Изобретатель кроссовок. История основателя Reebok

Глава 6
Выяснение отношений

Я знал, что сегодня наступил тот самый день. Меня поглотило разочарование при виде умирающего семейного бизнеса в то время, когда другие компании процветали. Получив наконец разрешение управлять прошивной машиной Блейка, я прошелся иглой по подошве беговых кроссовок, как гонщик на трассе Гран-при. Я никогда не пытался пришивать подошву так быстро, но, полный безрассудного гнева, я пошел на риск, крутя ботинок, как рулевое колесо, и направляя скачущую иглу вокруг плотных изгибов пятки. Я вдавил педаль скорости в пол, стиснул зубы, а в глазах зажегся азартный огонь. Я нажимал еще сильнее. Похожая на поршень игла закачалась быстрее, яростно щелкая, как пулеметный огонь. Затем, на последнем повороте, я потерпел крушение: игла провела перфорированную линию через подъем, чуть не задев мою руку.

Я выругался, перерезал нитку, бросил кроссовку на пол и зашагал по голому, оштукатуренному коридору в офис. Отец сидел в темноте за дедушкиным столом с откидной крышкой и просматривал Athletics Weekly – еженедельник «Легкая атлетика». Медная настольная лампа отбрасывала скудный свет на его лицо – седеющие брови, холодные голубые глаза и обвисшие щеки. Он взглянул на меня, а затем снова уставился в журнал, когда я плюхнулся в мягкое кресло напротив него. Он продолжал читать, ничего не сказав.

У меня не было настроения ходить вокруг да около:

– Папа, мы с Джеффом уходим.

Он даже не вздрогнул. Я подождал секунду:

– Папа! Ты меня слышишь?

Он спросил тихо, не отрывая глаз от журнала: «Почему?»

– У нас нет другого выбора. Этот бизнес умирает. Ты не даешь нам тебе помочь.

Он медленно закрыл журнал, положил его на стол и поднял глаза.

– Я уже говорил, что не нуждаюсь в вашей помощи. У нас все в порядке…

– Не в порядке, папа. Мы теряем рынок; нам нужны торговые агенты, которые бы приносили заказы. Нам нужны новые модели обуви…

– У нас все хорошо, – перебил он. – Ты молод, нетерпелив. Я же говорил тебе, что этот бизнес скоро станет вашим, – он отвел взгляд и небрежно встряхнул головой.

Я взглянул в его безжизненные глаза и увидел в них человека, который перестал бороться. На его лице оставили свои следы возраст, тяжелая работа, алкоголь. Я видел человека, который смирился со своей судьбой – рождение, труд, смерть. Человека, который верил, что знает свое место, что жизнь – это упорный труд, обеспечение семьи, а не стремление оставить свой след в истории, просто очередной винтик в хорошо смазанном механизме. Эту судьбу он принял без боя.

Но меня такая судьба не устраивала. Я сделал глубокий вдох:

– Мы уходим. Сегодня. Мы с Джеффом создаем новое предприятие. Нам хотелось бы работать с тобой, но ты сказал, что…

Он внезапно встал. Боевой дух засверкал в его глазах:

– Это ведь твоя идея, да, не Джеффа?

Со стола с обитой кожей столешницей он схватил стальной нож для конвертов и поднял его на высоту пояса, направив лезвие на меня. Я вскочил, стул заскрипел по полированным половицам. На мгновение мне показалось, что он и правда сошел с ума. Мы смотрели друг на друга, широко раскрыв глаза, оба ожидая следующего шага. Папа протянул руку, пододвигая лезвие ко мне:

– Вот, можешь воткнуть это в меня.

Он раскрыл ладонь, протягивая мне нож. Я перевел взгляд с его лица на лезвие, потом снова на его лицо. Я никогда прежде не видел такой ненависти.

Когда я повернулся и ушел, мне показалось, что меня ударили ножом в сердце. Образно говоря, так оно и было. Папа разорвал наши отношения, но возложил всю вину на меня. Не на меня и Джеффа, только на меня. Я знал, что ничего не могу с этим поделать. Во многих отношениях я чувствовал, что он хотел отделаться от меня уже давно. Теперь, когда нам предстояло стать конкурентами, он нашел идеальную причину.

