Кровные сестры

Однако, по словам Сандры-ключницы, меня уволят, если я не запру за собой дверь…

Огромное облегчение – внутри голоса, смех! Звяканье кружек! Мы в учебке не одни.

– Здравствуйте! Вы, похоже, Элисон! Как раз успели на кофе перед уроком!

Веселого вида женщина с черными, как смоль, волосами до пояса энергично пожала мне руку. У нее были длинные красные глянцевые ногти, которые больше подошли бы продавцу в отделе дорогой косметики.

– Я Анджела, методистка. Рада познакомиться. Никогда еще не видела настоящей художницы!

Она оглядела меня как будто с некоторым разочарованием. Может, надо было все же одеться поярче, а не в кремовый с черным…

– Простите, а вы знаменитость? Мне называли вашу фамилию, но, должна сказать, я вас не вспомнила.

– Боюсь, что нет.

– Ничего, всем надо зарабатывать на жизнь… Ну что, по чайку?

– А нет ли мятного?

Анджела фыркнула, но без враждебности:

– Только самый обыкновенный. Хотите чего-то особого – приносите свой, если охрана пропустит. И советую обзавестись личной кружкой – наши уже все в сколах.

– И никогда не знаешь, кто из них пил, – добавил Курт.

– Да уж… Курт у нас та еще привереда. Сейчас я вам расскажу, как мы работаем. – Анджела шумно опустилась на стул, жестом показав мне сделать то же самое. Я невольно загляделась на ее волосы – в ее возрасте многие женщины предпочитают короткие стрижки. Я сама остриглась в восемнадцать лет – вскоре после того несчастного случая…

– Сюда приходят все, – продолжала Анджела, – независимо от того, сидят они две недели, два месяца или два года. Если они хотят посещать занятия и в чем-то подтянуться, им нужно записаться. Если их кандидатуры одобрят, они могут учиться математике или английскому. Никакого там уровня «А» или диплома Открытого университета, потому что они здесь столько не пробудут. Хотя если они уже начали учиться в другой тюрьме, то могут продолжать, если у нас найдутся специалисты. А они чаще всего не находятся…

– А при чем же здесь рисование?

Анджела поглядела на меня с видом «это вы мне скажите».

– Представления не имею. Нам сказали, что мы можем получить какой-то грант, если у нас будет художник. Так что сами и объявления развесите, и учеников наберете.

Я вспомнила слова Курта о том, что заключенные наперебой кинутся записываться, потому что давно не видели женщин.

– А мне дадут охрану?

– Это же открытая тюрьма, дорогая! К каждому охранника не приставишь. Да и не нужно это, в учебке обычно всегда кто-то есть. У нас никаких эксцессов не было после…

Она замолчала.

– После чего? – спросила я.

Анджела вздохнула и неуверенно взглянула на меня.

– Да ладно, я как-нибудь стерплю, – храбро сказала я, хотя отчаянно трусила. – Всегда предпочитаю знать правду.

– О’кей, – нерешительно сказала моя собеседница. – С тех пор, как один заключенный облил другого кипятком с сахаром. Чем-то тот ему не угодил… Но это редкость. Вот сколько я здесь работаю – один раз было.

– Почему с сахаром?

– А прилипает к коже… – Но Анджела тут же замахала руками, будто прогоняя вырвавшийся ответ. – Давайте я покажу вам шкаф с материалами… Вот бумага, можете брать. И фломастеры. Подойдет вам?

Остаток дня я писала объявления.

Хотите научиться рисовать красками или карандашом?

Я новый преподаватель рисования.

Записывайтесь на мои занятия в учебном корпусе.

Ниже я нарисовала маленькую палитру, воспользовавшись подсохшими фломастерами из шкафа с канцтоварами. На большее меня не хватило.

По совету Анджелы я приколола свои листочки на досках объявлений по всей учебке и обошла другие корпуса. Одно объявление я оставила в столовой для персонала, где сидели Сандра-ключница и Анджела.

– Заходите, дорогая, садитесь к нам!

Я не очень хотела пробовать пищу, приготовленную заключенными.

– Я нашла лобковый волос, – заявила Сандра, глядя, как я ковыряюсь в тарелке макарон с сыром. – Шучу! Осторожнее, вы вилку уронили.

