Гусси. Защитница с огненной скрипкой

Я так встревожилась, что чуть было не отправилась следом за ним. Сверчок жалобно заскулил, как будто прочёл мои мысли, и мне стало неловко.

– Не бойся, – сказала я, потрепав его по голове. – Я не потащу тебя из дома в такое ненастье. И коли мистеру Майелле приспичило вымокнуть сегодня – что ж, пожалуй, это его дело.

Я и захлопнула окно, предоставив буре яриться снаружи.

Глава 4

В дверь громко забарабанили. Мне всё же удалось заснуть на несколько часов: дрова в очаге превратились в кучку углей, золотистых, как сокровища. Я едва расслышала стук из-за ужасного шума. По крыше барабанил дождь, а гром грохотал непрерывно, как будто у себя наверху Тот, Кто Слушает, швыряется стульями и громит мебель. Сверчок вскочил на ноги и завыл.

Стоило мне отпереть дверь, и ветер распахнул её настежь. В комнату ворвался ураган, и струи дождя лупили с такой силой, что лицу было больно.

На пороге стоял Большой Гордо: чёрная гигантская тень, зловеще подсвеченная молниями у него за спиной.

– Что случилось? – мне едва удалось перекричать бурю.

– Сама посмотри, – ответил он.

– Да что там такое?

Но Большой Гордо лишь покачал головой и махнул рукой в ночь.

Тоскливо вздыхая, я натянула плащ и башмаки и вышла в шторм. Никогда я не видела ничего подобного. Тучи над головой кружились и корчились, словно варево в ведьмином котле, то и дело под ними проносились кривые воронки смерчей, исчезавших над защитными заклятьями над посёлком. Я могла лишь молиться, чтобы защита устояла. Молнии сверкали ярче, чем дневной свет, сопровождаемые ужасными раскатами грома. У меня поднялись дыбом все волоски на руках, а чтобы ветер не сбивал с ног, мне пришлось идти, пригнувшись к самой земле.

Большой Гордо повёл меня сквозь бурю к своей сторожке, где в стене имелся потайной глазок: вы могли выглянуть наружу, отодвинув небольшую заслонку.

– Видишь? – сказал он.

Я всмотрелась в ночь.

Под дождём и ветром маячила тщедушная фигурка – даже ниже меня. Поначалу я приняла её за какое-то животное, просто чёрный силуэт посреди бури. Но нет, она передвигалась на двух ногах, пригнувшись, и волосы развевались за её спиной, как чёрные языки пламени.

Снова полыхнула молния, и я разглядела её лицо. Это была девочка, в насквозь мокром драном платье, облепившем её на ветру. Как ей удалось выжить в такую бурю? Однако шаг за шагом она продвигалась к нам против ветра, сложившись почти пополам. Она ударила кулаком в ворота. Она как будто знала, что мы её видим, что кто-то следит за её приближением.

– Помогите! – закричала она, и её голос был едва слышен в ночи. – Пожалуйста!

Я не знала, что делать. Дедушка Вдова особенно строго запретил открывать ворота после заката. Потому что, сделав это, я навлеку опасность на весь посёлок. И мой долг Защитницы – держать ворота на замке, что бы ни случилось. И вдобавок, это могла быть сама Погибель, принявшая облик ребёнка. Не об этом ли предупреждал меня дедушка Вдова?

Сверчок посмотрел на меня и заскулил. Я почесала его за ушами. «Знаю, знаю», – мысленно обратилась я к нему, а он кивнул так, словно всё понял.

– Я открою ворота? – спросил Большой Гордо.

– Мы не можем, – сказала я. – Это против правил.

– Но это же всего лишь девочка.

– Верно, – кивнула я. – Но для меня это ничего не значит. Ты же помнишь, что говорил дедушка Вдова. Не отпирать ворота после заката. Ни за что, никому. У нас есть правила, и это моя работа Защитницы – их соблюдать.

– Но ты не можешь просто бросить её там, – возразил Большой Гордо.

Он был прав. Ливень превратился в град, и на нас посыпались твёрдые и острые ледышки. Они усыпали пустыню сверкающим слоем. Девочка скорчилась, безуспешно пыталась закрыться от них руками. Ну почему я не могу устроить ей какое-то укрытие там, снаружи, не отпирая ворота и не нарушая правила? Но никакого способа сделать это у меня не было.

