От саванны до дивана: Эволюционная история кошек

И все же далеко не всем бездомным кошкам приходится самим добывать себе пропитание, а если и приходится, то не постоянно. Кошки, которые живут на фермах, не только ловят грызунов, но и получают подачки от фермеров (надо же как-то порадовать котеек!). Благодаря такому обильному рациону численность кошек, живущих на фермах, значительно выше, чем в колониях, где животные вынуждены полагаться лишь на собственные силы.

Но все же больше всего кошек сконцентрировано в городах, где у них есть доступ к щедрым запасам пищи благодаря заботам неравнодушных людей и наличию большого количества доступных свалок.

Старый район Нахлаот в Иерусалиме – одно из таких мест. Согласно информации из «Википедии», Нахлаот расположен «за стенами Старого города» и «известен своими узкими извилистыми улочками, домами в старинном стиле, внутренними двориками и множеством маленьких синагог». Сообщается также, что в одно время синагог здесь насчитывалось больше, чем где бы то ни было еще: почти 300 на те несколько кварталов, из которых состоит район. Но в интернет-энциклопедии ни слова не говорится о другом, не менее важном поводе для гордости: в этом районе зафиксирована самая высокая в мире плотность популяции кошек.

Нам стало известно об этом благодаря израильской аспирантке Веред Мирмович. Проведя детство в израильском кибуце, где практиковалось коллективное воспитание детей, а не жизнь в семье с родителями, Мирмович впоследствии заинтересовалась проблемой эволюции социальных систем. В начале 1980-х годов, когда она училась в университете, единственным доступным для нее жильем стала квартира в цокольном этаже (или так называемом английском подвале) в районе Нахлаот. Из расположенного на уровне тротуара окна перед ней открывался отличный вид на мусорный контейнер на противоположной стороне улицы (если только обзор не загораживала припаркованная рядом с домом машина). День за днем она наблюдала, как кошки взаимодействуют друг с другом, питаясь мусорными отбросами.

Постепенно она стала различать кошек по внешнему виду и заметила, что они тоже узнают членов своей стаи, мирно уживаются друг с другом и враждебно относятся к чужакам. Наблюдения Мирмович противоречили общему представлению о кошках как об одиночках, поэтому она загорелась идеей посвятить этой теме свою научную диссертацию.

Гуляя по району, Мирмович быстро выяснила, что кошки питались главным образом из мусорных баков: либо из тех, которые люди выкатывали на обочину к приезду мусоровоза, либо из более крупных контейнеров. Но в Нахлаоте мусорные баки стояли не в каждом дворе. В небольшом по размеру районе было девять контейнерных площадок. Каждый вечер, обычно после ужина, жители выносили мусор на ближайшую помойку. А там их уже поджидали кошки: от трех до пяти на каждый бак, по десятку на один контейнер.

Самой легкой добычей становились объедки повкуснее, которые люди кидали прямо на землю или оставляли в пакетах рядом с контейнером. Но даже мусор, брошенный внутрь, быстро растаскивали, если крышку не закрывали или если бак оказывался переполнен.

Закрытые контейнеры – случай посложнее. И все же один из котов научился открывать крышку и пролезать внутрь. Но кому захочется обедать в закрытом мусорном баке? Поэтому кот подпрыгивал, ударялся о крышку и открывал ее, запуская внутрь своих сородичей. Они сидели и ждали, когда он в очередной раз сотворит чудо, но никто из них так и не научился его трюку.

Все это изобилие обеспечивало едой такую большую популяцию кошек, что запомнить каждую из них по отдельности было задачей не из легких. Но для того, чтобы изучать взаимоотношения в стае кошек, нужно уметь отличать их друг от друга. Поэтому Мирмович взяла у сестры фотоаппарат, отсняла всех кошек в округе и стала носить с собой альбом с этими снимками. Скоро она уже узнавала каждую из них.

Наконец ей на глаза перестали попадаться новые кошки, а это означало, что все 63 уже есть у нее в картотеке. Вот так мы и узнали об исключительности кошачьей популяции Нахлаота. Эти 63 кошки в переводе на язык статистики означают 2400 особей на квадратный километр. На сегодняшний день это, насколько нам известно, самая густонаселенная кошками территория в мире.