Обычно я жую сэндвич в машине, когда еду с одного занятия на другое, и даже не вспомню, когда в последний раз обедала с подругами. Честно говоря, у меня вообще нет подруг, и это меня вполне устраивает. Поэтому я очень удивилась, как, оказывается, приятно покушать еду, которую готовишь не сама. У Анджелы дома муж-пенсионер и сын в Австралии. Сандра в прошлом году вышла замуж и «пробует» завести ребенка. Обе женщины держались на редкость открыто.

– А вы?

У меня во рту были макароны, что дало мне пару секунд придумать ответ.

– Одинока и счастлива.

Женщины переглянулись.

– Я еще не нашла подходящего мужчину, – прибавила я. Это правда. Я только умолчала, что никого не ищу. Но тут отчего-то некстати вспомнился Свинцовый Человек.

– Ничего, появится, когда совсем не ждешь, – бодро сказала Сандра. – Я своего тут встретила. Один из офицеров. Когда парни узнают, что ты свободна, у тебя отбою от предложений не будет, попомни мое слово.

– Ага, – засмеялась Анджела. – Только не закрути с кем-нибудь из заключенных. В прошлом году у нас в учебке была одна такая. Сейчас сидит.

– Да что вы?

– Ой, они как кролики… В вашем классе, между прочим!

Меня передернуло – не успела вовремя прогнать еще и этот мысленный образ.

К счастью, разговор перешел в другое русло. В целом день прошел гораздо быстрее, чем утро: не успела я оглянуться, как уже сдавала ключи, расписывалась и чуть не забыла забрать из шкафчика мои драгоценные краски.

Сев в машину, я проверила мобильный, оставленный в бардачке.

Пропущенный звонок и сообщение от мамы.

«Надеюсь, твой первый день прошел хорошо. Позвони, когда прочтешь».

Ее заботливость напомнила мне первый день в средней школе, когда дома меня ждали горячие тосты с маслом и крепкие мамины объятия. Моя сестра, рисовавшая пальцами на кухонном столе, выкинула очередной номер – сбросила на пол синюю кружку. Я была вне себя, а теперь мне стыдно, что я не проявила понимания. Она же была совсем крошкой…

Прогнать воспоминание.

Я набрала мамин телефон. Сразу включился автоответчик. Ну и хорошо, так легче лгать.

– Все прошло прекрасно, – бодро отрапортовала я. – Честно. Мне здесь, пожалуй, даже понравится. Позвоню, когда приеду домой.

В Лондон я возвращалась, будто побывав на космическом корабле. Прохожие выглядели странно нормальными. Папаша с коляской, старушка с тяжелой сумкой покупок, длинноногая девчонка-подросток, набирающая кому-то сообщение, средних лет супруги, держащиеся за руки, – так не похоже на ту планету, где я сегодня побывала… Примерно так же я чувствовала себя сразу после несчастного случая, не понимая, как это люди живут как жили, а наше привычное существование разлетелось вдребезги.

Сердце холодело при мысли завтра ехать туда снова, но одновременно меня охватывали странное оживление и восторг – так бывает, когда заберешься на головокружительную высоту. В Арчвиле я за целый день почти не вспоминала о своем прошлом, и это стало облегчением.

Выбравшись из машины, я поднялась на крыльцо, и тут у меня возникло отчетливое ощущение, что за мной следят. Я резко обернулась, но никого не увидела.

Глава 6
Китти

Ноябрь 2016 г.

Чуть больше четырех недель прошло с тех пор, как человек с дряблым лицом ушел и больше не возвращался. Китти знала про четыре недели, потому что на днях у нее снова пошла кровь. Месячные пациенток заносились в таблицу.

– У этой как часы, – весело заметила одна из медсестер.

Четыре недели равняются одному месяцу. Странно, как мозг помнит одно и не может определиться с другим – например, с этим гостем с дряблым лицом, который так ее растревожил.

У Маргарет, ее соседки по палате, много лет нет месячных – она уже старая. Она попала сюда еще подростком – на краткосрочный уход, чтобы родители недельку отдохнули. Но отсюда ее так и не забрали. Теперь счета оплачивает кузина.

– Говорит… легче… так… чем… жить… со мной… под… одной… крышей.

Маргарет гордится тем, что она одна из немногих обитателей дома умеет говорить громко и внятно.

Жаль, что она не умеет ночью держать рот закрытым – Китти не может спать из-за храпа соседки. Вот бы ей свою, отдельную комнату! Но по здешним правилам пациентов «сдваивают» – если одному станет плохо, другой нажмет тревожную кнопку (вернее, потянет за специальный шнур). Такова, по крайней мере, официальная версия. В реальности большинство больных не в состоянии ничего нажать.

