Глава 26. Полина
Для того чтобы начать, мне приходится выпрямиться, мне приходится выпутаться из-под руки Димы, а это и непросто, потому что он пытается настоять на том, чтобы я оставалась прижатой к нему, да и почти больно, потому что на самом деле, мне реально не хочется выныривать из его тепла. Но надо!
Я слишком расслабилась, заигралась, позволила ему снова вмешаться в мою жизнь. И вот пожалуйста – я уже глубоко отравлена его обаянием, и этот яд сейчас шумит в моей крови, требуя снова прижаться к Диме и сказать ему, что я готова на все и даже больше.
Вот только это ни разу не так.
На самом деле я даже сейчас надеюсь, что он все это отыграет назад, улыбнется, скажет что-то вроде: “Я пошутил, Полин, не напрягайся так”. Но Дима не отыгрывает. Значит, мне придется сказать это вслух.
– Нет, Дима, я не готова начинать сначала, – медленно и тщательно подбирая каждое слово, произношу я, опуская ладони на стол. – И я не буду готова в принципе к этому, так что можешь не ждать.
Лучше оборвать эти нити сейчас. Пока еще можно обойтись малой кровью.
Я отдаю себе отчет, что мой ответ правильный, что ни о каком доверии к Диме как к мужчине еще не может быть и речи, а все равно на языке какой-то горький осадок. Хотелось все-таки произнести это чертово: “Да”. Хотелось убрать и последнюю границу между нами. Но один раз я своим хотеньем испортила себе жизнь. До сих пор расплачиваюсь.
Глаза Димы упрямо твердеют. Он явно намерен попытаться меня уболтать, заставить принять нужное для него решение. Мда, просто мне не будет от него отбиться. Небеса, дайте только сил не сдаться его напору. Да, я знаю, что сил мне нужно много, ведь от этого несносного типа у меня в ушах шумит, и я буду безнадежно сохнуть по нему, когда он все-таки от меня откажется. Но это лучше, чем жить с ним – и с одними неотпускающими сомнениями.
– Полин, почему нет? – терпеливо спрашивает Дима, накрывая мои переплетенные пальцы своей широкой ладонью. Это как удар тараном по уже истерзанным замковым воротам. Черт, как просто играть с другими, но как сложно – с самой собой. С собой не сшулеришь, ты сама ведь точно знаешь, какие карты у тебя крапленые и как именно ты блефуешь.
– А почему должно быть “да”? – я отодвигаюсь, высвобождая кисти рук. Вот. Хоть дышать легче стало.
– Потому что мы должны быть вместе, – Варламов пожимает плечами. – Это же ясно, Поль. Ты нужна мне, я – тебе, и ты же не будешь с этим спорить?
– Буду, – я упрямо поджимаю губы. – Ты мне как мужчина не нужен.
Я вижу эти слова, летящие с моих губ, как разящий удар плети. И лицо Варламова действительно дергается – он уязвлен моими формулировками. Да что уж там, мне самой именно это и говорить больно. Ведь нужен же… Той глупой моей части, что им не переболела и, видимо, никогда уже не переболеет.
– Полин, ну я видал актрис и получше, – Дима качает головой. – Тебя ведь тянет ко мне, так?
– Так, – вот это я отрицать не буду. – Но это не значит, что я готова рассматривать тебя как своего мужчину.
– Так в чем дело?
Какой же он неуемный. Вот вроде уже потопталась по его самолюбию как могла, а он все равно тут, все равно продолжает барабанить в хлипкую картонную дверь, за которой я от него спряталась.
– В том, что я не дура, Дим? – Мой взгляд приходится цеплять за солонку, как якорь за песчаное дно. Если продолжу смотреть в его лицо – сдамся и проиграю.
– Полин, – Дима осторожно касается моих пальцев, на этот раз – самых кончиков, привлекая мое внимание, – как бы ты ни спорила, нас все равно друг к другу тянет. Мы все еще друг дружку любим. Тебе не кажется, что просто так хочет судьба?
– Не кажется. – Никогда не думала, что так сложно просто скептично скривить губы. – Нет, Дима, не судьба. Куда более банальные вещи. Твое чувство вины, из-за которого ты так продвигал мою книгу на съемки. Твои собственнические инстинкты, из-за которых ты от меня не отстаешь.