Наблюдая за поведением кошек, Мирмович обнаружила социальную организацию, которая, как мы теперь знаем, весьма характерна для их больших популяций. Как только Мирмович стала узнавать кошек, она смогла записывать, кто с кем контактирует. Выяснилось, что кошки жили стаями и кормились в четко определенных местах; у каждой группы был основной мусорный контейнер и запасной вариант, куда они наведывались время от времени. В отношениях между членами группы царила полная идиллия: они вместе спали, нежились и приводили себя в порядок. Ничего общего с той враждебностью, которую они проявляли, завидев кого-нибудь из чужаков рядом со своим контейнером.

Спустя несколько лет примеру Мирмович последовали японские ученые. Они взялись за изучение кошек в совершенно другом месте, которое, однако, разделяло с Нахлаотом одну общую черту: обилие пищи, предоставляемой человеком.

Аосима – маленький остров, расположенный у юго-западного побережья Японии. Бóльшую часть его территории занимают леса, луга и поля, но на юго-западной его оконечности стоит деревня, которая в три раза превосходит район Нахлаот по размерам и которую населяют рыбаки и кошки. По слухам, кошек привезли сюда для того, чтобы они не давали крысам грызть рыболовные сети. Неясно, исполнили ли кошки свое предназначение, потому что у них был другой источник пищи: горы рыбьих потрохов, которые рыбаки ежедневно сваливали в шести местах на берегу.

Кошки наслаждались такими щедротами, и их количество росло. Научившись распознавать кошек по отличительным чертам, ученые насчитали 200 особей, или примерно 2350 кошек на квадратный километр, что лишь немногим меньше плотности популяции Нахлаота. Социальная организация в кошачьих стаях, каждая из которых кормилась исключительно на своей свалке, тоже имела много общего с устройством израильской колонии^[30].

Нахлаот и Аосима совершенно не похожи друг на друга, но у них есть одна важная общая черта: оба эти места отличаются необычайным обилием кошек, которые живут в очень близких условиях. Это еще раз подчеркивает: ничто так не способствует объединению кошек в социальные группы, как доступность пищи.

И все же остается еще один вопрос. Изобилие пищи по вполне понятным причинам ведет к сосредоточению большого количества кошек, но это не объясняет, почему они живут социально организованными группами. В чем преимущество таких союзов перед жизнью в одиночку, ведь даже так они сталкиваются с сородичами довольно часто?

Имейте в виду, что за враждебность приходится платить – можно пострадать самому, – к тому же нет никакой необходимости защищать пищу, если ее на всех хватает. Поэтому легко предположить, что жизнь поблизости с богатыми пищевыми ресурсами ведет к снижению агрессивности. Правда, это еще не означает миролюбия и способности к кооперации со своими соседями.

Чтобы найти правильный ответ, обратимся к львам. Ученые десятилетиями задаются вопросом о том, почему львы живут в социально организованных группах, а не поодиночке, как самки гепардов, с которыми они часто обитают в одних и тех же районах африканской саванны.

Предлагалось множество версий. Изначально популярностью пользовалась гипотеза о том, что жизнь в стае обеспечивает им успех на охоте: большим группам легче поймать среднюю по размеру добычу вроде зебры или антилопы гну и справиться с более крупной жертвой, которую льву вряд ли по силам одолеть в одиночку.

Оба эти предположения верны: совместные усилия группы действительно чаще оборачиваются успехом, чем охота по отдельности, и порой львам даже удается одолеть слона средних размеров. Но в жизни прайда есть один недостаток: общими усилиями львы могут добыть больше пищи, но и количество ртов при этом тоже увеличивается. Ученые подсчитали и выяснили, что преимуществ жизни в группе не так уж много: нередко случается, что чем больше группа, тем меньше мяса приходится на каждое животное.

Но, если пища ни при чем, каково главное преимущество жизни в стае? Если кратко – в защите. На таких открытых пространствах, как равнины Серенгети, секретов не утаишь. В случае успешной охоты другие хищники тут же обо всем узнают, а присутствие кружащих в небе стервятников разнесет новости по всей округе. Если лев будет один, гиены быстро оттеснят его от добычи. Чем больше львов в прайде, тем меньше у крупной стаи гиен шансов отогнать их от мяса.