Я не пошел обратно по коридору. Вместо этого я повернул направо, вышел через парадную дверь и остановился в свете солнца. Небо было чистым, если не считать двух высоких облаков. «Я и Джефф, – подумал я, – отдельно, сами по себе».

Я глубоко вздохнул и охватил взглядом всю улицу, уставленную одинаковыми домами ленточной застройки. Лишь нюансы нарушали их однообразие – растение в горшке на подоконнике, более темный оттенок занавесок, входная дверь другого цвета. Теперь я освободился от оков условностей и убеждения, что если уж повелось делать что-то так, а не иначе, то подобным образом стоит поступать и впредь.

Теперь я мог прокладывать свой собственный путь. Не было больше никаких ограничений, никаких навязанных правил, никто не мог подавить мои стремления. Были только я и Джефф, и наше свободное будущее.

Я уставился на дверь, через которую только что вышел, и представил себе очереди из людей, которые когда-то собирались на залитых дождем двухцветных плитах тротуара и требовали тех, как им казалось, футуристических кроссовок, которые мой дедушка создал еще в 1895 году. С тех пор как отец и Билл заняли его место, очереди так и не вернулись. Теперь они, скорее всего, собираются перед спортивными магазинами, где продаются футбольные бутсы Puma Weltmeister последней модели с ввинчивающимися шипами или спортивные кроссовки Adidas Melbourne с нейлоновыми вставками. Все, что теперь собирается на пороге фабрики Olympic Works, – это принесенные ветром страницы Bolton Evening News. Устаревшие новости – прямо как компания Foster. Я пошел прочь, но свободу омрачал оттенок ностальгии, как будто я уже заглядывал в прошлое. Я уходил и думал о том, как долго еще эта дверь будет открыта.

Глава 7
Восход Меркурия

– Что ты сделал?

Первую реакцию Джин я не назвал бы пониманием, хотя намекал на свои планы. Мы всего два года выплачивали ипотеку за дом. Счета за его благоустройство, которое начала Джин, тоже не были погашены. Но она знала, что работа уже давно не удовлетворяла меня. А мои восторженные оптимистичные речи о нашем (возможном) неограниченном потенциале заработка успокоили ее хотя бы на время…

Молчание со стороны отца продолжалось, но только по отношению ко мне. Он видел в Джеффе пострадавшую сторону. По мнению отца, я не то что уговорил брата, а даже заставил его основать «конкурирующее» предприятие. Я так хотел продвинуть бренд Foster, что это сделало меня более смелым, чем Джефф, хотя он действительно был тихим человеком, скорее исполнителем, чем лидером. Тем не менее, мы оба работали на фабрике и «прозрели» благодаря службе в армии. Мы понимали, что компания Foster обречена, если не догонит 1950-е годы.

Как обычно, вся вина легла на меня. Мы с папой были одинаково упрямы от природы, и ни один из нас не собирался признавать ошибочность своего мнения. Однако на самом деле правы были мы оба. Папа был доволен тем, что не прилагал больших усилий и не усложнял ситуацию. Он хотел сохранять статус-кво. Такова была культура его поколения, таков был его путь. И если бизнесу суждено развалиться из-за отказа приспосабливаться к переменам, так тому и быть. Этот бизнес принадлежал ему (и Биллу), и они могли делать с ним то, что хотели.

С другой стороны, я не смог бы выжить на работе или в бизнесе, в которых от меня требовалось только механически выполнить свои задачи, не задавая лишних вопросов. Я всегда считал, что если можно что-то улучшить, это необходимо сделать. Нет смысла в том, чтобы не следовать по этому пути. Но мы с папой были совершенно разными людьми.

Теперь оставалось только одно направление – вперед. Главный вопрос был в том, как это сделать? Полный курс обувного дела длился два года, а мы проучились всего год и не могли так долго сидеть без денег. Пока Джефф продолжал пополнять багаж знаний о дизайне и конструировании моделей, я бросил учебу и целыми днями искал оборудование и помещение, чтобы как можно скорее начать торговлю.