– Тебя ко мне тянет тоже, – настойчиво замечает Дима. Зараза. Настырно не хочет, чтобы я игнорировала собственные чувства. И это ходьба по раскаленным углям, на самом деле.
Я помню все, каждый час с ним, который мне достался в течении этих пяти недель. Помню, как выводила меня из равновесия его близость с самого первого дня, и нет, сейчас уже понятно, что это было далеко не из неприязни.
Помню, как сидела в чертовом лифте, уткнувшись лицом в его колени и слушала, как он мне пел, а сердце внутри корчилось в чувственном экстазе.
Помню, как мы танцевали, будто признаваясь в самом сокровенном содержимом душ – что мы оба друг к дружке совершенно не безразличны.
И летний солнечный вкус его губ я помню тоже.
Вот только в этом и беда. Я знаю, что отравлена.
– Я тебя хочу, – я произношу эти слова на максимуме резкости и безжалостности. – Это называется так. И не более.
– И ты этим хочешь пренебречь? – По тону слышно, что Дима уже и сам себя заколебал, будто баран долбится головой в закрытые ворота. – Поль, почему тебе так не важно то, что ты хочешь?
Потому что мои желания не заканчиваются на одном только Варламове в моей постели и жизни. И в тех моих желаниях Дима мне не только не поможет, но и помешает.
– Дим, я хочу ребенка, – нейтрально произношу я, отодвигаясь от бывшего мужа еще на дюйм. Даже от этого становится холоднее. Черт… Как же сильно я в него влипла на этот раз, и даже не заметила.
На самом деле – уже давно хочу. Мне пора, да. Возраст – штука немилосердная, и сейчас – я еще успею, но терять пару лет на Диму – не могу, это почти растрата моей жизни впустую.
Я и тогда о нем мечтала, до развода. О сыне, для себя и для Димы, чтобы у него были его глаза, его нос, а от меня можно хоть уши, и не больше. Сейчас уже неважно, сын-дочь, да и честно, уже без разницы от кого. За последние недели я даже подумывала об ЭКО, раз уж с Костей не срослось. Видимо, это просто потому что сейчас я уже могу и без мужчины вырастить своего ребенка.
С губ Варламова срывается невеселый смешок.
– Это твоя проблема? – насмешливо уточняет он. – Так можем хоть сейчас начать заниматься вопросом, мой кабинет недалеко, до проб еще час.
Болван. Это шутка, на грани фола, но шутка, но меня она все равно бесит. Сейчас даже возмущение отыгрывать не приходится, все свое, живое.
– Ребенок, это тебе не перепихнуться по быстренькому, Варламов, – едко бросаю я, отвешивая ему мысленную оплеуху. – Ребенок – это огромная ответственность. Человек, который требует заботы и внимания. Ресурсов, наконец.
– И я сомневаюсь, что мы вдвоем с тобой сейчас не сможем купить памперсы, – практично качает головой Дима.
Ну, да, финансово мы оба сейчас можем себе позволить ребенка без особых сложностей. Проблема ведь не в этом.
– А я сомневаюсь, – жестко отрезаю я. – Сомневаюсь, что ты не наиграешься снова в семью, Варламов. Сколько лет ты выдержишь на этот раз? Два года? Три? И снова в свободное плаванье, снова по бабам?
– Да с чего ты… – я не даю ему договорить, я резко дергаю подбородком, показывая, что не закончила мысль.
– Я год переживала развод с тобой, – раздраженно бросаю я самый основной свой якорь. – Год. Только через три года смогла подпустить к себе мужчину. Если ты наиграешься – снова будет то же самое. Только уже с ребенком. И подставлять его под удар я не хочу. Что я за мать буду, в таком случае?
– Полина… – голос Димы звучит растерянно, глаза выглядят уязвимыми.
Странно, это ведь я уязвимость выставила сейчас. Строго говоря – прямо призналась, насколько не просто мне было его пережить.
– Полин, но ведь это все можно исправить? – Сегодня явно не мой звездный час, разговор проходит совсем не в том тоне, в котором он мне виделся. – Весна моя, просто скажи. Ты скажешь с моста прыгнуть, я ведь прыгну, лишь бы поверила, что мне никто кроме тебя не нужен…
Если бы это могло помочь…
Если бы Дима мог доказать, что никто кроме меня ему не нужен? Что не уйдет от меня, ни за что. Что и он готов к серьезным вещам, что и он хочет ребенка. Вот только он не может. И мне чудовищно больно от того, что это не так.