– Они… так… делают… чтобы… денег… сэкономить, – сказала Маргарет на прошлой неделе, когда никто не смог позвать на помощь Доне, поскользнувшейся на луже собственной мочи. – Это… не вопрос… безопасности… а потому… что так дешевле… для интерната… если два человека… в одной… комнате.

А между тем сегодня придет Барбара с прямой светлой челкой! Та самая Барбара, которая Китти кого-то напоминает. Она принесет свою губную гармонику, а Китти будет подпевать. В последнее время это стало ее «бзиком», по выражению одной из медсестер.

– Вот и она, вот и она, – нараспев завел Дункан.

Китти готова была взвизгнуть от огорчения – Барбара принадлежит ей и больше никому! Жгучая ревность напомнила ей о прошлом: тогда существовал кто-то еще, кого она считала только своим. Кто же это был?

– Всем привет!

Сегодня Барбара связала волосы в высокий хвост. Как бы Китти хотелось иметь такой же! Но ее волосы спрятаны под черным шлемом, удерживающим вместе кости черепа.

– Смотрите, кого я привела!

С ней заявились ее одногруппницы в одинаковых блейзерах – красных, будто кто-то обмакнул их в кровь.

– Сейчас мы организуем ансамбль. Заведующая сочла, что вам понравится.

– Ха! – презрительно фыркнула Маргарет. – Бесплатное… развлечение…

– Ансамбль! – Дункан захлопал в ладоши и расплылся в идиотской улыбке, выставив мясистые красные десны и широкий ряд нечистых зубов.

– Отвянь, – зашипела Китти. – Это не для тебя, а для меня! Я буду петь, а Барбара Прямая Челка играть на губной гармонике. Мы так всегда делаем, это наша игра, и с нами нельзя!

– Отчего ты так всполошилась, Китти? – Барбара присела на корточки рядом с инвалидным креслом. – Мы продолжим то, что делали раньше, но будет еще лучше. Смотри, одна из моих подруг принесла тарелки, они с Дунканом смогут на них играть. А другая моя подруга принесла гитару.

– Я… могу… петь… – влезла в разговор Маргарет.

Через мой труп, подумала Китти. Голос этой женщины хуже ее храпа.

– Да будет тебе, Китти, не дуйся! Попробуем разочек!

Можно подумать, Барбара видит ее насквозь, прямо как родная сестра. Китти решила, что Барбара именно такая сестра, о которой она мечтает – чтобы играла с ней, любила и заступалась за нее, как близняшки по телевизору.

Все уселись в круг, и девушка с гитарой начала:

– Появится из-за горы, когда она придет…

Дункан сгорбился в своем инвалидном кресле с безумной улыбкой на лице и сияющей тарелкой на коленях. Одна из девушек держала за него палочку.

Бац!

Дункан пришел в такой восторг, будто сам ударил по тарелке.

– В задницу гору! – просиял он.

Одна из девушек захихикала.

– Не удивляйтесь, – понизив голос, обратилась к ним Очень Тощая Медсестра. – Люди с повреждениями мозга часто ведут себя неподобающим образом.

Что бы это значило, подумала Китти.

– Пройдет вокруг горы она…

– Вокруг да около? – проорал Дункан, шлепая себя по бедрам. – Да это ж неприлично!

– Отлично поёшь, – шепнула Барбара Китти, словно не слыша воплей Дункана.

Раздались громкие аплодисменты персонала.

– Браво, – сказала Леди с Сервировочным Столиком, одна из любимиц Китти: она всегда отдавала Китти лишнюю булочку, если что оставалось.

– Бис! – засмеялась Улыбчивая Медсестра. Просто восторг! Может, они станут настоящей группой, как те, что показывают по телевизору!

– А это один из способов сплочения наших жильцов, о котором я говорила…

Все подняли глаза на вошедшую Помыкашку (по крайней мере, те, кто мог поднимать глаза). Вместе с ней в гостиной появились высокая красивая блондинка, а рядом с ней низенький парень в круглых очках, с очень толстой шеей и стрижкой каре. Он смотрел в пол, будто углядев там что-то интересное.

– Ансамбль! – голос женщины зазвенел. – Это же прелестно, правда, Джонни?

