Волшебный свет

Глава пятая

Я лежу с закрытыми глазами и слышу, что мама с папой выходят из трейлера и закрывают дверь. Переворачиваюсь на спину и делаю глубокий вдох. Еще пара минут покоя. Потом я встану с кровати, и дни посыплются, как костяшки домино.

В день открытия базара мама всегда просыпается бодрячком. Но я, скорее, как папа. Слышу его тяжелые шаги за окном: он идет в «контору». Там он включит большой серебристый кофейник и поставит греться воду, затем разложит пакетики с чаем и горячим шоколадом, которые мы предлагаем покупателям. Но первая порция горячего кофе пойдет ему в термос.

Выдергиваю из-под себя продолговатую подушку и прижимаю к груди. За последние шесть лет мама Хизер дважды выигрывала конкурс дурацких рождественских свитеров. После конкурса она отрезает у свитеров рукава и делает из них подушки. Зашивает рукав с одной стороны, набивает ватой и заштопывает с другой. Одну подушку оставляет себе, а другую всегда дарит мне.

Поднимаю над головой подушку, которую она вчера мне подарила. Подушка цвета мха с темно-синим прямоугольничком там, где у рукава был локоть. На синем фоне падают снежинки и летит красноносый олень.

Крепко обняв подушку, опять закрываю глаза и слышу, как к трейлеру кто-то подходит.

– Сьерра уже вышла? – спрашивает Эндрю.

– Еще нет, – отвечает папа.

– А, ладно, – говорит Эндрю. – Думал, мы могли бы вместе поработать и управиться быстрее.

Я крепче прижимаю к себе подушку. Еще не хватало, чтобы Эндрю караулил меня снаружи.

– Кажется, она еще спит, – говорит папа. – Но если тебе нечем заняться, проверь, не кончился ли в туалетах дезинфицирующий гель для рук.

Папа в своем репертуаре!

Я стою у входа в контору, еще полусонная, но уже готовая приветствовать первых в этом году покупателей. Из машины выходят мужчина и девочка лет семи. Ласково потрепав малышку по волосам, отец сразу начинает присматривать подходящую елку.

– Как же мне нравится этот запах! – говорит он. Девочка делает шаг вперед. В ее глазах вся милая невинность детства. – Рождеством пахнет!

Рождеством пахнет. Многие говорят это, приезжая сюда. Как будто всю дорогу только и ждут, когда можно будет, наконец, произнести эту фразу.

Папа идет в контору, протиснувшись между двумя благородными елями. Наверное, надеется урвать еще кофе. Но сначала он здоровается с покупателями и говорит, чтобы обращались к кому-нибудь из нас, если понадобится помощь. Мимо проходит Эндрю в потрепанной кепке с эмблемой «Бульдогов» и с поливочным шлангом через плечо. Говорит покупателям, чтобы подбирали подходящую елку, а он поможет отнести ее в машину. На меня даже не смотрит – а все папа! Я с трудом сдерживаю улыбку.

– Касса готова? – спрашивает папа, наполняя термос.

Я встаю за прилавок, украшенный красной мишурой и свежим остролистом.

– Вот, жду первого клиента.

Папа протягивает мне мою любимую полосатую кружку пастельных цветов. Она похожа на пасхальное яйцо: я решила, что должно быть в конторе хоть что-то не с рождественской символикой. Наливаю себе немного кофе, открываю пакетик с горячим шоколадом и засыпаю в чашку. Развернув полосатый мятный леденец, использую его как ложку.

Облокотившись о прилавок, папа оглядывает товар, выставленный в конторе. С утра он обрызгал несколько елок искусственным снегом, и теперь они белоснежные.

– Думаешь, хватит пока?

Я облизываю шоколад с тающего леденца и бросаю его в чашку.

– Мне кажется, хватит, – отвечаю я и делаю первый глоток. Напоминает по вкусу дешевое мятное мокко, но сгодится.