– Пожалуйста! – взмолилась она. – Прошу вас, впустите!

Я понимала, что если она там останется, то не выживет. Но ведь я давала клятву. Я несу ответственность. От меня зависит весь посёлок. Что, если я нарушу правила и открою ворота, а Погибель проберётся внутрь следом за ней? Что, если она заразит дом или, ещё хуже, человека? Я не знала, как поступить. И никто не смог бы заранее предупредить тебя об ответственности, когда вроде бы правильный поступок чреват серьёзными неприятностями и нет и не может быть стопроцентно правильного решения? Я зажмурилась, спрятав лицо в ладонях, и вознесла молчаливую молитву Тому, Кто Слушает: может, хоть на этот раз он не ограничится слушанием и снизойдёт до меня, указав, что мне следует делать?

И тут Сверчок выскочил из сторожки. Он подбежал к тому месту, где по другую сторону ворот стояла девочка, и принялся копать.

– Нет, Сверчок! – закричала я. – Нельзя, стой!

Однако он не послушался. Он просто копал и копал, как будто собирался вырыть туннель и затянуть через него девочку.

Я схватила Сверчка за шкирку, чтобы оттащить от ворот, но он огрызнулся.

Я не могла в это поверить. Чтобы на меня огрызался мой собственный пёс? А он уже вернулся к выкопанной яме.

Ну что ж, значит, так тому и быть. Мы со Сверчком – одна команда. И если он решил, что так правильно, – я ему доверяю.

– Ладно, – крикнула я Большому Гордо. – Отпирай!

Мне в руку попала здоровенная градина. Она чуть не поранила меня до крови, но, наверное, я это заслужила. Пока мы возились с воротами, девочка повалилась в лужу, как будто испустила дух или потеряла сознание.

Я не могла не обратить внимания на то, что обереги в виде волка и звезды, так старательно нарисованные совсем недавно, начисто смыло: на их месте осталась одна грязь.

Я сама затащила девочку за ограду (Большой Гордо ночью наружу и шагу не ступит), и великан захлопнул ворота. Вдвоём мы подняли её и понесли в Приют. Она не говорила и не двигалась, а на виске у неё была большая ссадина от удара градом. Я испугалась: а вдруг уже поздно её спасать и она скончалась, пока мы решали, что делать? Мы закутали девочку в одеяла и устроили возле очага. В его свете я разглядела, какие рыжие у неё волосы.

Я сидела и смотрела на неё, повторяя мысленно короткую молитву о том, чтобы она очнулась и исцелилась. А вдруг, пока мы старались её спасти, за ворота успело просочиться щупальце Погибели?

Большой Гордо посматривал на меня, и в его взгляде я читала страх и неуверенность: было ясно, что он думает о том же, о чём и я. Сверчок то и дело начинал скулить, и мне приходилось успокаивать его, потрепав по шерсти.

– Как бы то ни было, – обратилась я к ним обоим, – об этом никому нельзя говорить. Если она выживет, скажем, что она пришла на рассвете. Никто не должен знать, что мы отпирали ворота ночью. Особенно мэр Беннингсли.

Большой Гордо кивнул, а Сверчок вывалил язык, и я знала, что наша тайна не выйдет за стены этого дома. Хотелось бы ещё верить, что я поступила правильно. Только бы дедушка Вдова на меня не рассердился!

И кто, кстати сказать, эта девочка? Очередная одинокая путница, забредшая в наши края? Кому вообще может прийти в голову бродить по пустыне ночью, да ещё в такую бурю? Очередная странность ко всему, что уже приключилось за этот день. И я понятия не имела о том, что всё это значит. Пророчества Ласло Дунца. Лулу под окнами у старой Эсмерельды. Мистер Майелла, вышедший в шторм. Что творится в нашем посёлке? Как я смогу защитить его так, чтобы дедушка Вдова был доволен? Или я уже утратила контроль над событиями?

Гром ударил особенно близко, и в свете очага я увидела, как девочка улыбается.