Парень с толстой шеей по-прежнему смотрел в пол. На вид он был ровесник Китти, хотя она точно не знала, сколько ей лет, – в прошлый день рождения на ее тортике красовалась одинокая свечка, как у всех.

– Так демократичнее, – объяснила Помыкашка.

Что-то шевельнулось в груди у Китти. Ей нравится этот парень! Он такой же, как она! Китти это знала, и все. Во-первых, она тоже все время рассматривает пол – он приветливее, чем лица некоторых людей. Но как привлечь внимание невысокого новичка?

– М-м-м-м-м-м, – запела она.

Парень резко вскинул голову и уставился на нее. В толстых очках и с серьезным лицом он напоминал сову из детской книжки, которую обожала Дона.

– М-м-м-м, – снова запела Китти, на этот раз выше.

– Красиво, – сказал он. Его речь была медленной и тяжеловатой, а глаза – красивого темно-коричневого оттенка. А еще они были очень узкие, почти как щелочки, будто он только что проснулся и не успел привыкнуть к свету.

– Что ж, мило, – сухо сказала Помыкашка. Это были ее первые слова о Китти после бегства от гостя с дряблым лицом.

– Хочешь тут пожить, Джонни? – спросила блондинка. – Денек-другой? Вдруг тебе понравится?

Китти не помнила, чтобы ее об этом спрашивали.

– Может быть, – отвечая, новичок смотрел на нее. Китти почувствовала, как запылали щеки.

– Пора сворачиваться, – объявила Помыкашка. – Всем большое спасибо.

Джонни оглянулся через плечо, пока вперевалку брел по коридору за высокой блондинкой. Барбара тоже это заметила.

– Может, он станет твоим другом!

– Нам… здесь… не… разрешают… заводить… бойфрендов, – вмешалась Маргарет.

– С мальчиками можно и просто дружить, – довольно резко ответила Барбара.

Кожу Китти закололо невидимыми иголочками. Мальчик?

Это слово ей что-то напомнило. Что-то нехорошее.

– Перестань, не надо так биться головой!

Но это единственный способ прогнать отвратительное ощущение, которое окутало ее черной тучей. Хотя Китти не могла понять отчего.

Глава 7
Элисон

Ноябрь 2016 г.

ДобРо поЖаловаТь, ЭлиСон БЕйКер.

Вот ты и Здесь наКонец.

Жду не дОждусь вСтречИ.

Послание в моей дрожащей руке составлено из букв, вырезанных из журнала.

Я приехала на занятия пораньше и сходила к ячейкам для персонала проверить почту. Обычно для меня ничего не было, но сегодня…

Коричневый конверт. Внутренняя тюремная почта.

С минуту я смотрела на послание, пытаясь уразуметь, как это понимать. Может, все совершенно невинно и беспокоиться не о чем? Но здесь никто не знает моей фамилии, кроме персонала!

В дверь постучали – мои мужчины начали собираться. Сунув записку в карман, я отперла класс, готовая к уроку.

– Мисс, что вас заставило к нам податься? Мы заинтригованы!

Вопрос задал Барри, низенький человечек с головой, похожей на лампочку – широкой вверху и сужающейся к подбородку. У него кружка с надписью «Лучшему дедушке в мире». Его все так и зовут – Дедом. До сих пор я находила его вопросы занятными и даже лестными, но сейчас я вне себя.

Я покосилась на окно. Патруль охраны проходит мимо учебки каждые четверть часа, но до главного офиса отсюда добрых десять минут.

– Потому что я хочу, чтобы все люди научились получать удовольствие от искусства, – резко ответила я, роясь в шкафу с канцтоварами. Что угодно, лишь бы занять руки.

Барри кивнул, явно удовлетворенный, а я вздрогнула, вспомнив последний совет Анджелы:

– Не говорите им о себе ничего – потом не отстанут. Однажды одна наша учительница проговорилась классу, что выходит замуж, так один из заключенных проходу ей не давал, обещая ей золотые горы, если она выйдет за него.

– Кошмар какой! – ужаснулась я.

– Она сообщила об этом начальнику тюрьмы, но заключенный не отставал. В результате его перевели в другую тюрьму. Допек ее, надо полагать. – Анджела сделала лицо «а что поделаешь?». – Заключенные выкидывают странные номера, когда рядом женщины.

«Наконец ты здесь. Жду не дождусь встречи».