Таким образом, жизнь в группе позволяет львам сохранить добытую на охоте пищу. А кроме того, большие прайды занимают лучшие территории и охраняют их от посягательств со стороны других прайдов.

Но есть еще одна причина, по которой львицы живут в группах. Она затрагивает темную, неприглядную сторону львиной жизни, поэтому зажмурьтесь (или перескочите взглядом на конец следующего абзаца), если вы слишком чувствительны.

Итак, когда новая группа самцов становится во главе прайда, они убивают всех львят. Звучит ужасно, но с точки зрения эволюции такое поведение вполне оправданно и встречается у других видов животных, включая некоторых обезьян. Зачем львам тратить силы на воспитание чужих отпрысков? Лишившись выводка, самки быстрее вернутся к спариванию и принесут потомство новым вожакам. И это не какие-нибудь мелочные соображения. В среднем самец возглавляет прайд всего два-три года, поэтому ему нельзя терять времени с продолжением рода.

Все это очень печально, но такова уж природа. Для естественного отбора важна любая черта, которая усиливает способность передавать гены следующему поколению, и неважно, что это: длинные ноги, большой мозг или убийство отпрысков соперника для того, чтобы самка поскорее выносила твое потомство.

Жизнь в группе ограничивает агрессию самцов по отношению к львятам: если самцы встретят одинокую львицу с выводком, то они, скорее всего, убьют всех ее львят, если же львиц будет несколько, то хотя бы часть потомства останется в живых.

У львов смысл жизни в группе сводится к защите: защите территории, защите от хищников, защите потомства от агрессии самцов. Быть может, возникновение колоний кошек объясняется теми же причинами?

Вероятнее всего, так оно и есть. Совместная забота о котятах повышает их шансы на выживание, в точности как у львят. Общими усилиями кошки лучше справляются с воспитанием потомства, потому что, с одной стороны, у каждой из них есть возможность спокойно отправиться на поиски пищи, пока кто-нибудь стережет дом, а с другой – все вместе они могут хорошо защититься от врагов, главными из которых, пожалуй, являются собаки.

Добавлю, что у кошек тоже встречаются случаи инфантицида, хотя и не так часто, как у львов^[31]. И в этом плане группы многочисленных самок опять же успешнее справляются с выявлением и изгнанием мародерствующих самцов.

Более крупные стаи домашних кошек имеют преимущество над остальными – это еще одна параллель со львами. Там, где большие запасы пищи размещены на ограниченном участке, как это часто бывает на свалках или в местах кормления бездомных животных, самые крупные группы кошек живут ближе всего к пище. Представительниц других групп не изгоняют, но их вряд ли ждет теплый прием, если они вдруг вторгнутся на чужую территорию, чтобы поесть.

Но одно отличие с львиным прайдом все-таки имеется: живущие в группах кошки не объединяют усилий, чтобы защитить свою пищу от других хищников.

В целом же, если говорить о социальных аспектах жизни в дикой природе, то львы и домашние кошки сделаны из одного теста. Чем больше пищи, тем выше плотность популяции, что в свою очередь приводит к объединению родственных львиц или кошек в группы, которые совместными усилиями отстаивают право занимать лучшие территории и защищают свое потомство и ресурсы. Развитие у домашних кошек способности жить в социуме – самое важное эволюционное изменение, которое отличает их от предков, африканских степных кошек.

Если социальное взаимодействие так благотворно сказывается на жизни львов и домашних кошек, почему другие виды кошачьих не живут в группах? Вероятно, причина кроется в недостатке пищи, ведь далеко не везде она встречается в таком изобилии, как на равнинах Серенгети или в мусорных баках Нахлаота. А когда еды мало, то полноценной группы из живущих поблизости кошек не соберется.

В этом объяснении есть своя доля правды, но на самом деле очень сложно оценить потенциальное количество пищи, доступной отдельно взятому виду в отдельно взятом месте. И тем не менее исследователям удалось доказать, что в районах, которые богаты добычей, популяции таких видов кошачьих, как обыкновенная рысь, оцелот и лев, бывают плотнее.

У нас нет такой информации по большинству из видов, но, возможно, она нам и не понадобится. Когда кошачья популяция, независимо от причины, живет рассредоточенно, не нужно ждать, что она объединится в группу. Чтобы оценить положение дел, достаточно знать размер популяции, а получить такую информацию гораздо проще, чем сведения о количестве доступной пищи. Вполне естественно предположить, что у большинства видов кошачьих плотность популяций ниже, чем у львов и домашних кошек.