Этой ночью я увидела сон. Я стояла на скале, но это была не скала в пустыне, а какие-то огромные окаменелости, словно останки древних богов, выбеленные песком. Это было дикое место, в воздухе висела влага, а уши закладывало от гула прибоя. Долетавшие до меня брызги были тяжёлыми и солёными на вкус, и вскоре я промокла насквозь. Океан подо мной (потому что это не могло быть что-то иное) ярился и ревел, и белые барашки волн долетали до самых туч. Я почувствовала, что меня влечёт в эти воды, словно какой-то зов доносится из зловещей темноты. Как будто сами волны бьются о камни, призывая меня, повелевая вернуться.

Предупреждая меня.

Глава 5

Меня разбудил холодный нос Сверчка, тыкавшийся в лицо. Стоило мне открыть глаза, и он толкнул меня в щёку – наверное, чтобы я рассердилась и проснулась окончательно. Я рассмеялась и стала было выговаривать ему за неприличное поведение, а потом вспомнила, что мы здесь не одни. Я обернулась и увидела, что девочка по-кошачьи свернулась калачиком, а рыжие волосы высохли и упали ей на лицо. Надеюсь, она поправится. Надеюсь, мы вовремя успели спасти её от бури.

Так или иначе, будить её сейчас я не стану. Лучше пусть отдыхает после такой бурной ночи. Я оделась и съела половину холодной лепёшки, оставив ей вторую половину на случай, если она проснётся и захочет есть. За ночь буря утихла, и, судя по сочившемуся сквозь ставни свету, нам предстоял безоблачный жаркий день, такой же, как почти все дни в этой пустыне. Я потянулась, прихватила скрипку, и мы со Сверчком отправились по делам. На пороге я ещё раз оглянулась на девочку. Она даже не шелохнулась. Я быстро помолилась за неё.

Солнце пока лишь бросало рыжие отблески на горизонте, но вот-вот должно было взойти. Запели петухи, и возле ворот меня уже поджидал с сонным видом Большой Гордо.

– Как она? – шёпотом поинтересовался великан.

– Спит.

– А на вид в порядке?

– Ну на вид она, по крайней мере, помирать не собирается – если ты об этом.

– Вот и ладно, – выдохнул он, хотя я видела, что ему не по себе. Даже если мы поступили хорошо, нарушенные нами правила вряд ли останутся без последствий, ведь, скорее всего, мы лишили силы ночные защитные Ритуалы. Однако сейчас мне некогда было об этом думать. Что сделано, то сделано: раз уж я решила нарушить правила – отвечать за это мне. Я стиснула кулаки, зажмурилась и медленно сделала три глубоких вдоха и выдоха, в точности как учил меня дедушка Вдова, чтобы успокоиться. Пора было начинать утренние Ритуалы.

Я пошла противосолонь, сосредоточив свои лучшие стремления на посёлке, желая всем его жителям благополучия и не позволяя этой сосредоточенности рассеяться. Сверчок топал за мной след в след, как послушная тень. Было жарко, несмотря на утренний час, и я обливалась потом под своей мантией.

Пока мы шли, поднимавшееся солнце заливало светом пустыню, так что каждая песчинка начинала блестеть золотом. Мне захотелось разбежаться и рухнуть на колени, и набрать полные пригоршни этого неповторимого богатства, и прижать к груди, как самый настоящий скряга. Ах, если бы только у меня были деньги! Я бы построила замок в два раза больше особняка Беннингсли и купила бы себе пианино, а может, и барабан, и дни и ночи напролёт играла бы музыку, пела и танцевала, и ела всё, что пожелаю, а у Сверчка в миске всегда бы лежали свежие мозговые косточки! Я бы лежала на крыше и любовалась облаками днём и звёздами ночью. И мои дни превратились бы в бесконечное счастливое житьё – это уж точно.