Наконец, папа с дочкой заходят в контору и останавливаются у кассы.

Перегнувшись через прилавок, спрашиваю девочку:

– Нашла подходящую елку?

Та радостно кивает, и ее личико расплывается в очаровательной улыбке, в которой не хватает одного верхнего зуба.

– Огромную!

Первая продажа в году! Я не в силах сдержать волнение и втайне надеюсь, что этот сезон принесет хорошую прибыль и мы решим остаться здесь еще хотя бы на год.

Папа кидает мне ценник. На улице Эндрю заталкивает елку в большой пластиковый барабан срубом вперед. С противоположной стороны барабана натянута красно-белая сетка. Папа хватается за ствол и вынимает дерево вместе с сеткой; та раскручивается и натягивается вокруг ветвей. Теперь ветви аккуратно прижаты к стволу. Папа и Эндрю закручивают дерево в сетке, отрезают ее с одной стороны и завязывают узлом. Процесс похож на изготовление подушек из рукавов, которые делает мама Хизер; только елка выглядит гораздо симпатичнее.

Я пробиваю первую елку в этом году и желаю покупателям счастливого Рождества.

К обеду ноги устали и ноют от многочасового стояния за кассой и погрузки деревьев. Через несколько дней я привыкну, но сегодня вздыхаю с облегчением, увидев Хизер с пакетиком, в котором лежат остатки вчерашнего праздничного ужина. Мама загоняет нас в трейлер, мы садимся за стол, и первое, что делает Хизер – отдергивает занавески.

– Так вид лучше, – говорит она, многозначительно вскинув брови.

Как по заказу мимо проходят двое ребят из бейсбольной команды. У них на плечах огромная елка.

– Бессовестная. – Я разворачиваю сэндвич с индейкой и клюквенным соусом. – Не забывай, до Рождества ты все еще с Девоном.

Она подтягивает ноги, садится по-турецки на лавочку (то есть на мою кровать) и разворачивает свой сэндвич.

– Вчера вечером он позвонил и двадцать минут рассказывал, как ходил на почту.

– Ну не умеет человек вести светские беседы. – Я пожимаю плечами, откусываю кусочек и чуть не пищу от удовольствия, почувствовав на языке вкус праздничной индейки.

– Ты не понимаешь. То же самое он мне рассказывал на прошлой неделе, и в тот раз я тоже не поняла, зачем. – Я смеюсь, а она всплескивает руками. – Я серьезно! Зачем мне знать, что в очереди перед ним стояла ворчливая старушка, которая хотела отправить на Аляску коробку устриц? Вот ты хотела бы?

– Отправить на Аляску коробку устриц? – Я наклоняюсь и дергаю ее за локон. – Злюка ты.

– Да нет, просто я честная. Но раз уж мы заговорили о злюках, – замечает она, – помнишь, ты бросила парня, потому что тот, видите ли, слишком сильно был в тебя влюблен? Вот это называется топтать чужие души.

– Мейсон? Да он лип ко мне, как рыба-прилипала! – оправдываюсь я. – Хотел даже приехать сюда на поезде и навестить меня в каникулы. И это в начале лета. Мы на тот момент встречались всего пару недель!

– А, по-моему, это мило, – проговорила Хизер. – Он уже тогда понимал, что не проживет без тебя месяц. Вот бы мне отдохнуть месяцок от Девона и его занудства.

А ведь когда они только начали встречаться, Хизер души в нем не чаяла! И было это всего пару месяцев назад.

– Короче, – говорит она, – вот почему, пока ты здесь, нам нужно ходить на свидания вчетвером. Можем просто тусоваться вместе: тебе необязательно в кого-то влюбляться, ничего такого.

– Хорошо, что предупредила, – отвечаю я. – Спасибо на добром слове.

– Мне хотя бы будет с кем поговорить, кроме него, – умоляет она.