Я решил не арендовать цех в Болтоне, отчасти из уважения к компании Foster, но в основном потому, что мы хотели быть ближе к сердцу мастеров обувного дела – долине Россендейл, район Ланкашира, в 8–10 километрах к востоку. Предложений было много, но Джеффу еще и нужно было где-то жить. Как бы это ни было неловко, брат все еще жил в родительском доме, хоть мы и вышли из семейного дела. Некомфортно было им обоим: Джефф постоянно был под прицелом, а отцу его присутствие всегда напоминало о предательстве двух его сыновей. Мы решили, что ему надо выбираться как можно скорее, но без денег это невозможно.

Единственным способом собрать достаточно денег для аренды фабрики была продажа моего дома. Это означало бы, что мы с Джин на некоторое время переедем к ее родителям, пока не подберем подходящее помещение для производства и не найдем другое место, которое сможем назвать своим домом.

Я не горел желанием селиться у родственников жены, особенно после того, как привык к уютной семейной жизни в собственном доме. Но, опять же, я знал, что, прежде чем продвинуться вперед, иногда нужно сделать шаг назад.

В конце 1950-х годов в долине Россендейл и ее окрестностях было много пустующих зданий, большинство из которых находилось в аварийном состоянии. Мы выбрали наименее обветшавшее: заброшенная пивоварня на Болтон-стрит недалеко от центра города Бери. Немного подлатали помещение, хотя на многое закрыли глаза.

Трехэтажное здание с входной дверью в центре фасада не было идеальным по многим причинам. Так через дыры в шиферной крыше дождь просачивался на третий этаж, и в результате все помещения там не использовались. Балки опасно скрипели под ногами, а посреди первого этажа находился вонючий, заброшенный колодец – поначалу туда сваливали старые матрацы предыдущих арендаторов, которые производили постельные принадлежности, а после его облюбовали крысы.

Однако было и несколько плюсов:

В помещении на первом этаже был отдельный выход в большой двор сбоку от дома, поэтому часть площадей можно было сдавать в субаренду для получения дополнительных денег.

На фабрике были и жилые помещения, а значит, что мы с Джин можем съехать из дальней спальни в доме ее родителей и поселиться здесь, как дедушка Джо и бабушка Мария в годы становления J. W. Foster. Джефф решил, что пока останется жить с мамой и папой.

Рядом с фабрикой находилась автобусная остановка, так что Джин было удобно добираться до места работы – Greengate & Irwell Rubber Company (фабрики резиновых изделий «Грингейт и Ируэлл») в соседнем Рэдклиффе.

Джин скромно обставила наш новый трехкомнатный дом на деньги, оставшиеся после инвестиций в бизнес. Правда, кое-что из мебели у нас уже было – двухместный диван, кресло, приставной столик и черно-белый телевизор, – и нам удалось обставить гостиную. Пока я расставлял вещи, Джин грела руки над газовой конфоркой в кухонном уголке.

В день переезда я поднялся по деревянной лестнице, которая вела из угла, где находился наш будущий офис, в единственную отремонтированную комнату, прошелся по покрытому ковром полу, распахнул створчатое окно и увидел, как шумная толпа дам, направляющихся играть в лото, вошла в отделанный по фасаду плиткой «Бальный зал Принцессы», который располагался напротив нас по Болтон-стрит.

Высунувшись еще дальше из окна, я увидел троицу сутулых мужчин, которые, засунув руки в карманы, с мрачными лицами направлялись в паб Lord Nelson («Лорд Нельсон») на дальней стороне соседнего двора. Они шли вразвалку с таким унылым видом, как будто их ночной визит в питейную дыру был обязанностью, очередной трудовой сменой. Для самых отпетых, вероятно, так оно и было.

Я сделал глубокий вдох. Это был дом. Это был наш вид на жизнь – жизнь, смысл которой для кого-то заключался в ежедневном вливании в себя алкоголя, для кого-то в паре вылазок в неделю на игру в бинго, чтобы перекинуться сальными шуточками с бойким ведущим лотереи, а для кого-то паломничество раз в две недели к алтарю из зеленого дерна на «Гигг-лейн»^[8], чтобы посмотреть домашние игры футбольного клуба «Бери».