Мне пришлось срочно остановиться и замереть на месте. Иногда меня здорово заносит в такие вот мелочные жадные мечты. И это тревожило меня: неужели я ничем не лучше безмозглых богатеев? Ведь я была Защитницей, и этим всё сказано, и одним из главных наших обетов является отказ от власти и богатства: мы получаем за своё служение людям лишь ту плату, которая необходима для жизни. И сегодня я шла вокруг посёлка отнюдь не с лучшими стремлениями. «Глупая Гусси! – подумала я. – Позволила себе отвлечься именно тогда, когда в тебе нуждаются сильнее всего!» Придётся мне изрядно постараться и не забывать о том, что на какое-то время я здесь единственная Защитница. А от таких мутных стремлений, какие были у меня сейчас, вряд ли будет толк. Итак, я сжала кулаки, зажмурилась и вознесла молитву (этот мир не моя собственность, как и его богатства, моё богатство – Ритуалы и чистые стремления в моём сердце!), и дождалась, пока разум очистится, а посторонние мысли развеются, словно горсть песка под порывом ветра.

Однажды я призналась дедушке Вдове в своих алчных мыслях. Он посмотрел на меня с такой грустью, словно в его глазах отразилась вся боль мира.

– Если ты живой человек, то непременно сражаешься со своими мыслями. – Он покачал головой и добавил: – Главное здесь – твоя битва, малышка Гусси. Это та битва, от которой тебе не уйти.

И я раз и навсегда решила, что так оно и есть, и я знаю, что нужно делать. Нужно всем сердцем стараться побороть любое искушение и собственную жадность и не сдаваться до самого последнего вздоха.

Наконец, очистив свои стремления, я почувствовала себя лучше. Мы со Сверчком пустились дальше, подчиняясь привычному ритму. И теперь я радовалась тому, что иду противосолонь не одна. Мне ужасно не хватало дедушки Вдовы, но без Сверчка я бы точно не справилась.

Солнце тем временем успело подняться, и его ослепительно горячий диск пустился в свой путь по небосводу, тогда как наш утренний путь закончился. Я стояла перед воротами и смотрела на посёлок, на мой дом. Все уже встали и суетились, принимаясь за дела. И мне было радостно видеть их – сплочённую маленькую общину, в которой у меня такая важная роль. От меня зависит их безопасность, и эта мысль вызвала у меня улыбку. Теперь самое время для Утреннего гимна. Я подняла скрипку и провела смычком по струнам.

Щёлк.

Это лопнула первая струна, и в небо вознеслась фальшивая визгливая нота. Бартлеби Боннард замер на месте и уставился на меня.

Я сглотнула и кивнула ему, как будто всё в порядке.

Но всё было совсем не в порядке. Никогда ещё у меня струны не лопались вот так – во время Ритуала.

Сверчок тихонько заскулил, опустив нос к самому песку.

Это ничего, это ничего не значит. Струны не вечные, они иногда лопаются – такова жизнь. Это не было плохим предзнаменованием. Ни в коем случае. Я глубоко вдохнула и выдохнула, глядя, как повисла оборванная струна, словно под тяжестью злого рока.

Ладно, ладно. Подумаешь, нет одной струны. Три других ещё остались, верно? Но стоило мне коснуться их смычком, как стало ясно, что они расстроены. И мне ничего не остаётся, как спеть Утренний гимн. И это мне совсем не нравилось.

Но кто обещал, что мне это должно нравиться? Ведь я Защитница! Моя работа – обеспечить безопасность посёлка, а не выбирать, что мне нравится, а что нет.

Я откашлялась и запела.

Да, я отдавала себе отчёт в том, что моё пение нельзя было сравнивать с пением дедушки Вдовы с его чистым и мелодичным голосом, возносившимся к небесам подобно парящему в облаках орлу – ну по крайней мере, я старалась как могла. И Сверчок подвывал мне от всей души. Получилось так себе, но я искренне надеялась, что этого достаточно.

– Ты что, издеваешься?

Я оглянулась: рядом стояла Лулу Беннингсли и разглядывала меня с откровенным отвращением. Мне пришлось стиснуть зубы и кулаки, чтобы не сорваться.

– Тебе что-то надо, Лулу? – тихо спросила я.

– Только чтобы ты больше никогда в жизни не пела при мне, – заявила она. – Ты разве не знаешь, что у тебя голос, как у раненого мула?

– Я ваша Защитница, – сказала я, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. – И хотя я не лучшая в мире певица, я не переврала ни одной ноты или слóва, а значит, Ритуал выполнен, и вы в безопасности. Это и есть моя работа.

Лулу расхохоталась.