Оценить размер популяции оцелотов в тропических лесах намного сложнее, чем пересчитать кошек в одном из районов Иерусалима. В небольших доступных районах легче наблюдать за животными и учиться отличать их друг от друга, как это делала Мирмович. Но при работе с малочисленными видами ученым приходится исследовать обширные территории, что сильно затрудняет поиск отдельных особей.

Чтобы справиться с этой задачей, ученые пользуются статистическими методами оценки популяции вида на отдельно взятой территории. Не стану вдаваться в зубодробительные математические подробности, достаточно сказать, что в алгоритме учитываются сведения о том, сколько раз ученые видели каждую из особей: пять, четыре, три и так далее, – а потом делается вывод о количестве животных, которые так ни разу и не попались на глаза.

Правда, здесь есть еще одна проблема. Эта методика основывается на подсчете увиденных животных. Но ведь кошачьи хорошо известны своей скрытностью. За все то время, что я провел в джунглях Центральной и Южной Америки, я увидел только одну кошку – оцелота. Ни ягуаров, ни ягуарунди, ни длиннохвостых кошек. И все же благодаря недавним техническим разработкам ученым удается обойти и эту проблему.

Фотоловушки^[32] – устройства размером с пухлую книжицу, которые ведут автоматическую фото- и видеосъемку. Когда установленный в камере датчик движения или температуры срабатывает, она делает несколько снимков или записывает короткое видео, потом сохраняет изображения на карту памяти, на несколько секунд выключается, а далее переходит в режим ожидания. Исследователи размещают такие ловушки на природе, прикрепляя их к дереву на высоте, которая соответствует росту изучаемого ими животного (например, для оленей – на уровне пояса, а для кошек – ближе к земле). Установив ловушку, исследователь время от времени возвращается к ней, чтобы скачать снимки или заменить батарейки.

Ученые часто размещают большое количество камер по всей обследуемой территории на долгое время. Если им удается распознать на фотографиях отдельных особей по их отличительным чертам, то они применяют алгоритм, который я описывал выше. Если же нет, то у них в запасе имеются другие статистические хитрости. Так или иначе, полученные изображения дают им возможность оценить размер популяции.

Само собой разумеется, что вы получите много лишних снимков, даже если поставите фотоловушку на кошку. Я понял это, когда разместил камеру у себя во дворе. В объектив регулярно попадали сурки, хомяки и сойки. А иногда даже олени и койоты.

Среди этих фотографий попадаются и весьма забавные: белки в прыжке с вытянутыми вперед на манер Супермена лапами, мама-опоссум, на которой гроздьями повис целый выводок, парочка наглых енотов, застигнутых врасплох в тот самый момент, когда они занимались созданием следующего поколения маленьких бандитов.

Но иногда эти снимки рассказывают кое-что о природе того вида, который вы изучаете. Порой кошки на них запечатлены с добычей в зубах, и это помогает понять, чем они питаются. А во время одного из исследований в кадр попали кошки, которые на удивление спокойно подпустили к себе оленя и даже позволили ему себя полизать.

Появление фотоловушек произвело революцию в наблюдении за популяциями скрытных представителей кошачьих, которые живут в отдаленных труднодоступных местах. В результате ученые смогли оценить размеры популяций 25 видов малых кошек. Наибольшая по плотности популяция диких кошачьих была зарегистрирована в Южной Африке на огороженной забором территории вокруг нефтехимического предприятия, площадь которой составила около 80 квадратных километров. На каждый квадратный километр там приходилось по одному сервалу. К таким же показателям приближаются и некоторые популяции оцелотов. У остальных же видов плотность популяции составила меньше одной особи на квадратный километр.

Плотность популяции кошек Нахлаота в 2000 раз превосходит концентрацию сервалов вблизи нефтезавода; количество кошек, которых Мирмович насчитала у маленького мусорного бака, намного превышает число сервалов на квадратный километр южноафриканской саванны. Неудивительно, что домашние кошки сильно отличаются по своей социальной организации от равных им по размеру диких представителей кошачьих.