Однако настоящим святилищем местных болельщиков был «Бернден-Парк» – домашний стадион «Болтон Уондерерс» в десяти километрах от Бери. Никогда еще у клуба не было таких страстных поклонников. Ранее в том же 1958 году на стадионе «Уэмбли» они обыграли своих ярых соперников – «Манчестер Юнайтед» – со счетом 2:0 в финале Кубка Англии на глазах у ста тысяч зрителей. Оба гола забил местный герой Нэт Лофтхаус, естественно, в бутсах Foster.

Наверное, я был в меньшинстве, потому что сам не являлся футбольным болельщиком. Меня интересовала только обувь, а в случае с Нэтом – рекламная возможность для компании. Я не понимал тех, кто растрачивает свои эмоции и обрекает себя на добровольное заключение на открытом воздухе, зачастую под дождем, плечом к плечу с десятками тысяч разгневанных фанатов. Людей, чье настроение на предстоящую неделю определяет то, какая команда в течение девяноста минут загонит больше мячей в сетку.

Во время сезона такой сценарий разыгрывался неделю за неделей. Выигрыш? Прилив тестостерона после победы своего клуба. Потенциальные потери? Страдание, уныние и всеобщее разочарование, с которым сможет справиться только следующая доза на бетонных трибунах.

И хуже всего было то, что это нельзя контролировать. Независимо от того, насколько ты злился, сколько советов ты выкрикивал игрокам и как часто оскорблял судью, независимо от того, сколько тактических приемов ты заранее спланируешь с друзьями в пабе или насколько изощренным будет анализ неудач после игры, это не имеет ни малейшего значения для результата. То же самое и с лотереями.

Как по мне, лучше потратить энергию на то, чем ты можешь управлять, по крайней мере, хоть немного. Однако этот образ жизни выбирают многие люди, особенно в таком рабочем городке, как Болтон, но это была та жизнь, из которой мне хотелось вырваться. Глядя вниз по улице вдоль ряда викторианских домов из красного кирпича, я почувствовал волнение. Теперь у меня была фабрика – мое средство побега.

Фабрика не впечатляла ни внутри, ни снаружи, но она была нашей, и в конце 1958 года мы с Джеффом начали торговлю под грандиозной вывеской Mercury Sports Footwear («Спортивная обувь Меркьюри»).

Разномастные подержанные станки, купленные по объявлениям в газете «Новости мира обуви и кожи», пришлось расположить вдоль голых кирпичных стен, поскольку центральные половицы в мастерской на первом этаже были слишком слабы, чтобы выдержать такой вес.

Один из наших первых посетителей – поставщик кожи из Инглса, что в Лидсе – насторожился, когда мы показывали ему фабрику: «Вы уверены, что у вас достаточно оборудования для изготовления обуви?» – спросил он, отметив скудность оснащения.

Действительно, между станками были большие промежутки, но мы знали, что у нас всего достаточно, просто по минимуму. В центре комнаты мы соорудили скамейку для трех ручных домкратов – эту конструкцию помог создать заведующий кафедрой обувного дела в колледже. Наши скудные финансы не позволили бы приобрести специальное оборудование, хотя очень скоро у нас появилась камборианская машина для затяжки боков. Раньше мы вручную готовили верх и удерживали носок и пятку на домкратах, а теперь могли использовать «камбориан», чтобы подтягивать боковые стороны – это не только улучшало очертания обуви, но и ускоряло весь процесс.

Рядом был станок для черновой обработки – вращающееся проволочное колесо, с помощью которого огрубляли нижние края кожаного верха, чтобы они лучше впитывали клей. Машина рядом с ним использовалась для полировки подошв. Еще на этой стороне поместилось три ручных устройства: канальная машина, которая направляла шитье вокруг подошвы, заплаточная машина для починки верха и гильотинная машина для вырезания выкроек.

Вдоль противоположной стены стояли две пемзовальные машины, которые использовались для удаления пятен и разглаживания кожи, триммер для чистки краев подошвы, набор воздушных подушек, которые с помощью сжатого воздуха при склеивании сдавливали резиновые подошвы кроссовок для шоссейного и стадионного бега, и, наконец, прошивная машина Блейка для прикрепления подошв, как у папы.

Может показаться, что у нас было много оборудования, однако это тот минимум, в котором мы нуждались, этого было достаточно для начала производства ограниченной линейки обуви.