– Это точно, моя жизнь в безопасности, – сказала она. – В отличие от ушей. Подумать только: теперь придётся слушать твои вопли по три раза на дню, пока дедушка Вдова не вернётся!

«Не нравится – не слушай! – подумала я. – Просто сиди дома и не путайся под ногами!»

Но я ничего не сказала. Дедушка Вдова объяснил мне, что споры с жителями посёлка ниже моего достоинства, если речь идёт о придирках избалованной богачки. Тем более что этим её не остановишь. Но вообще-то я сама чуть не расплакалась – и не хватало ещё, чтобы об этом догадалась Лулу.

– Увидимся, Лулу, – сказала я.

– Надеюсь, что нет, – фыркнула она.

– Как скажешь.

Я повернулась и пошла в Приют в надежде что-то перекусить и разобраться с загадочной девочкой, а слёзы жгли мне глаза.

Когда я вернулась, девочка уже не спала, а сидела на кровати и читала одну из книг дедушки Вдовы: «Возвращаемся в свет, если звёзд в небе нет». Это была непростая книга, полная сокровенного знания, так что я сама лишь пару раз сунула в неё нос и вернула на полку. Там были описаны Ритуалы на такие странные случаи, как лечение заражённой саранчи или упокоение костей тех, кто погиб от чумного мора: ведь хорошо известно, что если кто-то скосила чума, его кости не лежат спокойно в могиле, я норовят превратиться в червей, чтобы выползти обратно в мир. В общем, понятно, что у нас в пустыне от таких заклятий нет никакого толку.

– Привет! – сказала я.

Девочка отложила книгу и уставилась на меня.

– Меня зовут Гусси, – сказала я. – А это Сверчок.

Сверчок приветливо гавкнул.

Девочка обвела рассеянным взглядом всю комнату, прежде чем снова взглянула на меня.

– Меня зовут Ангелина, – сказала она. – Где я?

– Ты в Приюте. Мы здесь живём с дедушкой Вдовой, только сейчас он в отъезде.

– Это очень интересная книга, – сказала Ангелина. – И эта тоже.

И она показала на ещё одну из запретных книг дедушки Вдовы. Та была посвящена какому-то обряду под названием «воздушные похороны» – кажется, так делают где-то высоко в горах. Понятно, что там кругом голые скалы, так что могилу не выкопать, вот местные и оставляют своих умерших где-нибудь на верхотуре, чтобы они там разлагались и служили пищей птицам. Родные ждут, пока не останутся голые кости, и все останки дробят молотками. Кому-то такие порядки могут показаться интересными, но мне было противно. От одних картинок из этой книги я долго мучилась кошмарами.

– Это ведь ты принесла меня сюда, верно? – Она потрогала голову и скривилась. – Кажется, я это помню.

– Ну да, я помогала, но вообще-то тебя тащил Большой Гордо. Он привратник, караулит ворота.

– Надо обязательно поблагодарить его потом, – решила Ангелина. И закашлялась. – Пожалуйста, дай мне что-нибудь попить.

– Если хочешь, заварю для тебя кофе.

Ангелина скроила недовольную гримасу, хотя могла бы быть повежливей, после того как я нарушила важное правило, забрав её сюда.

– Ну, то есть тебе не обязательно пить кофе, – сказала я. – Просто у нас нет других напитков.

Ангелина прижала ладошку ко рту, как будто застеснялась.

– Ой. Какая я невежа. Это из-за того, что голова так болит. Трудно следить за чувствами. – Она опустила руку и улыбнулась. – Кофе очень кстати, большое спасибо.

Я разожгла очаг и поставила греться воду.

– Если хочешь, я оставила тебе половину лепёшки с маслом, – сказала я. – И немного солонины.

– Я была бы очень обязана.

Ангелина так и сидела на кровати, закутанная в одеяло, откинув за плечи длинные рыжие волосы. Моя повязка красовалась у неё на голове, как пародия на корону. Не успел дедушка Вдова отлучиться – и в Приюте уже появилась чужачка. Всё летит кувырком. Я решила заняться струной на скрипке.

– Так что я тобой случилось? – спросила я. – Как ты оказалась одна в пустыне прошлой ночью?

– Нашу старую деревню уничтожили, и моя семья искала себе пристанище. На нас напали разбойники, а потом их колдун расколол землю, и провал поглотил все дома. Наш Защитник не справился. Да покоится он с миром.