– Никак, – боль прорывается и в голос. – Никак ты это все не исправишь, Дим. Тут нечего исправлять. Я просто не смогу так жить – постоянно в страхе, что ты от меня уйдешь.
– Я не уйду, – эти его слова звучат отчаянно. – Поль, дай только шанс и я тебя больше никому не отдам. Никогда не оставлю.
Боже, как я хочу ему поверить. Вот только не могу. Один шанс – это слишком много. Увы. Ровно на один шанс больше, чем я могу себе позволить.
– Тогда ты мне тоже говорил, что никому не отдашь и никогда не оставишь, – пусто возражаю я. – Говорил ведь?
Дима качает подбородком, потерянно глядя на меня.
Говорил. Именно поэтому я знаю, что все это – только слова. И единственное, что мог Дима сделать для нашей семьи и для меня – это не подавать на развод.
– И сколько женщин у тебя было после развода? – устало спрашиваю я.
– Они не ты, – емко возражает Дима.
– Правильно. Они моложе и горячей в постели, не так ли? – это выходит зло и саркастично. – С ними ведь не скучно, да, Дим? Ни одну из них нельзя назвать фригидной. А меня – можно. И не ты один это отметил.
– Полина…
Дима не сдается, в нем будто открылось дыхание для второго раунда, вот только я уже конкретно измучена даже этим вот туром. На этот раз, чтобы он замолчал, достаточно и твердого взгляда.
– Я попрошу Кирсанова как-то минимизировать мое участие в съемках, – руки складываются на груди – и я не знаю почему, то ли для того, чтобы защититься, то ли для того, чтобы удержать саму себя, которой больно, которой хочется захныкать и спрятаться в Диминых объятиях.
– Нет уж, – категорично качает головой Варламов. – Это твой фильм. Первый фильм. Ты будешь смотреть, как он рождается, Полли. Я знаю, что ты этого хочешь.
Хочу, кто спорит. От первого и до последнего дня. А потом сходить на предварительный показ и прорыдаться от умиления, что вот это – по моей книге.
– Я не смогу работать с тобой, – устало откликаюсь я с искренним недовольством самой собой. – Я думала, что смогу, но ты на меня давишь, и у меня не получается.
– Не волнуйся, милая, – отрывисто произносит Дима, впервые за этот обед глядя не на меня, а в окно, на далекие башни Москва-Сити. – Я могу оставить тебя в покое. Не буду на тебя давить. Раз ты меня простить не можешь – не буду.
– Ну, если так… – Я заставляю себя подняться из-за столика. – Знаешь, Дим, я, пожалуй, пойду. Не хочу думать, что, оставаясь здесь с тобой, я продолжаю давать тебе авансы.
– Я тебя провожу…
– Нет, не стоит, – я резко встряхиваю волосами. – Я дойду сама.
Варламов молча смотрит на меня, а потом чуть встает и сам подается ко мне, прихватывая за подбородок, и крепко целует меня в губы. Без языка, без требования ответа, просто – и от этого теплого, такого чувственного поцелуя я чувствую, как трещат мои ребра – настолько сильно к нему тянется мое сердце. Вот нет у него мозгов – у сердца моего. И сейчас мне даже жаль, что у меня те мозги есть....
А Дима отрывается от меня, будто выныривает из воды.
– Последний раз, Поль. Клянусь, больше не повторится, – виновато улыбаются его чертовы губы, и я его почти ненавижу. Потому что этот его последний поцелуй – мне будто вскрыл грудную клетку и вырезал оттуда мое сердце, опустив его ему на ладони.
И я ничего не говорю, у меня нет слов, я как чертова рыба. Просто разворачиваюсь и торопливо ухожу.
Результат ровно тот, который я хотела. Дима согласен оставить меня в покое. Вот только победителем я себя не чувствую.
Глава 27. Полина
– Полина Александровна.
Алина, кастинг-менеджер нашего проекта окликает меня шепотом.
Я понимаю, что снова рассеянно смотрю в никуда и совершенно не слушаю ребят, разыгрывающих передо мной сцену.