– А я не против третьим лишним на вашем свидании, – заявляю я. – Готова даже помочь, если речь опять пойдет об устрицах. Но никаких новых парней, пожалуйста – в этом году мне и так достаточно переживаний.

Эндрю и еще один парень из бейсбольной команды наблюдают за нами из-за деревьев. Они переговариваются и смеются, а увидев, что мы их заметили, не замолкают и не отворачиваются.

– Они что, смотрят, как мы едим? – спрашиваю я. – Бедняги.

Эндрю посматривает через плечо – небось проверяет, не идет ли мой папа, – а потом машет нам рукой. Я не успеваю решить, помахать ли ему в ответ – папа кричит, чтобы они возвращались к работе. Воспользовавшись моментом, задергиваю шторы.

Хизер поднимает брови.

– Кажется, он все еще к тебе неровно дышит.

Я качаю головой.

– Кого бы я ни выбрала, нас все равно ждут сплошные нервы. Папа будет все время нас пасти. Я не согласна терпеть такие мучения даже ради самого крутого парня на свете. И уж тем более ради того, кто стоит за окном.

Хизер барабанит пальцами по столу.

– Значит, нужен кто-то, кто здесь не работает… кто-то, кого твой папаша не сможет назначить дежурным по туалетам.

– Ты что, не слышала, что я вообще не хочу ни с кем встречаться?

– Слышала, – отвечает Хизер. – Но не обратила внимания.

Ну конечно.

– Ладно, допустим, на горизонте возник парень, который мне понравился. Чисто теоретически, потому что этого не будет. Кто согласится встречаться со мной, зная, что через месяц я навсегда исчезну из его жизни?

– А ты ничего не говори, – отвечает Хизер. – Все равно ничего не изменишь, да к тому же некоторые пары и месяца-то вместе продержаться не могут. Так что, по-моему, тебе не о чем волноваться. Относись к этому, как к курортному роману.

– «Курортному роману»? Ты что, серьезно? – Я закатываю глаза. – Кто-то смотрит слишком много романтических комедий.

– Но ты подумай! Никаких обязательств – ведь ты точно знаешь, когда все закончится. И будет о чем рассказать подругам, когда вернешься домой.

Вижу, что мне ее не переспорить. Хизер даже упрямее Рэйчел – то есть упрямее некуда. Есть только один способ с ней бороться – оттягивать дату этого несчастного двойного свидания как можно дольше, вплоть до самого отъезда.

– Я подумаю, – отвечаю я.

С улицы раздается знакомый женский смех. Я отодвигаю шторку и выглядываю в окно. Это две женщины средних лет из муниципалитета. В руках у них ворох плакатов, и они направляются к конторе.

Заворачиваю остатки сэндвича, чтобы взять с собой, и обнимаю Хизер на прощание.

– Обещаю присмотреть себе рождественского Ромео, но сейчас пора возвращаться к работе.

Хизер заворачивает свой сэндвич и бросает в пакет. Она выходит из трейлера вслед за мной и идет к своей машине.

– Я тебе кого-нибудь присмотрю, – кричит она.

Дамы из муниципалитета стоят у прилавка и разговаривают с мамой. Та, что постарше, с длинной седой косой, демонстрирует плакат, на котором изображен грузовик-мусоровоз, увешанный рождественскими гирляндами.

– Если вы повесите пару этих плакатов у себя, город будет вам очень благодарен! В этом году нас ждет невероятный парад – такого еще никогда не было! Хотим, чтобы все о нем узнали!

– Конечно, – отвечает мама, и дама с косой кладет на прилавок четыре плаката. – Сьерра повесит их после обеда.

Ныряю под прилавок за степлером и выхожу на улицу с плакатами. Разглядываю их внимательно, и меня разбирает смех: не уверена, что мусоровоз в гирляндах привлечет большую толпу! Такое могли придумать только жители маленького городка.