Я невольно охнула.

– Да. Пусть покоится с миром.

– Вот нам и пришлось уйти в пустыню. В округе не осталось безопасных мест, и мы надеялись найти приют в вашем посёлке. Но началась буря, и мы заблудились. – Тут Ангелина распахнула свои огромные глаза, и они наполнились слезами. – Со мной был котёнок Честер. Маленький, серенький, с таким смешным хвостиком. Ты его не видела?

– Это вряд ли.

– Да, я понимаю. В общем, он выскочил из фургона, и я побежала его ловить. Я бежала и бежала, но он пропал. А ливень был такой, что всё затопило. Никогда такого не видела. Как будто река вырвалась из-под земли и понесла меня неведомо куда. Меня всё время кружило и кидало из стороны в сторону, и я уже не смогла найти ни фургон, ни Честера. И я пошла куда глаза глядят, пока не заметила огоньки в вашем посёлке.

– Странно: котёнок сам выскочил под дождь, – заметила я.

– Честер и правда странный котёнок, – закивала она. – Он ужасный непоседа. А дома и вовсе любил плавать в пруду, чтобы ловить рыбу на обед.

– Собираешься искать родных? – поинтересовалась я.

– Ох, я очень надеюсь, что они сами скоро сюда явятся. Будут меня искать, ведь правда?

Хорошо бы. Чудом было уже то, что девочка одна выжила в пустыне в такую ночь, когда Погибель рыщет в округе. Небеса были на её стороне, раз уберегли от встречи с какой-нибудь пустынной ведьмой вроде Копчёной Люсинды и её племени. Говорят, Люсинда способна заживо содрать с человека кожу одним движением ногтя – ей это как яблоко очистить. И по сравнению с такой ведьмой буря – просто детские игрушки. Но если семья Ангелины выжила, они рано или поздно появятся у ворот. Вот только «если» оставалось очень большое, – но об этом я Ангелине говорить не стала.

– Конечно, они вот-вот окажутся здесь, – заверила я.

Сверчок вышел вперёд и старательно её обнюхал.

– Ой, привет! – воскликнула она. – Ты Сверчок, верно? А я Ангелина.

Ангелина подала руку, как будто ожидала, что пёс даст ей пожать лапу. Да только наш Сверчок не собачка для фокусов. Он не станет для вашего умиления таскать поноску, садиться, вставать, переворачиваться на спину и всё такое. Это унизительно. И я выучила его не обращать внимания на такие глупости. Так что можете представить, как меня огорошило то, что он послушно подал лапу и позволил чужачке её пожать! Право слово, от неожиданности я чуть не облилась горячим кофе.

– Какой забавный щеночек!

– Он не щеночек, – сказала я. – Да будет тебе известно, он серьёзный взрослый пёс. И он воспитан не для забавы.

– Ой, прости, – извинилась она. – Я не хотела никого обидеть.

– Проехали, – сказала я. – Тебе в кофе сахар или молоко?

– Сделай, как тебе самой нравится.

– Значит, в чистом виде. – Это значило, что мне нравился чёрный кофе без сахара или молока, как можно более горький. Я налила напиток в тонкую кофейную чашечку и подала ей, заодно с остатками солонины и лепёшки.

– Я перед тобой в неоплатном долгу, – заверила она.

Эта девчонка точно ненормальная. Хорошо бы её родные остались живы и поспешили сюда, пока никто не пронюхал, что я натворила ночью. Уж если об этом узнает дедушка Вдова, мне уж точно не поздоровится.

– Ну ладно, у нас со Сверчком ещё полно дел, – сказала я, – так что придётся тебя пока оставить. Если тебя не затруднит, просто сиди в доме и не выходи наружу. Мне вообще-то не положено было пускать тебя за ворота после заката, и не стоит никого из-за этого пугать.

Она кивнула и пригубила кофе. И не сдержала гримасу. Стараясь не рассмеяться, я взяла скрипку и направилась к двери.

– Гусси!

Я обернулась к девочке с перевязанной головой, сидевшей, скрестив ноги, на моей кровати.

– Чего тебе?

– Спасибо, – сказала она, – за то, что меня впустила.