– Да-да, я смотрю, – неловко улыбаюсь я. Алина недоверчиво качает головой, но не спорит. В любом случае в нашем тандеме ведущая она, а я так – имею право сделать авторский вяк на тему того, кто из актеров, как мне кажется, лучше понимает героя. Именно “понимает”, а не “больше похож”. Загримировать можно как угодно, волосы покрасить там, наконец, просто сказать что это такое видение персонажа. А вот если актер не понял, кого он играет – вот это беда.
Я на самом деле пытаюсь сосредочиться на пробах, но это сейчас довольно сложно. Кажется, что с души я сняла кожу. Вымотал меня этот разговор с Димой, ничего не скажешь. И каждая фраза, сказанная ему сейчас, уже кажется совершенно неверной и не в том тоне сказанной. Ох, Димка, вот поспешил ты, поспешил. И я… Кажется, я тоже поспешила…
Сосредоточиться бы на пробах…
Мальчиков мы уже посмотрели, мальчики были хороши, теперь подбирали девочек, чтобы потом дать им возможность порепетировать с мальчиками и дать нам посмотреть на сочетания типажей.
И мне казалось, что мальчики не захотят проходить одну и ту же сцену с тремя-четырьмя партнершами, но Алина покачала головой и сказала: “Дублей всяко может быть больше”. Так что их судьба терпеть, и никак иначе. Профессия такая.
– Номер восемь, – когда кандидатка Марина Озерова заканчивает сцену, произносит Алина, открывая дверь своего кабинета.
Номер восемь. Я смотрю на вошедшую девушку и хочу её убить.
– Имя и фамилия, – сухо произносит Вербицкая, зарываясь в бумаги.
– Вера Щербакова, – безмятежно отзывается бывшая любовница Варламова. Смотрит она на Алину, на меня, сидящую на окне, даже не смотрит. Ну, ей ли не знать, что кастинг-менеджер для неё бог. И все-таки…
Я ощущаю, как пальцы начинает покалывать от яростного жара. Блин, да что за ерунда-то? Ну, мало ли с кем Варламов спал, что мне теперь, каждой девочке карьеру портить?
– Алин, я пойду кофе выпью, – мой голос вопреки моему желанию звучит раздраженно. – Вы послушайте пока эту девушку без меня, окей?
Выхожу и ползу к уже знакомой машине по продаже кофесодержащей нефти, заказываю у неё эспрессо.
– Полина Александровна, – Алина, оказывается, вышла из кабинета вслед за мной и сейчас стоит за моим плечом, – у вас какие-то возражения против Щербаковой?
Какая прозорливая девочка, однако!
Я смотрю на Алину устало. Серьезно, не хочу ничего пояснять.
– Давайте серьезно, Полина Александровна, если вам не нравится актер – то нам он и не нужен, понимаете? – мягко замечает Алина.
Серьезно?
– Я настолько много решаю?
– У вас исключительные полномочия, – разводит руками Вербицкая. – Илья Вячеславович не терпит разногласий в коллективе. А вы – автор, в конце концов. Нам нужно ваше одобрение в этом вопросе. Поэтому вы тут.
Это очень сложная информация, которая толкает меня в неверную сторону. Но… Год в компании этой вот Веры? Которая мне совершенно не нравится, и совсем не попадает в типаж моей главной героини? Да и потом, актриска она очень посредственная, нечего ей делать у меня на главной роли.
– Да, мне она не нравится, – тяжело вздыхаю я, – и я не хочу, чтобы это было определяющим.
– Не жалейте. Пусть не тратит наше время, – безжалостно отрезает Алина, – к тому же играет она не очень круто, но её заявка в последний момент пришла, отсматривать отыгрыши мне тогда было некогда, я подтвердила. Посмотрела потом, поняла, что не то, но для контраста оставила.
Вера вышла вслед за нами, ждет у кабинета Алины.
Безмятежная, самоуверенная, будто её уже взяли на эту роль. Стоит себе, зубоскалит с Макаром Зарецким, моей ставкой на роль главного героя фильма.
– Щербакова, свободна, – резко припечатывает Алина, только зайдя в кабинет.
– Но вы меня даже не послушали, – девушка дергается, обиженно глядя на нас.
