отправляясь на войну, отец приказал как можно поспешнее выстроить эту стену и боковые башни; с других сторон уже были, как видишь, укрепления. Видишь, вон с той стороны вдоль стены – кладовые, прикрытые землей, – они наполнены зерном, и в случае осады нам нечего бояться голода. Во рвах много воды, а позади замка течет ручей, так что и водой мы обеспечены. За валами – парк; завтра мы осмотрим его.

В самом замке Франсуа показал Филиппу большую залу, сплошь увешанную оружием.

– Хотя наши ленники и обязаны являться вооруженными, – заметил он, – но на всякий случай тут оружия на сто человек… В этой зале учатся наши воины. Это ввел года два до войны мой отец, считая неразумным вести в сражение людей, не умеющих владеть оружием. У нас есть для этого два офицера, опытных в воинских построениях. Здесь же и я упражняюсь с моим учителем фехтования и с нашими офицерами Монпесом и Бурдоном. Ах, вот и Шарль, мой учитель. Господин Шарль! Вот мой кузен Филипп; он тоже будет вашим учеником, пока гостит здесь. Не правда ли, Филипп? Да не попытать ли нам теперь же наши силы на рапирах?

Они надели толстые стеганые фуфайки и легкие шлемы с забралами, и борьба началась. Филипп, учившийся как у английских, так и у французских учителей, удивил своим искусством и Франсуа, бравшего уроки у лучших учителей в Париже, и его учителя. Скоро последний вмешался в дело и остановил борьбу.

– Черт возьми! – говорил Франсуа, снимая шлем. – Я не ошибся, говоря, что по фигуре твоей можно быть уверенным, что ты учился фехтованию. Господин Шарль остановил нас, чтобы спасти меня от унижения. Что вы скажете, господин Шарль, кузен моложе меня на два года, а между тем рука его сильнее моей; это я чувствовал каждый раз, когда он отражал мои удары.

– Разве он моложе вас? – спросил в изумлении учитель фехтования. – Я думал, что он старше. Если все юноши в Англии так владеют оружием, – обратился он любезно к Филиппу, – то немудрено, что англичане такие стойкие воины.

Вошел слуга и пригласил молодых людей к графине.

– Вообрази, мама! – воскликнул Франсуа. – Кузен Филипп владеет мечом и рапирой чуть ли не лучше меня!

– Не лучше, тетя, – возразил Филипп. – Франсуа не хуже меня владеет шпагой.

– Филипп слишком скромен, мама, – засмеялся Франсуа. – Учитель Шарль остановил нас вовремя, чтобы спасти меня от поражения. У кузена рука точно железная.

– Для меня это печально, – сказала графиня. – Я гордилась искусством Франсуа. Впрочем, я рада и желаю, чтобы Филипп оправдал славу нашего рода. Ну, Филипп, я узнала, как вы живете в Англии. Теперь расскажи ты нам о себе: вероятно, ты жил не так, как Франсуа, – по словам твоей тети, английские школы многим отличаются от наших.

Филипп описал свою школьную жизнь с ее грубыми играми и забавами.

– Может ли быть, Филипп, – воскликнула в ужасе графиня, – что ты дрался с грубыми уличными мальчишками?

– Конечно. Благодаря этим грубым забавам я окреп. Притом в Англии нет такой розни, как здесь во Франции: там низшие и средние классы более независимы, а высшие – не так высокомерны.

Графиня пожала плечами.

В замке потекли спокойные дни. До завтрака Филипп учился верховой езде под руководством капитана Монпеса и делал быстрые успехи. Потом Франсуа и Филипп учились метать копья сквозь кольца и занимались другими воинскими упражнениями. После завтрака они охотились с соколами или с собаками. В соколиной охоте Филипп был совсем неопытен, и его очень удивило, что она считается необходимой в воспитании всякого джентльмена. Франсуа же изумлялся искусству Филиппа в стрельбе из лука, который как оружие был во Франции почти не известен. Пистолет стал уже тогда необходимым оружием рыцаря, и Филипп выучился хорошо стрелять из него.

– Немецкие всадники, которых много у Гизов, – сообщил Филиппу Франсуа, – все имеют огнестрельное оружие, значит, и нам необходимо иметь его. Однако я желал бы, чтобы все государи запретили такое оружие, потому что с ним даже презренный пеший солдат может одолеть самого храброго рыцаря.

После полудня в замке обыкновенно собирались дворяне-протестанты потолковать о делах и обменяться вестями из Парижа, а вести получали оттуда с каждым днем все печальнее. Привилегии, данные было гугенотам, постепенно отнимались у них. В Голландии протестанты открыто восстали против притеснителей, а в Валери и Шатильоне собрались самые влиятельные гугеноты, где на совещании с принцем Конде и адмиралом Колиньи был поднят вопрос, не взяться ли снова за оружие на защиту своих прав. Но Колиньи счел лучшим повременить, чтобы весь свет убедился, что только безвыходное положение вынуждает гугенотов прибегнуть к оружию. Старики в замке соглашались с мнением адмирала, но молодежь волновалась: «Лучше тысячу раз умереть с мечом в руке, в открытом поле, – говорили они, – чем сложа руки смотреть, как терзают и мучают наших братьев».

Все чувствовали, что скоро должна начаться отчаянная борьба, и, слушая прения старших, Филипп горячо принимал к сердцу дело гугенотов.

Ночью и по утрам в замке происходили богослужения, на которые собирались не только все обитатели замка, но и окрестные фермеры со своими семьями. Графиня получила уже несколько предостережений от католических властей провинции, но не обращала на них внимания, а они не располагали достаточными силами, чтобы принудить ее к повиновению.