Хоть папа и не разговаривал со мной с тех пор, как мы с Джеффом ушли из компании Foster, мы все еще были достаточно ему преданы, чтобы не конкурировать напрямую с его бизнесом. Основываясь исключительно на увлечении Джеффа велосипедным спортом и его знаниях о том, что велогонщики ищут в обуви, мы начали производить велосипедную обувь и разработали три модели: Challenger, Aggressor и Supreme. После того как Джефф потратил несколько недель на испытание этих моделей и внесение изменений в их конструкцию, наша следующая задача состояла в том, чтобы создать спрос.

Бюджет был скудным, но мы купили рекламу в журнале Cycling («Велоспорт»). После к нам заглянул местный профессиональный велосипедист Норман Кей и спросил, может ли он стать нашим торговым агентом с оплатой его услуг на комиссионной основе. Мы сказали, что он в буквальном смысле может запрыгнуть на велосипед с рюкзаком и развезти образцы во все велосипедные магазины в радиусе восьмидесяти километров вокруг Бери. Это сработало. Он пользовался успехом у местных владельцев магазинов, и за несколько месяцев спрос превысил тот объем, который могли произвести мы с Джеффом на нашем скудном наборе подержанной техники. Избыточный спрос – большая проблема для молодой компании, и ее нужно решать быстро, если хотим, чтобы наши покупатели остались довольны. Невыполненные заказы ударяли не только по кошельку, но и по репутации. Нам требовалось больше оборудования, больше материалов и больше персонала.

Пока в компании работали только я, Джефф и Джойс – мамина подруга, которая приходила помочь с изготовлением верхов, когда нам нужны были дополнительные руки. Однако сейчас очевидно, нам требовались еще несколько «Джойс», но у нас попросту не было денег, чтобы выплачивать заработную плату.

Вместо этого мы разместили объявление о поиске ученика в газете Bury Times («Бери Таймс»). Первым на собеседование пришел Дэвид Кершоу, вчерашний школьник, который произвел на нас впечатление, как своим дерзким нравом, так и стремлением изучить все нюансы профессии.

Раз в неделю мы отправляли его в колледж в Россендейле, отчасти, чтобы отдохнуть от его бесконечных шуток, но в основном для обучения тому, что связано с обувью.

Для покрытия дополнительных расходов, какими бы незначительными они не казались, нам нужно было повысить доходы, а для этого нам требовался второй продавец. Мы решили попытать счастья на юге. Это была авантюра, так как в местном сообществе велосипедистов и розничных торговцев Mercury сложно продвигался, но я знал, что рано или поздно нам придется расширяться.

На рекламу в журнале Cycling было потрачено еще больше денег. Спустя некоторое время мы получили несколько заказов и наняли еще одного внештатного представителя. К счастью, он оказался еще более успешным, чем первый.

Мистер Тейлор переехал в Лондон из Шотландии и продавал ряд товаров для велоспорта. Он принес нам феноменальное количество заказов, и, опять же, Джефф, Джойс, Дэвид и я изо всех сил пытались с ними справиться. Теперь мы столкнулись еще и с дилеммой оборота денежных средств – у нас его не было. Пришло время встретиться лицом к лицу с моим первым банковским служащим, мистером Стоппардом, – или, как его стали называть, мистером Стопхартом (мистером «Остановка сердца». – Прим. ред.).

Мистер Стопхарт, худощавый лысеющий мужчина лет пятидесяти, выслушал мои просьбы о финансировании нашего предприятия, а затем рассказал о своем коллеге, тоже банковском клерке, который в 1930-х годах оформил заем на сто фунтов Билли Батлину, основателю суперуспешной британской компании по организации лагерей отдыха.

Мистер Стопхарт явно завидовал прозорливости коллеги. Очевидно, ему нужна была собственная история успеха, и кто я такой, чтобы с ним спорить? Я сказал, что его Билли Батлин сидит перед ним прямо сейчас, что я могу сделать владельца лагеря отдыха мелкой сошкой на своем фоне, а его самого – похожим на финансового гения, если у него хватит смелости и воображения поверить в историю компании Mercury, восстающей из пепла обреченной и когда-то знаменитой фирмы J. W. Foster & Sons.