Я кивнула и вышла.

И что теперь мне делать с этой Ангелиной? В обычных условиях мне следовало как можно скорее явиться к мисс Эсмерельде и отправить в пустыню поисковый отряд за её семьёй. Но это стало невозможным, после того как я нарушила правила и впустила её в посёлок. Если жители узнают, что я так поступила, они лишат меня звания Защитницы, а то и вовсе прогонят в пустыню. Я не могла так рисковать. Но вдруг её родные ранены или угодили в ловушку? Что, если им самим не справиться? Я действительно не знала, что предпринять. Может, попытаться как-то тайно вытащить её за ограду, а потом позволить у всех на виду явиться к воротам и войти? Тогда никаких ненужных вопросов не возникнет и немедленно будет собрана спасательная экспедиция. Вот только как уловить момент, когда возле ворот никого не будет, если все в посёлке только и делают, что толкутся рядом, высматривая в пустыне новых людей?

Я помолилась, чтобы Тот, Кто Слушает, ниспослал мне мудрости, и Сверчок поддержал меня самым выразительным воем. Как всегда, мы были командой. Вот если бы ещё додуматься, как поступить.

Ну а пока нам есть чем заняться.

Прежде чем приступать к Дневным восхвалениям, я решила наскоро пройтись по посёлку – просто на всякий случай. Насколько я могла судить, ничего необычного не случилось. Мэр Беннингсли, как всегда, торчал на улице и лез повсюду, куда его не просили. И пока я пыталась незамеченной проскользнуть мимо миссис Джилли Хейбердэшли, меня умудрилась перехватить супруга мэра Лукреция.

– Ну и как дела в этот погожий денёк? – поинтересовалась она.

Вот это номер! Никогда прежде Лукреция Беннингсли не удостаивала меня внимания для вежливой беседы – только если собиралась к чему-то придраться. Правда, сейчас я вроде как оставалась единственной Защитницей, и это придало мне веса в её глазах.

– Лучше не бывает.

– Все последствия бури ликвидировали?

– Насколько я могу судить, никаких последствий вообще не было, – заверила я. – Буря больше лаяла, но не кусала.

Лукреция разразилась смехом, больше напоминавшим собачье тявканье, и я несколько растерялась. Разве я сказала что-то смешное? Сверчок заскулил: он тоже не понимал, что здесь смешного.

– Да, да! – продолжала Лукреция. – Ты у нас просто чудо, верно? Как хорошо, что ты с нами! И мы так благодарны Дедушке Вдове за его Ритуалы, честное слово! Было бы ужасно, если бы что-то оказалось нарушено, пока его нет.

Я постаралась улыбнуться от уха до уха.

– Ничего подобного не случится. – И тут я вспомнила, что хотела бы узнать. – Миссис Беннингсли, вы не могли бы сказать, что это был за твидовый костюм?

– Твидовый костюм? – Глаза у миссис Беннингсли полезли на лоб.

– Да, мадам. Вчера он приехал к вам в такой большой чёрной карете, как раз перед началом бури. И я видела, как он вошёл к вам в дом.

– В мой дом? – Лукреция засмеялась. – Право слово, никого похожего я не видела! Я ведь наверняка бы заметила, если бы кто-то пришёл к нам в гости, ты не думаешь?

– Может, вам лучше спросить у мужа, – сказала я, – поскольку это мой долг Защитницы – знать, кто приезжает и уезжает из посёлка.

– Непременно его спрошу, – заверила Лукреция. И она посмотрела на меня с сомнением. – Такая большая ответственность может оказаться непосильным грузом для девочки твоих лет, особенно без поддержки родителей. Если ты почувствуешь, что не справляешься, ты свистни, тебя не заставлю я ждать!

Если что и бесит меня больше всего, так это жалость. Запишите это себе где-нибудь на всякий случай. Если бы моими родными оказались Беннингсли, я бы предпочла остаться сиротой. И путь Лукреция подавится свой жалостью.

Но, как повторял дедушка Вдова:

– Не стоит тратить время на ненависть. А заодно и на обиду, и на зависть.

Так что я просто помолилась за Лукрецию Беннингсли и попросила Того, Кто Слушает, озаботить её настоящим поводом для жалости, чтобы она оставила меня в покое.