– Я вас видела на видео от агентства, – беспощадно качает головой Вербицкая, а затем смотрит за спину Веры и окликает: – номер девять!
Довольно известная в узких кругах мелодраматичных сериалов Лена Федорович поднимается с кресла. Типаж стильной, характерной, волевой девушки. Да, вот на неё я посмотрю с удовольствием. Да и в дуэте с Зарецким она будет смотреться неплохо…
Пробы затягиваются. Еще три кандидатки, еще шесть отыгрышей сцен. Блин, как же они стараются – эти ребята, явно очень хотят получить роль.
Сегодня я устала недостаточно, сегодня я иду в метро. Хочется пройтись пешком и еще немного подумать.
На душе пусто. Работа над фильмом идет, все встало на круги своя, но мне так пусто, будто у меня не душа – а ледяная Гренландия, и хочется найти нож и сделать себе харакири. Сейчас, когда работа кончилась – это настроение на меня наваливается довольно плотно. И каждая из мыслей в моей голове так или иначе касается Димы.
Если твердо взвешивать происходящее – прошедшие пять лет точно нам с Димой помогли. Встать на обе ноги, добиться желаемого, окрепнуть. А кем мы были тогда, когда расходились? Неудачниками, не дающими друг другу расти? По сути – я сейчас сильнее, чем тогда. И вряд ли снова упаду на колени, сломанная Диминым уходом. И он… Он ведь тоже повзрослел, если вдуматься.
Он ведь выставил Щербакову в тот же день, как заявил о желании меня вернуть. Это ли не маркер принятого решения?
А потом, как этот чертов рыцарь боролся за меня и за этот фильм? На какие кабальные условия был согласен, лишь бы Кирсанов не отказывался от экранизации моей книги. Да, увернулся, потому что мы вернули сценарий, но кто тогда знал, что все обойдется?
Иногда для того, чтобы понять, что ты сделал что-то неправильно, нужно сначала это сделать. Только тогда до тебя доходит. Вот и до меня сейчас медленно доходит, что с Димой я сделала все не так. И сказала не то. И вообще, нужно было поговорить в другой интонации, и о другом, но…
Нет, надо дать этому ощущению время. Если спустя неделю настрой не сменится, если через пару недель в Димином фейсбуке не появится фоточки с очередной девочкой для перепиха – вот тогда я попробую это все исправить. Починить. На моих условиях. Потому что если я все-таки ему шанс дам, то он должен понять – как прежде уже не будет. Я от себя больше не откажусь ради него. И настолько без оглядки ему уже не доверюсь. Я не смогу любить его как тогда, но может быть, выйдет любить по-другому? По-взрослому?
Я задыхаюсь без него. Так не было с Костей, мне было просто больно из-за преданного доверия, но я не ощущала вот этого, выворачивающего наизнанку щемления. Не было этого голода даже по мимолетным прикосновениям, не было дрожи от близости, не было ни-че-го.
А с Димой – все это есть. И больно будет с ним, больно и страшно, но и без него больнее стократ. Без него что ни шаг – то будто по стеклу, как Русалочка, и кажется, что за мной остается дорожка из кровавх следов, до того мне паршиво без него. И может, все-таки стоит еще попробовать? Не с чистого листа, как он хотел, но с чистой строки, с оглядкой на старые ошибки.
Можно.
Если, конечно, ему все еще нужна фригидная, скучная я…
Я ловлю себя на том, что уже три минуты шарюсь в сумке, в поисках телефона и мои пальцы никак его найдут. И вот это меня неожиданно отвлекает от мыслей о Диме, потому что очень неожиданно и до странного пусто в сумке. А вообще, она была открыта или закрыта?
Блин, совсем закопалась в свои мысли, уже и не помню…
В сумке реально пусто. И если кошелек тут, с карточками, я его еще доставала, чтобы вынуть проездной, но нет ключей, и нет телефона. И что это за ерунда такая?
Кто из воришек в метро вынет телефон, заблокированный на скан сетчатки глаза, и ключи от черт-пойми-какого дома, но при этом оставит в сумке кошелек с карточками. Или что нашли, то и схватили?
На меня накатывает трясучка. Капец, блин. Проехалась на метро – уже успели почистить сумку. А нефиг мечтать, да, Полина?