Сервал

У львов плотность популяции в отдельных случаях достигает таких же высоких показателей, как и у некоторых представителей малых кошек, но при этом она всегда значительно ниже, чем у бездомных домашних кошек. На первый взгляд может показаться, что это противоречит предположению, что социальное поведение у львов и домашних кошек связано с высокой плотностью их популяций.

Однако львы и другие большие кошки во много раз превосходят по размерам представителей мелких видов кошачьих, им необходимо больше ресурсов: пищи, воды, укрытий, пространства, – а поэтому и жить им приходится довольно рассредоточенно. Кроме того, добыча больших кошек тоже гораздо крупнее. И поскольку мыши значительно превосходят по численности таких животных, как, скажем, зебры, на каждый квадратный километр площади приходится меньше кошек, которые охотятся на крупную добычу.

По этой причине сравнивать львов с сервалами совершенно бессмысленно. Чтобы понять природу львиной социальности, нужно сравнивать их с другими крупными кошками. Тогда мы увидим, что у львов популяция гораздо плотнее по сравнению с их сородичами, что, конечно же, является следствием изобилия дичи на африканских равнинах.

Но и здесь есть одно исключение. Местами численность леопардов тоже бывает довольно высокой. Почему же тогда они не объединяются в прайды? Ответ опять же сводится к защите. На открытых просторах африканских саванн прайд леопардов вряд ли выстоит в схватке с прайдом более крупных львов. Поэтому им не остается ничего другого, как жить поодиночке и затаскивать добычу высоко на дерево, подальше от приземленных львов и гиен^[33].

Хотя другие кошачьи лишены преимущества жить с нами под одной крышей и питаться тем, что мы им предлагаем или выбрасываем на свалку, их жизнь тоже определяют самые разные обстоятельства. Если доступность пищи приводит к изменениям в социальной организации домашних кошек, то подобной же гибкости можно ждать и от остальных видов.

И некоторые намеки на то, что так оно и есть, в самом деле имеются. Размер львиного прайда варьирует в зависимости от доступности пищи и достигает своего минимума в таких районах, как пустыня Калахари, где еды крайне мало. По некоторым утверждениям – впрочем, ничем не подтвержденным, – ныне вымершие берберийские львы, которые обитали на севере Африки, никогда не жили в прайдах.

Не внесли ясности в этот вопрос и наблюдения за африканскими степными кошками. Из-за своей склонности к уединенному образу жизни эти скрытные существа чрезвычайно редко становились предметом изучения. В единственном на сегодняшний день исследовании ученые с помощью радиопередатчика следили за шестью кошками, обитавшими в окрестностях небольшого поселения в центре Саудовской Аравии, где помимо всего прочего располагались научно-исследовательская биостанция, ферма и верблюжья доильная установка. В округе было много свалок и мусорных куч, куда в изобилии сваливали все от объедков с пикника до козлиных туш. Дикие кошки регулярно наведывались туда, но в контакт друг с другом не вступали и уж тем более не образовывали никаких колоний^[34]. Эти наблюдения показывают, что для африканских степных кошек, в отличие от их домашних сородичей, богатство пищевых ресурсов – еще не повод объединяться в социальные группы.

Тем не менее существует вероятность, что не все дикие кошки следуют примеру саудовской шестерки. Сто лет назад британский натуралист дважды наблюдал за африканскими степными кошками, которые жили по соседству друг с другом – можно сказать, колонией – в норах, оставленных фенеками или другими животными. В одном случае скопление кошек было обнаружено в районе, где кишмя кишели песчанки. Отсюда напрашивается вывод, что кошки перешли к нехарактерному для них совместному проживанию из-за обилия потенциальной добычи. Конечно, не стоит сильно полагаться на скудные деталями свидетельства столетней давности. И все же они позволяют предположить, что социальность африканских степных кошек зависит от доступности пищи, в точности так же, как у их домашних сородичей и львов.