Закончив с Дневными восхвалениями, я вернулась перекусить и застала на полу Приюта Коннора Карниволли: он уговаривал жабу запрыгнуть к себе на руку. Коннор давно пытался освоить этот трюк, но жабу это нисколько не волновало. Зато сегодня Ангелина следила за ним с таким восторгом, какого ещё никогда не вызывал у своих соседей этот маг-недоучка.

– Я разрешила ему войти, – сказала она. – Это ведь можно?

– Ты зря не сказала, что у нас новые люди, – заявил Коннор. – Я бы раньше пришёл.

Почему-то меня это взбесило.

– Только жабьих потрохов тут не хватало! – буркнула я.

– Даю гарантию, что жабьих потрохов здесь не будет! – рассмеялся Коннор.

Я терпеливо смотрела, как Коннор извлекает монетку из своего уха, колечко из носа и розу из рукава. И на этот раз ему удалось отгадать мою карту.

– Приходится много практиковаться, – сказал он. – Но у меня получается всё лучше и лучше.

– Но волшебством тут и не пахнет, – возразила я.

– В этом, – невозмутимо ответил Коннор, – и состоит вся прелесть. Ты сама знаешь, что способно сделать с человеком настоящее волшебство, если он не побережётся. В конце концов, даже Копчёная Люсинда начинала с того, что была обычной целительницей-ворожеей, пока не сунула нос куда не следует и не вызвала на свою голову Демона о Семи Вилах. По крайней мере, так я слышал. А моё волшебство – не больше, чем шутка, иллюзия. Оно не задевает струны судьбы, не изменяет путь луны в небесах, ничего такого. Оно просто годится для того, чтобы радовать людей.

– Но это же глупо! – не выдержала я. – Заниматься такой ерундой, когда можно прибегнуть к реальной силе, которую даёт волшебство, чтобы изменить мир!

– А что, если моё волшебство тоже обладает своей, особенной силой? – возразил он. – Мне нравится поднимать людям настроение, приносить в их жизнь хоть немного радости. И я глубоко уверен, что это вполне достойное занятие.

– А мне нравится, – заявила Ангелина, и я лишь закатила глаза.

И только тут я обратила внимание на необычный, возбуждающий запах, наполнивший тесный Приют.

– Погодите, – сказала я, – чем это пахнет?

– Коннор принёс нам немного похлёбки, – сказала Ангелина.

– Неужели? – удивилась я.

– Ага, – кивнула Коннор. – Она очень вкусная. Попробуй сама, Гусси.

– Она с кроликом, но мне всё равно понравилась, – выдала Ангелина, отчего Коннор чуть не лопнул от гордости. Похоже, эти двое отлично спелись, пока меня не было. Глупо было ревновать, но я ничего не могла с собой поделать. Почему всё так несправедливо? Будь ты хоть семи пядей во лбу, – когда дело доходит до простых житейских вопросов, мы становимся такими же недотёпами, как все люди.

– Ладно, хорошо, – сказала я. – У меня тоже всё в порядке, спасибо, что спросили. Даже успела поболтать с Лукрецией Беннингсли и получила массу удовольствия, можете мне поверить.

– Беннингсли, – повторила Ангелина. – Это они живут в том большом доме?

– Да, они, – кивнула я. – А ты откуда знаешь?

– Я немного прогулялась и осмотрелась с утра. – Она небрежно повела плечиком. – Похоже, эти Беннингсли богатые?

– Богаче не бывает. – Коннор снова расплылся в своей беззубой улыбке. – Говорят, у них есть такой здоровенный самоцвет, который стоит кучу денег. Они раскопали его в Заповедной шахте давным-давно, ещё до того, как моя семья здесь поселилась. У него даже имя есть – Сердце Долины, и он наверняка волшебный.

– Никакой он не волшебный, – возразила я. – Просто Сердце Долины настолько большой и красивый кристалл, что Беннингсли вообразили себя лучше всех. От такого богатства у кого хочешь мозги свихнутся.

– Сердце Долины! – мечтательно протянула Ангелина. – Какое красивое имя! В нём обязательно должно быть волшебство, хотя бы чуточку. Иначе его бы так не называли.