Он внимательно слушал, представляя себе тот день, когда он сможет возвыситься над своими коллегами по банку. По правде говоря, для первоначального займа не потребовалось много уговоров, и он согласился предоставить «гигантскую» сумму в двести фунтов стерлингов. В то время это были большие деньги: с точки зрения бизнеса этого было недостаточно, но хоть что-то для начала.

А вот заем в размере пятисот фунтов стерлингов от дяди моей жены обеспечил хоть какую-то устойчивость нашей раскачивающейся лодке. Он верил в Mercury до самого конца и был счастлив предоставить деньги на беспроцентной основе. Он был настолько воодушевлен нашими подвигами, а также, возможно, хотел вернуть свои деньги, что регулярно приезжал на фабрику на своем мотоцикле и спрашивал, не нужно ли нам чем-нибудь помочь.

На эти деньги нам удалось закупить достаточно материалов, чтобы удовлетворить текущий спрос, и оплатить другие счета. Затем произошло нечто странное.

Поток заказов, поступавших от нашего шотландца в Лондоне, внезапно иссяк. Без всякого мягкого спада, как будто нам внезапно перекрыли кран. От работы почти на полную мощность мы дошли до простоев. Я отправлял одно письмо за другим, сначала спрашивал, все ли с ним в порядке, затем пытался ободрить его и, наконец, когда началась паника, а с наличностью снова стало туго, я потребовал, чтобы он немедленно возобновил работу под угрозой прекращения нашего сотрудничества. Все они оставались без ответа.

Может быть, он уехал в отпуск и не сказал нам. Может быть, он воспользовался другими перспективами. Может быть, он заболел. На дворе был 1959 год, и у нас не было ни телефона, ни каких-либо других средств связи. Все, что я мог сделать, это надеяться, что одно из моих писем вызовет желание начать все сначала, а также на всякий случай подыскивать другого агента.

Несколько недель спустя на моем столе оказалось письмо от дамы с лондонским адресом, в котором она спрашивала, причитаются ли мистеру Тейлору какие-либо комиссионные. В письме говорилось, что мистер Тейлор задолжал ей арендную плату за несколько недель, и она беспокоилась, что причитающиеся комиссионные с продаж будут отправлены его жене, которая все еще жила в Шотландии. Далее из письма следовало, что мистер Тейлор погиб в автокатастрофе несколько недель назад.

Я перестал читать. Я понимал, что в жизни мистера Тейлора что-то произошло, но смерть? Я придумал множество причин, по которым этот блестящий торговый агент внезапно оборвал связь, но мысль о его смерти никогда не приходила мне в голову. Это казалось невозможным, но именно это и было написано, черным по белому.

Я уж подумал, что мистер Тейлор бросил нас, но теперь чувствовал себя виноватым за раздражение, разочарование и гнев, которые испытывал эти несколько недель из-за его молчания. Мы бы выжили, но для мистера Тейлора и его семьи это был конец.

Мы решили пока больше не отправлять своего представителя на юг, так как спрос резко вырос, особенно со стороны местных легкоатлетических клубов. Доставка заказов местным клиентам была намного дешевле и проще, чем отправка товаров по всей стране, поэтому в эти ранние, экономически сложные дни мы отдали предпочтение экономии, а не географическому расширению.

Помимо интереса к беговым клубам, мы начали попадать в поле зрения местных спортивных магазинов, особенно тех, которые предлагали скидки для школ. Мы создали доступные шипованные кроссовки, которые оказались чрезвычайно популярными и подтолкнули производственную линию.

Обувь, возможно, и была бюджетной, но она была далека от базовой модели. Для производства дешевых изделий мы обычно брали хромированную кожу, то есть обработанную для сохранности с использованием солей хрома. На более дорогие модели мы пускали кожу растительного дубления – это более дорогостоящий процесс, для которого использовалась дубовая кора. Однако для обуви по специальной цене мы применяли вторые, более дорогие виды шкур. Нам удалось найти способ снизить производственные затраты при их использовании с помощью нового метода поиска кожи.

Вместо того чтобы заказывать ее через кожевенный завод, как мы обычно делали, мы приобретали обрезки у производителей автомобильных сидений. Выбор цветов был невелик – в основном красный, зеленовато-голубой и бледно-бежевый, – но кожа была мягкой, прочной, и мы значительно экономили, когда так отчаянно в этом нуждались.