Жаль, что мы так плохо знаем историю происхождения африканских степных кошек, ведь именно от них произошли наши питомцы. Мы привыкли думать, что умение объединяться в стаи – черта домашних кошек, которая развилась у них за последние несколько тысяч лет, уже после того, как они стали жить с человеком (мы подробнее остановимся на этом в седьмой главе). Но, если дикие кошки тоже имеют такую склонность, значит, социальное поведение домашних кошек – это вовсе не средство их адаптации к жизни с человеком, а как раз наоборот: такое стремление жить в группах при изобилии пищи могло стать главной предпосылкой для их одомашнивания. Поскольку точные сведения отсутствуют, я буду до конца книги придерживаться традиционной теории о том, что социальность развилась у домашних кошек в процессе эволюции, но мы должны понимать, что в любой момент может появиться информация, которая изменит наши представления.

В отличие от львов большинство представителей кошачьих считаются одиночными животными, которые сближаются только для того, чтобы спариться, а в остальное время избегают друг друга и не очень-то ладят при встрече. Во многом это правда – известно, например, что самцы оцелотов убивают соперников, – но недавние открытия внесли некоторую ясность в этот вопрос. Те виды кошачьих, которые предпочитают одиночный образ жизни, не всегда ведут себя агрессивно, если нет недостатка в пище.

Пумы – наглядный тому пример. Эти кошки живут поодиночке, за исключением периода, когда котятам требуется материнская забота. Так, по крайней мере, нам казалось. Ученые из Национального парка Гранд-Титон в Вайоминге отследили передвижения пум при помощи радиоошейников и обнаружили, что, убив оленя, эти животные, как правило, делятся добычей со своими сородичами. Во время исследования каждая из 13 пум хотя бы раз трапезничала вместе с другой особью. Фотоловушки с датчиками движения, которые разместили рядом с тушами оленей, запечатлели, как пумы мирно соседствуют друг с другом, пусть изредка шипя и пофыркивая.

Возможно, такая неожиданная социальная терпимость объясняется размером жертвы. На севере Америки пумы обычно охотятся на оленя, а такую добычу одной кошке не осилить даже за несколько дней. Исследователи полагают, что пумы действуют из взаимно-альтруистических соображений: сегодня ты угощаешь меня мясом, а на следующей неделе я угощу тебя. В отчетах нередко встречаются сообщения о том, что другие крупные кошки, ведущие одиночный образ жизни, – в частности, тигры и ягуары – тоже делятся излишками пищи с собратьями.

Вероятнее всего, совместные трапезы случаются только у крупных хищников, которые отдают избыток добычи сородичам; трудно себе представить, чтобы азиатские ржавые кошки делились бы друг с другом кузнечиками, а сервалы – мышами. Но кто знает, какие сюрпризы ждут нас в ходе изучения малых кошек? Вдруг выяснится, что и у них есть некоторые неизвестные до сих пор социальные склонности, которые и создали предпосылки для группового образа жизни среди домашних кошек.

Независимо от того, свойственны ли африканским степным кошкам скрытые тенденции к социализации, развитие сельского хозяйства стало переломным моментом, который открыл кошкам дорогу к нам в гостиные. Переход человека к оседлому образу жизни в сочетании с богатыми запасами пищи, которые хранились в крупных поселениях, привел к огромным скоплениям грызунов и другой потенциальной добычи. Численность кошек тут же резко возросла.

Поскольку вблизи богатых источников пищи плотность популяции кошек была высокой, они часто оказывались в непосредственной близости друг от друга. Подобно тому как пумы умеют делить добычу между собой, диким кошкам тоже пришлось научиться сосуществовать без кровопролития. Зачем кому-то драться и получать увечья, если еды и так на всех хватает? Cоответственно, когда мирное сосуществование при высокой плотности популяции превратилось для этих кошачьих в норму, они стали лучше ладить друг с другом. Возможно, именно по этой простой причине у предков домашних кошек, живших по соседству с ранними земледельческими общинами, развилась способность к социальному поведению. В шестой главе мы подробнее рассмотрим, где и когда произошло одомашнивание.

Собак, которых одомашнили на несколько тысячелетий раньше кошек, это сделало еще более социальными. Приведите нового пса в дом, где уже живет несколько собак, и они быстро подружатся. У кошек все иначе. Жизнь под одной крышей с нами не сделала их более общительными.

Иногда кошки, которые живут вместе, хорошо ладят друг с другом, но порой атмосфера в доме еще менее мирная и дружелюбная, чем в колониях уличных кошек. Я знаю это по личному опыту.