Когда я была помладше, родители Хизер пару раз брали меня на парад, и, должна признать, там было весело. Все, как в старые добрые времена. Теперь я смотрю праздничные парады только по телевизору, и те устраивают в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. На них редко встретишь шествие Общества мопсовладельцев и Друзей библиотек, или увидишь тракторы, из динамиков которых доносятся рождественские гимны в стиле кантри. Хотя у нас в Орегоне наверняка устраивают такие же парады.

Я прикрепляю верхние углы последнего плаката к деревянному фонарному столбу у входа на базар. Затем разглаживаю плакат и тут слышу за спиной голос Эндрю:

– Помощь нужна?

У меня опускаются плечи.

– Да нет, справлюсь.

Прикалываю скрепками два нижних угла. Затем отступаю на шаг назад и делаю вид, что изучаю плоды своих трудов, а на самом деле жду, чтобы Эндрю ушел. Но когда оборачиваюсь, то вижу, что он обращался не ко мне, а к очень симпатичному парню, нашему ровеснику. Он сантиметров на десять выше Эндрю, в одной руке у него елка, а другой он откидывает со лба прядь темных волос.

– Спасибо, я справлюсь, – отвечает он, и Эндрю уходит.

А парень смотрит на меня и улыбается. На левой щеке играет прелестная ямочка. Я тут же чувствую, как у меня краснеют щеки, опускаю взгляд и смотрю себе под ноги. В животе ухает, я делаю глубокий вдох и напоминаю себе, что красивая улыбка не говорит о человеке абсолютно ничего.

– Ты здесь работаешь? – Голос у него бархатный, как у певцов на пластинках 1930-х годов, которые бабушка с дедушкой любили ставить в Рождество.

Я поднимаю голову и напускаю на себя деловитый вид.

– Вы нашли подходящую елку?

Он все еще улыбается, и еще эта ямочка… Убираю волосы за уши и заставляю себя смотреть ему в глаза, хотя очень хочется отвести взгляд. А еще я с трудом сдерживаюсь, чтобы не подойти ближе.

– Да, – отвечает он. – Спасибо.

Меня смущает то, как он смотрит на меня – как будто изучает. Я кашляю и отвожу взгляд, а когда поднимаю голову, вижу, что он отвернулся и уходит, неся елку на плече, как будто та ничего не весит.

– Этот оттенок красного тебе идет, Сьерра.

У фонаря материализуется Эндрю; он смотрит на меня и качает головой. Хочется сказать в ответ что-то язвительное, но ко мне еще не вернулся дар речи.

– А ты знала, что ямочки на щеках – это уродство? – продолжает он. – Это значит, что одна из мышц у него на лице недостаточно развита. Жуть, если вдуматься, да?

Переношу вес на другую ногу и окидываю Эндрю взглядом, означающим: «Это все или ты еще что-то хотел сказать?» Видимо, взгляд получается более злым, чем я того хотела, но кто-то должен отрезвить его, а то еще подумает, что ревность повысит его шансы.

Я отношу степлер обратно в контору и жду. Что, если тот парень с ямочками вернется, чтобы купить мишуру или лейку с длинным носиком? А может, ему понадобится гирлянда или омела. Но потом я начинаю чувствовать себя по-дурацки. Ведь я сама назвала Хизер все причины, почему не хочу заводить ни с кем роман. Эти причины были вескими, и за последние десять минут ничего не изменилось! Я здесь всего на месяц. На месяц! Нет у меня времени и желания с кем-либо связываться.

Но Хизер все-таки удалось сбить меня с толку. Правда, а что плохого в невинном краткосрочном романе? Подруги вечно обвиняют меня в придирчивости. Может, я бы меньше придиралась к недостаткам, если бы знала, что пробуду с кем-то всего пару недель? И если этот кто-то окажется красавчиком с милейшей ямочкой на щеке, тем лучше для него! И для меня.

Вечером посылаю Хизер сообщение: «И что включает в себя курортный роман?»