Неужели писал один из моих учеников? У меня их только двое, Барри и Курт.

Да, Курт тоже ходит на занятия. Улыбается мне, показывая испорченные зубы. Особенность преподавания изобразительного искусства в том, что к ученикам приходится подходить вплотную, чтобы помогать, – неидеальная ситуация в условиях тюрьмы. Но Анджела относится к Курту с симпатией, а я ей доверяю.

Сегодня мы будем рисовать мультяшных котов. Я к кошкам равнодушна, но Барри непременно хочет отправить открытку своим внукам.

– Они обожают котят, – с грустью в голосе поделился он.

Я старалась думать о нем и его внуках вместо записки, прожигающей, по ощущениям, дыру в кармане. Мягким фломастером я на белой доске нарисовала «кошку», кругами наметив голову и тело и прямыми линиями – усы.

– У меня лучше получается, чем у него, мисс? – спросил Курт. Вот же, хлебом не корми, дай подставить меня своими вопросами!

– Смысл искусства не в том, у кого лучше, а у кого хуже, – поправила я. – Произведение искусства судят по его достоинствам, заслугам…

– Что, как нарушителя закона?

Я еле сдерживала раздражение от его постоянной ухмылки.

– Так Дед вообще легко отделался! Хотите знать, что он сделал?

– Пошел к черту, Курт! – буквально зарычал Барри. Я ощутила уколы мелких невидимых иголочек-мурашек на коже.

– Хорош, Дедуля! Ты пугаешь нашу творческую леди. Веди себя прилично.

«Творческая леди» – прозвище, которым с недавних пор Курт меня наградил, ухитрившись в двух словах передать затаенное одобрение и изрядную долю сарказма, не скатившись, однако, до прямого оскорбления. Я его не поправляю – ведь он только этого и ждет.

Не могу передать облегчение, охватившее меня по окончании занятия. Курт вскочил открыть мне дверь.

– Спасибо, – говорю я, – но вы должны выйти первым, чтобы я могла запереть класс.

Он сверкнул своей жуткой улыбкой:

– А вам не помочь навести порядок?

Может, это Курта следует опасаться?

– Нет, благодарю вас.

Мне сразу стало легче, когда он наконец вразвалочку вышел. За ланчем меня так и подмывало рассказать Анджеле о записке, однако что-то одновременно и удерживало.

Поэтому я говорила об уроке, о новом ученике по прозвищу Дед и о том, как мы рисовали кошку. Жуя свои макароны с сыром, я старалась не думать о том, что может оказаться в тарелке.

– Погодите, речь идет о Барри? – моя новая подруга, заметно побледнев, перестала есть. – Он в вашей группе и рисует кошек?

– А что, это запрещено? – с учащенно бьющимся сердцем спросила я. Что я еще натворила?

– Да, вы не можете знать, – Анджела покачала головой и отложила вилку. – Его посадили за убийство троих детей. – Ее передернуло. – Не помните сенсацию середины 60-х?

– Я тогда еще не родилась, – напомнила я.

– Ох ты… Вот я дура!.. Когда полиция его арестовала, в доме было полно кошек, очень ухоженных, а в кошачьих мисках нашли человечину…

Меня начало мутить.

– И его семья продолжает с ним общаться?!

– Насколько я знаю, у Барри не бывает посетителей.

Я похолодела.

– Но у него кружка «Самому лучшему дедушке»!

– Наверное, сам себе купил, это не запрещено. Заключенные получают список разрешенных к заказу товаров…

– Зачем?!

– Чтобы нас обманывать – и себя заодно. Сделать вид, что он нормальный приятный пожилой человек. – Анджела понизила голос: – Элисон, мало ли кто лжет! У всех свои секреты. Еще насмотритесь коварства… Попадаются и приличные люди, но иногда трудно отличить одних от других… Мой совет – привлеките к делу Курта. Может, он и немного с приветом, зато он всех знает. Попросите его найти для вас больше учеников и следите, чтобы он обязательно присутствовал в классе, когда Барри на уроке.

– А что совершил Курт? – еще дрожа, спросила я.

Анджела готова была ответить, но передумала и отбросила назад длинную и черную как смоль прядь.

– Лучше вам не знать. Но поверьте, волноваться о нем не следует.