Через два года после того, как мы принесли домой нашу первую питомицу, Тамми, мы взяли из приюта еще одну кошку – Маришу^[35]. Эти двое моментально стали не разлей вода и следующие 15 лет вместе спали и вылизывали друг друга, как лучшие друзья.

К сожалению, у наших теперешних кошек совсем другие отношения. Несколько лет назад, когда мы взяли Нельсона, у нас дома уже жили Джейн и Уинстон, брат и сестра, чью бездомную мать всего через две недели после их рождения сбила машина^[36]. Благо, в районе знали, что кошка недавно окотилась, поэтому сирот нашли и выходили. Четыре месяца спустя они появились у нас дома.

Тамми и Мариша отдыхают

Целых шесть лет дом был в полном распоряжении Джейн и Уинстона, и они совсем не обрадовались появлению в нем молодого неугомонного кота. Нельсону только и нужно было, что поиграть с ними, но они никак не шли на контакт. И чем больше они отвергали его, тем агрессивнее он искал общения. Теперь Нельсон – взрослый кот и относится к ним с неизменной прохладцей, то и дело донимая миниатюрную Джейн и задирая Уинстона, который отказывается постоять за себя, несмотря на превосходство в размерах.

В истории с Нельсоном нет ничего необычного. В одном из опросов 45 % респондентов, у которых дома живет по нескольку кошек, сообщили, что драки между их питомцами случаются по крайней мере раз в месяц.

Чтобы понять поведение кошек, которые живут у вас дома, нужно иметь в виду, что социальные группы в кошачьих колониях строятся на родственных связях и часто состоят из нескольких поколений женских особей, все из которых являются потомками одной кошки. Но, за исключением тех случаев, когда домой берут котят из одного помета, наши питомцы часто не связаны между собой родством. Поэтому трудно сказать, как поведут себя две не состоящие в родстве кошки, если поселить их под одной крышей. По словам одного из экспертов, основное правило кошачьего общества: «Действуй с осторожностью, если встретишь постороннего, который никогда не был членом твоего кошачьего семейства».

Я готов согласиться, что драки чаще всего происходят там, где живут не состоящие в родстве кошки, но, насколько мне известно, эта гипотеза пока ничем не подтверждена. В одном из исследований говорится, что в гостиницах для кошек, где владельцы оставляют своих питомцев на время отъезда, родные друг другу кошки гораздо чаще лежат рядом, едят в одно и то же время и вместе вылизываются, чем неродные, пусть даже они и прожили бок о бок долгие годы.

Но между стаями бродячих кошек и группами питомцев у нас дома есть и второе отличие. В уличных колониях одна или несколько кошек могут выгнать кого-нибудь из сородичей, сделав их жизнь настолько некомфортной, что им волей-неволей приходится искать себе новое место. В отличие от них питомцы-домоседы вынуждены сосуществовать в ограниченном пространстве дома. Хозяева их жилища могут усугубить ситуацию, ограничивая своих питомцев в еде и воде, лотках и лежанках; в результате кошкам приходится посягать на личную территорию друг друга, что еще сильнее увеличивает вероятность конфликтов с теми, с кем они и без того не очень ладят.

Как правило, в кошачьих колониях враждебно относятся к появлению чужаков, но иногда таким нарушителям удается внедриться в их ряды благодаря собственному упорству и решимости. Поэтому приучить к мирному сосуществованию кошек, которые не состоят друг с другом в родстве, вполне возможно. Полки книжных магазинов забиты пособиями о том, как познакомить новую кошку с уже живущими у вас домочадцами, и довольно часто такие попытки оказываются успешными, как в случае с Тамми и Маришей.

Этот успех может означать, что с течением времени кошки пройдут тот же путь, что и собаки, становясь все более и более общительными в процессе одомашнивания. Но я вынужден констатировать, что сейчас кошек правильно было бы называть наполовину одомашненными, особенно если сравнивать их с собаками и другими видами домашних животных, которых совместная жизнь с человеком изменила гораздо сильнее. Главное отличие между непородистыми домашними кошками и их африканскими дикими предками заключается в способности жить в группах. Другие изменения – незначительная разница в анатомии и дружелюбие – всего лишь вариации. Непородистые домашние кошки мало чем отличаются от своих предков: об этом можно судить по той легкости, с какой бездомные кошки возвращаются к дикой жизни.