Глава шестая

Солнце едва показалось над горизонтом, но я уже проснулась и вижу, что у меня на телефоне два сообщения.

Первое – от Рэйчел: та жалуется, что подготовка к зимнему балу отнимает очень много сил, в то время как все нормальные люди пишут шпаргалки к экзаменам или закупают подарки к Рождеству. Эх, была бы я в Орегоне, ей не пришлось бы долго убеждать меня ей помочь! Но что я могу сделать, находясь за тысячу километров? Мне, к счастью, не сложно совмещать работу на елочном базаре со школьными заданиями. Учителя присылают мне конспекты и таблицы, а когда покупателей нет, я захожу в Интернет и делаю домашние задания. Конечно, болтать по телефону раз в неделю с месье Каппо – не самое увлекательное занятие на свете, но, по крайней мере, я не забуду, как говорить по-французски.

Сидя на кровати, читаю второе сообщение – от Хизер: «Пожалуйста, скажи, что ты это серьезно насчет курортного романа. Девон весь вечер описывал мне воображаемую футбольную команду, в которой он «играет». Спаси меня! А не то ему скоро понадобится воображаемая подружка».

Встаю с кровати и пишу ответ: «Вчера у нас был один очень симпатичный покупатель».

Иду в душ, а она отвечает: «Подробности!»

И не успеваю я развязать узел на пижамных штанах, как получаю еще одно сообщение: «Хотя ладно! Расскажешь в обед».

Приняв душ, надеваю серую толстовку и джинсы, забираю волосы в высокий хвост и вытягиваю несколько прядей, чтобы они небрежно свисали вокруг лица. Чуть подкрашиваюсь и выхожу в утреннюю прохладу. Мама за прилавком в конторе кладет в кассу мелочь. Увидев меня, показывает на мою кружку, стоящую на прилавке: кофе еще горячий, и из чашки торчит леденец.

– Давно встала? – спрашиваю я.

Она осторожно дует на свой напиток.

– Поспишь тут, когда чей-то телефон все время пищит.

– О. Прости.

Подходит папа и целует нас обеих в щеку.

– Доброе.

– Мы со Сьеррой как раз обсуждали ее эсэмэски, – говорит мама. – Ей-то не нужны обязательные восемь часов сна, чтобы быть красивой, а вот другим…

Папа целует ее в губы.

– И тебе ни к чему.

Мама смеется.

– Кто сказал, что речь обо мне?

Папа потирает седую щетину на подбородке.

– Мы же обсуждали, как важно ей поддерживать связь с подругами, которые остались дома.

Решаю умолчать, что одно из сообщений было от Хизер.

– И правда, – говорит мама и бросает на меня красноречивый взгляд. – Но ты все же попроси своих друзей из Орегона иногда вставать попозже.

Интересно, чем заняты сейчас Рэйчел и Элизабет? Небось висят на телефоне и обсуждают планы на долгие выходные в честь Дня Благодарения.

– Кстати, раз уж речь зашла об Орегоне, – говорю я, – не кажется ли вам, что пора сказать мне, вернемся ли мы сюда в следующем году или нет?

Мама растерянно моргает, поворачивается и смотрит на папу.

Тот делает большой глоток из термоса.

– Подслушивала наши разговоры?

– Не нарочно, случайно услышала, – отвечаю я, закручивая прядь волос. – Так стоит мне волноваться или нет?

Прежде чем ответить, папа делает еще один глоток.

– С плантацией ничего не случится, – говорит он. – На рождественские елки всегда будет спрос, даже если покупать их станут в супермаркетах. Просто, скорее всего, мы не будем продавать их сами.

Мама с беспокойством на лице касается моего плеча.

– Мы сделаем все возможное, чтобы сохранить базар.

– Я не только о себе думаю, – замечаю я. – Конечно, у меня есть личные причины, почему мне хотелось бы сохранить этот елочный базар, но ведь он работает здесь столько лет – с тех пор, как дедушка его открыл. Вы здесь познакомились. Здесь вся ваша жизнь.