Неприятные сюрпризы на этом не заканчиваются. Когда я торопливым шагом подхожу к дому, вижу, что у моего подъезда сидит зареванная Наташа Смирнова, редактор от издательства, которой я еще утром выслала свежеоткорректированный вариант “Бабочки-многодневки”.
– Что-то случилось? – растерянно спрашиваю я, потому что при виде меня, подходящей к дому, Наташа тут же вскакивает со скамейки.
– Полина Александровна-а-а, – Наташа чуть не падает на меня и снова ревет. – Спаси-и-ите!
– Да что случилось-то?
– У меня книга пропала-а-а, – рвано выдыхает Наташа.
Ну, здравствуйте, приехали, как она могла пропасть?
– Из почты?
– Ага, – Наташа хлюпает носом, и спасибо, что хотя бы не сморкается в меня. – Я помню, видела письмо от вас. Открывать не стала, пошла чай с девчонками попить. Прихожу – а в почте нет письма. И в удаленных тоже нет. А завтра в печать сдать надо. А у вас телефон вне зоны-ы-ы.
– Украли его у меня. Вынули из сумки, – устало откликаюсь и потираю виски. Господи, но почему все именно сегодня-то? Это мне кармический возврат за Варламова? Судьбе не нравятся такие мои закидоны?
– Скинете мне файл еще раз? – всхлипывает Наташа, явно пытаясь собраться. – А то Пал Андреич мне сказал, что уволи-и-и-ит!
Ну, да, Паша Арсеньев – директор издательства, имеет привычку зверствовать, когда сотрудники лажают, он очень требовательный.
– Да, конечно, Наташ, только давай поднимемся, окей?
Домофон открыть с помощью кода не сложно, запасной ключ я беру у консьержа, под роспись. Блин, сколько возни еще предстоит с этим восстановлением карт, пропусков и прочей фигни. Хорошо еще, что теперь вместо паспорта я в сумке носила временное удостоверение личности, его не так жалко. Паспорт как раз, кажется, уже завтра время забирать.
Когда я открываю дверь и прохожу в свою прихожую – тут меня начинает одолевать странное ощущение. Воздух в квартире будто чужой. Что-то в нем не мое, непривычное, даже неприятное слегка.
Это влияние разрыва с Варламовым? Или…
Запах. Все дело в запахе. В воздухе витает едва заметный, почти истаявший запах чужих духов. Очень слабый. Настолько, что мне даже отчасти кажется, что он мне мерещится.
– Наташ, достань телефон, набери сто двенадцать и держи руку на кнопке вызова, поняла? И если что – беги к чертовой матери.
– Что-то случилось? – встревоженно спрашивает Наташа, а я лишний раз поминаю обчищенную сумку. Там был газовый баллончик, с ним всяко было бы не так страшно брести по собственной квартире, включать свет и заглядывать в каждую комнату.
Нет, никого нет. Неужели все-таки померещилось?
Я прохожу в спальню, включаю свет, обвожу комнату взглядом и замираю, глядя на свой рабочий стол. Волосы на затылке медленно встают дыбом.
Нет, все-таки здесь кто-то был. Потому что я точно не могла оставить свой рабочий ноутбук залитым водой… Воды целая лужа, сырое и рабочее кресло, но основная цель – ноут, его топили очень качественно.
Что это за бред такой?
Ладно, с этим потом, я сейчас вызову полицию, и пускай они уже разбираются, но надо отпустить Наташу, отправить ей файл, в конце концов, книга горит, нужно уже печатать, через неделю презентация.
У меня есть запасной ноут, он убран на антресоль. Я его достаю, в основном, когда главный мой ноут уезжает на техобслуживание. У него нет в памяти моих черновиков и запасных копий написанных книг, но есть доступ к сетевому облаку, в котором я храню все свои файлы, во избежание утери.
Ноут включается медленно, а с учетом все ближе подступавшей ко мне со спины паники – практически вечность. Загрузился. Пароль. Надо будет, кстати, сменить, полгода не меняла, Костя еще укорял, что у меня на обоих ноутах одинаковые пароли.
Загружаю облако, чтобы открыть файл книги.
И ошарашенно смотрю на пустую страницу. И надпись на самом верху экрана:
…В вашем сетевом хранилище нет файлов…
Ад кашляет мне в спину…