Записка, а потом правда о преступлении Барри оказались для меня чересчур. В тот вечер я добралась до колледжа на ватных ногах, зато с чувством неподдельного облегчения: мне остро требовалось общество людей, не совершавших преступлений. Ученики, явившиеся на изготовление витражей, уже ждали в классе. Единственный, кто отсутствовал, – Клайв с волевым подбородком, он же Свинцовый Человек. Я ощутила мимолетное разочарование, которое тут же прошло.

– Добрый вечер, Элисон! – послышался хор радостных голосов. Сегодня в мире моей витражной группы знаковое событие.

– Как прошел ваш день? – весело спросила студентка с лошадиным лицом.

Я могла ответить, что помогала маньяку-детоубийце рисовать мультяшных кошек, но сочла за лучшее не отвечать вовсе.

– А у вас?

– Скука. Домашняя каторга. Возила грязь и все мечтала вырваться сюда. Оставила мужу в духовке макароны с сыром…

Макароны с сыром. Никогда больше не стану их есть. Они теперь ассоциируются у меня с котятами, кошачьим кормом и…

– Ладно, класс! – сказала я с фальшивой веселостью. – Перчатки надели? А очки?

– Надели! – радостно подтвердила Берил. За окном послышался рокот мотора, и на парковку въехал сверкающий серебристый «Порше», из которого выбрался высокий мужчина в зеленом клетчатом «барбуре»^[5]. Свинцовый Человек.

Не люблю, когда опаздывают, а я уже начала объяснение: это мешает вести урок. Помогать опоздавшему нагнать группу означает меньше времени уделить тем, кто пришел вовремя.

– Простите, – торопливо войдя в класс, Свинцовый Человек виновато поглядел на меня. – Совет директоров продлился дольше, чем я рассчитывал.

Можно было догадаться – типичный руководитель. Я не спрашиваю учеников, кем они работают, потому что часто люди приходят сюда в поисках отдушины. Да и в тюрьме мне лишний раз напомнили неписаное правило – не задавать вопросов.

А ну-ка, соберись, Элисон!

– Мы как раз проверяем, подойдет ли стекло к вашим рамкам, – сказала я.

После демонстрации – я ощутила знакомый восторженный трепет, несмотря на разыгравшиеся нервы, когда мое стекло идеально подошло, – я немного посидела с каждым учеником. К Свинцовому Человеку я подошла в последнюю очередь – отчасти в качестве наказания, а еще потому, что он вселял в меня странное беспокойство. Он больше не приглашал меня на ужин и был с того раза самой корректностью.

– Простите, мне действительно неловко за опоздание, – сказал он, понизив голос.

– Ничего, все нормально.

Может, я неправильно воспринимаю ситуацию и Клайв ничего не замышляет, просто у него хорошие манеры? Но когда я помогала ему срезать острый краешек стекла, наши руки нечаянно соприкоснулись, и от него точно проскочила искра. Опасность и интерес.

– Извините, – сказали мы одновременно.

– У меня получилось! – взвизгнула Берил. – Смотрите, Элисон!

Сердце у меня взмыло в небеса – она сложила витраж! Синий тюльпан на фоне красного неба.

– Осторожно, – поспешила сказать я, – его надо закрепить…

Дзынь! Слишком поздно, куски стекла выпали. Я помогла расстроенной студентке подобрать осколки.

– Вот я растяпа…

– Со мной такое тоже было, – заверила я. – Не беда, сделаем новый витраж.

Осколки я отнесла в лаборантскую и незаметно выбрала один, завернув в платок: томительное желание росло во мне целый день.

– Вы отлично разрулили ситуацию, – похвалил Клайв, снова задержавшись дольше остальных. – Я восхищен тем, как вы спасли положение. Ведь…

– Спасибо, – перебила я, вдруг испугавшись. – Мне пора запирать класс. Приходите на следующей неделе.

В окно я смотрела, как он идет к своей сверкающей машине. В душе я была рада ощутить его прикосновение и сожалела о том, что оборвала разговор, но мне казалось, что раз моя сестра не может жить полной жизнью, то и я не имею на это права.

Я поспешно прошла в лаборантскую, достала осколок стекла и прижала к запястью, упиваясь моментом, как алкоголик, держащий в руках бутылку.

Я не могу больше ждать.

И я говорю не только о порезе.

Медальон на еще теплой коже.

Незнакомый голос.

То вплывает в сознании, то уходит в глубину.

Сирена.

Затем ничего.

«Из ничего и выйдет ничего».

Где я это прочла?

Когда?

Или все это мне просто пригрезилось?