Папа медленно кивает, но пожимает плечами.

– На самом деле, наша жизнь на плантации. Мне всегда казалось, что это предпраздничное время – награда за работу на плантации от зари и до поздней ночи. Смотреть, как люди радуются, когда находят подходящую елку… тяжело будет от этого отказаться.

Вот это меня в родителях и восхищает: для них это не превратилось в бездушный бизнес.

– Люди по-прежнему будут радоваться, – говорит папа, – но только где-то в другом месте…

И кто-то другой будет смотреть на это.

Мама опускает руку, и мы смотрим на папу. Ему будет сложнее всего.

– В последние годы мы с трудом выходили в ноль, – признается папа. – В прошлом году с учетом премий мы даже ушли в минус. Оптовые продажи помогли компенсировать потери. Вся прибыль от оптовиков. Пока мы здесь, твой дядя Брюс работает только с ними. – Он делает еще один глоток. – Не знаю, сколько еще мы протянем, прежде чем придется признать…

Он умолкает, не в силах договорить. А может, ему просто не хочется произносить это вслух.

– Так значит, это действительно может быть наше последнее Рождество в Калифорнии, – говорю я.

Мамино лицо смягчается.

– Мы еще ничего не решили, Сьерра. Но я бы на твоем месте постаралась, чтобы этот год запомнился.

Хизер входит в трейлер с двумя пакетиками лакомых остатков. Глаза у нее горят, и я сразу понимаю: она хочет знать все про того симпатягу, что был здесь вчера. Следом появляется Девон: он не отрывается от телефона. Лицо опущено, но я сразу замечаю, какой он симпатичный.

– Сьерра, это Девон. Девон, это… Девон, подними голову.

Он поднимает голову и улыбается. У него короткие каштановые волосы, круглые щеки, а спокойный взгляд сразу к себе располагает.

– Приятно познакомиться, – говорю я.

– И мне, – отвечает он и удерживает мой взгляд ровно столько, сколько нужно, чтобы не показаться невежливым, а потом снова утыкается в телефон.

Хизер протягивает ему пакет с едой.

– Малыш, иди угости ребят. А потом помоги им грузить деревья или… я не знаю.

Не отрываясь от телефона, Девон берет пакет и выходит из трейлера. Хизер садится напротив меня за стол, а я ставлю ноутбук рядом с собой на подушку.

– Твоих родителей, наверное, не было дома, когда Девон за тобой заехал? – спрашиваю я. Хизер растерянно смотрит на меня, и я показываю на ее волосы. – У тебя волосы сзади запутались.

Она краснеет и расчесывает пряди рукой.

– А… точно.

– Так значит, у вас с мистером Немногословность дела идут на лад?

– Какое милое прозвище, – отвечает она. – Если уж выбирать между поцелуями и выслушиванием его нудных рассказов, я определенно предпочитаю первое. Целоваться у него явно получается лучше, чем говорить.

Я прыскаю со смеху.

– Знаю, знаю, я просто ужасный человек, – смеется она. – Так расскажи про того парня, который вчера приходил.

– Понятия не имею, кто он. Что тут рассказывать?

– А как выглядит? – Хизер открывает крышку контейнера с салатом из индейки, в котором видны кусочки грецких орехов и черешки сельдерея. Ее родители по-прежнему пытаются утилизировать остатки Дня Благодарения.

– Да я его только минутку видела, – отвечаю я. – Примерно одного возраста с нами. На щеке у него такая ямочка…

Хизер наклоняется вперед и прищуривается.

– И темные волосы? И улыбка, за которую душу продашь?

Откуда она знает?

Хизер достает телефон, набирает что-то на клавиатуре и показывает мне фотографию того самого парня, о котором я ей только что рассказывала.

– Это он? – Вид у нее не слишком довольный.

– Как ты поняла?

– Так ты же сразу сказала про ямочку. Это его и выдало. – Она качает головой. – Ну и к тому же я догадливая. Но прости, Сьерра, это не вариант. Только не Калеб.

Так значит, его зовут Калеб.

– Но почему?

Она откидывается на стуле и кладет кончики пальцев на стол.

– Просто это не лучший выбор, понимаешь? Давай кого-нибудь еще тебе подберем.

Но такой ответ меня не устраивает, и она это знает.

– Ходят слухи… – продолжает она, – всего лишь слухи, но я уверена, что это правда. Короче говоря, был один случай.

– Какой? – Впервые слышу, чтобы она говорила о ком-то так загадочно. Я прямо занервничала.

Она качает головой.

– Не хочу даже вдаваться в подробности. Ненавижу сплетничать. Но на двойное свидание я с ним не пойду, это уж точно.

– Давай-ка рассказывай.

– Это все не точно, ясно? Скажу только то, что слышала. – Она смотрит мне в глаза, но я слова не скажу, пока она все не выложит. – Говорят, он напал на свою сестру с ножом.

– Что? – У меня скручивает живот. – Да этот парень… А она жива?

Хизер смеется: то ли из-за выражения полного ужаса на моем лице, то ли потому, что на самом деле пошутила. Мое сердце по-прежнему бешено бьется, но в конце концов я тоже начинаю смеяться.

– Да нет, он ее не убил, – отвечает Хизер. – Насколько я знаю, с ней все в порядке.

Значит, не пошутила.

– Но она здесь больше не живет, – продолжает Хизер. – Возможно, тот случай тут и ни при чем. Но большинство людей считает, что при чем.

Ложусь на кровать и кладу ладонь на лоб.

– Круто.

Хизер протягивает руку под столом и похлопывает меня по ноге.

– Найдем кого-нибудь еще.

Мне хочется ответить, чтобы она не волновалась. Что меня больше не интересует интрижка на каникулы. Особенно учитывая, что мой радар, похоже, совсем вышел из строя. Единственный парень, который в кои-то веки мне понравился, оказался маньяком с ножом, напавшим на свою сестру.

Доев салат с индейкой, выходим на улицу искать Девона. Мне пора возвращаться к работе. Он сидит за столом для пикника позади конторы, а с ним – несколько ребят. Все едят остатки праздничного ужина, которые принесла Хизер. А еще с ними какая-то очень симпатичная девчонка, которую я раньше не видела. Она сидит совсем рядом с Эндрю.

– Кажется, мы не знакомы, – говорю я. – Я Сьерра.

– А, так это базар твоих родителей? – Она протягивает руку с наманикюренными пальчиками, и я пожимаю ее. – А я Алисса. Зашла пообедать с Эндрю.

Перевожу взгляд на Эндрю. Его лицо заливается всеми оттенками красного. Он пожимает плечами.

– Мы не… ну, то есть…

У девушки вытягивается лицо. Она хватается за сердце и смотрит на Эндрю.

– А вы двое…?

– Нет! – мгновенно отвечаю я.

Не совсем понятно, чего добивается Эндрю. Хочет, чтобы я думала, что у них все несерьезно? А мне, можно подумать, есть дело! Надеюсь, у них все сложится. Может, хоть Алисса поможет ему забыть о чувствах ко мне.

Поворачиваюсь к Хизер.

– Сегодня еще увидимся?

– Мы с Девоном можем заехать за тобой после закрытия, – отвечает она. – Сходим куда-нибудь, попробуем завести новых знакомых… или знакомого. Тебе ведь больше одного не надо, так?

Мало того, что Хизер на меня давит, она даже не пытается это скрывать!

– Целый месяц, Сьерра, – говорит она и поднимает бровь. – За месяц что угодно может произойти.

– Только не сегодня, – отвечаю я. – Скоро, но не сегодня.

Однако в последующие дни я не переставая думаю о Калебе.